Аркаша / рассказ

Аркаша встал с той ноги, но он давно уже не обращал внимания на это. Он сварил кашу на растительном молоке. Заглянув в окно, Аркаша увидел небо набитое черно-синими шматками туч. После завтрака он стал разглядывать, с некоторым отупением, себя в зеркало. Кисти рук, шея, зрачки. Взгляд не спеша провожал вены, переправлялся на выступы ключиц поднимаясь на лоб.
Аркаша подошел к дивану, поднес свое лицо к мохнатой головке и нежно поцеловал лобик. Мурка повела ушком, но глаза не открыла, сделала вид, что не заметила.
Аркаша завязал шнурки на почти новых кроссовках. Завязывать шнурки на почти новых или новых кроссовках – приятное дело, поэтому он сделал это не торопясь и прислушавшись к звуку стягивающихся тканей.
Он вставил аккумулятор в камеру и, убедившись, что карта памяти не заполнена, вытек из квартиры. Аркаша вдохнул глубоко, когда обнаружил себя на улице.
Холодный, хмурый и величавый Петербург вызывает особую любовь. Вечная каменная брусчатка, темный мрамор и непобедимый ветер в дождь. Пощечина от любимого человека – в этом суть Петербурга.

Аркаша шел к остановке и посматривал на прилипшие к асфальту жвачки, на походку голубей, на сникерсы в витрине ларька, на голые ветви деревьев.
Дойдя до остановки он не сел, хотя на лавке было место. Каждый раз, когда ему нужно было ехать в сторону площади Восстания, Аркаша ощущал себя привилегированным. От его остановки до центра шел 54-ый автобус, 49-ый и 25-ый трамваи. Он даже на такси смотрел бессмысленно. Все таки максимальное ожидание нужного Аркаше транспорта – составляло шесть минут. Но и шесть минут было редкостью. Чаще Аркаша забегал в трамвай или автобус, который уже закрывал двери.
Мужчина уступил место, но Аркаша замахал руками. "Сбрендили" – подумал он и вышел на остановке – Гостиный двор.

Его любимый прогулочный путь начинался у Казанского собора и заканчивался на Дворцовой площади.
Аркаша не знал есть ли Бог, но он любил заходить в золотой полумрак Казанского собора и смотреть на веру людей, которые крестились и ставили свечки. Правда, на входе, в самом соборе, сначала встречает прилавок: пару женщин в платках продают крестики, свечки, открытки, сувениры, иконки. Поэтому Аркаша по-быстрее проходил к середине зала, что бы ощущение рынка не пристало.
Внутри еле-слышно переговаривались люди, стоял запах таинства и на душе теплело. Уюту не мешало и пространство, в несколько этажей между полом и потолком переходящим в купол.
Немного походя Аркаша увидел трех женщин стоящих с горящими свечами перед иконой. Он включил камеру, настроил экспозицию и нажал на кнопку записи.
Линзы Гелиоса-44м схватывали блики от свечей и окошек, блики размазывались по кадру, переливались и смешивались. Густой полумрак, икона и лица трех женщин освещающиеся трепыхающимися огнями свечей. Аркаша пошатывался всем телом придавая движение кадру. Казалось, изображение на экранчике камеры не взято с матрицы, а написано глубокими мазками художника. Одна из женщин, взглянула на Аркашу, он по-быстрее вынул фотоаппарат из ее молитвы и направился к выходу из собора. "Хороший кадр." – подумал он.

Линза объектива направлялась на все, что Аркаша считал примечательным. Руки уличного скрипача, ждущий светофор старик, заставшие лица на лепнинах фасада, рябь мутного канала Грибоедова, спешащие прохожие.
Когда Аркаша дошел до Дворцовой площади, руки подмерзли. Он надел на них карманы пальто. Фотоаппарат висел на груди. Аркаша смотрел на Эрмитаж, смотрел....смотрел...вдыхал....смотрел....выдыхал....смотрел....как же хорош Эрмитаж...как же хорош мерзлый воздух....смотрел....дышал....как же хорошо подмерзли руки, которые сейчас греются....
Ногти правой руки завибрировали. Аркаша вынул телефон, поднес к уху.
– Пап, привет, ты где?
– У Эрмитажа.
– Что ты там делаешь?
– Смотрю.
– Пап, ты забыл? Немедленно приезжай, уже все собрались.

Услышав дверной звонок, гости одновременно повеселели "О, Аркадий Викторович подоспел", "Ника, иди открой скорей", "Я тогда наливку откупорю, Аркадий Викторович любит", "Полинка, беги встречать дедушку!".
– Пап, раздевайся, эти оголодали, – пошутила Ника встречая Аркашу.
– Их сколько не корми! – поддержал Аркаша, – Опа, а кто тут у нас бегает? – он пригнулся к Полинке
– Дедушка, а ты мне подарок принес? – светилась внучка.
– Ну, а как? – улыбнулся он.
– Пап, да у нее все есть, не надо было, – сказала Ника, когда Аркаша доставал из пальто мягкого звереныша, которого тут-же схватила Полинка.
– Чего застыла? Скажи спасибо и беги мыть руки, – проговорила Ника, – Пойдем, Пап.

– Ну, здравствуйте! – Аркаша поприветствовал всех войдя в зал. Посередине стоял стол нагруженный салатами, нарезками, бокалами, стопками, бутылками.
"Садитесь, папа, заждались!",
"Вам же наливочку, или все таки водки?",
"Привет, дедушка!",
"Ну, брат Аркадий, как как, а с голоду я помирать не собираюсь!", засмеялись,
"Давайте сразу хлопнем, особенно, что Аркадий Викторович из холода".

Наелись, захмелели. Аркаша обходился короткими репликами, если его спрашивали. Говорили остальные:
– То что в пакетиках, это не чай, а стружки.
– Пить-то можно.
– Можно, но если хочешь пить чай, то листовой покупать надо.

– Да ничего они не думают, дураки.
– И что делать?
– Да ничего

– Полинка, расскажи стишок.
Накрылся город вьюгой, как одеялом, вжух!
Закидало снегом, исчезает путь.
Но, пустого Петербурга мне не страшен гул
Пусть он бьет по щекам, я его люблю

– Полиша не любит гулять, она больше дома.
– А кто любит? Климат такой.

– Как не был! Был, два раза!
– И много запомнил?
– А как запомнить, если бутылка внутри? Очередь через всю дворцовую. Пока ждешь, спиться можно.
– А я вот недавно был, там саркофаги.

– Пап, давай тебе купим хорошее пальто и ботинки, – Ника обратилась к Аркаше.
– Ботинки? – спросил он.
– Да, и пальто.
– Зачем? У меня обувь почти новая, да и куртка с джинсами не изношены, – сказал Аркаша.
– Дедушка на стиле, – сказал внук Максим.
– Аркадий, – захрипел седой брат Аркаши, – Ну смешно, правда. Такие кроссовки только молодежи впору, эти...цветастые, как их...
– Найки, – подсказал внук Максим.
– Да, эти самые. – сказал брат, – Ты всегда одевался, ну, ярко, скажем.
– Ты тоже, – пошутил Аркаша.
Брат посмеялся, – У меня выбора не было, – Он посмотрел на гостей и пояснил, – донашивать приходилось.
– Ну, это правда странно смотрится..., – начала говорить Ника, но Аркаша, в полголоса и бессмысленно проговорил. – Ну, какая разница наконец?
– Беги, не беги, а не убежишь, – сказал брат.

После чая Аркаша приподнялся из-за стола.
– Ладно, сидите, я отдохну на диване, – сказал он.
– Папа, а вы похорошели с тех пор, как за стол сели! Все-таки наливочку больше любите, – пошутил зять. Семья посмеялась с любовью.
– Я люблю все, что горло дерет, – поддержал Аркаша.
– Пап, дать тебе пульт от телевизора? – спросила Ника.
– Нет, моя хорошая, не надо, – ответил он.

Аркаша взял еще прохладный корпус фотоаппарата. Сел на диван.
Камера щелкнула при включении. Он воспроизвел видео, которое снял сегодня в соборе: на экранчике камеры появились три женщины с трепыхающимися огоньками перед лицами. "Хороший кадр." – подумал он.