Tales from the Pizzaplex. B7-2 (Истории из пицца-плекса — БИ-7-2. Полный перевод рассказа)
ГОЛОСА БЫЛИ ДАЛЕКО, НО ПРИБЛИЖАЛИСЬ. ОНИ КАК СКРЕЖЕШАЩАЯ СТАТИКА, МАРУЮЩАЯ ЯСНОСТЬ ИДЕАЛЬНОЙ МЕЛОДИИ. ПОКА НЕ РАЗДАЛИСЬ ГОЛОСА, БИЛЛИ ПЛАВАЛ В НЕЖНОЙ ДЫМКЕ БЕЗ ОЩУЩЕНИЙ БЛАЖЕНСТВА. ТЕПЕРЬ ГОЛОСА ПРОРЕЗАЛИ ЭТО БЛАЖЕНСТВО, ЗАХЛЕСТЫВАЯ БИЛЛИ В МЕШАНИНУ ХИПЕЖА И МУКИ.
Билли вскинул руку, желая отразить вторгающиеся неприятные чувства. Его поднятая рука, однако, причиняла еще большую боль — острый, режущий укус. Билли ахнул и открыл глаза.
Точечные огни ослепляли. Билли снова закрыл глаза. Блаженство было сказочным и действительно ушло.
Чувства Билли наполнились информацией. Даже сквозь закрытые веки он мог видеть копья яркого света. Тот мог слышать громкую болтовню и несколько криков в сочетании с настойчивым и скрипучим гудком, топотом шагов и случайным металлическим лязгом. Он учуял резкий запах хлорки и дезинфицирующего средства, едкий запах мочи и тошнотворный запах пережаренных овощей, вероятно, брокколи и капусты. Билли почувствовал, как что-то укололо тыльную сторону его правой руки, но это была наименьшая из причин боли. Казалось, что почти каждое окончание нерва в его теле стреляло шквалом пульсаций, болей и судорог. Все болело. И вкус во рту… Билли попытался шевельнуть языком, чтобы стереть такую сильную горечь, и ему пришлось проглотить затычку. Но потом тот вспомнил, что у него осталось очень мало языка. Только самый голый кусочек ткани мог шевелиться у него во рту, значит он никак не мог стереть едкий привкус.
Билли снова открыл глаза. Отвернув голову от света, он несколько раз моргнул и огляделся. Тот точно был в больнице. Но почему?
Нахмурившись, Билли порылся в своих искареженных воспоминаниях. Он увидел: себя смотрящим в зеркало на свое неестественно квадратное лицо и изуродованное тело; пол своего дома и вспомнил, как лежал на нем и плакал; свой район, вспомнив, как шатался по нему, идя; свалку, старый фургон и почувствовал, что забирается в него сзади.
«Уплотнитель», — подумал Билли. Последнее, что он помнил, было ощущение сжатия, системной боли, затмевавшей всю его грусть и сожаление.
Воспоминание подействовало как катализатор, поэтому теперь его разум воспроизвел воспоминание о том, как он слушал грохот большой машины, надвигавшейся на автомобиль, в котором он спрятался. Этот звук по какой-то причине вернул его к его личности. Билли мгновенно все это осознал: он одновременно объединил личность мальчика, чья игра превратилась в многолетнее заблуждение, а еще человека, осознавшего свои ужасные ошибки и столкнувшегося с раскаянием и ненавистью к себе.
Этот уплотнитель был выходом Билли из всего, его капитуляция. Так как же...?
— Глядите, кто к нам присоединился! — закричал задорный голос.
Билли повернул голову к открытой двери. Компактная женщина с короткими каштановыми светлыми кудрями и овальным лицом, усыпанным веснушками, суетливо подошла к краю кровати Билли. На женщине была ярко-синяя хлопчатобумажная форма. Возможна, она медсестра. Взглянув на пищащие мониторы, та положила теплые, гладкие пальцы на тыльную сторону правой руки Билли. Он их чувствовал.
Почему тот чувствовал пальцы медсестры?
Как только Билли прокрутил в уме картинки, напомнившие ему последнее, что он помнил перед тем, как оказаться в этой комнате, мозг наполнил его осознанием своей жизни. Мгновенно Билли понял, что у него протезы конечностей — он знал, что они есть. Хотя конечности часто казались ему реальными, он не мог ими ничего чувствовать. Билли поднял голову, чтобы получше рассмотреть свою правую руку. Он невольно застонал, когда внезапное головокружение и ножевая боль дали понять, что его голова протестовала против внезапного движения.
— Осторожно, — сказала медсестра. — Ты через многое прошел и долгое время был без сознания. Почувствуешь дискомфорт и дезориентацию.
Билли огляделся, надеясь увидеть компьютер, через который он общался после того, как ему удалили язык. Компьютера не было. Он должен попытаться поговорить. Билли открыл рот. Но слова, которые тот хотел сказать, не выходили наружу.
— Вот, — сказала медсестра. — У тебя во рту должно быть очень сухо.
Медсестра потянулась к тумбочке, которую Билли не заметил, когда огляделся.
Теперь Билли сосредоточился на серой металлической подставке и увидел, что на ней стоит горчично-желтый пластиковый кувшин и пара маленьких бумажных стаканчиков. В одной из чашек была вода и маленькая губка на палочке. Медсестра передвинула губку, вытащила из кармана соломинку и положила соломинку в чашку. Она поднесла соломинку ко рту Билли.
— Медленно, — предупредила она.
Билли осторожно поднял голову. На этот раз комната не кружилась так сильно, и боль не была такой сильной. Он использовал свои губы, чтобы сосать воду через соломинку. При этом он взглянул на белую бирку с именем, приколотую к униформе медсестры: ее звали Глория.
Когда Глория вытащила соломинку из рук Билли и поставила чашку обратно на тумбочку, тот сказал: «Спасибо, Глория».
По крайней мере, пытался сказать. То, что вышло, на самом деле было больше похоже на «аиб-о, Ория». И «б» была выключена. Она не была четкой и ясной — звучала так, словно что-то застряло в горле Билли.
— Неплохо! — радостно сказала Глория. — Без полного языка будут проблемы с многими буквами. Но не волнуйся — мы настроим тебя к логопеду. Это поможет.
Билли кивнул, но это его не заботило. У него было так много вопросов, на которые он хотел получить ответы прямо сейчас.
— Как? — спросил он. На самом деле тот хотел спросить: «Как я выжил, когда меня раздавило в машине?», но оно было чересчур многословным.
— Я позову доктора Эрреру, — сказала Глория. — Она отвечала за твои операции и следила за твоим выздоровлением, она все объяснит. Должна тебе понравится, очень милая.
Глория наклонилась и проверила линию, идущей к тыльной стороне правой руки Билли.
— Хорошо выглядишь, — сказала Глория. — Но если линия начнет тебя беспокоить или нужно что-то еще, просто нажми здесь. — Она указала на кнопку на маленьком пульте дистанционного управления, свисающем с толстого белого шнура над перилами с правой стороны кровати Билли. Тот вытянул пальцы, чтобы убедиться, что сможет дотянуться до кнопки. Он был в восторге от того, что его пальцы все еще были там.
Глория обошла кровать и поправила его одеяло. Затем похлопала его по левой ноге.
Билли удивленно расширил глаза. Он и это чувствовал. Как это было возможно?
— Просто держись крепче, — сказала Глория. — Доктор Эррера будет здесь через мгновение.
«Мгновение» длилось около получаса. Билли смог отметить время, потому что видел большие черные часы с цифрами на стене над постом медсестры за пределами своей комнаты. В 1:42 (после полудни, очевидно, ведь солнце уже зашло), Глория вышла из комнаты. В 2:14 вошла доктор Эррера.
Даже в мешковатом белом лабораторном халате поверх той же синей хлопчатобумажной формы, что и у Глории, доктор Эррера больше походила на голливудскую звезду, чем на врача: темнокожая и черноволосая, высокая, стройная женщина лет тридцати с небольшим. Большие, глубоко посаженные карие глаза с густыми ресницами; скульптурные скулы; крепкая челюсть; полный рот ровных белых зубов. Явно искусная в макияже, доктор Эррера идеально подчеркнула все ее красивые от природы черты. Билли подумал, что ее дымчатые тени и красная помада делают ее похожей готовой к фотосессии. Он никогда не встречал такой потрясающей женщины, как доктор Эррера. Женщин, как она, то видел только на картинках или по телеку.
— Билли, — сказала с улыбкой доктор Эррера, подойдя к его кровати, — чудесно видеть, что ты проснулся и в бодрствовании.
Глубокий, ровный голос доктора Эрреры был таким же теплым, как и ее глаза. Билли, однако, напрягся, когда та подошла к кровати, вытащила из кармана стетоскоп и приложила к ушам. Когда та наклонилась над ним и одернула горловину нежно-голубого тонкого хлопкового больничного халата, который был на нем, он затаил дыхание. Билли внезапно осознал, что халат закрывал его только спереди. Он чувствовал себя незащищенным и уязвимым и вздрогнул, когда доктор Эррера приложила твердый холодный конец стетоскопа к его обнаженной груди. Несмотря на то, что доктор Эррера казалась милой, ее белый халат, стетоскоп и титул — доктор, — немедленно вызвали воспоминания о Доке, седом старике, превратившем Билли в чудовище, которым он, как обнаружил, прошел часы до того, как он добрался до свалки. Билли знал, что Док сделал только то, о чем тот его просил, но это не смягчило ассоциации о Доке со всей той болью, через которую Билли прошел. Билли ненавидел мысль о том, что над ним нависает еще один доктор. Он не хотел находиться под контролем доктора.
— Сердце хорошо стучит, — сказала доктор Эррера, выпрямляясь.
Билли вздохнул с облегчением, когда доктор Эррера отошла от кровати и подвинула к ее изножью коричневый виниловый стул с прямой спинкой, выглядевший неудобным. Она поставила стул так, чтобы Билли мог легко видеть ее, не вытягивая шею, и села.
— Хорошо, — сказала доктор Эррера. — Давай познакомим тебя с происходяшим. Неплохо звучит?
Все еще чувствуя себя запуганным и настороженным, Билли сумел кивнуть. Ему нужно было знать, что произошло, поэтому он заставил себя сохранять спокойствие и слушать. Доктор Эррера сцепила свои большие руки вместе.
— Хорошо, — снова сказала доктор Эррера. Она произнесла это слово с долгим звуком «О»: хо-о-орошо.
Доктор Эррера открыла рот, а затем закрыла его.
— Возможно, нам следует начать с того, что ты помнишь, — предложила она.
Несмотря на нервозность, Билли немного расслабился. Доктор Эррера говорила с легким акцентом — Билли подумал, что это, возможно, испанский, и приливы и отливы ее слов странно успокаивали.
— Я помню, как пошел на свалку и сел в старую машину на ней. И помню, как машину раздавили.
Эти слова были тем, что Билли слышал в своем уме, когда говорил, но то, что он слышал своими ушами, было совсем другим.
Не имея языка, Билли мог ясно произносить лишь несколько букв — А, Б, В, Е, Ф, И, М, О, П, Р и Й — без искажений. Некоторые буквы — К, Г, Ю и Х — были близки, но несколько искажены. Остальные буквы — те, которые требовали каким-либо образом прижать язык к нёбу, — были вообще недоступны. Следовательно, его речь была невнятной и трудной для понимания. Однако каким-то образом доктору Эррере удалось уловить суть того, что сказал Билли.
— Я так и думала, — сказал доктор Эррера. — После того, как тебя нашли, полиция сначала подумала, что на тебя напали и поместили в уплотнитель автомобиля против твоей воли. Им пришлось пойти к тебе домой и провести расследование. А там, они узнали правду.
Билли сжал губы вместе. Он ненавидел мысль о том, что незнакомцы роются в его вещах. Чувствуя скорость учащения сердцебиения, он заставил себя дышать медленней. По крайней мере, ему больше не нужно было объяснять.
— Почему я жив? — спросил Билли.
— Ну, для начала, — начала доктор Эррера. — Очевидно, это — глупая удача. Никто не знает, почему ты выжил в машине, но ты выжил. При этом, тебя нашли как раз вовремя, потому что владелец свалки любит приглядывать за птицами. Он сказал, что заметил редкую птицу на капоте универсала. Именно тогда он заметил кровь, текущую из-под задней двери. Было уже почти слишком поздно. Ты был с серьезными травмами. Со сломанным черепом, челюстью, ключицей и тазом, а правая рука и левая нога были сломаны. Кроме того, внутренние повреждения — некоторые повреждения печени, почек, селезенки и желчного пузыря. Плюс, по приезде у тебя был пневмоторакс, коллапс легкого. К тому же, все изменения, которых ты претерпел до уплотнителя. Мы разобрались с твоими травмами и удалили все инородные материалы и части из тела с помощью серии операций. В течение этого времени и нескольких недель после мы держали тебя в медикаментозной коме, чтобы дать телу время, необходимое для выздоровления. — Доктор Эррера изучала лицо Билли. — Должна сказать, твое тело проделало отличную работу.
Учитывая, насколько сильно Билли было больно, он не был в этом уверен. Но ничего не сказал. Тот изо всех сил пытался осознать факт, что все дополнения, внесенные в его тело, были удалены. Почему же его тела было так много? Память подсказывала ему, что он был почти полностью заменен металлом, проволокой и пластиком.
Взглянув на свою явно неповрежденную правую руку, Билли должен был усомниться в своем взгляде на то, что он сделал с собой. Очевидно, он ошибся. Но почему?
Доктор Эррера поерзала в коричневом кресле. Билли вновь сосредоточился на ней.
— Некоторые из проделанной тобой работы нельзя было отменить, — сказала доктор Эррера. — Твою правую ногу и левую руку ампутировали. Внешний хрящ ушей удален, большая часть языка отсутствует. Однако остальная часть тела была интегрирована с инородным материалом. Как ни странно, левая нога была хирургически изменена и выглядела так, как будто ее ампутировали, а материалы протеза включили в плоть. Судя по документам, найденным полицией в твоем доме, ты просил доктора удалить все конечности, но, похоже, тот поленился, а может быть, сжадничал, — взял твои деньги и не сделал ни одной ампутации. Он просто внес изменения, и оказалось, что ампутация произведена. — Доктор Эррера покачала головой и продолжила: — Полиция совершила обыск в старой психиатрической больнице, где твой доктор делал свои операции, найдя части тел в морозильной камере. Не все твои, кроме некоторых… включая твою правую руку. Мы смогли присоединить части, они достаточно хорошо сохранились.
Билли с трепетом посмотрел на свою правую руку. Доктор Эррера улыбнулась и скрестила ноги.
— Касаемо остального, — сказала доктор Эррера, — когда я удалила все, чего не должно было быть, оно получилось как один целостный кусок: все посторонние части скреплены проводами, твоей собственной соединительной тканью и плотью.
Билли вздрогнул при мысли о том, что, должно быть, потребовалось, для удаления этого из его тела, и при мысли о том, что в этом процессе он потеряет еще больше себя. Его желудок сжался.
Доктор Эррера наклонилась вперед и коснулась правой руки Билли. Билли подумал, что она имела в виду этот жест как знак утешения, но от этого его желудок снова перевернулся. Он хотел вырвать у нее руку, но был слишком напуган. Мысль о том, что эта женщина разрезает его и вынимает то, что, по сути, было сборным аниматронным эндоскелетом, вызвала воспоминания о времени, которое Билли провел в подвале Дока. Билли не смог сдержать дрожь, но доктор Эррера, казалось, этого не заметила.
— Работа, проделанная над тобой, — продолжал доктор Эррера, — хотя и бессовестна и ужасна, не похожа ни на что из того, что я видела. По этой причине я положила то, что мы удалили, в одно из наших хранилищ внизу. — Доктор Эррера подняла голову. — Ещё вопросы, Билли?
У Билли было много вопросов, но он не хотел задавать ни один из них. Все еще восхищаясь своей неповрежденной правой рукой, ему наконец удалось поднять ее. Проведя леску, воткнутую в тыльную сторону ладони, он поднес пальцы к лицу. Не зная, что он почувствует, он осторожно коснулся своей щеки.
— Нужно зеркало? — спросила доктор Эррера.
Билли поколебался, затем кивнул.
— Я подумала, тебе можно, — сказал доктор Эррера.
Она полезла в карман своего белого пальто и вытащила ручное зеркальце. Встав, доктор Эррера подошла к изголовью кровати Билли и поднесла перед собой зеркало. Билли глубоко вздохнул и посмотрел на свое отражение.
Когда Билли в последний раз осматривал себя, то, что он увидел, было совсем не похоже на то, что он видел сейчас. Исчезли острые края, создаваемые металлическим покрытием. Пропали черные глаза. Голый череп испарился.
Да, у Билли все еще отсутствовали уши, но в остальном тот выглядел вполне нормально. Он даже увидел что-то от своего отца в маленьких глазах и носике, круглых щеках и широком рту в зеркале.
Как и в детстве, каштановые волосы Билли беспорядочно торчали в разные стороны. Его волосы были около восьми сантиметров в длину — очевидно, он находился в коме довольно долгое время.
Если сами волосы не были намеком на прошедшее время, то состояние шрамов Билли рассказало остальную часть истории. Когда Билли воображал, как доктор Эррера режет его и вынимает все лишние части, то представлял себе неровные разрезы, покрытые коркой крови и перевязанные черной нитью. Вместо этого он увидел слабо красные шрамы на щеках, лбу и челюсти. Очевидно, он был на пути к исцелению своих ран.
Билли попытался вырвать зеркало из рук доктора Эрреры, но обнаружил, что его пальцы работают неправильно. Доктор Эррера сдвинула зеркало и указала другой рукой на правую руку Билли.
— Ты будешь немного одеревеневшим после столь долгого отсутствия, — сказала она. — Во время твоей комы ты проходил пассивную физиотерапию — ручные движения конечностей, чтобы сохранить гибкость мышц и предотвратить чрезмерную потерю мышечной массы. Однако тебе понадобится физиотерапия, чтобы ты научился пользоваться костылем правой рукой, пока твоя правая нога не будет готова к новому протезу.
Билли яростно покачал головой.
— Нет! — крикнул он. Слово прозвучало как длинное и громкое «Е-е». Билли пристально посмотрел на доктора Эрреру. — Больше никаких протезов! — Слова звучали как «Боше ихахиъ про-э-ов».
Доктор Эррера, казалось, поняла. Женщина отобрала у того зеркало и сунула его обратно в карман, успокаивая:
— Все в порядке, Билли. Мы не будем делать ничего, чего ты не хочешь.
Она нежно положила руку Билли на плечо. Несмотря на его страх перед ней, прикосновение было приятным.
Доктор Эррера отступила и снова села.
— Очевидно, — сказала доктор Эррера, — нам пришлось делать то, что уже сделали, без твоего согласия, потому что ты не мог его дать. — Она наклонилась к Билли. — Некоторые из моих коллег не думали, что мы сможем тебя спасти, но я знала, что сможем. И мы смогли… с твоей большой помощью. — Она указала на распростертое тело Билли. — Способность твоего тела к исцелению была совершенно необычайной. Ты продвинулся гораздо дальше, намного быстрее, чем кто-либо мог предсказать, и я ожидаю, что ты вернешь свои силы в кратчайшие сроки. Наша часть работы в значительной степени выполнена. С этого момента, за некоторыми исключениями, выбор того, что делать для продолжения твоего исцеления, будет за тобой.
Билли наморщил лоб. Исключения? Он открыл рот, чтобы попытаться произнести слово.
— Я знаю, о чем ты думаешь. «Что за исключения?» Ага?
Доктор Эррера тоже кивнул. Она глубоко вздохнула и выдохнула.
—Я не хочу сейчас слишком сильно тебя перегружать, — сказала она. — Ты пока выздоравливаешь. Но еще нужно знать, что социальные службы тебе назначили адвоката. Из-за того, что полиция нашла у тебя дома, штат требует психологической экспертизы теперь, когда ты вернулся из комы. И это не подлежит обсуждению. Но если тебя сочтут компетентным, дальше ты сможешь быть сам по себе.
«Ты сможешь быть сам по себе» — слова доктора Эрреры эхом отдавались в голове Билли еще долго после того, как она вышла из палаты.
«Как бы это было сейчас?» — задумался Билли. Сможет ли он принять правильные решения относительно своей жизни?
Последнее, что Билли помнил перед тем, как поддаться боли уплотнителя, было сокрушающее чувство утраты. Вот почему позволить уплотнителю давить на него было так правильно и долгожданно.
Теперь Билли получил второй шанс. Он мог принять совершенно новый набор решений. У него могла быть новая жизнь. Жизнь, которую, как он думал, упустил навсегда.
Эта мысль была одновременно волнующей и пугающей. Учитывая, что Билли не мог вспомнить, чтобы выбирал для себя что-то, не являющееся частью его аниматронного заблуждения, он не знал, как ему решить, что делать дальше.
Но ему не придется столкнуться с этим сразу. Он пробудет в больнице еще какое-то время. За это Билли был благодарен.
За то короткое время, что Билли находился в сознании в своей скудной больничной палате, она начала ощущаться как желанная гавань. Ему нравились его простые стены и опущенные жалюзи, которые он попросил Глорию опустить после ухода доктора Эрреры. Билли понравилась маленькая палата, но большое голубое небо снаружи почему-то казалось угрожающим. Вся эта солнечная открытость была слишком трудна для него.
Через пару часов после того, как доктор Эррера вышла из его палаты, Билли впервые пообедал в новом образе. Проведя большую часть своей жизни на «аниматронной диете», состоящей только из белой пищи, он жаждал попробовать что-то новое. К сожалению, на ужин была курица и рис с зеленой фасолью. Курица и рис были знакомы и поэтому нежелательны. Но он жадно зарылся в зеленую фасоль. На вкус она была не такой вкусно, как он надеялся, но красный десерт под названием «желе» был великолепен. Билли решил, что в своей новой жизни он будет есть много красной еды.
На второй день новой жизни Билли встретил своего физиотерапевта Энджи. С одной стороны головы Энджи волосы были коротко подстрижены; с другой стороны, ее волосы были длинными и заплетены в сложную косу. Энджи не выглядела очень сильной, но Билли быстро понял, что она сильная.
Энджи вошла в комнату Билли с охапкой бинтов, бандажом для ноги и костылем.
— Хорошо, Билли, — сказала она после того, как представилась. — Нам нужно поставить тебя на ноги. Или на ногу, в зависимости от обстоятельств. — Она ухмыльнулась ему.
Билли засмеялся, но его мышцы были напряжены. Действительно ли он хотел попытаться встать?
Воспоминания Билли о том, как он стоял на ногах, были не очень хорошими. Он ясно помнил, как скатился по тротуару на свалку, где, как он думал, умрет. И это было с обоими протезами. Теперь одна нога у него все еще восстанавливалась после операции, а другая полностью отсутствовала. Как он будет стоять?
— Я тебя слышу, — сказала Энджи.
— Я ничего не говорил, — ответил Билли.
— Тебе и не нужно. Трепетия написана на твоем лице.
— Трепетия – хорошее слово, — сказал Билли.
— Рада, что тебе понравилось. — Энджи опустила перила с левой стороны кровати Билли.
Ранее этим утром Глория удалила все линии, соединявшие Билли с мониторами, сгруппированными вокруг его кровати.
— Твои жизненные показатели идеальны, — сказала Глория. — Доктор Эррера говорит, что тебе больше не нужен мониторинг.
Затем Глория посмотрела на капельницу Билли.
— Что насчет боли? — спросила она.
Билли задумался об этом. Он был удивлен, осознав, что боли и пульсация, которые он чувствовал, когда впервые проснулся, значительно уменьшились. Ему было больно, но он не страдал от мучений.
— Хорошо, — сказала Глория. — Со вчерашнего вечера ты не получал никаких лекарств по этой трубке. Только глюкозу. И теперь ты ешь самостоятельно. Итак, давай вытащим из тебя ее.
Она приступила к удалению капельницы, вставленной в заднюю часть его правой руки. Билли был рад избавиться от нее. Теперь, когда он больше ни к чему не был подключен, Билли мог двигаться более свободно. Несмотря на это, он был настороже, когда Энджи наклонилась над ним и сказала:
— Давай, положи руку мне за шею.
Идея сделать это заставила Билли чувствовать себя очень неуютно. Он чувствовал себя нерешительным и застенчивым.
— Давай, — сказала Энджи. — Не стесняйся. Я жесткая. — Она ухмыльнулась ему.
Билли улыбнулся. Он сделал так, как она ему сказала.
В течение следующего часа Энджи помогла Билли сесть, а затем, перевязав его оставшуюся ногу и заключив ее в черную мягкую повязку, научила его пользоваться костылем оставшейся рукой. Благодаря костылю и привязанной ноге Билли сумел не только стоять, но и выйти из комнаты и пройти по коридору.
— Ты великолепен! — сказала Энджи в конце часа. — Доктор Эррера сказала, что ты поправился необычайно быстро. Она была права.
Энджи помогла Билли вернуться в постель, что оказалось труднее, чем он ожидал. «Может быть, он переборщил», — подумал он. Часть боли, которую он чувствовал накануне, вернулась.
— Вероятно, будет больно, — сказала Энджи. — Использование костыля — это тебе не пикник. Когда ты получишь новые протезы, передвигаться станет намного легче.
Билли сразу почувствовал тот же ужас, испытанный им, когда доктор Эррера упомянула о новых протезах. Он яростно покачал головой.
— Мне не нужны новые протезы, — сказал он Энджи.
Энджи скрестила руки на ярко-розовой хлопчатобумажной униформе.
— А почему бы и нет? Они дадут тебе гораздо лучшую жизнь.
Билли продолжал качать головой. Он был удивлен, когда его глаза даже наполнились слезами.
Энджи присела на край кровати Билли. Она мягко положила руку ему на грудь.
— Все в порядке, — сказала она тихо. Ее голос был намного мягче, чем когда она отдавала ему приказы, помогая ему научиться пользоваться костылем. — Я понимаю, — сказала Энджи. — Я слышала, что с тобой случилось. Ты прошел через ад. И на твоем месте я бы чувствовала то же самое, добавив к своему телу что-то еще. Но, Билли, — голос Энджи смягчился еще больше, — раньше ты использовал протезы, чтобы попытаться стать тем, кем ты не был. Если ты получишь их сейчас, то будешь использовать, чтобы снова стать собой.
Билли поджал губы. Он понимал, что говорила Энджи, но мысль о том, чтобы сделать что-нибудь еще с его телом, была ужасающей.
— Очевидно, сейчас тебе не нужно предпринимать никаких действий, — сказала Энджи. — Но на твоем месте я бы оставила этот вариант открытым. Вернись к этой идее, когда почувствуешь себя лучше.
Билли кивнул. Он был слишком напуган, чтобы говорить.
Энджи оттолкнулась от кровати и показала ему большой палец вверх.
— Я вернусь утром для нового сеанса пыток. — Она подмигнула ему.
Это рассмешило Билли. Он решил, что сделает то, что предложила Энджи. Возможно, когда-нибудь в будущем он переосмыслит протезы.
Третий день новой жизни Билли начался с очередной прогулки с Энджи. Помимо того, что Энджи помогла ему удобнее пользоваться костылем, она показала ему, как поднимать и опускать поручни на кровати, а также заставила его — трижды — попрактиковаться в том, чтобы подняться с кровати в ванную, чтобы он мог воспользоваться туалетом. Билли был удивлен и обрадован, когда смог справиться с этой задачей.
Вскоре после того, как Энджи ушла от него, Билли прошел психологическое обследование, о котором ему рассказала доктор Эррера. Это сделал мрачный лысый мужчина по имени доктор Коулман, совсем не нравившийся Билли. «Доктору Коулману, — думал Билли, — тоже не нравился Билли». Вопросы доктора Коулмана были краткими, и он продолжал смотреть на уши Билли или, скорее, на то место, где они должны были быть. Билли был рад, когда доктор Коулман ушел.
После того, как доктор Коулман ушел, Глория зашла проверить Билли. Когда она обнаружила, что он трогает то, что осталось от его ушей, то посмотрела ему в глаза.
— Мои уши вызвали отвращение у доктора Коулмана, — сказал Билли. — Я могу сказать.
— Не заставляй меня рассказывать о докторе Коулмане.
— Но он прав, — сказал Билли. — Мои уши уродливы.
— Не уродливы, — сказала Глория. —Просто другие.
— Мне нужен головной убор, — сказал Билли.
Глория покачала головой. Билли скрестил руки на груди и кивнул. Глория пожала плечами.
— Посмотрю, что можно сделать. — Она подмигнула ему и выбежала из комнаты.
Часом позже Глория принесла Билли обед: сэндвич с ветчиной на хлебе из пумперникеля* и небольшую стопку сырой моркови с соусом ранч. Билли был знаком с соусом ранч, но ветчина и пумперникель были для него новы. Они оба ему нравились. Еще ему понравилась морковь. У него были смутные воспоминания о том, как он ел морковь, когда был совсем маленьким, но забыл, насколько она сладкая. Оранжевые продукты также будут полезны в его рационе, заключил он. И коричневые продукты станут необходимостью; Десертом Билли был шоколадный пудинг, лучшее, что он пробовал в своей новой жизни. Он любил шоколад. В ту секунду, когда он попробовал его, он вспомнил, как ел шоколадное мороженое, когда был маленьким. Как он мог обходиться так долго без шоколада? Одно это было трудно себе представить.
[Примечание*: Пумперникель — сорт ржаного хлеба. Изготавливается из ржаной муки грубого помола с включениями частей непромолотого зерна.]
После обеда Глория пришла за подносом Билли. Прежде чем забрать его, она сказала: «Закрой глаза».
Билли моргнул, но подчинился. Как только он закрыл глаза, то почувствовал теплые руки Глории по бокам своей головы.
Что-то мягкое опустилось ему на голову. Руки Глории исчезли.
— Хорошо, — сказала она. — Открой глаза!
Билли открыл глаза. Глория держала перед его лицом маленькое зеркало. В зеркале он увидел, что теперь на нем надета разноцветная полосатая шапка.
— Это шапка-бини с растаманским флагом,— сказала Глория. — Коллега вяжет их крючком.
Билли повернул голову в одну сторону, а затем в другую. Он ухмыльнулся.
— Здорово, — сказал он. Так и было. Шапка, сделанная из тонких ниток, легкая и не слишком теплая, закрывала отсутствующие уши, а яркие цвета заставляли его выглядеть так, будто он чувствует себя намного лучше, чем на самом деле.
Глория похлопала его по плечу.
— Всегда пожалуйста. — Она взяла поднос, помахала ему рукой и вышла из комнаты.
После того, как Глория ушла, Билли продолжал трогать свою новую шапку. Это заставило его улыбнуться.
Шапка стала большим сюрпризом. Но то, что произошло дальше, стало еще большим сюрпризом. Билли начал принимать посетителей.
В течение трех лет до конца своей аниматронной жизни и трех лет после смерти его матери Билли жил довольно изолированной жизнью. Билли почти ни с кем не общался, кроме Малии, его онлайн-девушки, которая была на короткое время, и пары курьеров. У него определенно не было друзей.
Однако в жизни нового Билли будут люди. Это он решил после того, как насладился целым днем неожиданных посетителей.
Первым человеком, пришедшим на прием к Билли, была доктор Лингстрем.
Билли не видел доктор Лингстрем с тех пор, как три года назад умерла его мама. Доктор Лингстрем не сильно изменилась за это время.
Все еще носящая большие очки и собирающая свои каштановые волосы на макушке в большой пучок, доктор Лингстрем широко улыбалась, когда ворвалась в комнату Билли и подошла к его кровати, чтобы обнять его.
— Я скучала по тебе, — сказала доктор Лингстрем, склонившись над Билли.
Не имея возможности обнять доктор Лингстрем в ответ, потому что она прижала его руку к боку верхней частью тела, Билли просто улыбнулся и сказал, как мог:
Он понял, что это правда. Хотя ему никогда по-настоящему не нравилось проводить время с доктором Лингстрем, и ей, казалось, никогда не нравилось все, что он говорил или делал, он чувствовал странную привязанность к женщине, которая задавала ему так много вопросов о том, почему тот хотел быть роботом. Теперь, конечно, Билли понял, что доктор Лингстрем пытался помочь ему разобраться в его заблуждениях. Из-за того факта, что она не смогла этого сделать, Билли не собирался винить ее. Интуитивно Билли понимал, что ему понадобится помощь, чтобы стать новой версией самого себя. Он был настолько счастлив, что доктор Лингстрем оказалась рядом и могла оказать ему такую помощь, что даже сказал об этом.
— Я хочу стать новым человеком, — сказал Билли доктору Лингстрем после того, как она села в коричневое кресло. — Вы можете мне с этим помочь, доктор Лингстрем? — Его отсутствие языка привлекло внимание к ее имени, но он сделал все, что мог.
Доктор Лингстрем широко улыбнулась.
— С удовольствием, Билли. Но не называй меня доктором. Я не буду помогать тебе как врач. Ты уже перешел возраст круга моих пациентов, я детский психолог. Однако, я рада помочь как друг. Можешь звать меня Элис.
Билли нахмурился. Для него это было тяжелое имя. Два основных звука имени он не мог произнести.
Доктор Лингстрем заметила, что тот нахмурился.
— Это то, о чём я думаю? — Она помахала воздухом и засмеялась. — Глупая я. Зови меня Э-и. Для меня это будет твое прозвище.
Билли ухмыльнулся. Он никогда раньше не называл кого-то по прозвищу.
Следующий час был, пожалуй, самым счастливым часом, который Билли мог вспомнить с тех пор, как он был маленьким, и ему было жаль, когда он закончился. Но после того, как доктор Лингстрем – нет, Э-и – ушла, Билли еще больше удивился своим следующим посетителям.
Несколько мирных серых облаков начали закрывать солнце, когда двое молодых людей, вероятно, примерно того же возраста, что и Билли (его настоящий возраст, а не аниматронный), вошли в его открытую дверь. Стремясь познакомиться с новыми людьми, Билли выжидающе смотрел на парней, но не думал, что знает их.
— Кларк? — спросил Билли того из двух парней, который был ниже ростом. Имя получилось как «Арк».
— Привет, Билли, — сказал Кларк. Он одарил того зубастой ухмылкой, и в памяти Билли всплыл образ маленького рыжеволосого мальчика, притворяющегося роботом в детском саду.
Кларк все еще был рыжим, но уже не маленьким. Да, невысоким, но мускулистым; его грудь была огромной.
— Рад тебя видеть, Билли, — сказал спутник Кларка. — Классная шапка.
— Спасибо. Привет, Питер, — сказал Билли. Он засмеялся, когда понял, что его версия имени Питера звучит как Пы-эр. — Прости, — продолжил он, пытаясь подобрать слова, которые хотел сказать. — Нет языка.
— Нет проблем, — сказал Питер. — Мы слышали.
Это удивило Билли. Откуда его старые друзья узнали о его языке?
Питер, рост которого теперь был сто восемьдесять восемь сантиметров, долговязый, с длинным черным хвостом, указал пальцем на Билли.
— Ты прям важная шишка, — сказал он. — Все говорят о тебе.
Билли нахмурился. Он не был уверен, что ему нравилась эта идея.
Питер подошел и опустился в коричневое кресло.
— Шутишь чтоли? Ты мальчик-робот, выживший под прессом.
Билли впервые произнес эти слова вслух, и он не был уверен, что чувствует по этому поводу. Часть его была рада, что он больше не чувствовал себя роботом.
Однако часть его была потеряна без робота. Тело Билли теперь казалось ему таким странным. Билли не был тем аниматроником, каким привык быть, и не был тем ребенком, которым был до того, как попытался изменить себя. Он был чем-то средним между ними, чем-то странным и неполным.
Смех Питера был громким в маленькой комнате.
— Рад слышать это от тебя, — сказал Питер. — Некоторое время ты был прям далёк.
— Пит! — отрезал Кларк. Подойдя к краю кровати Билли, Кларк хлопнул Питера по плечу.
— Что? — сказал Питер с притворной невинностью. — Он был! Он был в Лунивилле.
В течение следующих нескольких минут они пытались соперничать друг с другом, называя глупые названия тех лет, когда Билли пытался стать аниматроником. Возможно, насмешки должны были задеть Билли, но не задели. Его друзья относились к нему как к одному из парней. Это помогло ему почувствовать себя немного менее потерянным и напуганным.
После короткого визита старые друзья Билли ушли. Но прежде они убедились, что у него есть их номера телефонов и адрес. Кларк и Питер жили вместе в квартире недалеко от местного колледжа. Они оба были младшекурсниками.
— Зови если надо, — сказал Кларк.
— Мы вернемся к тебе снова, — сказал Питер. — Может быть, ты расскажешь нам, каково быть роботом.
Кларк снова ударил Питера, когда они оба вышли из комнаты. Билли, улыбавшийся большую часть визита, почувствовал, как его улыбка угасла при воспоминании о потерянных годах.
Билли всегда будет нести на себе шрамы своего времени, когда он был потенциальным аниматроником.
Будет ли он также нести на себе это клеймо?
Через несколько минут после ухода Кларка и Питера к Билли пришли еще двое посетителей.
Нед и Фрэн, двое людей, которые раньше доставляли продукты и другие вещи в дом Билли, пришли вместе.
Билли был потрясен, увидев их.
Особенно он удивился, увидев, что те принесли большой букет воздушных шаров «ВЫЗДОРАВЛИВАЙ».
Как только он увидел воздушные шары, Билли вспомнил, как грубо и пренебрежительно относился к Неду и Фрэн. Билли изо всех сил старался стать роботом, но был отстраненным и отчужденным. И он никогда не давал им чаевых. Подумав о том, каким придурком был, Билли выпалил:
Нед и Фрэн не смогли понять Билли, поэтому попросили Глорию помочь. Поскольку Глория разговаривала с Билли с тех пор, как он проснулся, она привыкла к тому, как тот говорил. Она переводила Билли, когда тот извинялся перед Недом и Фрэн за то, как он с ними вел себя.
Оба они отмахнулись от его слов.
— Не беспокойся, — сказала Фрэн, высокая, широкоплечая женщина с каштановыми волосами до подбородка. — Мы понимаем.
Она обменялась взглядом с Недом.
— Мы слышали о том, что с тобой случилось, и хотели приехать и сообщить, что нам не все равно.
Нед, у которого были лохматые светлые волосы, такой же высокий и широкоплечий, как Фрэн, но гораздо тяжелее, посмотрел на свои большие ноги. У Билли было такое ощущение, что Фрэн могла оттащить Неда в больницу.
— Мне всегда было жаль тебя, парень. Ты казался таким одиноким.
Глаза Билли внезапно наполнились слезами. Он сморгнул их.
Нед был прав. Билли был одинок. Он просто никогда не позволял себе признать этот факт. Биллт использовал свою одержимость своей аниматронной внешностью, чтобы скрыть, насколько оторванным от окружающего мира он чувстовал себя. И, несмотря на эти визиты, Билли все еще чувствовал себя оторванным от реальности. Это был парень, который шестнадцать лет пытался стать роботом. У него не было ни языка, ни ушей, и ему не хватало двух конечностей. У него также были шрамы по всему лицу. Почувствует ли он когда-нибудь себя частью мира?
Нед и Фрэн пробыли недолго. После того, как они ушли, Глория принесла Билли ужин: спагетти и фрикадельки, которые Билли очень понравились. После этого он получил еще шоколадного пудинга. А потом к нему пришел самый большой неожиданный гость… если не самый желанный.
Билли доедал пудинг, когда поднял голову и увидел невысокую, худую, как палка, седую женщину с суровым лицом, стоящую в дверях. Тонкие руки скрещены на ярко-желтой блузке с цветочным принтом под королевским синим кардиганом, сочетающимся с синими полиэстеровыми брюками, бабушка Билли смотрела на него, сжав маленькие губы.
— Бабушка, — выдохнул Билли. Слово прозвучало как «А-ука».
— Это вопиющий позор, — сказала она, осматривая его с головы до ног.
Билли уронил чашку с пудингом на поднос, поднятый ему на грудь.
Чашка начала катиться по ламинированной поверхности подноса; она направилось к краю подноса.
Бабушка Билли вошла в комнату и схватила чашку с пудингом за сантиметр до того, как она упала на пол. Поправив чашку, она наклонилась над Билли и прохладно поцеловала в лоб.
Ноздри Билли наполнились ароматами ванили и гардений. Он тут же перенесся в детство.
— Время воскресной школы, — сказала бабушка, входя в его комнату и качая головой, глядя на игрушки, разбросанные по полу.
Отец Билли последовал за бабушкой Билли в комнат.
— Он любит воскресную школу не больше, чем я, мам, — сказал отец Билли.
— Это никуда не годится, — сказала бабушка Билли. — Воскресную школу не выбирают.
— Ты слышал, что я только что сказала? — спросила бабушка Билли, вырывая его из воспоминаний.
Она села в коричневое кресло, строго сведя колени вместе. На коленях у нее лежала квадратная розовая сумочка.
— Я сказала, что рада, что ты пришел в себя, — бабушка покачала головой. — Может быть, мне следовало настоять. Но твоя мать… — Она снова покачала головой. — Ну, неважно. Что было, то было. Теперь я здесь.
Билли не был уверен, что это хорошо. Но в течение следующих двадцати минут он вежливо слушал, как его бабушка рассказала ему о своем уходе с работы помощником по административным вопросам семь лет назад, в свой семьдесят пятый день рождения.
— Я работала столько, сколько мне позволяли, — сказала она. — Мне нравилась эта работа, и я думала, что ненавижу бездельничать. Но я поняла, что мне нравится тишина и покой. Я занялась чтением, выпечкой, рисованием и возделыванием работ в саду.
Билли не знал, что сказать женщине, которую он помнил как сварливое присутствие в его жизни. Она была для него почти чужой.
Билли не видел свою бабушку более пятнадцати лет. Несмотря на то, что у нее были некоторые черты его отца и Билли — круглые щеки и маленькие глаза, — она чувствовалась для него чужой.
По прошествии двадцати минут бабушка Билли посмотрела на часы и встала. Глядя на Билли, она кивнула, словно приняв решение, которого не разделяла.
— Мы познакомимся, — сказала она. — Просто концентрируйся на выздоровлении.
А потом она ушла. Билли выдохнул долгий, сдерживаемый вздох.
Бабушка заставляла его нервничать. Но это не имело значения. В целом, это был хороший день. Билли не мог поверить, что у него было так много посетителей. Когда он в последний раз видел столько людей?
Билли сел и закрыл глаза. Он был утомлен дневным волнением и боролся с клубком эмоций.
Хотя визиты Билли стали приятным сюрпризом, они встревожили его.
Кем он был сейчас? Он больше не был роботом. Но был ли он полностью Билли? Он чувствовал, что ему не хватает частей себя, и он не знал, как их найти.
Но даже несмотря на отсутствие частей, Билли знал одно: он был рад, что остался жив.
Билли узнал, что больницы не всегда способствуют хорошему ночному сну. Хотя в его собственной палате было темно, медсестры оставили дверь в его палату открытой, и через дверной проем лился болезненный зеленоватый свет. В больнице было тихо, но у Билли не получалось спокойно спать. Каждые час или два медсестра – не Глория, а одна из трех женщин, настолько невзрачных, что Билли не был уверен, что смог бы их описать, если бы его попросили об этом – приходила проверить его пульс или дать ему лекарства.
Однако на третью ночь медсестры не беспокоили Билли. Или, может быть, он просто так устал после всех своих посетителей, что не заметил, когда они пришли.
Билли быстро заснул, а когда проснулся, часы на стене над медпунктом показывали 2:24 ночи. Он спал уже больше пяти часов.
Билли поменял положение на кровати, повернувшись на правый бок. Пока он двигался, он услышал, как его зовут.
Билли замер. Он поднял голову и всмотрелся в тошнотворно-зеленый свет, заполнявший зал. На посту медсестер никого не было. Он не слышал ни голосов, ни шагов. Где все медсестры
Билли снова начал успокаиваться. Но затем он снова услышал свое имя, слабое и жуткое, почти сюрреалистическое.
— Билли, — позвал голос, вытягивая каждую букву.
Звук поднял все волосы на его теле. Он чувствовал покалывания на каждом сантиметре своей кожи, даже на той коже, которой уже не было. Было такое ощущение, будто все его тело превратилось в подушечку для иголок, пронизанную тысячами таких. Билли вздрогнул, когда кровь начала течь по его венам все быстрее, быстрее и быстрее.
— Би-ил-ли-и, — снова пропел голос.
Билли не хотел садиться. Ему хотелось свернуться калачиком и натянуть одеяло на голову. Его дрожь превратилась в трепет, настолько сильный, что у него начали стучать зубы.
И все же Билли сел. Он также протянул правую руку через свое тело и опустил поручень на левой стороне кровати, как показала ему Энджи.
Он потянулся к костылю, стоявшему у изножья его кровати, и сунул его под правую руку. Билли встал, балансируя между закрепленной левой ногой и костылем.
Сквозняк из открытой двери напомнил Билли, что его больничная рубашка расстегнута сзади. Он отпустил костыль и, балансируя между одной ногой на полу и бедром на краю кровати, протянул правую руку и накрыл больничную рубашку, пытаясь завязать ее достаточно туго, чтобы прохладный воздух был снаружи, а ягодицы внутри. Вспотев от усилия, Билли снова схватился за костыль.
Несколько секунд Билли молчал, прислушиваясь. За пределами комнаты Билли в коридоре было необычно тихо. Единственное, что мог слышать Билли, — это его собственное учащенное дыхание.
Затем он снова услышал свое имя, произнесенное так же протяжно, в той же тишине. Билли навязчиво последовал за ним.
Хотя Билли мог передвигаться с помощью одной ноги и костыля, он пока не делал это гладко и быстро. Напряжение мышц, которые долгое время простаивали, сделало его походку прерывистой, и от этого напряжения он тяжело дышал.
Билли вылез в пустой коридор и заморгал, увидев странные зеленоватые огни. Они бросали неестественное сияние на все серо-белые просторы, заполнявшие зал.
Билли посмотрел на пустой пост медсестры. Станция представляла собой U-образный белый стол, на котором стояли несколько компьютеров и металлические корзины для документов, набитые бумагами. Четыре серых стула на колесиках стояли вместе в полуметре от стола. Раньше здесь никогда не было пусто.
Билли отвернулся от заброшенного поста медсестер и оглядел коридор. Пол из линолеума был преимущественно бледно-серым, но посередине зала шла широкая темно-синяя полоса. Он использовал эту полоску, чтобы идти прямо с Энджи.
Каждый раз, когда Билли выходил в коридор с Энджи,тот был занят: пациенты шаркали со своими стойками для капельниц, посетители несли цветы или воздушные шары, а медсестры спешили от широкого дверного проема одной палаты к другой. Но теперь Билли никого не видел. В больнице было необычно тихо.
Однако теперь, когда он оказался в коридоре, Билли понял, что слышит что-то еще, кроме своего дыхания. Издалека доносились ритмичный писк и свистящий звук, а также время от времени скрежет и стук.
Билли наклонил голову и попытался определить, откуда доносился звук. Тот посмотрел вниз; он думал, что источник голоса находился под ним, возможно, на одном из нижних этажей больницы.
Билли еще раз оглядел коридор. Его взгляд остановился на серых металлических дверях лифта в конце коридора. Он повернулся и направился туда.
Пока Билли концентрировался на сохранении равновесия между ногой и костылем, следуя по синей полосе по коридору, он постоянно задавался вопросом, что делает. Почему он шел на звук, который его совершенно нервировал? Ничто в том, как использовалось его имя, не обнадеживало и не успокаивало. Билли действительно не хотел встречаться с тем, кто его звал. Но он, похоже, не мог сопротивляться призыву. Казалось, оно проникло прямо в его сердце, связало себя с его волей и потянуло к себе. У него не было другого выбора, кроме как идти.
Билли потребовалось всего несколько минут, чтобы добраться до лифта. Там, изо всех сил пытаясь отдышаться, он начал прислоняться к стене, чтобы нажать кнопку лифта. Однако прежде чем он успел это сделать, дверь лифта резко распахнулась.
Казалось, зов все еще исходил снизу Билли. Оно оставалось слабым, но настойчивым.
Сердцебиение Билли участилось еще сильнее, когда он заглянул в пустую кабину лифта с серым ковром и синими тканевыми панелями. Почему лифт остановился из-за него?
Билли пытался контролировать свои гоночные мысли. Конечно, это было странно, но, возможно, была причина, по которой лифт остановился. Билли вошел в пустую машину, в которой пахло кофе и чистящим средством с запахом сосны. Он старательно повернулся так, чтобы посмотреть на панель управления.
Двери лифта издали хриплый звук, закрываясь. Прежде чем Билли успел решить, какую кнопку нажать, лифт завибрировал и начал спускаться. Билли нахмурился и посмотрел на цифры над дверью, наблюдая, как они уменьшаются. Когда загорелась буква «В», Билли ожидал, что двери откроются. Он не нажал кнопку вовремя, и машина, конечно же, вернулась в вестибюль. Но лифт продолжал опускаться. Теперь на цифровом дисплее отображались Б1, затем Б2, затем Б3.
Дверь лифта со свистом распахнулась. Билли прищурился от резкого желтого света, проникающего в тусклый салон кабины лифта. Свет был настолько ярким, что он не заметил стоящего там уборщика в оливково-зеленой форме, пока тот не вытянул руку, чтобы держать дверь лифта открытой.
— Ты выходишь? — спросил коренастый мужчина с волнистыми волосами, переставив тележку для уборки с ведром, шваброй и несколькими другими принадлежностями.
Билли кивнул, и мужчина отступил назад, давая тому пространство для маневра через открытый дверной проем. Билли боялся, что мужчина может спросить, что он здесь делает, но тот не спросил. Выражение лица мужчины было пустым, даже сонным, когда он вошел в лифт, тянув тележку за собой после того, как Билли вышел. Билли почувствовал запах тела и мятной жвачки, когда уборщик проходил мимо него.
Теперь голос, хотя и все еще немного приглушенный, стал отчетливее. Билли посмотрел на узкий коридор, выложенный бежевой плиткой.
В отличие от широкого и чистого коридора на седьмом этаже, здесь было тесно и грязно. Когда Билли отошел от лифта, люминесцентные лампы в коридоре потускнели. Многие из них мерцали, и все издавали жужжание, которое никак не могло заглушить звук имени Билли, произнесенное снова.
Теперь Билли мог сказать, что тот, кто его звал, находился в конце жуткого коридора. Билли еще сильнее почувствовал притяжение голоса. Он знал, что звук исходил из-за закрытой коричневой металлической двери в конце коридора.
Как только дверь за Билли со щелчком закрылась, он втянул воздух и тихонько заскулил.
Взгляд Билли метнулся к одной из длинных дверей шкафа на задней стене маленькой комнаты. Опираясь на костыль, он поднял правую руку и вытер пот со лба. Затем снова схватил костыль и сделал три шага вперед. Остановившись, он еще раз подперся костылем.
Заметно дрожащей рукой он потянулся к хромированной ручке дверцы шкафа.
Даже когда Билли схватил холодный металл, он мог слышать собственный голос, кричащий ему в голове. Внутренний голос Билли, которому не мешало отсутствие языка, звучал так, как он помнил, и его послание было кристально ясным:
Билли знал, почему мудрая его часть хотела, чтобы он оставил дверь шкафа закрытой. Он знал, потому что теперь с ужасающей ясностью знал, что ждет его за этой дверью.
Возможно, Билли знал это с самого начала. Возможно, понял в ту же секунду, когда впервые услышал свое имя.
То, что находилось внутри длинного шкафа, выглядевшего — теперь Билли признался себе — не столько как шкаф, сколько как ящик морга, было другой половиной Билли. Несмотря на то, что ящик был закрыт, Билли чувствовал, что может заглянуть в него. Он мог видеть вырезанную часть себя — все металлические и пластиковые материалы, которые он добавил, все еще цепляющиеся за кусочки плоти и тканей, которые доктору Эррере пришлось удалить из Билли, чтобы извлечь все компоненты робота. Это аниматронное создание, над созданием которого он так старался, взывало к нему, умоляя Билли вернуть его.
Билли, однако, не хотел возвращать назад кусочки жизни, о которой он сожалел. Он хотел двигаться дальше. Он хотел быть Билли, человеком, а не роботом БИ-7.
Однако, похоже, не имело значения, чего хочет Билли. Его рука распахнула дверцу шкафа.
Внезапно большая рука стиснула руку Билли. Рука была горячая, мозолистая и сильная.
— И что же ты тут делаешь?! — спросил грубый голос.
Билли отпустил ручку дверцы шкафа, как будто она внезапно перегрелась. Он повернулся и посмотрел в прищуренные глаза крупного темноволосого мужчины с внушительной пышной бородой.
— Тебя здесь не должно быть, — сказал мужчина.
Билли хотелось ударить мужчину за то, что тот его остановил. Ему также хотелось обнять мужчину за то, что тот остановил его. Он не сделал ни того, ни другого.
Он опустил взгляд на темно-синюю униформу мужчины. Табличка на кармане рубашки мужчины гласила: «ПОЛ, ОТДЕЛ БЕЗОПАСНОСТИ БОЛЬНИЦЫ».
— Иди давай, — сказал Пол, изучая больничную рубашку Билли, а затем поднимая взгляд и озадаченно глядя на полосатую шапку Билли. — Вернись в свою палату.
Билли хотелось поспорить, но, более того, он хотел сделать именно то, что сказал Пол. Билли кротко кивнул и начал поворачиваться, чтобы следовать за Полом из маленькой комнаты.
Когда Билли повернулся, его взгляд упал на узкую темную щель между длинной дверью шкафа и внутренней частью шкафа. Билли удалось открыть ящик на пару сантиметров. Дверь оставалась открытой, пока охранник вывел Билли в коридор.
Глаза Билли распахнулись. Он прищурился на два слабых потока света, которые освещали его ровно настолько, чтобы различить какие-то приземистые фигуры. Билли сжал кулаки и обнаружил, что его пальцы сжимают хрустящую, прохладную ткань. Его больничная простыня.
Он вернулся в свою комнату. Одна лужа света проникла сквозь щель в шторах комнаты, а другая исходила из коридора. Это была всего лишь щепка, едва пробравшаяся в тонкое отверстие его почти закрытой двери.
Почему дверь была почти закрыта? Медсестры всегда оставляли его широко открытой.
Билли прижал руку к виску. Голова у него пульсировала. Как и нога.
Его поход в подвал определенно был большим напряжением, чем его тело могло выдержать. Но ему пришлось уйти. Аниматроник не оставил ему выбора.
Билли вздрогнул. Не поэтому ли он проснулся? Неужели что-то во сне напомнило ему о том, что он почти столкнулся лицом к лицу с той частью себя, от которой рад был избавиться?
Сколько времени прошло с тех пор, как он был в подвале? Судя по темноте в его комнате, прошло не больше часа. А его тело все еще болело, как будто у него не было времени отдохнуть.
Билли начал переворачиваться и натянул одеяло на плечи. Ему хотелось забыть путешествие в ту маленькую комнату с длинными металлическими ящиками. Он хотел…
Щелкающий звук доносился изнутри комнаты. Он вышел из темноты и потянулся к Билли из места, расположенного не достаточно далеко.
Щелк, щелк-щелк, щелк-щелк-щелк.
Под щелканьем Билли услышал скользкое хлюпанье. Звук был влажным и зловещим.
Казалось, что-то твердое и неподатливое просачивалось сквозь что-то мокрое.
Щелк, свист, щелк-щелк, хлюп, щелк-щелк-щелк.
Собравшись с духом, Билли перенес свой вес и поднял голову. Он выглянул через перила своей кровати и посмотрел в направлении звуков.
В бледном луче света, исходившем из приоткрытой двери, он увидел темный, размазанный след. След состоял из двух веществ: одного блестящего и темно-красного, а другого вязкого и черного.
Билли резко вдохнул, и ноздри подсказали ему, на что он смотрит.
Он ощутил гнилую вонь человеческой плоти и горький запах моторного масла.
Билли точно знал, что скользило по его пути.
Возможно, он знал это с тех пор, как услышал первый щелчок.
Схватившись за перила кровати, Билли скинул ногу с кровати, как только металлические прутья исчезли. Он схватил костыль в ту же секунду, как его нога коснулась пола, и через полсекунды вскочил с кровати.
Билли продолжал кричать, направляясь к двери. Позади него щелчок ускорился. Звуки скользкости стали громче.
Билли распахнул дверь своим костылем и рванул в коридор, ревя во всю глотку.
Он с облегчением увидел, что на медпункте сейчас находится медсестра, но не остановился, чтобы обратиться за помощью. Билли знал, что не сможет достаточно быстро объяснить свой ужас, и не мог рисковать, что аниматроник обнаружит его. Он проковылял по коридору так быстро, как только мог.
Билли не успел далеко уйти. Когда он дошел до угла коридора, примерно в шести метрах от двери, перед Билли внезапно появился охранник — другой, не тот, который нашел Билли в маленькой подвальной комнате, этот был ниже ростом и лысеющий.
— Что за шум? — спросил охранник.
Билли ему не ответил. Он просто пытался продолжать идти. Ему хотелось отойти как можно дальше от предмета в его комнате.
Однако охранник не позволил Билли бежать дальше. Он обвил толстую руку вокруг талии Билли, и когда тот начал пытаться ударить охранника костылем по ноге, охранник выбил костыль из рук Билли и крикнул:
Ослабленный после пребывания в постели, Билли не мог сравниться с силой охранника.
Хоть он и корчился в руках охранника, охранник легко поднял Билли с земли.
Когда его подобрали, сработали все системы полета или боя Билли. Он закричал еще громче, извивался и извивался.
Паника лишила Билли возможности сосредоточиться на окружающем. Все, что он мог видеть, — это движущиеся цветные вспышки, и все, что он мог слышать, — это свои собственные кошачьи крики.
Посреди этого хаоса Билли почувствовал, что его поднимают еще выше. И вдруг он лежал ничком. Оказавшись в этом положении, он почувствовал, как его рука скрепилась. После этого понял, что находится в движении. На чем бы он ни лежал, оно катилось по коридору.
Они везли его обратно в его комнату!
— Нет! — крикнул Билли. — В моей комнате что-то есть!
К сожалению, то, что сказал Билли, прозвучало как: «Ет, в аей конаде шота ест».
— Пожалуйста, не надо. В моей комнате что-то есть.
Это получилось не лучше: «Пазалата, ниада, в аей конаде шота ест».
Сквозь суматоху движений Билли заметил униформу медсестры.
Возможно, это была одна из медсестер, которая могла его понять. Он сосредоточил свое внимание на ее широко раскрытых глазах и попытался бросить на нее умоляющий взгляд.
Либо медсестра не поняла Билли, либо она ему не поверила. Она ничего не сделала, чтобы остановить происходящее.
Охрипший и начавший захлебываться собственной слюной, Билли перестал кричать. Его грудь вздымалась.
Несколько секунд прошли в продолжающемся тумане замешательства. Затем Билли почувствовал, как его тело приземлилось на жесткий матрас больничной койки. Больше хаоса. Билли почувствовал, как что-то тянется через его грудь и бедра. Укус впился ему в руку. Больше давления. Что-то холодное прижалось к его правому запястью.
Затем все движение прекратилось. Билли несколько раз моргнул и огляделся. В свете, льющемся в комнату из коридора, он увидел, что вернулся в свою комнату один.
Билли попытался пошевелиться, но не смог. Подняв голову, он посмотрел на свое тело.
Они привязали его к кровати! Билли был сдержан. Мало того, что бы они ему ни дали, оно начало вызывать у него головокружение. Его голова казалась тяжелее, чем должна была, и казалось, что воздух вокруг него был густым и губчатым. Внезапная сонливость заставила его глаза затрепетать.
Свет из коридора исчез. Кто-то закрыл ему дверь.
Теперь лишь слабый свет исходил от ночника над кроватью Билли. Он излучал бледно-желтый свет, едва достигавший перил кровати.
Билли застонал. Он извивался, пытаясь ослабить свои оковы.
— Пожалуйста, — сказал Билли пустой комнате.
Он не был уверен, к кому обращается, но это не имело значения. Ему никто не ответил. Никто не пришел на помощь.
Щелк, свист, щелк-щелк, хлюп, щелк-щелк-щелк.
Эта штука все еще была здесь. И намного, намного ближе.
Голос был тот самый, который назвал имя Билли, мрачно-музыкальный и скрипучий, искаженный, как будто исходивший из поврежденного синтезатора… что, конечно, и было.
В последний раз, когда Билли говорил как БИ-7, он использовал внешний синтезатор своего компьютера. Однако за пару дней до этого Док вживил динамик в горло Билли. У динамика был собственный синтезатор, но Билли не смог заставить его работать, прежде чем сломался и сбежал из дома.
Щелканье и скользкие звуки отошли от кровати Билли. Они убежали в дальний угол комнаты, а затем снова помчались обратно.
— Пожалуйста, — уговаривал голос. — Разве ты не впустишь меня обратно? Я так скучал по тебе. Мы были приятелями, не так ли? Ты и я? Мы должны быть вместе.
Билли лежал совершенно неподвижно. Он не ответил на голос.
Что-то трясло кровать Билли. Он подавил вздох, пытаясь поднять голову, чтобы увидеть существо, говорящее с ним. Но Билли не мог разобрать, что щелкало и скользило по полу.
— Пожалуйста, впусти меня обратно, — снова потребовал голос. — Я тебе нужен. Посмотри, что они с тобой сделали. Это так грустно. Ты привязан, как животное. Я могу помочь тебе, если ты пригласишь меня обратно. Давай, БИ-7. Мы лучше вместе. Ты это знаешь.
Щелчок стал громче, и кровать снова завибрировала. Билли напряг шею.
Над матрасом Билли поднялась голова из металла и пластика, напоминающая человеческую форму. Билли услышал бульканье в глубине своего горла, глядя на куски окровавленной плоти и тканей, прилипших к запутанной массе металлических пластин и других механических частей.
Как бы ужасно это ни было, Билли не мог перестать смотреть на него, когда две пластины разошлись, и оно снова заговорило.
— Я твой друг, БИ-7, — гласило оно. — Я хочу тебе помочь. Все в вашей жизни подвели тебя. Никто больше не помогал тебе, когда ты был один. Они только взяли у тебя. Они украли у тебя. Они пытались контролировать тебя. Я просто хочу работать с тобой. Мы — команда.
Билли отчаянно хотел заблокировать его слова. Он хотел заткнуть уши, но его руки были связаны.
Ужасная металлическая масса исчезла из поля зрения Билли. Еще одно щелканье дало понять, что существо переместилось на другую сторону кровати.
— Ты знаешь, кто ты на самом деле, БИ-7, — сказала вещь, щелкнув. — Я только хочу, чтобы ты был счастлив, а чтобы быть счастливым, ты должен жить своей настоящей жизнью. Твоя истинная жизнь — аниматроник. Нам суждено быть вместе. Мы были созданы, чтобы быть одним целым.
Билли дернул рукой взад и вперед, пытаясь освободиться. Он метался по ремню на груди. Его усилия были тщетны; он не мог освободиться.
«Пульт дистанционного управления», — подумал Билли. Он мог бы позвать медсестру. Вытянув пальцы, Билли попытался найти пульт. Но не мог. Должно быть, тот был вне его досягаемости. Билли был беспомощен.
Ещё Билли было трудно бодрствовать. Что бы они ему ни вкололи, оно проникло в его сознание. Его внимание ускользало. Его чувства становились все тупее и тупее.
— Пожалуйста, БИ-7, — сказало существо. — Я искренне заботюсь о твоих интересах. Ты должен меня выслушать.
«Нет, не буду», — подумал Билли. И он был прав. Билли поддался туману, заполнившему его разум. Закрыв глаза, он уснул.
Солнечный свет вторгся в мягкий серый мир Билли. Эффект от этого был как холодная вода в лицо. Билли внезапно проснулся полностью.
Спящий одну секунду и полностью настороженный в следующую, Билли впал в панику.
Чувствуя, что должен встревожиться, но не зная почему, Билли ощупал его рукой. Он нашел пульт, висевший на поручне его кровати, и нажал кнопку, которая позовет к нему Глорию. Она расскажет ему, почему он так напуган и находится под угрозой.
Глория была в комнате Билли через несколько секунд после того, как он ее позвал.
— Бедняжка, бедняжка! — плакала Глория, направляясь к кровати Билли. — Я слышала, что вчера вечером ты был немного взволнован.
Она поспешила к Билли и похлопала его по плечу.
По крайней мере, Глория все еще была на его стороне. Билли был напуган по непонятным ему причинам, но уровень его волнения снизился на несколько ступеней.
— Что произошло прошлой ночью? — спросил Билли. Он знал, что что-то произошло, но мог удерживать только обрывки образов. О кошмарах.
Глория отошла от кровати и потянулась к кувшину с водой, стоявшему на тумбочке Билли.
— Похоже, у тебя случилась ужасная паническая атака, — сказала она, наливая ему чашку воды. Она протянула ему чашку.
Билли сначала подумал, что не сможет поднять руку и взять воду. Он не знал, почему так подумал. Он пил самостоятельно уже три дня.
Рука Билли оторвалась от кровати и без труда схватила чашку с водой. Он отпил и вернул чашку Глории. Затем он поменял положение на кровати. Он не был уверен, почему испытал такое облегчение от того, что тоже может это сделать.
Билли нахмурился. Почему он думал, что накануне ночью пережил нечто большее, чем паническую атаку?
Билли выписался из больницы на следующей неделе. Бабушка привела его домой.
— В прошлом году я упала и сломала ногу, — сказала бабушка Билли, поднимаясь с Билли по длинному деревянному пандусу к крытой веранде, проходящей через фасад небольшого желтого коттеджа. — Именно тогда я установила все пандусы. Должна сказать, что с ними легче передвигаться, даже сейчас, когда у меня снова есть две ноги. — Она взглянула на Билли, который топтался рядом с ней на одной ноге и костыле. — Счастливчик, тебе не кажется?
Билли, сосредоточившись на подъеме на крыльцо, не ответил на вопрос бабушки. Вместо этого он остановился и посмотрел на маленький домик, в котором жила его бабушка.
Дом его бабушки, расположенный посреди лесного массива недалеко от города, был окружен несколькими цветочными клумбами и множеством густых группок темно-зеленых кустов с крошечными листьями. Хотя Билли не был в восторге от всех цветов (они выглядят неряшливо, потому что их слишком много, думал он), кусты и высокие вечнозеленые деревья, окружающие дом, показались ему красивыми.
Сам дом тоже был красивым. Дом с крутой зеленой металлической крышей и двумя мансардными окнами был похож на те, что он видел в журналах — места, которые обычно описывали как «уютные» или «привлекательные». Билли предположил, что этот дом может быть именно таким. Он просто не знал, хочет ли он принять приглашение.
Но Билли все равно последовал за ней внутрь и остановился в маленькой прихожей с шиферным полом. Пол был покрыт желто-синим тряпичным ковром, а стены прихожей были оклеены обоями с ромашковым рисунком. Оглядевшись, Билли молчал.
В последнее время Билли говорил как можно меньше. С тех пор, как ему сказали, что его отдали на попечение бабушки, Билли замкнулся в себе.
Или, возможно, осознание того, что он будет жить с бабушкой, не было причиной внезапного желания Билли замкнуться в себе. Возможно, это было что-то еще. Билли чувствовал, что это могло быть как-то связано с той ночью, которую он не мог вспомнить. Но опять же, возможно, это не так.
Хотя первые несколько дней новой жизни Билли казались захватывающими и полными надежд, тот понял, что мир слишком велик для него. Проведя предыдущие шестнадцать лет в роли аниматроника, Билли практически не имел ни малейшего представления о том, как жить как человек.
За несколько дней до этого доктор Лингстром — нет, Элис или Э-и — снова навестила Билли, и объяснила ему, что, поскольку он так долго решил жить как робот, его личность не разовьется естественным образом, как это происходит с личностью большинства детей. По сути, он жил в том, что его бывший врач назвал умственной и эмоциональной смирительной рубашкой.
«У тебя могут быть некоторые воспоминания о том, кем ты был до того, как решил жить как аниматроник, — сказала Э-и, — но этого недостаточно, чтобы понять, кем ты являешься как личность. Тебе понадобится немного времени, чтобы понять, кто такой Билли и каким человеком ты хочешь быть».
Бабушка Билли спрятала сумочку в ящик небольшого шкафчика в прихожей, а кардиган повесила на зеркальную дубовую вешалку, прикрепленную к компактной скамейке. Повернувшись, бабушка Билли внимательно посмотрела на него. Ее взгляд упал на его шапку, которую прокомментировала в больнице.
— Почему ты носишь эту дурацкую шапку? — спросила она, когда забирала его из больницы.
— Она закрывает мои уши, — ответил Билли.
— Возможно, лучше подойдет простая красивая бандана, — предположила она.
Билли тупо посмотрел на нее, а она вздохнула и оставила эту тему.
Теперь она нахмурилась, то ли из-за его шляпы, то ли из-за продолжающегося молчания, Билли не знал.
Вздохнув, бабушка Билли указала прямо вперед, в сторону короткого коридора.
— Обе спальни находятся в коридоре справа, сразу за гостиной.
Она указала через правое плечо, и Билли заглянул в тесную гостиную. Комната (забитая огромным диваном с желтым цветочным узором, большим деревянным креслом-качалкой с мягкой подушкой в зелено-бежевую полоску, желтым креслом со спинкой, простым светлым деревянным журнальным столиком и двумя одинаковыми приставными столиками) казалась душной. Не в восторге от обилия цветочков снаружи, Билли был еще меньше доволен всеми цветочными вещами внутри.
Помимо рисунка на диване, желтые стены комнаты были покрыты картинами или фотографиями цветов, а на тумбочках стояли две вазы, наполненные свежими цветами. Другая ваза, наполненная цветами, стояла на толстом деревянном камине (возможно, дубовом) над кирпичным камином размером с пинту. Билли не мог себе представить, как можно сидеть в комнате. Это вызывало клаустрофобию.
В углу гостиной пространство охраняли массивные резные деревянные напольные часы. Большой латунный маятник, прикрепленный к длинному металлическому стержню, раскачивался взад и вперед внутри часов, наполняя комнату тик-тик-тик, что действовало Билли на нервы. Нет, это было нечто большее. Тиканье заставило его встревожиться. Почему?
— Кухня там, сразу за столовой, — сказала бабушка Билли, указывая налево от входной двери, на противоположную от гостиной сторону прихожей. — Ты, наверное, не готовишь, — сказала она. — Или готовишь?
Билли знал, как готовить белую пищу, которую он ел, будучи аниматроником, но больше не хотел есть ее. Он подумал, что мог бы научиться готовить и другие блюда, но ему не хотелось объяснять это бабушке, поэтому пожал плечами в ответ на ее вопрос.
Бабушка Билли бросила на него уничтожающий взгляд; выражение лица собрало множество морщин вокруг ее маленького рта. Затем она пожала плечами в ответ.
— Как хочешь. — Она вошла в столовую, в которой едва помещался круглый деревянный стол темного цвета, окруженный неудобными на вид стульями с прямыми спинками и вычурными желтыми подушками для сидений. — Идём, покажу тебе остальное. Это не займет много времени.
Она провела его на кухню в стиле камбуза с белыми шкафами и линолеумным полом в желто-зеленую полоску. Техника показалась Билли старомодной; у них были закругленные края и много хрома.
Хотя дом бабушки находился в тихом районе, и все, что Билли слышал за пределами дома, это чириканье нескольких птиц и шелест ветвей деревьев, внутри бабушкиного дома ему казалось шумно. Во-первых, там было бесконечное тиканье больших часов — Билли все еще отчетливо слышал его на кухне. Были и другие навязчивые звуки. Мотор холодильника громко гудел, а то, что Билли принял за печь, то билось, то грохотало.
Выйдя из кухни через дверной проем на противоположном конце, бабушка свернула направо в небольшой коридор и указала на закрытую дверь.
— Это кладовая, — сказала она, продолжила путь и указала на открытую дверь. — Прачечная.
Затем снова повернулась направо.
Билли понял, что они выходят в противоположный конец коридора, который ведет в дом от прихожей. Коридор тянулся по прямой линии от входной двери до задней двери рядом с прачечной. Они только что сделали круг, понял Билли, начав с прихожей, пройдя через столовую, кухню и оказавшись в конце коридора, напротив входной двери. Узкая лестница вела вверх слева от конца коридора.
— Она ведет на второй этаж, — сказала бабушка Билли. — Он не больше, чем чердак. Я там вещи храню.
Билли взглянул на лестницу и кивнул. Бабушка Билли отвернулась от лестницы и жестом пригласила его следовать за ней по главному коридору, направляясь обратно к входной двери. Она махнула рукой в сторону левой части зала.
— Между ними всего две спальни и одна ванная, — сказала она, ведя Билли по коридору. — Нам придется потесниться.
Бабушка Билли остановилась перед первой из трех открытых дверей в левой части коридора.
— Вот моя комната, — сказала она.
Она пошла дальше и повела Билли через следующую дверь в небольшую комнату, где стояла двуспальная кровать, тумбочка, комод и письменный стол. Кровать была покрыта простым темно-зеленым покрывалом.
Билли огляделся. Он прижался лицом к стенам комнаты. Они были оклеены обоями с цветочным узором — крошечными желтыми бутонами роз с изящным узором.
Поверх обоев висели эскизы отдельных цветов в рамках. Он очень старался не вздохнуть, и ему это удалось… с трудом.
Билли, как и сказала Э-и, все еще пытался выяснить, что нравится человеку Билли, а что нет. Цветы ему, конечно, не нравились.
Возможно, заметив измученное выражение лица Билли, бабушка сказала:
— Ты можешь изменить комнату как хочешь. — Она подняла голову и изучила его. — Но не в том случае, если ты собираешься сделать его серым и наполненным металлом, как твой дом.
Билли поднял голову и осмотрел комнату. Как бы он его украсил, если бы мог выбирать? Он больше не выберет серый и металлический. Это был выбор БИ-7. Билли придется выяснить, что ему нравится. По крайней мере, ему было где остановиться, пока он открывал для себя свои вкусы.
— Как насчет того, чтобы немного отдохнуть? — сказала бабушка Билли за его спиной. — После этого я принесу твои вещи.
Билли повернулся и посмотрел на свою бабушку. Она подняла резко выгнутую серую бровь, глядя на Билли.
— Я собрала из дома кое-что из твоих вещей, — сказала она, — но потом купила тебе и новые вещи. Вам нужен цвет, молодой человек.
Билли сразу почувствовал вину. Или это был стыд? Ему было жаль, что его восьмидесятидвухлетней бабушке придется нести его вещи в дом. Билли мало что знал о том, как живут нормальные люди, но был уверен, что они не позволяют бабушкам таскать за них вещи.
Билли, однако, едва мог ходить, а тем более нести что-нибудь. Несмотря на то, что Билли больше не носил корсет на левой ноге, ему все еще было трудно балансировать на одной ноге и костыле.
Билли снова обернулся. Он подождал, пока не услышал, как закрылась дверь спальни, и едва услышал тяжелые шаги бабушки — она носила туфли на толстой подошве и топала, как человек вдвое больше ее. Затем он повернулся и прошел по голому деревянному полу к кровати. Там он сидел и слушал тик-тик-тик, который продолжался и продолжался.
Билли, возможно, не очень любил свою бабушку и интерьер ее дома, но ему понравилось то, что она приготовила на ужин в тот вечер. Это была красная еда, что еще раз подтвердило его вывод о том, что ему захочется есть много красной еды.
— Когда ты был маленьким, ты любил лазанью, — сказала бабушка, положив перед Билли толстый кусок пасты, покрытый сыром и красным соусом, на зеленую керамическую тарелку.
Билли обнаружил, что все еще любит лазанью. Она была очень хорошей, такой хорошей, что он наконец заговорил.
— Это и правда вкусно, — сказал он.
Бабушка наклонила голову и на несколько секунд скривила губы, затем сказала:
— Спасибо, — и покачала головой. — Мне понадобится некоторое время, чтобы понять тебя. — Она указала на его рот. — Как можно есть без языка?
— Очень осторожно, — сказал Билли.
Бабушка громко рассмеялась. Он впервые мог вспомнить, как услышал ее смех… даже в своих детских воспоминаниях. Он не пытался быть смешным; есть без языка было тяжело. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы убедиться, что что-то не застряло в горле.
После того, как они доели лазанью, бабушка дала ему кусочек шоколадного торта. Торт подтвердил то, что он думал насчет шоколада: это его новое любимое блюдо.
После торта бабушка спросила, не хочет ли он поиграть в шашки. Он сказал ей, что не знает как. Итак, она научила его.
«Шашки неплохие», — подумал Билли. Было весело играть в игру. Билли, однако, решил, что предпочитает видеоигры.
После игры Билли пошел в свою комнату. Бабушка оставила его вещи на полу у двери. Он подтолкнул их костылем к краю своей кровати. Там он сел и просмотрел их, не найдя многого, что имело бы для него значение.
Бабушка привезла из дома Билли всего пару предметов его старой серой одежды. (Яркие цвета рубашек, которые она купила к паре новых джинсов, ясно давали понять, что она думает о сером.) Остальным в коробке были туалетные принадлежности и несколько книг.
Билли нахмурился. А где его компьютер?
Встав, Билли подошел к двери своей спальни. Он открыл ее и крикнул:
Над головой Билли послышался топот, затем спустившийся по лестнице.
— Что такое, Билли? — спросил бабушка. На щеке у нее было пятно красной краски.
Красный был похож на кровь. Билли это беспокоило.
— Где мой компьютер? — спросил Билли.
— Тебе не нужен компьютер. Вся эта цифровая ерундистика тебе неприятности и доставила. Телевизор в том числе.
Упоминание телевизора заставило Билли понять, что он не видел его в доме бабушки.
— А где телевизор? — спросил он.
Возможно, он был в ее спальне, и он просто не заметил его.
— Нету. По телевизору крутят одну чушь. Как то шоу, с которого начались все твои проблемы.
— Прежде чем спросишь, у меня нет и мобильного телефона, — сказала бабушка Билли.
Билли поднял брови и уставился на бабушку.
— Боже мой, нету! Адские вещи, — сказала его бабушка, после того как ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он сказал.
«У кого нету мобильного телефона?» — подумал Билли. У каждого он есть.
— У меня в спальне есть старый добрый дисковый телефон, — сказала бабушка, словно читая его мысли. — Мне его достаточно.
Билли нужно было побыть одному. Ему нужно было подумать.
— Сладких снов, — сказала бабушка. Она наблюдала, как он сделал кропотливый поворот, затем отвела от него взгляд.
Закрыв за собой дверь спальни, Билли прислонился к ней и покачал головой. Ни компьютера, ни телевизора, ни мобильного телефона. Ничего, кроме слишком большого количества цветов и неумолкающих часов.
Билли не прожил насыщенную жизнь аниматроника, но его дни не были наполнены тишиной. Когда он был роботом, то почти всегда был онлайн. Билли много времени проводил в социальных сетях, играл в онлайн-игры, часами смотрел видео и проводил исследования в Интернете. Его мозг постоянно стимулировался. В этом доме он потеряет рассудок.
«Я был бы счастливее в больнице, — подумал Билли. — Там хотя бы есть телевизор». Билли решил, что завтра утром скажет бабушке, что хочет вернуться в больницу.
Билли хотел уйти сейчас, но знал, что уже поздно, и требовать, чтобы его забрали обратно сегодня вечером, было бы грубо. Даже его недавно развивающееся человеческое «я» понимало это.
Почувствовав себя лучше после принятия решения, Билли медленно приготовился ко сну. Одной из вещей, которые ему купила бабушка, была пара бордово-красной пижамы. Он надел ее, вышел в коридор и направился в ванную. Билли не слышал, как его бабушка двигалась. Должно быть, она была в своей спальне, но если и была, то молчала. Все, что Билли мог слышать, — это гул холодильника, грохот печи и тиканье напольных часов.
Билли пошел в ванную. После посещения туалета он почистил зубы.
Затем он заметил, что у него на челюсти осталось пятно соуса от лазаньи. Полоса напомнила ему краску, которую он видел на лице своей бабушки. Как и краска, соус выглядел как мазок крови.
Рука Билли начала дрожать. Пытаясь удержать ее, он взял и намочил тряпку. Когда мокрая махровая ткань соскользнула с края раковины, у Билли перехватило дыхание. За скользким звуком вдруг еще громче, чем обычно, зазвучало тик-тик-тик.
Дыхание Билли стало прерывистым. Его нога ослабела. Он опустился на закрытый унитаз.
Пот выступил на лбу Билли, и озноб пробежал по его телу. Ему казалось, что кто-то толкнул его в грудь.
«Я не могу вернуться в больницу», — подумал Билли. Если Билли будет в больнице, БИ-7 найдет его.
Билли глубоко вздохнул и сумел найти в себе силы встать. Взяв тряпку, он вытер лицо, затем вернулся в свою комнату.
Забравшись под желтые простыни под зеленое покрывало, Билли услышал приглушенную трель. Билли замер и прислушался. Глубокий звон начал повторяться, но был прерван. Билли понял, что он напряжен, и покачал головой, осознавая свою чрезмерную реакцию. Он понял, что это был всего лишь старый дисковый телефон его бабушки. Билли выдохнул и устроился в постели.
Откинувшись на подушках, Билли старался не обращать внимания на неустанное тиканье напольных часов. Он закрыл глаза и закрыл цветы, смотревшие на него со всех стен комнаты.
Билли, возможно, не нравилось здесь, но ему пришлось остаться. Пока к нему не вернутся силы и он не узнает больше о том, кем будет, ему будет в большей безопасности в этом маленьком загородном коттедже, даже со всеми его цветами и тиканьем. Здесь он был не только далеко от больницы, но и далеко от своего старого тела. И он хотел, чтобы так и оставалось.
Как только он решил, что дом его бабушки — лучшее место для него, Билли предпринял целенаправленные усилия, чтобы привыкнуть к цветущему дому с тикающими часами. Оглядываясь назад на свою жизнь аниматроника, Билли понял одну вещь: он хорошо погружался в роль. Его роль теперь была «послушный внук», поэтому он вложил в это всю свою энергию.
Через несколько дней после переезда у Билли уже был свой распорядок дня. Утром он пил кофе с бабушкой за круглым столом в столовой. Каждое утро она вставала до рассвета и пекла, так что к тому времени, когда Билли просыпался, порядка семи утра, к насыщенному темному кофе уже были кексы, выпечка или кофейный торт. Поедая выпечку своей бабушки, Билли быстро понял, что сильно лишал себя удовольствия в те годы, когда придерживался белой пищи.
Когда они сидели за кофе, Билли и бабушка редко разговаривали. Ему всегда приходилось концентрироваться, чтобы есть или пить, не создавая шума, а бабушка любила разгадывать кроссворды в утренней газете. Тишина, хотя и была напряженной в течение нескольких дней, быстро стала комфортной, и Билли начал испытывать нежность к старушке с постоянно кислым выражением лица. Кажется, она тоже прониклась к нему симпатией: перестала комментировать его полосатую шапку и больше не смотрела на шрамы и отсутствующие конечности, больше не вздыхала и не хмурилась рядом с ним, и ее быстрая реакция на все, что он ей говорил, указывала на то, что она привыкла к тому, как он говорил.
Хотя тиканье часов продолжало приставать к Билли, как надоедливая заноза под кожей, он начал чувствовать себя лучше после того, как его бабушка объяснила, что часы были сделаны для ее прапрапрапрадедушки в качестве оплаты за услуги — он был врачом. Оно передавалось из поколения в поколение на протяжении более двухсот лет.
— Когда меня не станет, — сказала бабушка, — я хочу, чтобы оно досталось твоему папе.
— А где мой папа? — спросил Билли. Он уже очень давно не думал о нём. После того, как папа ушел, Билли, как БИ-7, обнаружил, что лучше всего вычеркнуть любые мысли о нём. Это причиняло меньше боли.
— Я не слышала о нем уже год или около того. В последний раз, когда он прислал мне письмо, он был где-то в Перу, работал в одной из компаний, занимающихся заготовкой тропических лесов.
Бабушка вздохнула, и он знал, что она недовольна папой.
После пары минут молчания, во время которого они оба наблюдали, как маятник часов раскачивался взад и вперед, бабушка сказала:
— Как бы то ни было, когда-нибудь эти часы будут твоими.
Затем она показала ему, как завести часы, чтобы они продолжали идти. Это стало частью обычного распорядка дня Билли, и он обнаружил, что у него появилась привязанность к часам. После этого тиканье стало скорее успокаивающим, чем утомительным.
После завтрака и завода часов у Билли были другие обязанности по дому. Из-за выпечки бабушки было много грязной посуды, а у нее не было посудомоечной машины, поэтому задачей Билли стало мыть миски и сковородки, которыми она пользовалась. Это была непростая операция, учитывая, что у Билли была только одна рука и одна нога, на которую он мог опереться, но после пары дней, когда он учился этому, он адаптировался мыть посуду одной рукой, и его левая нога становилась все сильнее и сильнее. Помимо мытья посуды Билли взял на себя вытирание пыли. Он также стал тем, кого его бабушка называла «чинилой». Когда Билли был аниматроником, он научился делать ремонт по дому. Он прекрасно разбирался в вопросах электрики и сантехники. В старом доме его бабушки их было много, так что он был весь в делах.
Днем бабушка дремала. Пока она спала, Билли сидел в кресле-качалке в гостиной. Стул стоял рядом с панорамным окном, выходившим на крыльцо и за ним на густую яркую листву, служившую буфером между домом и узкой проселочной улочкой, ведущей в город. Привыкнув к переполненной гостиной настолько, что теперь она казалась не тесной, а уютной, Билли сидел в кресле-качалке и читал, но часто выглядывал наружу. Когда он раскачивал стул ногой, ему нравилось, как это движение успокаивало его, когда он наблюдал, как маленькие серые птички порхали в кустах.
После того, как бабушка Билли вставала со сна, они пили «чай». Чай на самом деле не был чаем. Обычно это был кофе, а иногда и горячий шоколад, и они его пили на крыльце, независимо от того, насколько холодно было на улице.
«Свежий воздух важен, — сказала бабушка, когда впервые сказала Билли «собраться», чтобы они могли посидеть на улице и попить «чай». — Холодный воздух окрасит твои щеки румянцем».
Билли и его бабушка каждый день сидели вместе на белых качелях на крыльце. Они пили кофе или горячий шоколад из толстых приземистых кружек, и бессознательно работали вместе, чтобы качели раскачивались взад и вперед. Билли решил, что его телу нравится, когда его раскачивают. Это ощущение заставило его почувствовать себя в безопасности и расслабиться.
Вечерами после ужина Билли и его бабушка играли в игры. Помимо шашек, она научила его играть в несколько других игр — в домино, китайские шашки, «Монополию» и «Эрудит». Хотя шашки Билли не особо интересовали, остальные игры ему нравились. Ему особенно нравился «Эрудит». Он обнаружил, что у него это хорошо получается, возможно, из-за всего того, что он читал, будучи аниматроником. Бабушка тоже была хороша в этом — у них были похожие игры, которые нравились им обоим.
Несмотря на медленный темп жизни в доме бабушки, Билли к концу дня уставал. Он всегда был готов лечь спать раньше девяти. Каждую ночь он в изнеможении забирался под одеяло и, устраиваясь поудобнее, часто слышал, словно издалека, глубокий звонок бабушкиного телефона. Билли лениво гадал, кто звонил, но это было не его дело.
В первое воскресенье жизни Билли со своей бабушкой, через пять дней после переезда, их утренний распорядок изменился. Когда Билли встал, его бабушка сказала ему надеть «хорошую рубашку и брюки», которые она купила для него, потому что они собирались в церковь.
Мысль о церкви заставила Билли вспомнить уроки воскресной школы, которые он посещал в детстве, и он не был в восторге от посещения этой школы, но уже усвоил, что жить с бабушкой означало делать то, что она от него хотела. И все же он нервничал перед походом в церковь. Там будут люди — люди, которые будут смотреть на него и шептаться о нем.
Когда Билли был БИ-7, его не волновало, когда другие смотрели, показывали пальцем или говорили о нем. Тот факт, что другие его не поняли, не имел для него значения. Роботов не интересовало мнение других.
Билли, однако, заботился о том, что думают другие. Даже после того, как к нему начали приходить посетители в больнице, Билли стеснялся своих шрамов, отсутствия ушей, языка и конечностей. Он знал, что его жизнь в качестве БИ-7 была чем-то непонятным другим людям. Фактически, даже Билли с течением времени понимал это все меньше и меньше.
Когда Билли и его бабушка прошли через двойные двери в небольшую деревянную церковь столетней давности с выступающим шпилем и старым колоколом, который звонил, когда они прибыли, Билли обнаружил, что ему не нужно беспокоиться о том, что сделают или скажут люди. В тот день на деревянных скамьях сидело всего тридцать семь человек (Билли их сосчитал), и каждый из них относился к Билли так, как будто он был обычным парнем. Никто не смотрел и не показывал пальцем. О нем никто не шептал. Никого не волновало, что ему не хватает частей или что большую часть жизни он прожил как робот. Его приняли сразу.
Служба в маленькой церкви не напоминала уроки воскресной школы, которые Билли ненавидел. Никто не заставлял его что-либо запоминать или вставать и что-либо декламировать. Все, что ему нужно было сделать, это сидеть на скамье рядом с бабушкой и слушать пастора, доброго человека с седыми волосами, падающими на один из его дружелюбных голубых глаз. После проповеди пели гимны. Билли не любил петь в воскресной школе и на церковных службах, когда был маленьким, но теперь пение на удивление помогло ему расслабиться, возможно, из-за всего, через что ему пришлось пройти.
Когда служба закончилась, несколько человек подошли поздороваться с Билли. Все, казалось, были очень рады встрече с ним и даже не выпячивались на его слова.
— Ты любишь рыбачить, Билли? — спросил один мужчина с заостренной бородкой и большим животом. Бабушка Билли представила этого человека как Фрэнка и сказала, что он приготовил лучшие соленые огурцы, которые она когда-либо пробовала.
— Я не знаю, — сказал Билли. — Я никогда не рыбачил.
— Значит мы это исправим, — сказал Фрэнк, хлопая Билли по плечу. — Недалеко отсюда есть хорошее место для рыбалки, до которого легко добраться. Если хочешь, я возьму тебя с собой в следующее воскресенье после церкви.
Билли не знал, понравится ли ему ловить рыбу, но Фрэнк ему нравился. Итак, он кивнул.
— Было бы здорово, — сказал он.
Билли практически плыл, когда они с бабушкой вернулись из церкви домой. Он не мог переставать улыбаться.
Увидев выражение его лица, бабушка улыбнулась ему в ответ, но не спросила, почему он счастлив. Она сказала лишь следующее:
— Иди переоденься, а потом у нас будет воскресный ужин.
В тот вечер Билли лег спать раньше обычного. День был хороший, но присутствие людей истощало его силы.
После того, как Билли лег в постель, он закрыл глаза и подумал о своем дне. Впервые Билли почувствовал, что может идти вперед, не ругая себя за принятый неправильный выбор, за все потерянное время и за весь ущерб, который он себе нанес. Билли знал, что ему еще предстоит пройти долгий путь, чтобы понять, кто такой «просто Билли», но, по крайней мере, теперь он чувствовал, что у него есть чистый лист для работы. Улыбаясь, Билли перевернулся на бок и зарылся глубже под одеяло.
Сонливость начала успокаивать его разум. Когда он уже засыпал, он услышал звонок старого дискового телефона. Что-то в звонке его встревожило, но он слишком устал, чтобы понять, почему. Когда звон прекратился, он уснул.
Следующая неделя прошла так же, как и первая. Билли обнаружил, что простые, тихие дни подходили ему больше, чем он думал. На каком-то уровне он осознавал, что жизнь, которой он жил сейчас, не была типичной для парня его возраста, но его это не волновало. Он не думал, что захочет жить в деревне вечно, но сейчас это было именно то, что ему было нужно. Это давало ему время понять, чем он действительно хочет заниматься.
Распорядок дня был успокаивающим, за исключением тех нескольких секунд в конце дня, когда он укладывался в постель. Звонок телефона беспокоил его все сильнее с каждым разом, когда он его слышал. «Почему меня это беспокоит?» — задавался он вопросом. Регулярность звонков? Было ли дело в том, что его бабушка никогда о них не упоминала? Но тогда зачем ей это? Она не была обязана рассказывать ему обо всем, что делала.
Во второе воскресенье, когда после похода Билли и бабушки в церковь, Фрэнк взял Билли на рыбалку. Билли узнал, что рыбалка — это скучно, но ему нравилось сидеть в складном кресле рядом с рекой и дурачиться с Фрэнком.
Билли немного нервничал, проводя время с незнакомым человеком. Что бы он сказал? Но с Фрэнком было легко разговаривать. Автор романов о частных детективах, Фрэнк был действительно интересным и умным человеком. Он рассказывал о своей работе так, будто придумывать персонажей и истории было очень весело, настолько, что к тому времени, когда они закончили ловить рыбу, Билли решил, что, возможно, он хотел бы стать писателем.
Когда Билли рос, он не думал о том, чем будет заниматься, когда станет взрослым. Он был роботом. Это было все, что он собирался делать. С тех пор, как он начал свою новую жизнь после БИ-7, попытки представить, чем он будет заниматься до конца своих дней, были слишком трудными для размышлений.
Однако время с Фрэнком показало Билли будущее, которое, как он думал, ему действительно понравится. Билли знал, что из-за отсутствия двух конечностей его возможности немного ограничены, но он мог писать.
— Что мне делать, если я хочу стать писателем? — спросил Билли Фрэнка, когда они собрали рыболовные снасти и пошли прочь от реки.
— Пиши, — сказал Фрэнк. Он захохотал, но потом протрезвел. — Серьезно, парень, это клише, но писатели пишут. Если хочешь добиться успеха в каком-либо ремесле, нужно практиковаться. Так что просто начни писать.
Когда они вернулись к старому красному внедорожнику Фрэнка, тот порылся на заднем сиденье и вытащил простой блокнот в линейку.
— Я использую их. У меня их куча.
Фрэнк передал блокнот Билли. Билли взял его и провел рукой по гладкой обложке.
— Начни вести дневник. Пиши все, что приходит на ум, — сказал Фрэнк.
И Билли так и делал. Писательство стало для него такой же привычкой, как и времяпрепровождение с бабушкой. Его дни стали счастливо предсказуемыми, за двумя исключениями.
Первое исключение было удачным. С каждым днем дела между Билли и его бабушкой становились все лучше и лучше. Билли даже обнаружил, что у его бабушки есть веселая сторона.
На следующий день после того, как Билли впервые пошел в церковь, его бабушка попросила его помочь ей в цветнике. Билли, все еще не любитель цветов и все еще изо всех сил пытающийся передвигаться на одной ноге, не очень заинтересовался этой идеей, но решил, что послушные внуки помогают своим бабушкам в саду, поэтому согласился.
К счастью, у его бабушки были маленькие табуретки, на которых они могли сидеть, пока работали.
— Мне тоже больше не так легко вставать и опускаться, — сказала бабушка, доставая складные табуреты с прочными металлическими ручками, которые помогают подниматься и опускаться. — Я использую такой уже много лет, — сказала она. — Я купила тебе второй.
Билли был тронут ее задумчивостью.
— Спасибо, — сказал он. Он сел и научился выпалывать сорняки и срезать цветы.
Некоторое время они работали молча, а потом бабушка спросила:
— Как называется, когда цветок рождает детей?
В замешательстве Билли прекратил работу и посмотрел на бабушку.
— Цветы жизни, — сказала она, а затем засмеялась своим хриплым смехом.
Билли тоже засмеялся. Он не знал, что его бабушка умеет шутить.
— Как называют цветы, которые близкие друзьями? — спросил он свою бабушку.
Она подняла на него бровь. Ее обычно плотно сжатый рот растянулся в улыбке.
У Билли было такое ощущение, что она знала, что он собирается сказать, но позволила ему сказать.
После этого Билли полюбил цветы.
Вторым исключением из приятной рутины преходящих дней Билли было его растущее беспокойство по поводу загадочного ночного телефонного звонка.
Звонок был ровно в 21:03. Телефон никогда не звонил больше двух раз. Обычно второй звон прерывался.
Сегодня Билли собирался ложиться спать немного позже обычного. В 21:03, когда зазвонил телефон, он как раз выходил из ванной. Когда звон прервался, Билли остановился и прислушался. Впервые он услышал, как его бабушка разговаривала с тем, кто звонил.
Билли сделал пару тихих шагов к двери бабушкиной спальни. Он едва мог слышать голос своей бабушки. Она говорила не своим обычным тоном, а шепотом, и это дало понять Билли, что она не хочет, чтобы тот слышал разговор, поэтому Билли вернулся в свою комнату.
На следующее утро, проснувшись, Билли подумал о том, что услышал накануне вечером. Билли уже был в напряжении из-за телефонных звонков и обнаружил, что приглушенный тон бабушки только усиливает его беспокойство. Он пытался убедить себя, что обычный телефонный звонок не имеет большого значения, но ему показалось странным, что звонок раздавался каждую ночь в одно и то же время. Было достаточно странно, что Билли действительно хотел знать, с кем разговаривает его бабушка. Соответственно, Билли решил, что распорядится перед сном так, чтобы снова оказаться в коридоре во время звонка. На этот раз он постарается прислушаться.
Он пытался, но не мог разобрать ее шепот. Каждая неудачная попытка подслушивания усиливала беспокойство Билли. Кто звонил? Почему в 21:03? И почему шепотом? Чего бабушка Билли не хотела, чтобы он услышал? Билли написал в своем дневнике об этих вопросах, но не пришел к каким-либо выводам.
Больше недели, даже когда он писал о них, Билли говорил себе, что эти звонки не его дело. Ему следует просто игнорировать их. Однако однажды вечером любопытство сделало его немного смелее, когда он подслушивал у двери бабушки. Вместо того, чтобы просто стоять у двери, Билли прижался головой к деревянной обшивке. Сдвинув шапку так, чтобы ушной канал был открыт для восприниятия как можно большего, Билли внимательно прислушался.
Слова, произнесенные шепотом его бабушки, все еще были слишком приглушены, чтобы их можно было услышать. Она определенно с кем-то разговаривала, потому что в шепоте были паузы, как будто она слушала того, кто был на другом конце провода.
Хотя Билли знал, что это было бы неправильно, ему хотелось, чтобы у его бабушки в доме был второй телефон, чтобы он мог взять другую трубку и прослушать разговор. Что-то в особенном времени звонка и шепоте бабушки заставляло его чувствовать себя неловко. Это не были обычные телефонные звонки типа «просто звоним, чтобы поболтать». Что-то происходило. Билли начал в этом убеждаться. Но что он мог с этим поделать?
В течение следующих нескольких недель Билли становился все сильнее и сильнее. Остаточная боль после операций практически исчезла, и он научился делать практически все, что ему нужно, чтобы позаботиться о себе. Он также начал приходить в себя и чувствовал, что готов побыть один.
Билли на удивление понравилось проводить время со своей бабушкой, но все, что он писал, заставило его осознать, что, если он собирается стать писателем, ему необходимо расширить свой кругозор. Ему нужен был какой-то жизненный опыт, помимо жизни в загородном коттедже, даже помимо жизни в этом городе. Билли так хотел выйти в мир и исследовать его, что даже начал искать новые протезы. Э-и, приходившая навещать Билли раз в неделю, приносила ему информацию, необходимую для принятия решения, и Билли принял необходимые меры.
Холодным вечером четверга, пообедав с бабушкой тушеной говядиной и кукурузным хлебом, Билли решил, что это будет его последняя ночь с ней. Билли не сказал ей этого; он скажет утром. Он не думал, что бабушка расстроится. Несмотря на то, что они прекрасно ладили, его бабушка, казалось, устала, как будто его присутствие в ее доме начало ее утомлять. Она двигалась медленнее и была бледнее, чем когда впервые привезла его домой.
Его бабушка рано утром ушла в свою комнату. Это было прекрасно. Билли все равно хотел что-нибудь написать.
Около часа Билли писал в своем дневнике. К тому времени он уже писал свою третью тетрадь. (Фрэнк принес их стопку в церковь через неделю после того, как они пошли на рыбалку.) Незадолго до девяти Билли встал и вышел в коридор. Он все еще был полон решимости попытаться выяснить, о чем были телефонные звонки в 21:03. Итак, он убедился, что к 21:02 он был возле двери спальни своей бабушки.
Билли подождал в коридоре минуту. Когда телефон не зазвонил, он посмотрел на часы. Было 21:03. Он все еще ждал. 21:04. Телефон не звонил.
Билли нахмурился, глядя на часы и посмотрел на дверь бабушкиного дома. Именно тогда он понял, что слышит ее разговор. Не шепотом. Говоря на самом деле.
— Бабушка? — тихо позвал Билли.
Бабушка не ответила. Она просто продолжала говорить.
Недолго думая, Билли протянул руку и схватился за ручку бабушкиной двери. Он повернул ее и толкнул дверь. Понимая, что он ведет себя невежливо, но ему все равно, Билли вошел в спальню своей бабушки.
Билли не был уверен в том, что, по его мнению, он увидит, когда вторгнется в жилище своей бабушки. Бабушка разговаривает по телефону? Тайный романтический звонок? Что-то другое? Что бы это ни было, Билли никогда бы не догадался, что это будет то, увиденное им на кровати своей бабушки. Если бы он догадался, он бы никогда не открыл дверь.
В то же время у Билли остановилось дыхание, а частота пульса утроилась. В течение нескольких долгих секунд он не мог даже пошевелиться, чтобы вдохнуть или выдохнуть, пока слушал свой пульс в ушах. Все, что Билли мог делать, это смотреть на свою бабушку, а это означало, что он также смотрел на существо, которое вошло в его больничную палату и терроризировало его увещеваниями впустить его обратно.
Тело Билли требовало, чтобы он вздохнул. Он открыл рот и судорожно глотнул воздух. Звук, который он издал, был громким в комнате, но ни его бабушка, ни ужасное существо, ползшее по ней, не заметили этого шума.
Собранная в складчатую массу металла и пластика, эта штука, все еще запятнанная кровью Билли и инкрустированная уже высыхающими кусочками тканей Билли, медленно продвигалась вверх по распростертому телу бабушки Билли. Каждое его движение издавало щелчки и хлюпанье, которые Билли узнал по той ночи в своей больничной палате.
Его бабушка, одетая в свою обычную комбинацию из блузки с цветочным принтом и брюк из полиэстера, сегодня в розовых и пурпурных тонах, не пыталась уйти от уродства, которое пыталось слиться с ней. Более того, она поощряла это. Именно этот разговор слышал Билли.
— Вот и все, — сказала бабушка. — Я знаю, что ты был один в темноте. Ты был так одинок с тех пор, как Билли отверг тебя. Вот почему ты позвонил, да? Мне жаль, что я не могу позволить тебе снова быть с Билли, но мы сблизились, не так ли? Тебе больше не нужно быть одному.
Скопление частей рванулось вверх. Он зацепился за ногу, обтянутую полиэстером, и часть его металла впилась в кожу бабушки Билли.
Ожидая крика бабушки, Билли вздрогнул и бросился вперед.
Но его бабушка не кричала. Она просто продолжала говорить. В ее голосе было напряжение, хрипота, дававшие понять, что ей больно, но ее слова были ясными.
— Хорошо, сказала она. — Я так рада, что ты здесь.
Открыв рот от шока, Билли наблюдал, как эта штука полностью захватила ногу его бабушки. Нет, не «захватила». Заменила. Нога его бабушки оторвалась от тела, когда существо прикрепилось к ее бедру и продолжало растягиваться все дальше, тянуясь наружу и вверх, чтобы еще больше вытеснить его бабушку.
Во время движения сжимающиеся и перемещающиеся металл и пластик продолжали издавать характерные щелкающие и хплюпающие звуки. Эти звуки были тем стимулом, наконец заставившим Билли двигаться.
Разозлившись на себя за то, что не пришел на помощь бабушке раньше, Билли помчался к ее кровати. Именно тогда его заметила бабушка.
Повернув голову к Билли, его бабушка, по-видимому, не обеспокоенная тем, что ее другая нога отвалилась от тела, крикнула:
Билли хотел убедить себя, что она разговаривает с нападавшим, но он увидел достаточно, чтобы понять: она не видела в этом существа нападавшего.
Билли знал, что она разговаривает с ним.
— Держись подальше, Билли, — сказала его бабушка. — Я хочу это, я готова принять эту новую жизнь.
Билли не хотел принимать то, что слышал. Полный отвращения от увиденного и вынужденный прекратить это, что бы ни говорила его бабушка, Билли сделал еще один шаг.
— Нет, Билли, — выдавила его бабушка напряженным голосом. — Позволь этому произойти. — Она отвела взгляд от Билли, опустив взгляд на свое изуродованное тело.
Билли издал стон отчаяния. Как он мог просто стоять здесь и смотреть, как его бабушка одержима и изуродована этим существом из металла и пластика, существом, которое Билли, по сути, создал своей одержимостью и глупостью?
Билли ненавидел то, кем он был, и то, что оставило после себя его существование. Он не мог вынести того, как обломки БИ-7 забирают бабушку, которую он только-только полюбил.
Словно в ответ на отвращение Билли, механический монстр, теперь настигший туловище бабушки Билли и пробравшийся вверх по руке, повернул похожий на голову металлический выступ, сплетенный из пластиковых выступов, клубка проводов и острых металлических пластин. Две тарелки разошлись, образовав между постоянно вращающимися частями образовавшуюся щель, похожую на рот.
— Я хотел быть с тобой, БИ-7, — сказало существо Билли. — Вот где я должен был быть, но ты не пригласил меня обратно. Я разыскал твою бабушку, чтобы через нее быть рядом с тобой.
Билли не волновало, что скажет это извивающееся скопление металла и пластика. Его волновало то, что эта вещь почти полностью принадлежала бабушке. Острые края существа пронзали плоть бабушки, протыкали кожу между ее ребрами и глубоко впились в ее туловище. Существо разрывало ее бока, проникало сквозь кости и претендовало на самые жизненно важные органы.
Металлический и пластиковый захватчик теперь почти на девяносто процентов слился с телом его бабушки. Три ее конечности были оторваны. Они лежали на ее кровати, из них текла кровь, но не такая большая, как мог ожидать Билли. Это было похоже на то, как будто механический злоумышленник прижег плоть бабушки Билли, узурпировав ее.
Ослабленный шоком от увиденного и беспомощный от того, о чем просила его бабушка, Билли стоял неподвижно. Ему хотелось отвести взгляд от бабушки, но он не мог. Его взгляд был прикован к ней.
Именно поэтому Билли заметил, как масса деталей начала дергаться. Сначала вибрация была едва заметной, но быстро стала более сильной. За считанные секунды обломки БИ-7 затряслись так сильно, что пружины кровати протестующе завизжали.
«Что происходит?» — задумался Билли. Всё выглядело так, будто существо тряслось от страха.
Бабушка Билли издала звук, похожий на триумфальный возглас. Оставшейся рукой она схватила несколько металлических и пластиковых деталей, которые еще не приклеились к ней. Детали тряслись, словно пытаясь сопротивляться, но бабушка Билли держалась. Она даже улыбнулась.
Подняв голову и осмотрев свое теперь искалеченное тело, бабушка сказала:
— Теперь понял, да? Что ж, боюсь, уже слишком поздно передумать. Ты застрял со мной.
Бабушка снова повернулась и посмотрела на Билли. Она продолжала держаться за те части тела, которые пытались ускользнуть от нее, и сказала:
— Я уже некоторое время нахожусь в смертельной опасности, дорогой. Я ничего не говорила, потому что не хотела тебя беспокоить. — Она снова посмотрела на существо, пытавшееся освободиться от нее, и оскалила зубы в натянутой ухмылке. — Однако наш друг должен очень беспокоиться.
Билли почувствовал, как он всхлипнул. Его глаза наполнились слезами.
Бабушка снова посмотрела на Билли.
— Не трать на меня слезы. У меня была хорошая жизнь. Я готова к этому. — Она поморщилась, борясь с все еще бьющимся металлом и пластиком. — Сегодня утром я проснулась и поняла, что сегодня мой последний день. Я хочу сделать это напоследок.
Металлические части существа бывшего БИ-7 рвались в явном безумии, пытаясь убежать.
— БИ-7, помоги мне, — крикнул он.
Жалкое обращение возмутило Билли. Он обнял себя одной рукой, а щелкающие звуки существа раздавались все быстрее и быстрее, превращаясь в стремительный грохот, наполнивший спальню. Коллекция металлического мусора яростно боролась за освобождение от бабушки Билли, но усилий существа было недостаточно. Намерение бабушки Билли было слишком сильным. Она заставила последнюю часть слиться с рукой и вздохнула с облегчением, когда рука оторвалась от ее тела.
Все еще глядя на Билли, бабушка сказала:
— Не горюй обо мне. Пришло время тебе жить. Имей хорошую жизнь. Будь верен себе и добр к другим людям. — Ее лицо теперь было смертельно бледным, бабушка Билли сглотнула и облизнула губы, затем подмигнула ему. — И ходи в воскресную школу.
Билли почувствовал, как слезы покатились по его щекам, когда его бабушка испустила последний долгий выдох. Она замерла.
Оставаясь прикованным к земле, Билли продолжал смотреть на жуткую композицию своей бабушки и все еще трясущихся в конвульсиях частей БИ-7. Металл и пластик теперь двигались слабо, и с каждой секундой, пока Билли наблюдал за ними, они замедлялись.
Наконец, механический монстр полностью перестал двигаться. Щелканье прекратилось.
Билли перевел взгляд с пристальных глаз бабушки на жесткую неподвижность металлических и пластиковых деталей. Он видел, что все кончено. И его бабушка, и то, что осталось от БИ-7, были мертвы.
Когда все закончилось, Билли хотел просто уйти из дома бабушки и забыть, что видел то, что видел. Однако он не мог оставить ее такой.
Итак, он просидел с ней остаток ночи, а утром позвонил Фрэнку по дисковому телефону.
Фрэнк помог Билли похоронить его бабушку… и остатки БИ-7. Затем он отвез Билли в больницу, чтобы тот мог начать процесс изготовления нового протеза.
— Я позабочусь о том, чтобы о ее доме присматривали столько, сколько тебе нужно, — сказал Фрэнк Билли, когда тот выходил из старого внедорожника.
— Спасибо, — сказал Билли, балансируя на костыле, который, как он ожидал, ему больше не понадобится.
Билли отступил назад. Фрэнк высунулся и внимательно посмотрел на Билли.
— Отправляйся навстречу приключениям, молодой человек, — сказал Фрэнк. — Нужно испытать жизнь, чтобы написать нечто интересное.
Билли кивнул и поднял руку, чтобы помахать уезжающему Фрэнку, затем отправился в больницу.
Две недели спустя Билли вышел из больницы без костыля. Теперь у него было два новых протеза конечностей; его новые рука и нога были новейшими протезами телесного цвета, очень похожими на настоящие, и Билли быстро к ним привык.
Выходя из больницы, одетый в джинсы и новую ярко-красную рубашку, которая отлично сочеталась с полосатой шапкой (в которую Билли засунул маленькую гвоздику — дань уважения бабушке), Билли думал о первом приключении, которое собирался совершить. Он жил с Кларком и Питером, пока ему готовили протез. Было здорово пообщаться с ними и познакомиться с несколькими другими парнями, но он намеревался остаться с ними еще на одну ночь. Пришло время ему заняться своей жизнью.
Совсем не уверенный, что сделал правильный выбор, но чувствуя, что это то, что он должен сделать, Билли купил билет на самолет до Лимы, Перу. Он намеревался попытаться найти своего отца.
Испуганный и полный надежды, Билли был готов броситься в неизведанное. Он не был уверен, как будет развиваться поездка. Может быть, она сложится хорошо, а может быть, и нет. Но в любом случае он полагал, что в конечном итоге получит жизненный опыт, о котором стоит написать.