Tales from the Pizzaplex. The Mimic (Истории из пицца-плекса — Мимик. Полный перевод рассказа)
— ПАПА, Я ПРИВИДЕНИЕ!
Эдвин Мюррей, обычно наморщив лоб, выругался, когда маленькая, но настойчивая рука сына потянула его за рукав фланелевой рубашки. Движение вынудило Эдвина отказаться от сложной работы по прокладке проводов, которую он пытался выполнить.
— Перестань, Дэвид! — отрезал Эдвин.
Эдвин посмотрел вниз, ожидая увидеть плохо подстриженную прядь прекрасных каштановых волос Дэвида. Вместо этого Эдвин поймал себя на том, что смотрит на пожелтевшие кружева. Кружево было накинуто на каштановые волосы, как и на остальную часть Дэвида. Хрупкая сетчатая ткань колыхалась и стонала — вернее, стонал четырехлетний ребенок под тканью, в довольно приличном приближении к жуткому привидению.
Однако в конце волнообразных причитаний кружево (точнее, мальчик) чихнуло. Потом закашлялось. Кружево взбилось, словно готовое взорваться.
— Вот что ты получаешь, играя со старыми пыльными кружевами, — сказал Эдвин, и его раздражение немного утихло. Он должен был признать, что ему нравилось творчество Дэвида, и наблюдать за кружевными метаниями было забавно. Эдвин просто надеялся, что мальчик не подцепил какую-нибудь ядовитую болезнь от древней ткани.
Было начало марта, и весенний дождь просачивался сквозь несколько щелей в старых кирпичных стенах фабрики и капал из пары дыр в жестяной крыше. Вода от этих протечек собиралась на третьем этаже, но влага пропитала все здание. И хотя на фабрике были десятки высоких окон с тонкими стеклами, некоторые из них были заколочены, а толстые стекла большей части остальных были выкрашены в серый цвет. Купив здание, Эдвин старательно соскоблил краску с окон второго этажа, чтобы в жилом помещении было светло, но оставил закрашенными нижние окна. Ему нравилось уединение, хотя из-за отсутствия света в просторном помещении было сыро и затхло. Эдвин уже беспокоился о том, что Дэвид может сильно простудиться, как две последние весны. Ему не нравилась идея добавить в смесь потенциальных жуков и бактерий, оставшихся на кружеве.
Когда Эдвин купил заброшенную фабрику, чтобы разместить там свой новый бизнес, он обнаружил по всему зданию ярды и ярды завязанного, рассыпающегося кружева. Кружево было свалено у кирпичных стен фабрики, разбросано по грубым цементным полам, насыпано под станком Ливерса в главном производственном помещении и даже обернуто вокруг десятков бетонных опорных столбов. Это кружево было окроплено бледно-зеленой облупившейся краской колонн. Эдвин не понимал, почему владельцы фабрики оставили такую сложную работу. Однако Эдвину кружево скорее понравилось. Хотя некоторые из них заплесневели, он думал, что многое из этого можно спасти, и был уверен, что его творческий ум найдет для этого какое-нибудь применение. Итак, он оставил их там, где они были.
Его жене Фионе тоже понравилось. Пять лет назад, когда Эдвин приобрел здание, он и Фиона также только что приобрели старый особняк королевы Анны, который они планировали восстановить до его первоначального величия. Фиона была в восторге от всех кружев на старой фабрике, потому что она предполагала использовать их, чтобы сделать «бесконечные ярды сочных оконных покрытий». «И балдахин для нашей кровати, любовь моя», — добавила она, подмигивая Эдвину. Эдвин покраснел. Тогда — а теперь казалось, что это было так давно, — Эдвин был безумно счастливым человеком.
После того, как Фиона умерла при родах Дэвида, у Эдвина возникло искушение избавиться от всех кружев. Он не хотел вызывать воспоминания о времени, которое было для него навсегда потеряно. Тем не менее, выбросить его было похоже на очередную потерю. Он не мог этого сделать. Так и остались кружева. Так же и воспоминания.
Кружевное привидение снова чихнуло. Эдвин наклонился и стянул с сына пыльную ткань. Открылось его озорное, веснушчатое лицо, Дэвид усмехнулся, еще раз чихнул и вытер нос так сильно, что чудом, что вздернутая морда вообще осталась на лице мальчика.
— Я думал, ты собираешься играть со своими игрушками, пока я работаю, — сказал Эдвин, изо всех сил стараясь звучать сурово. — У нас была договоренность. Помнишь? Ты тихо играешь в течение часа, папа делает работу, а потом мы идем за мороженым.
— Мороженое! — крикнул Дэвид. — Мороженое с шоколадной крошкой! — Дэвид, сжимавший в левой руке плюшевого белого тигренка, правой снова схватил кружево. Он набросил кружево на плечи, как накидку, и начал танцевать. — Шоколадная крошка! Шоколадная крошка! Шоколадная крошка! — Он превратил слова в напев, в песню.
Эдвин скрестил руки на груди и посмотрел на сына. Как тот часто делал, Эдвин искал в маленьком мальчике признаки собственной внешности. Он так и не нашел ни одного, кроме сходного с их глазами наклона. Эдвин был счастлив, что Дэвид больше похож на Фиону, чем на него. Фиона была намного красивее, чем он, как тот часто говорил ей. Эдвин так и не понял, что Фиона в нем нашла. Когда бы он ни просил ее, она поправляла густые песочно-каштановые усы, которые Эдвин носил с последнего года обучения в старшей школе. «Я влюбилась в твои усы», — поддразнивала Фиона. Потом хихикала и целовала его, и он забывал о том, почему она его любит. Он был так счастлив, что она полюбила его.
Песня Дэвида стала громче, и к ней добавились ударные. Он взял деревянную планку от старого станка Ливерса и использовал палку, чтобы стучать по цементному полу в такт своему заклинанию.
Эдвин покачал головой. Мороженое было последней вещью, в которой нуждался Дэвид. Мальчик был уже возбужден. На самом деле, он почти всегда был возбужден.
Эдвин вспомнил, как он был взволнован, когда узнал, что станет отцом. У него уже было: любимая работа; великолепная жена, которую он обожал, и которая необъяснимым образом обожала его в ответ; и достаточно денег, чтобы купить то, что он и его жена хотели. Теперь у него еще и будет ребенок. У него будет наследие, кто-то, кому он передаст работу всей своей жизни.
Почти все двадцать четыре года жизни Эдвин любил строить. Когда он был примерно в возрасте Дэвида, он начал разбирать мелкие бытовые приборы своей матери, чтобы увидеть, как они работают, хотя они редко работали, когда тот собирал их обратно. Его мать удивительно терпимо относилась к необходимости часто менять вещи. К восьми годам Эдвин уже знал, что хочет создавать полезные машины, которые изменят жизнь людей. Он верил в автоматизацию самых обыденных жизненных задач и был уверен, что сможет создать роботов, заменяющих большинство домашних дел, не доставлявших людям удовольствия.
Свой первый патент на робот-пылесос он получил, когда еще был студентом колледжа. Несмотря на ошибки и высокую цену, он продавался достаточно хорошо, чтобы позволить Эдвину начать свой бизнес сразу после школы. Пылесос также обеспечил хорошую жизнь Эдвину и Фионе, познакомившимся в школе и поженившимся по окончании шаоля. Пылесос был очень популярен — поначалу. К сожалению, машины не прослужили так долго, как ожидали клиенты, и начали поступать жалобы. В конце концов продажи упали.
Эдвин смотрел, как его сын резвится перед металлической вешалкой для одежды, на которой стояло цирковое множество костюмов животных и других персонажей, и представлял себе, по крайней мере в тысячный раз, как все было бы по-другому, если бы Фиона была жива. Если бы она выжила, родив Дэвида, Эдвина не сломило бы горе, и ему не пришлось бы пытаться понять, как изобретать свои машины и одновременно заботиться о маленьком сыне.
Дэвид Шон Мюррей, теперь пытающийся сделать сальто, все еще закутанный в кружева, явился на свет незадолго до рассвета ненастным осенним утром. Явился он в полном ярости. Учитывая, что Фиона истекала кровью, пока Дэвид вскрикивал, Эдвин предположил, что протест Дэвида против того, чтобы его вырвали из чрева матери, был усилен его вероятным пониманием на каком-то непостижимом уровне связи между матерью и сыном, что он вот-вот потеряет мать навсегда. Или, может быть, Эдвин фантазировал. Возможно, Дэвид был просто шумным ребенком.
Какой бы ни была причина, громкие протесты Дэвида не закончились в день его рождения. Они продолжались дальше и дальше. Эдвин провел следующие несколько недель, пытаясь спать час или два (если ему повезет) в сутки. Вместо того чтобы полностью погрузиться в работу и либо починить пылесос, либо придумать что-то еще лучше, Эдвину приходилось проводить большую часть своих дней, кормя, отрыгивая, укачивая Дэвида, меняя ему подгузники и слушая, как тот плачет, плачет, плачет и плачет.
Эдвин любил собственного сына. По-настоящему любил. Но без Фионы Эдвин был человеком, держащимся за край утеса кончиками ногтей. Он не был уверен, что сможет сделать то, что ему нужно. Прошло четыре года, а он все еще не был уверен.
Пение Дэвида о шоколадной крошке становилось все громче и громче. Мальчик кружился все быстрее и быстрее.
Дэвид перестал вращаться, но инерция заставила его шататься по цементному полу. Он врезался в рабочий стол Эдвина, опрокинув аниматронную голову, которую Эдвин подключал. Голова ярко-желтого цыпленка покатилась по столу и упала на цементный пол. Из глаза цыпленка вылетела искра.
— Дэвид! — Эдвин закричал еще громче. — Достаточно!
Дэвид полностью потерял равновесие и приземлился на гузку. Темно-карие глаза мальчика дважды моргнули, затем сурово изогнутые брови нахмурились. Он уткнулся лицом в своего тигра и заплакал.
Эдвин вздохнул и взял сына на руки.
— Пошли, — сказал Эдвин. — Думаю, тебе нужно вздремнуть.
Дэвид, удивительно большой для своего возраста, несмотря на то, что у него было двое низкорослых родителей, не был легкой переноской. Он весил около двадцати двух килограммов и был ростом в метр. Довольно скоро Эдвин, рост которого составлял всего сто шестьдесят пять сантиметров, уже не мог нести с собой сына. Возможно, он сможет построить робота, который сделает эту работу за него.
— Неплохая идея, — сказал он себе.
Дэвид остановил свой плач на полглотка и поднял глаза.
— Нет, не «плохая идея», — попытался уточнить Эдвин. Просто «неплохая идея». Что означает хорошая идея.
Дэвид сморщил нос и поджал полные маленькие губы. Эдвин не винил мальчика за его замешательство.
— Неважно, — сказал Эдвин. — Как насчет того, чтобы я прочитал тебе сказку, ты немного вздремнул, а потом мы возьмем мороженое?
Дэвид сунул в рот короткий указательный палец и пососал его, пока обдумывал предложение. Наконец он кивнул.
— Хороший мальчик, — сказал Эдвин.
Эдвин добрался до вершины крутой цементной лестницы, ведущей на второй этаж здания. Он поставил Дэвида на ноги, взял мальчика за руку и повел по широкому коридору к тому, что раньше было частью фабричного офиса и склада.
После смерти Фионы Эдвин понял, что не может одновременно управлять домом и своим бизнесом. А так как Эдвин работал на фабрике, выбрать, какую из них оставить, было несложно. К счастью, Эдвин был инженером-архитектором, поэтому он превратил часть офисов фабрики в небольшую квартиру с компактной гостиной, крошечной кухней, одной спальней и одной ванной комнатой со старой ванной на ножках. Во всех маленьких комнатах, кроме кухни, на полу которой был голубой линолеум, теперь от стены до стены был покрыт коричневый ковер (выбранный, чтобы скрыть грязь). Все наружные кирпичные стены квартиры и внутренние стены, выкрашенные в белый цвет, были украшены эклектичной смесью «произведений искусства» Дэвида, то есть нацарапанных рисунков, и старых фотографий (в офисах фабрики Эдвин нашел десятки черно-белых фотографий фабрики в период ее расцвета). Когда Дэвид станет старше, Эдвину придется создать вторую спальню, но сейчас следить за Дэвидом было проще, когда они спали в одной комнате. Не то чтобы они спали там очень часто. Большую часть времени Эдвин работал на главном уровне фабрики по ночам, а Дэвид спал рядом на раскладушке.
Эдвин знал, что это не идеальные условия для воспитания ребенка. В здании площадью четыреста пятьдесят квадратных метров ребенок мог получить травму сотнями способов. Дэвид же, несмотря на свою склонность к шумным истерикам, был хорошим ребенком. Он не нарушил приказ Эдвина держаться подальше от машин — до поры до времени. Эдвин заметил, что Дэвид стал немного смелее в своих приключениях. Это может стать проблемой, когда он станет старше.
Именно поэтому идея, только что возникшая у Эдвина, была такой блестящей. Но успеет ли он это реализовать?
Эдвин периферически осознавал, что Дэвид забирается на свой маленький матрас, который был устроен внутри деревянной головы белого тигра. Голова, которую Эдвин вырезал, чтобы якобы мимикрировать под любимую игрушку Дэвида, выгнулась дугой над матрасом. Дэвид любил кровать с тигром почти так же сильно, как и своего плюшевого тигра, названного соответствующим образом «Тигр».
Эдвин, который обдумывал идею подражания или мимикрии, моргнул и нахмурился, глядя на своего сына, теперь стоявшего на матрасе, держа в руках упомянутого плюшевого тигра.
— Что такое, Дэвид? — Эдвин вздохнул и указал на матрас. — Ляг.
Дэвид согласился, но продолжал поддерживать своего плюшевого друга.
— Тигр хочет знать, можно ли ему тоже мороженое. С шоколадной крошкой.
— Я думаю, мы могли бы попросить Люси принести ему специальное невидимое тигровое мороженое, приготовленное специально для тигров, когда мы доберемся до кафе-мороженого.
Дэвиду так нравилась бабушковая женщина, владевшая кафе-мороженым, что у Эдвина возникло ощущение, что любовь Дэвида к мороженому была больше связана с желанием увидеть Люси, чем с поеданием самого мороженого.
— Но ты не увидишь Люси, пока не вздремнешь с Тигром.
— Гррр, — сказал Дэвид. — Вот что Тигр говорит о сне.
— Очень мудро, — сказал Эдвин.
Дэвид наклонился и начал рыться в куче книг, разбросанных по полу у его кровати. Эдвин посмотрел на часы. Его плечи напряглись.
Голова Дэвида выскочила. Его глаза были яркими и жадными. Эдвин чувствовал себя придурком из-за того, что собирался сказать, но…
— Как насчет того, чтобы пропустить эту сказку? — спросил Эдвин.
Яркие глаза потускнели. Вокруг ямочки на подбородке Дэвида появилась дрожь.
— Только сейчас, — сказал Эдвин. — Я прочитаю две сказки, прежде чем ты ляжешь спать сегодня вечером. Но если папа сможет угостить тебя мороженым, ему придется поработать.
Дэвид выпятил нижнюю губу. Затем, что примечательно, он пожал плечами.
Дэвид перевернулся на живот и прижал Тигра к груди. Он закрыл глаза, и через несколько секунд его дыхание замедлилось.
Дэвид мог быть шумным — почти гиперактивным — ребенком, но у него были замечательные качества. Он не только хорошо слушал, но и мог почти мгновенно заснуть. Если бы только Эдвин мог научиться этому навыку.
Эдвин слегка пригладил шелковисто-мягкие волосы Дэвида. Дэвид пошевелился, затем его дыхание замедлилось еще больше.
Эдвин вернулся на главный этаж фабрики. У него было так много работы, и он мог получить всего полчаса непрерывной концентрации.
Одна из старых открытых труб, пересекавших потолок на первом этаже фабрики, лязгнула. Эдвин слышал голос Дэвида в своей голове: «Это трубная фея, папа».
У Дэвида были названия для всех звуков фабрики. Он назвал и его отличительные черты. Хотя фабрика была темной, заполненной старым мусором и более грязной, чем должна была быть, Дэвида это не пугало. Для Дэвида фабрика была домом. Он подружился с ней.
Не один посетитель заведения Эдвина выражал беспокойство по поводу безопасности Дэвида в большом старом здании, стоявшем на краю четырехполосного шоссе, проходящего через промышленную часть города. Земля, на которой располагалась старая фабрика, была ненамного больше самой фабрики, поэтому у Дэвида не было двора для игр, и их единственная лужайка была пустырем, усыпанным гравием. Иногда они играли там в мяч или сидели на складных стульях и играли в «Назови эту машину». Эдвин учил Дэвида маркам и моделям автомобилей, которые они заметили на шоссе. У Дэвида была потрясающая память, и он быстро учился.
Недавно Фитц, доставщик, приносивший Эдвину все его текущие проекты и заказанные им материалы, спросил:
—Ты не беспокоишься о том, что ребенок упадет с лестницы, или поранится в машинах, или будет заперт в комнате, или что-то подобное произойдет?
Эдвин оторвался от блокнота, который подписывал.
Он заметил, что Фитц смотрит через плечо на станок Ливерса, возвышающийся над восточной стеной главного производственного цеха. Эдвин повернулся, чтобы посмотреть на гигантскую кружевовязальную машину. Было темно и тихо — ни одна из тысяч его движущихся частей теперь не могла даже дернуться. Насколько Эдвин знал, он застыл на месте более тридцати лет. Станок выключили на полпути, и полоса кружева, теперь изрешеченная молью, свободно свисала с балочного валика. Мягкие пожелтевшие нити, словно паутина, свисали с катушек, сложенных на ближайшем мотальном устройстве.
— А, он знает, что лучше не приближаться к этому, — сказал Эдвин. Он почувствовал необходимость успокоить Фитца, поэтому продолжил: — Все дополнительные комнаты закрыты, и я обычно помогаю ему с лестницей. Я построил ему горку для спуска.
— Ты построил своему ребенку крытую горку? — Фитц поднял кустистые черные брови, забирая блокнот.
Было весело. Эдвин нашел подержанную горку, когда-то пренадлежавшую парку развлечений, и прикрутил ее болтами к одной из стен вспомогательной лестницы между первым и вторым этажами. Он положил пару матрасов на дно горки. Дэвид любил это дело. Иногда он любил его слишком сильно. Он часто требовал, чтобы Эдвин снова и снова нес его вверх по лестнице с резким наклоном, чтобы он мог несколько раз скользить вниз.
Эдвин вернулся к своему рабочему столу и хмуро посмотрел на желтую головку цыпленка, лежавшую у одной из ножек стола. Он вздохнул. Мужчина действительно не был заинтересован в продолжении проекта. Но должен был.
Эдвин наклонился и поднял голову цыпленка. Снова вздохнул.
Ему пришло в голову, что он много вздыхал. Но почему бы и нет?
Эдвин попал в ловушку жизни, в которой не хотел жить, занимавшись проектами, над которыми никогда за миллион лет не думал, что будет работать. Ради бога, он превращал костюмы странных существ в забавных роботов. Что в этом было полезного?
Эдвин положил металлическую голову цыпленка на стол перед собой. Это был восемнадцатый аниматронный персонаж, попрошенный создать. Последние полтора года он бросил свою работу, чтобы подчиниться повестке дня другой компании.
Эдвин вспомнил тот день, когда он отказался от собственного предприятия.
— Вы поступаете правильно, — сказал Грант Старлинг, дородный исполнительный директор «Фазбер Интертейнмент», который вел переговоры о выкупе, наблюдая, как Эдвин ставит свою подпись внизу двенадцатистраничного контракта.
Когда Эдвин основал свою компанию, он думал, что выбрал идеальное время. Это было начало семидесятых. Людям хотелось больше времени для игр, и их разум тоже открывался. Эдвин полагал, что эти вещи приведут к огромному рынку для его машин. По несчастью, он ошибся. Либо это, либо личные трагедии подорвали его способность создавать машины, которые были бы достаточно хороши, чтобы привлечь большую долю рынка. Спроектированные им машины были сложными и требовали тысяч часов целенаправленной работы, не говоря уже об очень дорогих деталях и инструментах. Самостоятельное воспитание сына выбило почву из-под ног Эдвина. Ему просто не хватило сил, чтобы сделать все, что ему нужно было сделать. Когда его финансы иссякли, у него не было другого выбора, кроме как продать свою компанию «Фазбер Интерпрайз».
[* Enterprises — (с англ.) предприятия.]
— У вас настоящий талант, — сказал Грант. — Мы рады приветствовать вас в семье Фазбер.
Эдвин перевернул голову цыпленка. Он с отвращением сжал губы. Падение на пол помяло клюв цыпленка и сломало одно из металлических «перьев» на его черепе.
— Отлично, — пробормотал Эдвин.
Он отставал от графика и был полностью подавлен. У него не было времени отвести Дэвида за обещанным мороженым ни сегодня, ни в любой другой день, если уж на то пошло. Но ему придется это сделать. Дэвид закатил бы истерику всех истерик если бы Эдвин не сдержал свое обещание.
Эдвин созерцал голову цыпленка. Ему действительно нужно было поработать над этим. Но в его голове крутилась новая идея. Требующая внимания.И это правильно. Если бы Эдвин смог реализовать то, что задумал, это освободило бы для него огромное количество времени. Дэвид будет развлекаться, а Эдвин сможет сосредоточиться на своей работе.
Эдвин оттолкнул голову цыпленка. Он схватил свой блокнот и карандаш.
Из-за этого он отстал от своих проектов для «Фазбер Интертейнмент» на три недели, но Эдвин, лихорадочно работавший и, по сути, полностью отказавшийся от сна в течение многих дней с затуманенными глазами, смог довести свою идею от искры до завершения за удивительно короткий промежуток времени. Эдвин объяснил эту скорость своей страстью к проекту.
Эдвин был настолько увлечен Фазберами, что забыл, каково это — вкладывать себя в собственные творения. Ему казалось, что он месяцами хватал ртом воздух и теперь, наконец, снова смог дышать.
— Что за постройка, папа? — спросил Дэвид в первый же день, когда Эдвин приступил к реализации набросанного плана.
— Я делаю тебе новую игрушку, — ответил Эдвин.
— Тот, который составит тебе компанию, пока я работаю.
Дэвид скривил губы с выражением «я не понимаю».
— Я создаю тебе друга, — пояснил Эдвин.
— Тигр — мой друг. — Дэвид поднял белого тигра. Сегодня тигр был не таким уж белым. Дэвид взял тигра в «приключение» за штабелями катушек. В том месте десятилетиями накапливалась грязь. Большая ее часть теперь испачкала морду Тигра.
— Ну, как только я закончу то, что строю, у вас с Тигром появится еще один друг, — сказал Эдвин. — А теперь, почему бы нам не взять Тигра наверх и не почистить его. Тогда мы можем поужинать.
— Макароны с сыром! — закричал Дэвид.
Пока Эдвин помогал Дэвиду подняться по крутому лестничному пролету, у Эдвина сжалось сердце при мысли о том, что у его сына всего лишь плюшевый тигр… а вскоре и роботизированный торс… в качестве друга. В следующем году это изменится. Эдвин сможет отдать Дэвида в детский сад. Несмотря на то, что он наслаждался бы временем для себя, у Эдвина не было денег, чтобы заплатить за дошкольную программу в данный момент, а бесплатные занятия были на другом конце города. Кроме того, когда он однажды попытался записать Дэвида на общественную программу, слишком много назойливых людей начали совать свои носы в его дела. Дэвид, по-видимому, рассказывал душераздирающие истории о том, как спал на заброшенной фабрике, стонавшей и лязгавшей по ночам. Нет, сейчас Дэвиду было лучше с Эдвином. И если идея Эдвина сработает, то он сможет держать сына рядом и у него будет достаточно времени для работы.
У Эдвина не было много денег на материалы для постройки того, чего он хотел построить, поэтому придумал конструкцию, позволившую бы ему разбирать машины на фабрике. Протянув проводку из комнат, которыми он никогда не пользовался, взяв поршни от несуществующей промышленной стиральной машины и позаимствовав сталь, катушки, шестерни и пружины у станка Ливерса, Эдвин вылепил туловище, руки и голову примитивного на вид эндоскелета. Физическое жилье было легкой частью.
Как только Эдвин сконструировал безногого робота, ему нужно было собрать для него компьютер. Он сделал это, украв оборудование из некоторых своих заброшенных проектов.
Теперь наступила сложная часть. Эдвин хотел создать мыслящий разум, который обучался бы, подражая тому, что наблюдает. Именно наблюдение Эдвина за тем, как кровать, которую он построил для Дэвида, мимикрировала любимую игрушку Дэвида, натолкнуло его на эту идею. Мысль о концепции мимикрии вскоре после случайного размышления о том, чтобы развлечь его ребенка роботом, объединила всю идею воедино.
Возможно, из-за вдохновения этой идеи или из-за того, что Эдвин так отчаянно пытался найти способ позаботиться о Дэвиде, не заботясь при этом о нем, Эдвин смог написать код для программы почти со скоростью света. Это было похоже на то, что программа хотела быть написанной, поэтому она помогла ему ее создать.
Эдвин использовал комбинацию «Паскаля» и «Си» для написания своего кода. То, что он сделал, было необычно, и некоторые могли бы назвать это небрежностью, поскольку спешил закончить робота. Он использовал несколько способов, которые любой другой программист осудил бы, но результатом остался доволен.
После двадцати двух дней лихорадочной работы Эдвин уже собирался впервые запустить свое творение, когда Дэвид и Тигр спустились по горке задней лестницы и побежали к Эдвину. Дэвид подбежал к Эдвину и прислонился к отцовской ноге.
— Папа, ты воняешь, — объявил он.
— Спасибо, что указал на это, — поблагодарил Эдвин.
Его сын был прав. Между заботой о Дэвиде и созданием своего детища Эдвин упустил несколько вещей. Личная гигиена была одной из таких вещей. Он вдруг понял, что его дыхание было спертым, а подмышки могли быть смертельными.
Но все это не имело значения. Оно было сделано.
— Посмотри-ка, — сказал Эдвин Дэвиду.
Подняв эндоскелет со стола, Эдвин поставил его на пол перед Дэвидом. Затем Эдвин сел рядом со скрещенными ногами.
Дэвид плюхнулся рядом с отцом.
— Как его зовут, папа? — спросил Дэвид, изучая лицо эндоскелета.
Эдвин тоже посмотрел на лицо своего творения, задаваясь вопросом, как его увидит четырехлетний мальчик. Он взглянул на Дэвида, поняв, что черты эндоскелета могли испугать маленького ребенка.
Учитывая то, с чем Эдвину удалось поработать, он подумал, что голова эндоскелета получилась довольно неплохой. Первая попытка Эдвина сформировать череп началась с того, что он просто поместил два больших белых кукольных глаза в квадратные рамки куска металлического корпуса, вытащенного из сломанного компрессора. Однако, поскольку квадратная макушка совсем не походила на настоящую голову, Эдвин попытался еще раз. Он нашел круглый кусок металла во внутренностях станка Ливерса и использовал его, чтобы сформировать узкий выступ, выступающий между большими белыми глазами. Под корпусом глаза Эдвин приварил навесную «челюсть», которую он сформировал из частей направляющих стержней станка Ливерса. Используя набор новых стучащих зубов, найденных в коробке со старыми вещами на третьем этаже, Эдвин сделал своему творению большой белозубый рот.
Для подключения всего этого оборудования к его программированию потребовалось приварить большой процессор к задней части черепа и проложить клубок проводов вокруг черепа. Провода тянулись к затылку, входили и выходили из обеих глазниц, змеились через рот и спускались вниз по сочлененной шее, которая, в свою очередь, соединялась с металлическим позвоночником, который соединялся с импровизированной грудной клеткой, бывшей не такой изогнутой, как хотел Эдвин (но это работало), а грудная клетка была связана с двумя роботизированными руками, заканчивающимися клешнями.
Ладно, может быть, дело было не в красоте. На самом деле, его внешний вид был немного тревожным.
Дэвид, однако, не выглядел испуганным. Его глаза блестели, а голова склонилась набок, что больше походило на любопытство, чем на трепет.
— Я не дал ему имени, — сказал Эдвин. Тот думал о программе, которую написал. Он назвал ее «Мимик-1». Что ж, это могдо сработать. — Как насчет Мимика? — посоветовал он.
Эдвин не ответил на этот комментарий.
— Но мне нравится, — продолжил Дэвид. — Мимик. — Он кивнул. — Да, все в порядке.
[* Mimic — (с англ.) подражатель.]
— Я рад, что ты одобряешь, — сказал Эдвин.
Дэвид сменил позу и нахмурился.
— Что он делает, папа? — спросил Дэвид.
— Что ж, давай узнаем, — сказал Эдвин.
Сделав глубокий вдох, Эдвин потянулся за шею Мимика и активировал его. Глаза Мимика загорелись. Они трепетали. Его рот открывался и закрывался.
Дэвид наклонился вперед, восхищенный.
В «слоу-мо» Мимик наклонился вперед.
Вздрогнув, Дэвид откинул голову назад и обнял Тигра. Но он хихикнул.
Мимик, все еще медленно двигаясь, откинул голову назад и изобразил, как обнимает невидимый объект размером с тигра. Дэвид снова хихикнул.
— Он копирует меня, папа! — сказал Дэвид, явно довольный.
Эдвин улыбнулся. Оно… он… точно копировал. Мимик работал!
Дэвид поднял палец и коснулся груди Мимика. Мимик достал клещи и коснулся груди Дэвида.
— Хочешь поиграть в ладушки? — спросил Дэвид своего нового друга.
Эдвин удивленно моргнул. Он играл в ладушки с Дэвидом, когда тот был намного моложе, но они не играли уже пару лет.
Дэвид, однако, ясно помнил игру.
На каком-то уровне, по-видимому, понимая, что он должен показать Мимику, что делать, Дэвид медленно хлопнул в ладоши, а затем протянул руки пальцами вверх, ладонями к Мимику. Мимик подстраивал движения как мог. Он растопырил тонкие пальцы, чтобы приблизиться к положению рук Дэвида. Дэвид снова захлопал. Мимик с металлическим лязгом свел клешни.
Эдвин закрыл глаза и повел плечами. Он сделал это. Теперь он мог вернуться к своей оплачиваемой работе.
Но сначала ему нужно было привести себя в порядок. Эдвин открыл глаза и посмотрел на Дэвида, который все еще обучал своего нового друга сложному варианту ладушек.
— Дэвид, — сказал Эдвин, — как насчет того, чтобы отвести Мимика наверх? Вы двое можете играть, пока я принимаю душ.
Дэвид перестал играть. Он опустил руки. Мимик сделал то же самое.
— Это хорошо, папа, — сказал Дэвид. — Тебе нужно помыться. — Он указал на Эдвина, затем приложил пальцы к носу.
Эдвин рассмеялся, когда Мимик переместил свои клешни в пространство, отделявшее его глаза.
— Мимик согласен, — сказал Дэвид.
Эдвин рассмеялся еще громче и встал. Он наклонился и поднял Мимика, когда Дэвид вскочил на ноги.
Дэвид взял Эдвина за свободную руку.
— Мне нравится Мимик, — сказал Дэвид.
Мимик протянул руку и сжал запястье Эдвина своими клешнями. Ощущение холодного металла на коже Эдвина заставило Эдвина на мгновение напрячься.
Какая-то примитивная часть его мозга почувствовала прилив страха. Мимик сжался и причинил вред Эдвину?
Нет. Прикосновение Мимика было нежным, даже нерешительным. Эдвин расслабился и повел сына и его нового друга вверх по лестнице.
Следующие две недели были самыми лучшими, которые Эдвин мог вспомнить с тех пор, как умерла Фиона. Немного поспав в первую ночь, когда Мимик был завершен, Эдвин проснулся полным энергии и готовым вернуться к созданию персонажей, хотелок «Фазбер Интертейнмент». А поскольку Дэвид был занят своим новым другом, у Эдвина были длительные периоды непрерывной работы. Это было восхитительно. Удивительно, как много он мог сделать, если его не прерывали каждую минуту.
Когда Эдвин запрограммировал Мимика, у него не было частей, необходимых для того, чтобы Мимик мог говорить. Он беспокоился, что это станет проблемой для Дэвида, но ему не следовало волноваться. Дэвида не беспокоила немота Мимика. Он начал разрабатывать своего рода язык жестов, чтобы общаться со своим другом-роботом.
Язык жестов Дэвида часто представлял собой забавную имитацию того, что он пытался передать. «Мороженое», например, передавалось с помощью жеста, который заключался в превращении одной руки в форму чаши и использовании другой руки, чтобы приблизиться к форме ложки. Дэвид опускал руку с ложкой в руку с миской и подносил руку с ложкой к губам. Затем, в том, что Эдвин считал восхитительно блестящим, Дэвид потирал переднюю часть подбородка, как будто туда капало мороженое.
Мимик копировал каждое движение Дэвида. Это побудило Дэвида учить Мимика все большему и большему количеству вещей.
Поначалу возможности Мимика были несколько ограничены. Он мог медленно копировать более простые движения Дэвида. Это было впечатляюще для робота, скрепленного инженерным эквивалентом двух кусков ленты, но это не замена другу.
Поэтому Эдвин возился с Мимиком, чтобы Дэвиду не было скучно. Эдвин хотел, чтобы Мимик мог двигаться как можно плавнее. Он все еще не был уверен, как Мимик так быстро учится, но был очень доволен этим развитием событий. Эдвин даже начал обдумывать идеи о том, как он может использовать развивающуюся программу, чтобы вернуть свою компанию. Программа «Мимик-1», если бы она созрела, как надеялся Эдвин, могла бы применяться ко многим задачам.
В то время, когда Эдвин впервые понял, что не заглядывал к Дэвиду несколько часов, то был потрясен. Это казалось почти безответственным. Насколько он знал, Дэвид мог покинуть здание. Но он этого не сделал.
Когда Эдвин оторвался от того, что наконец закончил гигантского робота-цыпленка, над которым он работал, он обнаружил Дэвида и Мимика на полу, раскрашивающих. Мимик на самом деле использовал мелки.
Мимик использовал мелки неуклюже, и он определенно не рисовал внутри линий. Но и Дэвид тоже. Дэвид всегда был склонен раскрашивать страницу целиком. Мимик тоже так делал.
Позже в тот же день Эдвина отвлек ритмичный глухой звук. Сначала этого звука было достаточно, чтобы заставить его нахмуриться, но когда он стал громче и к нему присоединилось хихиканье Дэвида, Эдвин заворчал и огляделся.
В метре от своего рабочего стола Эдвин заметил Дэвида и Мимика, перебрасывающих красный резиновый мяч туда-сюда. Поскольку Дэвид не очень хорошо бросал и ловил мяч, мяч часто не попадал в цель и отскакивал от пола. Неустрашимый Дэвид бросился за ним, поднял его и попытался снова. Броски Мимика, поскольку они были копией Дэвида, были такими же непостоянными, но Дэвид явно был в восторге от неуклюжей игры в мяч.
Эдвин улыбнулся. Хотя шум отвлекал, по крайней мере, Дэвид был доволен. Эдвин вернулся к своей работе, удовлетворенный Мимиком, ведь он делал именно то, для чего и создавался.
Мимик ходил везде, куда ходил Дэвид. Он сидел за столом, когда тот ел. Он присаживался на край раковины, когда Дэвид чистил зубы. И все это время он копировал все движения Дэвида.
Однажды вечером, когда они ели, Дэвид толкнул свою миску с макаронами и сыром через стол так, чтобы она оказалась перед Мимиком. Мимик тут же взял ложку и зачерпнул немного лапши. Эдвину пришлось изо всех сил стараться, чтобы Мимик не выронил макароны с сыром через открытый рот. Еда не причиняла вреда Мимику. Она должна была пройти через новые зубы и вылететь из отверстия позади них, упав на шею Мимика сзади. Но Эдвин не хотел стирать сыр с частей Мимика.
— Ого, — сказал Эдвин Мимику. — Боюсь, ты не создан для переваривания пищи.
Дэвид подумал, что это очень смешно. Он делал глоток молока и смеялся так сильно, что молоко пошло у него из носа. Мимик открыл рот и приблизился к трясущейся голове, смеху с открытым ртом. Дэвид рассмеялся еще громче. Потом вскочил и сказал Мимику:
— Давай поиграем в паровозики.
Эдвин протянул руку в жесте «СТОП» и покачал головой.
— Что ты делаешь в первую очередь?
Дэвид посмотрел вверх и вправо, скривил губы и хихикнул.
— Прости, папа. — Он повернулся, чтобы взять пакет молока, стоявший рядом с пластиковым стаканчиком. — Всегда класть вещи в холодильник, — сказал он.
Двумя руками Дэвид осторожно отнес картонную упаковку к холодильнику и убрал ее. Мимик следил за каждым его движением.
Поскольку Дэвид всегда носил с собой Тигра, у Мимика обычно одна рука была изогнута так, что это напоминало невидимого тигра. Однажды Дэвид решил, что Мимику нужен собственный тигр.
— Можем ли мы купить тигра Мимика? — спросил Дэвид Эдвина перед сном.
Эдвин посмотрел на изогнутую внутрь руку Мимика. Этот жест тронул струны его сердца, но он покачал головой.
— Извини, приятель, — сказал он, — но с деньгами сейчас туго.
Дэвид слышал это достаточно часто, чтобы понять, что это значит. Он пожал плечами.
Позже в тот же день, когда Эдвин заканчивал программировать персонажа пирата-лиса, он огляделся и заметил Дэвида и Мимика у кучи кружев возле станка Ливерса. Оба склонялись над кружевом, складывая и перескладывая его.
— Что ты делаешь? — спросил он.
Дэвид поднял взгляд и усмехнулся. Затем посмотрел на Мимика.
— Он готов? — спросил он Мимика.
Брови Эдвина поднялись. Это не было подражанием. Оно отвечало. Когда это случилось?
Дэвид откинулся назад и указал на Мимика. Мимик открыл рот в своей версии улыбки.
В изгибе левой руки Мимика баюкалось подобие тигра.
Он был сделан из кружева и скреплен веревкой. Дэвид… и Мимик… использовали старый материал, чтобы сформировать голову, туловище, две руки и две ноги.
Им даже удалось создать маленькие утолщения на голове, которые выглядели как тигриные уши.
— Теперь у Мимика тоже есть тигр! — торжествующе сказал Дэвид.
Эдвин наклонился и взъерошил волосы Дэвида.
— Да. Очень хорошо сделано. Очень умно.
Дэвид просиял. Глаза Мимика загорелись ярче, чем обычно.
Теперь, еще более уверенный в том, что он может оставить Дэвида на попечение Мимика, Эдвин с головой ушел в работу. Он работал долгие часы, останавливаясь только для того, чтобы покормить Дэвида или ответить на его случайные вопросы.
Однако вопросы были не такими случайными, как хотелось бы Эдвину. Хотя Мимик мог развлекать Дэвида разными способами, робот не мог разговаривать с мальчиком.
— Почему мы должны чистить зубы, папа? — спросил Дэвид однажды, когда Эдвин пытался торопить того с утренней рутиной.
— Потому что, если мы не будем, у нас появится кариес, — сказал Эдвин.
— Что такое «каес»? — спросил Дэвид.
Дэвид повторил слово, на этот раз правильно.
— У меня могут быть дырки в зубах? — Он указал на Мимика. — Он не чистит. Не будет ли у него дырок в зубах?
Дэвид перестал чистить зубы и взмахнул зубной щеткой. Зубная паста и вода летели повсюду, в том числе и на чистую рубашку, которую Эдвин только что успел надеть на своего сына.
Держать себя и Дэвида в чистой одежде было непросто. У Эдвина на фабрике не было ни стиральной машины, ни сушилки. Это было в его списке улучшений, которые он должен был добавить, когда у него будет больше денег, но сейчас ему нужно было пойти в прачечную. И он ненавидел ходить в прачечную.
— Прекрати это! — сказал Эдвин и погрозил сыну пальцем. — Не будь беспечным.
Лицо Дэвида исказилось. Его нижняя губа дрожала.
— Не смей плакать, — рявкнул Эдвин.
Конечно, команда произвела эффект, прямо противоположный хотелке Эдвина. Дэвид начал плакать. Отвернувшись от Эдвина, Дэвид сгорбился. Мимик, примостившийся у раковины, тоже сгорбился.
Эдвин схватил Дэвида за плечи и встряхнул. Плачт Дэвида превратился в крики ярости.
— О, ради всего святого! — сказал Эдвин.
Эдвин заставил себя сделать глубокий вдох. Он знал лучше, чем делать то, что только что сделал. Просто у него было так много работы, и он хотел, чтобы Дэвид почистил зубы и посидел, поиграл с Мимиком. Было ли это слишком много, чтобы спросить?
Эдвин присел на корточки перед сыном.
— Дэвид, извини, — сказал он. — Прости, что я кричал.
Дэвид был не в настроении прощать. Он отвернулся от Эдвина и потянулся к Мимику. Мимик обхватил своими клешнями пальцы Дэвида.
Следующие несколько минут Эдвин пытался успокоить Дэвида. Все это время он обещал себе, что будет лучше с сыном.
Но он не был. Его решимость покинула его всего через десять минут после инцидента.
К тому времени на Дэвиде была свежая футболка и коричневые вельветовые штаны, и он подпрыгивал взад и вперед в предвкушении поиграть со своими машинками. Эдвин посмотрел на смятую кровать Дэвида и на смятую пижаму с изображением зебры, валявшуюся на полу рядом с ней. Когда Дэвид начал пропускать мимо Эдвина, тот схватил его за плечо. Он указал на пижаму.
— Что я тебе говорил? — спросил Эдвин.
Дэвид посмотрел вверх и вправо со своим классическим выражением «ой».
— Прости, папа. — Он наклонился и поднял пижаму. — Всегда класть вещи в шкаф.
Дэвид открыл дверь, ведущую в соседнюю комнату, и положил свою пижаму на полку рядом с вешалкой с одеждой Эдвина. Мимик все это время наблюдал за Дэвидом.
Следующие пару часов Эдвин смог сосредоточиться на работе. Но затем его внимание было резко прервано.
— Посмотри на меня, папа! — закричал Дэвид.
Эдвин оторвал взгляд от своей задачи. Его глаза расширились.
— Ты что делаешь? — крикнул он.
Дэвид, одетый в один из костюмов, присланных «Фазбер Интертейнмент», уже не был маленьким мальчиком. Он был желтым псом, резвящимся на четвереньках.
Поскольку костюм был слишком велик для Дэвида, конечности собаки шлепались по бетону. Они стали грязными.
И стало еще хуже. Рядом с Дэвидом Мимик был запихнут в верхнюю часть костюма зеленого аллигатора. Теперь он тоже был грязным. Эдвину придется почистить оба костюма… как будто у него и так мало дел!
— Эти костюмы не для игр! — закричал Эдвин, вскочил со стула и бросился к сыну. Оторвав Дэвида от пола, он потряс указательным пальцем. — Сними костюм немедленно! — Он повернулся к Мимику. — Ты тоже!
Дэвид, как и ожидалось, начал плакать. Эдвин проигнорировал истерику и принялся вытаскивать сына из искусственного меха.
Как только он освободил и ребенка, и костюм робота, Эдвин поместил Мимика рядом с одной из колонн. Он указал на Дэвида.
— А теперь иди туда и тихонько поиграй.
Отложив костюмы на потом, Эдвин вернулся к своей работе. Но он продержался еще полчаса или около того, прежде чем его снова прервали.
— Папа, я есть хочу, — объявил Дэвид, когда Эдвин был как раз посреди сложной паяльной работы.
Дэвид ткнул Эдвина в предплечье. Рука Эдвина соскользнула. Припой лопнул не в том месте.
— Дэвид! Смотри, что ты делаешь! — Эдвин скрестил руки на груди и посмотрел на сына. — Ты только что заставил меня что-то напутать. Теперь я должен это переделывать.
Дэвид посмотрел себе под ноги.
Эдвин заметил, как Мимик смотрит вниз, на свое безногое туловище.
— Прости, папа, — сказал Дэвид.
Эдвин глубоко вздохнул и посмотрел на открытые старые дубовые балки потолка. Он наблюдал, как паук трудится посреди своей чудовищной паутины, около метра в ширину, прикрепленной к одной из зеленых колонн и тянущейся к вершине одного из высоких заколоченных окон фабрики. Эдвин заметил, что паук был один. Паучки не мешали этому огромному черному насекомому работать с гораздо большей производительностью, чем у Эдвина.
Эдвин оторвал взгляд от паука и повел плечами. Он взъерошил волосы Дэвида.
— Все в порядке, Дэвид. Но не мог бы ты еще немного потише поиграть с Мимиком, пока я закончу то, что здесь делаю?
— Хорошо, папа, — сказал Дэвид и повернулся к Мимику. — Мы будем рисовать.
За несколько дней до этого Эдвин, ища участок на третьем этаже, наткнулся на коробку плотной бумаги разных цветов. Он отнес пачки бумаги на первый этаж и показал их Дэвиду.
— Вы можете использовать их, чтобы рисовать все, что захотите, — сказал Эдвин.
— Крутяк, папа! — сказал Дэвид.
С тех пор Дэвид и Мимик делали всевозможные странные маленькие рисунки, окруженные отметинами, отдаленно напоминающими иероглифы. Когда Эдвин спросил Дэвида, что это такое, Дэвид пожал плечами.
Возможно, это и выдумки, но это приковывало внимание Дэвида и Мимика. Так что теперь Дэвид вытащил еще бумаги, и они с Мимиком начали набрасывать новые рисунки и символы. Эдвин, одновременно удивленный и сбитый с толку творческими усилиями сына, вернулся к своей работе.
Когда Эдвин закончил паять, он решил найти время, чтобы повозиться с Мимиком после того, как Дэвид позже заснет. Этим Эдвин регулярно занимался с тех пор, как создал Мимика. Продолжал настраивать функциональность Мимика, чтобы тот мог лучше развлекать Дэвида. Однако ясно, что над этим нужно было еще поработать. По мере того как продолжались дождливые весенние дни, Дэвид становился все более и более беспокойным.
«Возможно, если бы Мимик был немного подвижнее», — подумал Эдвин.
Той ночью, уложив Дэвида на его койку рядом с рабочим столом Эдвина и наблюдая, как Мимик копирует большой зевок и легкое потирание глаз Дэвиду, всегда предшествующие сну с Тигром, Эдвин взял Мимика и отнес его к длинному рабочему столу. Там он работал над обновлением программы Мимика, чтобы тот мог более плавно использовать руки и нижнюю часть туловища. Эта новая ловкость даст Мимику расширенные возможности для игры с Дэвидом. Мимик сможет бегать по земле, примерно так же, как Дэвид часто двигался боком по полу, когда играл. Он также сможет подниматься и спускаться по лестнице, бросать мяч дальше и возвращать его. Эдвин также настроил процессоры Мимик, чтобы тот мог продолжать выполнять все более и более сложные задачи.
«Вот», — подумал Эдвин, когда закончил. Это должно дать ему больше времени концентрации на работе.
Еще Эдвин тоже мог сделать больше, пока Дэвид спал. Прогоняя усталость, Эдвин вернулся к последнему проекту для «Фазбер Интертейнмент». Он работал до самого рассвета, а затем отнес Дэвида, еще спящего, в апартаменты. Там Эдвин сам рухнул в постель и заснул беспокойным сном.
Через два часа Эдвин резко проснулся — взволнованный сын приземлился ему на живот и закричал:
— Солнышко, папочка! Поиграем в догонялки!
Пытаясь восстановить дыхание, которое было украдено у него, когда весь вес Дэвида ударил его в солнечное сплетение, Эдвин моргнул, глядя на ярко-желтый луч солнца, пробившийся сквозь ближайшее окно из-под шторы, которой Эдвин не удосужился занавесить прошлой ночью
Дэвид начал подпрыгивать на животе Эдвина.
— Дэвид! — крикнул Эдвин. — Прекрати!
Дэвид соскользнул с отца. Эдвин сделал глубокий вдох, наполнив легкие.
— Я выйду и подожду, пока ты поиграешь со мной, папа, — сказал Дэвид.
Эдвин неопределенно кивнул, лишь наполовину осознав сказанное Дэвидом. Эдвин сел. Опустив ноги на пол, он услышал, как Дэвид сполз на первый этаж фабрики.
«Хорошо», — подумал Эдвин. Мимик был в мастерской. Он занимал Дэвида, пока Эдвин быстро принимал душ и готовил завтрак.
Эдвин встал и направился в душ. Он начал думать о том, как тот собирается заняться следующей частью текущего проекта.
Эдвин все еще думал о своих планах, расставляя миски и ложки, коробку кукурузных хлопьев и пакет молока. Он продолжал строить в голове стратегию, спускаясь по лестнице за сыном.
— Дэвид! — крикнул Эдвин, добравшись до первого этажа. — Завтрак!
Эдвин ожидал немедленного визга радости, ведь Дэвид любил поесть.
Фабрика, какой бы прохладной и сырой ни была, не получала большого движения воздуха. Эдвин никогда не чувствовал сквозняков. Но сейчас он почувствовал сильный поток теплого воздуха.
Мышцы Эдвина напряглись. Несмотря на тепло, разлившееся по его голым рукам, он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Нахмурившись, Эдвин огляделся.
Мастерская Эдвина выглядела так, как и должна была. Мимик сидел на рабочем столе Эдвина. Все было на своем месте.
Так почему же Эдвин был начеку?
— Дэвид? — попытался он снова. На этот раз имя его сына прозвучало громче, с легким оттенком страха.
Эдвин сделал шаг вперед. И тут он увидел, что главные двустворчатые двери фабрики широко распахнуты.
Эдвин направился к открытой двери. Глядя направо и налево мимо колонн, пока он шел, осматривая массивный цех в поисках сына, желудок Эдвина сжался в груди.
Вбежав в открытые двери фабрики, Эдвин снова позвал Дэвида. Под криком он мог слышать, как его разум повторяет снова и снова:
— Пожалуйста, нет. Пожалуйста, нет.
Эдвин не был уверен, с кем или о чем говорил его разум. Но это не имело значения. Обращение не было услышано.
Следующие десять секунд жизни Эдвина прошли так же, как и обычные десять секунд. Они разворачивались за одну секунду. Для Эдвина, однако, эти десять секунд превратились в бесконечное переживание ужаса, одновременно случившийся мгновенно и в то же время длившийся целую вечность.
Эдвин выбежал на яркое утреннее солнце и вдохнул полный рот влажного воздуха как раз в тот момент, когда мяч Дэвида отскочил на ближайшую полосу движения. Не обращая внимания на приближающийся белый фургон, Дэвид с широкой ухмылкой на оживленном лице и трясущимися ногами выскочил на шоссе. Его взгляд был прикован к ярко-красному шару.
Время сжималось еще больше. Эдвин больше не мог воспринимать то, что он видел как череду событий. Его разум отключился. Все, что у него было, это его чувства.
Рев двигателя. Запах выхлопа. Белое пятно проскользнуло мимо взгляда Эдвина. Скрип резины по асфальту. Запах горящей резины. Белое пятно вибрирует до остановки. Отвратительный стук. Крик. Больше визжащей резины. Крики.
Эдвин, несясь к сыну, пытался убедить себя, что того, что он только что наблюдал, не было. Он пытался убедить себя, что с Дэвидом все в порядке.
Но он знал, что лгал самому себе. Летя к своему сыну, Эдвин знал, что бежит и к чему-то, чего ему никогда не достичь, и от чего-то, от чего никогда не убежит.
— Позвоните в 9-1-1! — закричал кто-то.
Эдвин подошел к Дэвиду. Он наклонился и попытался обнять того. Но другой набор более сильных рук оттащил его назад.
— Не двигай его, — сказал мужской голос.
Эдвин набросился, пытаясь освободиться. Все потеряло фокус; Эдвин мог видеть только цветные вспышки — багрово-красный, растекающийся по черному пространству, ярко-синий, давящий сверху, обрывки белого и оранжевого и более темно-синего и желтого.
Эдвин открыл рот и услышал пронзительный крик. Он понял, что звук исходит от него. Руки, схватившие его, сжались еще крепче. Чувства Эдвина подвели его. Звуки растворились в отдаленном реве. Цвета смешались вместе. Солнце заслонила тьма, которую Эдвин интуитивно знал — она исходит откуда-то из его души.
Под ярким утренним светом, на дороге рядом с изломанным телом сына, Эдвин потерял способность воспринимать реальность. Но после этого он потерял две недели своей жизни полностью. Он погрузился в фугу, о которой даже не подозревал, что это фуга, пока не вышел из нее и не понял, что после смерти Дэвида время шло своим чередом. С тех пор Эдвин не помнил ничего, кроме, казалось бы, бесконечной петли смерти Дэвида, которая снова и снова прокручивалась в его воображении.
Эдвин вышел из потерянного времени однажды утром в другой солнечный день. Открыв глаза, Эдвин обнаружил себя в своей постели, один.
Эдвин моргнул и потер лицо. Он изо всех сил пытался прийти в себя. Но когда пришел, то пожалел.
Хотя Эдвин не мог вспомнить ни одной из отдельных деталей, у него было интеллектуальное понимание того, что он пережил, похоронив своего единственного сына. Эдвин понял, что он один на фабрике и что жизнь должна продолжаться.
Не уверенный, что у него хватит сил стоять, Эдвин попытался поставить ноги на пол и оттолкнуться от кровати. Удивительно, но ноги выдержали его. Они также отвели его в ванную и провели обычный утренний распорядок.
Будто что-то может быть нормальным. Будто что-то снова станет нормальным.
Когда Эдвин посмотрел в зеркало, он не удивился, увидев в глазах незнакомца. Он больше не чувствовал себя Эдвином — чувствовал себя шелухой. Он и был похож на нее. Судя по всему, он почти ничего не ел за свои потерянные две недели. Из зеркала в ванной на Эдвина смотрело изможденное лицо сломленного человека. Всклокоченная борода заполняла его пышные, но теперь уже обвисшие усы.
Отвернувшись от себя, Эдвин вышел из ванной. Он направился к лестнице и прошаркал к рабочему столу. Там его взгляд остановился на Мимике.
«Я должен выключить его», — подумал Эдвин. Но у Эдвина не было на это сил. У него едва хватило сил добраться до рабочего стола.
Опустившись в свое кресло на колесиках, Эдвин рассмотрел текущий проект. Тот работал над ним, понял он, в течение двух недель, которые он не мог припомнить. Это было позже дня, когда умер Дэвид. Эдвин не помнил, как выполнял эту работу.
И у него не было никакого желания продолжать это сейчас. Но какой у него был выбор?
Его сын умер, но у Эдвина были обязательства. Вздохнув, он склонился над рабочим столом и приказал себе сосредоточиться.
Эдвин взял плоскогубцы с тонкими губками. Он посмотрел на клубок проводов, а затем на эндоскелет, который он должен был объединить с последним костюмом «Фазбер Интертейнмент», синим кроликом. Эдвин нахмурился, глядя на плоскогубцы. Эдвин хоть убей, не мог вспомнить, как их хватать. Использовал ли он хватку кулаком или хватку кончиками пальцев? Он попробовал оба. Ни один из них не чуствовался достаточно хорошо.
Металлическому лязгу предшествовал долгий скрежет. Эдвин перевел взгляд с плоскогубцев на Мимика, который только что взобрался на стол. Мимик схватился за своего импровизированного тигра. Эдвин уставился на него, нахмурившись.
Память медленно пробиралась сквозь мрак, который был его разумом. В воспоминаниях Эдвин выхватывал Тигра Дэвида из рук Мимика. Эдвин понял, что Мимик пытался таскать с собой Тигра. Он это заблокировал. Теперь он мог вспомнить, как сжимал Тигра и плакал так сильно, что его слёзы пропитали шерсть.
Эдвин покачал головой, желая, чтобы память вернулась туда, откуда пришла. Пустота была лучше, чем зазубренные осколки подобных сцен.
— Разве у тебя нет ничего лучше, чем пялиться на меня? — проворчал Эдвин.
Мимик отложил своего тигра и поднял обе клешни. Сформировав одну в форме чаши, использовал другую для создания импровизированной ложки.
Мимик изобразил, как подносит ложку ко рту. Затем Мимик использовал свои клешни для повторения жеста вытирания мороженого с подбородка.
Это был код Дэвида для желания мороженого. Видеть, как Мимик использует язык жестов Дэвида, было слишком сложно для Эдвина. Он взревел от ярости и самобичевания.
Слепо протягивая руку, не зная, зачем ему это нужно, Эдвин искал, чем бы овладеть. У него возникла внезапная неконтролируемая потребность ударить что-нибудь… нет, что-нибудь разрушить.
Рука Эдвина сомкнулась на куске металла. Острый и холодный металл был тяжелым. Эдвин чувствовал его вес в руке. Он поднял металл... и уронил его на голову аниматроника.
Воя, как дикий зверь, Эдвин снова и снова бил Мимика металлическим прутом. Металл искрил о металл. Эхо каждого удара отскакивало от руки Эдвина, посылая уколы боли в плечо. Но Эдвина это не волновало. Его заботило только уничтожение Мимика, уничтожение единственной реальной вещи, на которую Эдвин мог напасть, чтобы уничтожить его боль.
Эдвин снова и снова бил Мимика. Он бил аниматроника по голове, бил его в грудь и хлестал по рукам.
Замахи Эдвина были большими, широкими и дикими. Мышцы его горели от напряжения, когда он оттягивал стержень и направлял его к Мимику одним ударом за другим. Эдвин тяжело дышал, его грудь вздымалась. Слюна, которая брызнула из его рта, когда он кричал на Мимика, теперь превратилась в пену, вытекающую из Эдвина большими потоками.
Когда его мокрота попала на один из глаз Мимика, Эдвин понял, что глаз свисает из глазницы, висит на треснувших вставных зубах Мимика. Эдвин, который так погрузился в ярость, что почти ослеп от нее, моргнул, чтобы прояснить зрение. Именно тогда он увидел, сколько вреда нанес.
Неуместным был не только глаз Мимика. Металл, который Эдвин использовал для формирования лба и челюсти Мимика, был сжат вместе, сжав лицо Мимика. Сломанные зубы были воткнуты обратно в голову Мимика, запутавшись в порванных и спутанных проводах. Остаток проводки Мимика был рвано оторван от металлического позвоночника Мимика, а сам позвоночник был согнут назад. Грудная клетка Мимика была раздавлена в нескольких местах, а руки Мимика висели криво. Клешни Мимика были изуродованы.
Эдвин уничтожал свое творение.
Две недели Эдвин пребывал в пустоте отчаяния. Теперь его отчаяние сменилось яростью. Он должен был как-то избавиться от этого, иначе оно поглотит его. Потому что Эдвин знал, даже несмотря на то, что продолжал кричать с пеной у рта, что настоящим объектом его гнева был он сам — и это взбесило его еще больше. Он хотел уничтожить себя, но не мог. Итак, он сублимировал свой гнев на Мимика с интенсивностью, о которой он и не подозревал. Он потерял контроль над своей человечностью. Превращался в примитивную версию самого себя, в нечто свирепое и дикое. Он почти чувствовал, как его убийственные мысли текут через его мускулы и проникают сквозь металл в системы Мимика.
Эдвин не был уверен, как долго он долбил Мимика, прежде чем его силы окончательно иссякли. И он иссяк от гнева.
Ноги Эдвина подкосились. Он рухнул на землю и уставился на останки своего творения, останки друга своего сына.
Мимик, хотя и не был полностью уничтожен, теперь представлял собой жалкую картину полного поражения. В какой-то момент во время нападения Эдвина Мимик опрокинулся и теперь лежал, согнув руки, в последней трагической копии маленького мальчика Эдвина.
Эдвин уронил голову на руки. Его гнев растворился в сожалении.
Сожаление вызвало слезы, которые, как он думал, могут течь вечно.
Доминик приложил руки к облупившейся краске двойных дверей квадратного кирпичного здания. Толкнув, двери заскрипели.
За дверями слабый свет солнца, пытающегося протиснуться сквозь тонкие серые облака, уходил в темноту, такую густую и полную, что Доминику казалось, что он смотрит не на внутреннюю часть здания, а на сплошную черную стену. Доминик поднял свой сверхмощный тактический фонарь. Позади него горячее и влажное дыхание Гарри упало на лопатки Доминика.
— Что видишь? — спросил Гарри.
Доминик щелкнул выключателем фонарика. Он направил сияющий луч через открытые двери.
Глен, прижавшийся к левому плечу Доминика, глубоко вздохнул.
— Что это такое? — спросил он.
Доминик, почувствовавший, как напряглись мышцы шеи, когда луч фонарика упал на нечто, похожее на огромного зубастого бегемота, заставил взять себя в руки.
— Думаю, это просто какой-то ткацкий станок, — сказал он. — Из того, что я слышал, это место было кружевной фабрикой до того, как этот чувак Мюррей купил его. Эта штука, наверное, кружеводелательная машина.
Гарри вышел из-за спины Доминика. Он закусил нижнюю губу и всхлипнул, глядя в направлении света фонарика.
— Все место жуткое, — сказал он.
Маленький парень — может быть, метр шестьдесят, если он встанет очень прямо, что тот редко делал — Гарри обладал смелостью своего роста… то есть совсем немного.
Единственная причина, по которой он был здесь, заключалась в том, что ему приказали быть здесь. И даже тогда Гарри сказал Доминику, что он обдумывал, бросить ли работу, а не браться за это задание.
— Чего ты боишься? — спросил Доминик, сопротивляясь желанию рассмеяться над своим другом.
— Я слышал истории, — сказал Гарри.
— Моя мама всегда говорит, что разговоры о чем-то придают этому больше силы.
Доминик фыркнул на эту суеверную идею. Теперь, однако, ему было интересно, что Гарри услышал. Что было настолько плохо, что Гарри не хотел придавать ему больше силы?
— Мы так и будем стоять здесь, как три испуганных кота? — спросил Глен. — Или мы входим?
Глен щелкнул фонариком. Он бросил на Гарри многозначительный взгляд, и тот вытащил из кармана своих мешковатых штанов цвета хаки короткий фонарик. Он включил его и расправил плечи.
— Тогда ладно, — сказал Глен. — Давай покончим с этим, чтобы мы могли вернуться ко мне и поджарить ребра.
Гарри повернулся и нахмурился, глядя на Глена.
— Ребра? Я думал, мы делаем хот-доги. Ненавижу ребра. Они такие кровавые. Заставляют меня думать о мертвых вещах.
Доминик решил, что кто-то должен взять на себя ответственность.
— Хорошо, — сказал Доминик. — Идём. — Затем прошел через двери.
Глен и Гарри последовали за Домиником. Вместе все трое ушли в темноту.
Поскольку Доминик и его друзья были настороже, они посветили фонариками туда-сюда. Лучи прорезали мрак, как прожекторы. Пикирующие маяки коснулись дюжины или около того толстых колонн, выстроившихся точно в три ряда на равном расстоянии между внешними стенами здания.
Бледно-зеленая краска колонн облупилась — под краской они были грязно-серыми и потрескавшимися.
— Это место в порядке? — спросил Гарри.
— Они бы не отправили нас сюда, если бы это было не так, — сказал Доминик.
Внезапно в здание ворвался свистящий воздух. Длинные волосы Доминика захлестнули его лицо и попали в рот. Он высвободился от них, тут же оглушительный удар развернул его. Луч фонарика Доминика упал на уже закрытые двойные двери.
Гарри, который тоже повернулся лицом к закрытым дверям, уставился на них широко открытыми глазами. Его лицо в бледно-желтом свете фонарика казалось призрачно бледным.
Доминик вздрогнул, но Гарри чуть не выпрыгнул из кожи.
— Это не смешно! — Гарри запротестовал.
Глен рассмеялся. Доминик ничего не мог поделат, он хихикнул. Но похлопал Гарри по костлявому плечу.
— Пошли, — сказал он. — Давайте осмотрим это место и посмотрим, с чем мы столкнулись.
Гарри тяжело сглотнул и кивнул. Доминик встал спиной к закрытой двери и сделал неуверенный шаг вперед.
Доминик не знал, чего ожидать, прежде чем они добрались сюда. Инструкции, которые им дали, были, мягко говоря, расплывчатыми.
— Просто идите туда и уберите беспорядок. Сделайте ремонт. Уладьте это, — проинструктировал его руководитель Рон, когда Доминик и его приятели получили задание.
— Что уладить? — спросил Доминик.
Рон, лысеющий мужчина с пивным животом, неопределенно махнул рукой и сказал:
— Эдвин Мюррей покинул это место в весьма плачевном состоянии, когда исчез несколько месяцев назад. Собственность вернулась к «Фазбер Интертейнмент» из-за нарушения контракта.
Доминик не думал, что это ответило на его вопрос, но Рон больше ничего не добавил. Таким образом, Доминик и его друзья теперь несли по ранцу, принесли множество инструментов. Они были готовы, как они надеялись, ко всему, что может потребоваться для выполнения задачи. Единственное, точно понятное, что им понадобится — фонарики.
— Возьмите фонарики, — сказал им Рон. — Электричество в здании отключено.
— Почему? — спросил Гарри, ерзая.
— Путаница в документах с энергетической компанией, — сказал Рон.
Бледные брови Гарри нахмурились, что все еще искажало его лицо. На самом деле, теперь хмурый взгляд стал еще глубже.
Доминик не мог винить Гарри за выражение его лица. Даже Доминика, которого нелегко было напугать, это здание немного пугало.
Доминик уронил ранец на пол. Тот приземлилась с глухим стуком и несколькими лязгами — инструменты внутри столкнулись друг с другом. Глен и Гарри поставили свои ранцы, а Доминик медленно осветил комнату дугой, щурясь на узкий луч, пытаясь увидеть все, что мог. Не то чтобы он был доволен увиденным.
Помимо массивного ткацкого станка на дальней стене большого открытого пространства, этот первый этаж трехэтажного здания был довольно широко открыт. Этаж выглядел окруженным двумя лестницами. Одна была широкой и крутой. Другая, спрятанная во мраке, оказалась второстепенной лестницей. Частично спрятанная за стеной, она, вероятно, предназначалась для людей, которые здесь работали, подумал Доминик.
На открытой площадке груды кружев валялись вялыми грязными клубками у основания нескольких опорных столбов и у открытых кирпичных стен. Слева от Доминика длинный рабочий стол был завален проводами, металлическим ломом и чем-то вроде частей роботов. Возле стола стояло кресло на колесиках. За столом на металлической вешалке для одежды висело куча костюмов персонажей Фазбер. Свет фонарика Доминика высветил коричневый костюм Фредди Фазбера, желтый костюм Чики, костюм Фокси, костюм Бонни и пару ярко-розовых и желто-зеленых костюмов придворного шута. Видимый слой пыли лежал серым пухом на всех костюмах.
Сразу за рядом костюмов поставили раскладушку. Посеревший холст провисал посередине, как будто им регулярно пользовался кто-то тяжелый. Доминик сделал шаг вперед и направил луч фонарика на углубление в центре койки. Там что-то укрылось. Что это было? Это было похоже на маленькое, грязное, белое животное. Доминик прищурился. Нет, не животное. Это был просто пучок кружев. Он посмеялся над собой, подумав, что смотрел на тигренка.
Доминик повернулся и посветил фонариком на другой конец комнаты. Там он увидел кучу шестеренок и металлических стержней, разбросанных по полу. Рядом с ними на покоробленной деревянной подставке были сложены бесчисленные катушки старых ворсистых ниток.
— Что это там? — спросил Гарри. Его голос, никогда не особенно низкий, был немного выше и хрипло, чем обычно.
Доминик изменил направление своего фонарика так, чтобы его свет совпал со светом Гарри. Свет отражался от чего-то серебристого и наклонного.
— Круто, — сказал Глен, перенаправляя фонарик в том же направлении, что и два других. — Похоже на горку.
Доминик, заинтригованный, прошел мимо двух колонн. Он оказался у подножия второстепенной лестницы. Та была, как он и подозревал, простой и функциональной. Однако у них была особенность, которую он не ожидал. Кто-то прикрепил длинную металлическую горку к одной из стен лестницы, так что ширина ступеней теперь составляла всего сорок или около того сантиметров. Горка покрывала остальную часть ширины лестницы. Она шла от лестничной площадки наверху, теперь закрытой тьмой, к бетонному полу первого этажа. Пара старых комковатых матрасов покрывала бетон у основания, словно давая скатывающемуся мягкое место для приземления.
Но Доминик не хотел бы приземляться сейчас. В луче своего света он увидел, как шевелится один из матрасов. Что-то было внутри него. Наверное крыса.
Доминик отвернулся и направил фонарик куда-то еще. Свет упал в неглубокий бассейн с водой и отразился от ряби на поверхности лужи. Что заставило воду рябить? Просто поток воздуха? Или что-то другое?
— Что именно мы должны здесь делать? — спросил Глен.
— Я надеялся, что это станет очевидным, когда мы прибудем сюда, — сказал Доминик. — Но пока, — он пожал плечами, — ваша догадка так же хороша, как и моя.
Гарри с нехарактерной для него смелостью подошел к длинному рабочему столу.
— Возможно, мы должны закончить проекты Мюррея. Привести их в рабочее состояние и убрать отсюда.
— Может быть, — сказал Доминик. — Но нам, вероятно, следует осмотреть все здание, прежде чем делать какие-либо выводы.
— Нам нужно разделиться и обследовать, — сказал Глен.
— Разделиться? — Гарри задохнулся.
— Это ускорит процесс, — сказал Глен.
Гарри так решительно замотал головой, что его белокурые кудри подпрыгнули вокруг головы. Он несколько раз моргнул бледно-голубыми глазами.
Не в первый раз Доминик был поражен тем, как молодо выглядел Гарри. Доминик знал, что Гарри на самом деле был на три года старше двадцати четырех лет Доминика, но не выглядел так. Его узкий подбородок, был покрыт намного меньшим персиковым пушком, не только рост Гарри был низкорослым. Черты лица Гарри, в которых преобладали большие круглые глаза и маленький постоянно заложенный нос, были мальчишескими. Такова была его природа. Однако его мозг был развит. Гарри был гением электроники и робототехники. Вот почему «Фазбер Интертейнмент» наняла его, и именно поэтому он был в этой команде.
У Доминика было инженерное образование, но он не был вундеркиндом. Как и Глен. Он тоже занимался инженерным делом, а его хобби была работа с деревом, так что с ним было очень удобно иметь дело.
У Доминика и Глена было еще кое-что общее. Оба выглядели старше своих лет. Это было так для Доминика из-за преждевременной седины в его густых волнистых темных волосах, а также резких черт лица. Кроме того, его волосы на лице нуждались в повторном бритье через четыре часа. Ещё Доминик был большим. Как и Глен, хотя размер Глена был больше в его мускулатуре, чем в его росте. Рост Доминика был сто девяносто. Глен был всего сто восемьдесять.
— Я не буду бродить по этому месту один, — сказал Гарри. — Кто знает, что здесь вообще?
Словно чтобы подчеркнуть это чувство, с противоположного конца первого уровня донесся щелчок и слабый царапающий звук. Доминик и его друзья направили луч фонарика в этом направлении как раз вовремя, чтобы увидеть крысу, выбежавшую из-за большой машины, похожей на ткацкий станок.
— Ни за что, — сказал Гарри. — Я никуда не пойду здесь один.
— Хорошо, — сказал он. — Я думаю, мы видели то, что здесь можно увидеть. Осталось еще два этажа. Глен, почему бы тебе и Гарри не подняться на третий этаж и не проверить? Я возьму второй этаж. Затем мы снова встретимся здесь и подведем итоги того, с чем столкнулись. — Доминик посмотрел на Гарри. — Эта работа для тебя?
Гарри тяжело сглотнул, но кивнул.
Доминик посмотрел на Глена, пожавшего плечами.
— Хорошо, — сказал Доминик. — Пойдем.
Не дожидаясь ответа друзей, Доминик отвернулся от второго лестничного пролета и направился к главной лестнице.
Хотя они были крутыми, они были шире. Еще у них было что-то, что казалось достаточно прочным, черные перила из кованого железа, которые карабкались вверх по стене вместе с ними.
Спортивная обувь Доминика шуршала, пока он проходил мимо рабочего стола и, обогнув колонну, добрался до лестницы. Позади него шаги Глена и Гарри вторили его собственным.
Доминик остановился у подножия лестницы и направил фонарик вверх по крутому маршу. Свет показал, что деревянная лестница когда-то была окрашена в тот же цвет, что и колонны. Краска в основном стерлась, оставив грязно-серые впадины между небольшим количеством выцветшей зеленой краски, оставшейся по краям лестницы. Не уверенный в состоянии деревянных ступеней, Доминик вцепился в черные перила лестницы, проверяя первую ступеньку.
Ступенька немного поддалась и застонала, протестуя под тяжестью Доминика, но выдержала. Доминик осторожно попробовал второй шаг. То же самое. Он продолжил подниматься по лестнице. Глен и Гарри последовали.
На площадке второго этажа все трое посветили фонариками в узкий коридор. В лучах фонарей были видны несколько закрытых дверей и один открытый дверной проем.
Как один, мужчины повернулись и посветили фонариками на следующий лестничный пролет. Не такая широкая, но такая же крутая, остальная часть лестницы тянулась к арочному отверстию чернильной пасти.
— Бли-ин, это нехорошо, — изастонал Гарри
Глен легонько толкнул Гарри.
— Идем. Это будет приключение.
— Не люблю приключений, — сказал Гарри, словно плаксивый ребенок, протестующий против попытки матери заставить его попробовать что-то новое.
Глен потащился вверх по лестнице, а Гарри одиноко посмотрел через плечо на Доминика, который показал Гарри большой палец вверх, а затем повернулся к своим собственным приключениям.
Доминик бы не признался в этом, но он тоже не был в восторге от своей задачи.
«Не будь слабаком», — подумал Доминик. Он сделал шаг по узкому коридору.
Первые две двери были заперты. Он подумал, что это странно, но решил не беспокоиться об этом в данный момент. Лучше изучить то, до чего он может легко добраться, прежде чем начнет выбивать запертую дверь.
Третья дверь вела в кладовую, заполненную коробками. Доминик открыл одну из коробок и нашел части робота — схемы и проводку, несколько шестеренок, гаек и болтов. Во второй коробке Доминик обнаружил робот-пылесос в оригинальной упаковке. В других коробках было больше того же самого.
Следующая комната тоже была заполнена коробками. Все они были запечатаны, но промаркированы. Коробки были сложены до потолка, но Доминик читал этикетки, которые видел.
— Шляпы Фионы, — прочитал вслух Доминик. — Обувь Фионы. Формы для выпечки. Фотоальбомы. Книги первого этажа. Игры. Пазлы. Сувениры. Фотоаппаратура Эдвина.
Доминик перестал проверять этикетки. Очевидно, это были вещи Мюррея. Доминик мало знал об Эдвине Мюррее, но знал, что его жена и ребенок умерли. Бедный парень. Фиона, должно быть, была его женой.
Коробки были грязные, пыльные и заплесневелые. До них дошла влага. Они провисали. Вероятно, большая часть их содержимого была повреждена. Все упакованные доказательства ранее счастливой жизни парня были весьма удручающими. Доминик вышел из комнаты.
Пока ничего полезного не нашел. Определенно ничего такого, чего хотели бы Фазберы.
Доминик продолжил свой путь по коридору. В соседней комнате он нашел еще коробки с вещами Мюррея. Пока ничего интересного.
Однако после этого в комнате все изменилось.
Учитывая стеклянную половину стены на краю следующей комнаты, в которую вошел Доминик, он решил, что находится в одном из старых офисов фабрики. Однако этот офис был переделан в жилое помещение. Там стоял старомодный диван с высокой спинкой, вроде тех, что можно найти в старинном особняке, и два кресла с подлокотниками. Вероятно, когда-то они были бледно-желтыми, но теперь они были грязно-коричневого цвета. Тяжелая пыль покрыла что-то похожее на старинные приставные столики и старинный журнальный столик.
Доминик прошел мимо старой мебели к отверстию в дальнем конце комнаты. Пройдя через отверстие, Доминик оказался в маленькой кухне-камбузе, вдоль которой стояли желтые столешницы с пластиковым покрытием, узкий холодильник, небольшая плита с четырьмя конфорками и одна глубокая не совсем белая раковина в деревенском стиле. В конце кухни под заколоченным окном вплотную к стене стоял двухместный стол.
Доминик посмотрел в окно. Впервые он подумал обо всех заколоченных окнах. Он знал, что здание пустовало несколько месяцев, но почему все окна были закрыты прибитой фанерой, как внутри, так и снаружи? Не то чтобы это была опасная часть города. Это казалось немного странным.
Нос Доминика дернулся, когда он понял, что пахнет гниющей едой. Или он надеялся, что это гниющая еда. Он направил фонарик на крошечную кухню. Прилавки и стол были пусты, но когда свет Доминика хлестнул по нижней части холодильника, он замер. Он посмотрел на большое красновато-коричневое пятно на грязном светло-голубом линолеуме возле вентиляционного отверстия холодильника. Посередине пятна лежала жесткая проволока, частью серебристая, частью цвета ржавчины.
Домоник сделал шаг к холодильнику. В то же мгновение из узкой щели между холодильником и концом прилавка выползла крыса.
— Позже, — пробормотал Доминик себе под нос.
Доминик прошел через маленькую гостиную и вернулся в коридор. Он просунул голову в другую дверь и осветил крошечную ванную, отделанную серой плиткой, с ванной на ножках. Он продолжил.
Следующая комната, в которую попал Доминик, была большой спальней с комодом, парой тумбочек, двуспальной кроватью и односпальной кроватью, превращенной в довольно впечатляющего белого тигра. Доминик улыбнулся, но затем его улыбка исчезла. Эта кровать, должно быть, принадлежала ребенку Мюррея. Это было просто грустно. Доминик посмотрел мимо кровати на закрытую дверь. Он сделал шаг к двери, но затем луч его фонарика пронесся мимо узких полок. Стопки игрушек и ряд детских книжек с картинками заполнили полки. Но и игрушки, и книги были покрыты пылью, а книги обмякли, их корешки почернели от плесени. Влажность здания дала о себе знать.
Доминик начал проходить мимо книжной полки. Затем он заметил на полках что-то, что не должно быть.
Доминик обошел конец тигриной кровати и направил свет на ряд пластиковых машин. Свет упал на ранец, мало чем отличавшийся от оставленных Домиником, Гленом и Гарри на первом этаже. По сути, этот ранец был идентичен тем. Учитывая, что ранец Доминика и его друзей были выпущены «Фазбер Интерпрайз», Доминик должен был сделать вывод, что и этот тоже.
Была ли другая команда, назначенная для «улаживания»? Почему эта команда не закончила работу? И почему ранец все еще был здесь?
Доминик шагнул вперед и взял ранец. Он сел на край тигриной кровати и открыл кожаный чемоданчик.
Среди ожидаемых инструментов Доминик был ошеломлен, когда луч его фонарика упал на маленький магнитофон с батарейным питанием. Заинтересовавшись, он поднял его и заглянул в маленькое окошко диктофона. Кассета в магнитофоне остановилась посередине.
Доминик нажал кнопку перемотки назад, чтобы убедиться, что батарея диктофона еще в порядке. Еще в порядке. Лента закрутилась, возвращаясь к своему началу с мурлыкающим жужжанием. Когда лента была перемотана, магнитофон выключился. Щелчок показался неестественно громким в маленькой комнате.
Доминик стряхнул с себя дрожь и осветил комнату фонариком, чтобы убедиться, что все еще один, из-за чего почувствовал себя первоклассным дураком. Он стряхнул с себя вздор, который внезапно возник по причинам, которые не мог объяснить. Доминик снова обратил внимание на диктофон и нажал «Воспроизвести».
Комнату наполнил шорох, за которым последовал треск. Затем мужской голос.
— Не могу поверить, что нас прислали сюда за неделю до Рождества, — сказал мужчина. Он звучал молодо, вероятно, примерно того же возраста, что и Доминик. — Джоан хочет убить меня, я ее не виню. Мы должны были сегодня вечером украшать елку с ее племянницами. Вместо этого я застрял здесь. И что, черт возьми, с этим не так?
Доминик уставился на диктофон. Застрял? Что парень имел в виду под словом «застрял»?
— …думаю, нам следует оторвать доску от одного из окон, — продолжал голос на диктофоне, — но Терренс говорит, что если мы это сделаем, нас уволят. Мы должны навести здесь беспорядок, а не создавать еще один, говорит он. Но серьезно? Мы не можем выйти и пойти домой к нашим семьям сегодня вечером? Я не понимаю, почему дверь за нами закрылась с самого начала. Почему она запирается снаружи?
Доминик, его палец слегка дрожал, нажал кнопку «Остановить» на диктофоне. Он подумал о дверях, которые захлопнулись за ним и его друзьями, когда те вошли в здание. Он не вернулся, чтобы проверить дверь — просто предполагал, что они смогут вернуться, когда будут готовы. Что, если они не смогут?
Из коридора донесся слабый гул и стук. Доминик напрягся и посветил фонариком на дверь. Было пусто. Так же как и коридор позади него. Ничего другого он не слышал.
Доминик переместился лицом к двери. Снова нажал «Воспроизвести» на диктофоне.
Из диктофона донесся протяжный вздох.
— Хорошо, так что я мог бы вдобавок задокументировать то, что мы сделали до сих пор. Для записи. Я не собираюсь увольняться из-за этого проекта. Это странно и отстойно, но мы делаем все возможное.
Из диктофона доносился шорох бумаги. Затем кашля.
— Терренс — это тот, кто предложил нам сделать то, что мы сделали, — сказал голос. — Поскольку нам не дали четких инструкций о том, что делать, мы сначала были в растерянности. Я имею в виду, что мы находимся в жутком здании, наполненном старыми вещами и еще более старыми вещами, и что нам с этим делать? Сортировать? Каталогизировать? Терренс говорит, что, поскольку он технарь, а я инженер, от нас, вероятно, не ожидают, что мы будем рыться в коробках. Он решил, что мы здесь, чтобы закончить проекты, найденные на первом этаже. Вот чем мы занимаемся. Мы начали несколько часов назад и работали до полуночи. Хорошо, что у нас есть часы. Когда окна все заколочены, нельзя сказать, ночь на улице или день. Я просто рад, что мы нашли этот генератор. Без него нам пришлось бы полагаться на наши фонарики, и кто знает, как долго бы они проработали.
Доминик снова остановил диктофон. Генератор?
Доминик встал. Взяв с собой магнитофон, он вышел из маленькой спальни. Он проверит за дверью возле кроватей позже. Если в этом здании и был генератор, он хотел его найти, но сомневался, что тот находился в чулане, по его подозрениям.
Безошибочный звук работающего двигателя разнесся по зданию. Загорелась голая лампочка над головой Доминика.
Он поднял взгляд и усмехнулся, наслаждаясь продолжающимся гулом мотора. Глен и Гарри, должно быть, нашли генератор.
— Вперед, ребята, — сказал Доминик.
Он выключил фонарик. Несмотря на то, что лампочка на потолке не сильно разгоняла тени в коридоре, Доминик мог видеть достаточно хорошо, и у него было чувство, что ему следует беречь батарейки.
Доминик посмотрел вверх и вниз по коридору. Он решил, что должен продолжить обыск на этом этаже. Теперь, когда у них было электричество, Глен и Гарри, вероятно, сделали бы то же самое с третьим этажом.
Доминик двинулся по коридору к следующей закрытой двери. Когда он приблизился к ней, тот же запах гниения, который он заметил на кухне, вернулся. Однако на этот раз запах был более выраженным, и Доминик мог сказать, что это было. Он чувствовал запах разлагающейся плоти. Что-то поблизости определенно было мертво.
Доминик посмотрел на закрытую дверь. Он действительно хотел войти туда?
Он выдохнул и пожал плечами. Доминик открыл дверь.
Кусок слабого света лампочки в коридоре просочился через открытый дверной проем. Доминик распахнул дверь пошире, поняв, что его плечи сгорблены в предвкушении обнаружения того, что вызывает неприятный запах.
Но все, что он увидел, заглянув в комнату, это два ряда развешанной одежды и полка со сложенной одеждой. Он также увидел еще одну дверь. Доминик понял, что эта дверь вела обратно в спальню, в которой он только что находился. Умно. Мюррей превратил одно из небольших складских помещений фабрики в чулан.
Доминик сморщил нос. Здесь запах определенно был сильнее. Вероятно, это было просто мертвое животное, возможно, за одной из стен. Доминик отошел от двери и пошел дальше по коридору.
В течение следующих нескольких минут Доминик исследовал оставшуюся часть второго этажа фабрики. Он не нашел ничего, кроме складских помещений, большинство из которых были пусты, и еще двух офисных помещений. Они не были преобразованы в жилые помещения, а заставлены старыми столами и стульями, а также довольно классным винтажным офисным оборудованием. Он нашел пишущую машинку «Ундервуд» 1920-х годов, которую планировал взять с собой, по окончанию работы. Он был почти уверен, что сможет восстановить ее, и мог представить, как она стоит на полке в его гостиной.
Чем дальше Доминик удалялся от маленькой квартиры, тем меньше чувствовал запах разложения. В комнатах в дальнем конце коридора пахло плесенью, но он не уловил ни запаха гниения. Это было хорошо.
Поскольку электричество снова пошло по зданию, он смог включить хотя бы немного слабого освещения в каждой комнате. Когда он щелкал выключателями в некоторых комнатах, ничего не происходило, а затем он вытаскивал фонарик, чтобы быстро осмотреть каждое помещение.
Усиленное освещение, однако, настолько расслабило Доминика, что ему было удобно снова включить магнитофон, пока он исследовал местность. Мужской голос… Доминику хотелось бы знать имя этого парня… составил Доминику компанию, пока тот ковырялся.
— Первое, что мы сделали, — сказал человек на диктофоне, — это отремонтировали здание. На крыше было несколько довольно серьезных протечек, и мы позаботились о самых серьезных… по крайней мере, на короткое время. Старую жестяную крышу, очевидно, нужно полностью переделать, но мы все заткнули, как могли. Мы также укрепили несколько ступенек и разобрались со старой проводкой здания. Мы поняли, что должны это сделать, когда у нас заработал генератор, а света по-прежнему было мало. В системе произошло короткое замыкание, вызвавшее каскадный сбой. Мы перенаправили кое-что и заставили свет работать в большинстве комнат. Однако лампы старые, и мы не смогли найти замену, так что это тоже кратковременное решение.
Доминик добрался до последней комнаты на втором этаже. Это был старый туалет. Он попробовал кран на одной из раковин. Вода не вышла. Три двери кабинок были закрыты. Под старыми дверями из деревянных панелей сгущалась тьма. Доминик не видел смысла заглядывать в кабинки, да и не стремился это делать… особенно после того, как ему показалось, что он увидел движение в темноте под одной из дверей. «Больше крыс», — подумал он. Не нужно иметь дело с этим.
Доминик быстро вышел из туалета и направился обратно по коридору.
Человек на диктофоне продолжал говорить.
— …оценили состояние эндоскелетов, которые мы нашли на рабочем столе и рядом с ним. Некоторые из них находились на ранней стадии и требовали много работы, а некоторые просто нуждались в некоторых корректировках. Итак, мы пошли дальше и сделали это. Кроме того, после того, как мы сделаем перерыв и разделим протеиновый батончик Терренса, мы собираемся продолжить и завершить один довольно крутой эндоскелет. Выше талии кажется, что он должен работать, но он не двигается. — Мужчина фыркнул. — Да и неудивительно. У штуки нет ног. Итак, мы собираемся отрезать несколько ног от одного из явно нефункциональных аниматроников и добавить их к более продвинутому.
Магнитофон выключился, как только Доминик вернулся к главной лестнице. Этажом выше он услышал тяжелый стук. Затем услышал бормотание голосов и топот шагов, спускающихся по лестнице.
Пока он ждал, когда к нему присоединятся Глен и Гарри, Доминик вынул кассету из диктофона, перевернул ее, снова вставил и нажал кнопку «Воспроизвести». Он прислушался к шепоту крутящейся ленты, но из машины не вырвалось ни звука. Доминик перемотал кассету вперед и снова нажал «Воспроизвести». Все еще ничего. Это было очень плохо. Он хотел узнать больше о другой команде.
Доминик уставился на диктофон. Почему владелец диктофона забыл его? Доминик почувствовал, как покалывает кожу на затылке, когда из его подсознания выползла нежелательная мысль.
— Я ничего не видел, — сказал Гарри, когда Глен и Гарри достигли второго этажа.
— Конечно, ничего, — сказал Глен. — Ты напуган, и это играет дурную шутку с твоей головой.
— Это не так, — настаивал Гарри.
Доминик склонил голову набок и посмотрел на своих приятелей.
— Мы снова в детском саду? — спросил он. — Что происходит?
— Ничего не происходит. Гарри показалось, что он видел, как что-то двигалось вверх по третьему этажу.
— Я видел! — воскликнул Гарри.
— Куча хлама, — ответил Глен. — Коробки с нитками и деталями машин. Старая мебель. Какой-то пиломатериал. Куча недоделанных изобретений. Не уверен, что большинство из них должны быть доделаны. Странные машины. Весь этаж представляет собой одно открытое пространство, набитое старым дерьмом.
— И генератор, — сказал Доминик, указывая на слабый желтый свет, исходящий от лампочки над их головами.
— Да, и генератор, — сказал Глен. Он хлопнул Гарри по спине. — Я думал, что это безнадежное дело, когда мы его нашли, но гений добился успеха.
Гарри пожал плечами и пожевал ноготь большого пальца.
— Это не продлится очень долго, — сказал он. — В нем осталось не так много бензина.
— На сколько? — спросил Доминик.
— На пару часов, может быть, — сказал Гарри.
— Я думаю, мы должны прекратить это на сегодня, — сказал Глен. — Мы можем достать несколько канистр с бензином и несколько лампочек… большинство лампочек там на последнем издыхании, как эта. — Он указал над головой. — Мы можем вернуться завтра.
— Надеюсь, сможем, — сказал Доминик.
— Что это значит? — спросил Глен. — Что ты нашел? — Глен посмотрел в коридор. Он поднес тыльную сторону ладони с большими костяшками к носу. — И что это за запах? Я почувствовал запах, когда мы проходили этот этаж, и я не особо об этом думал. Но теперь, когда я стою здесь… — Он исказил одутловатое лицо. Мешки под его глазами собрались в складки, а круглые щеки расширились, когда он выдохнул воздух. — Он явный!
— Ты никогда ничего не чувствуешь, не слышишь и не видишь, — сказал Глен. Он повернулся к Доминику. — Серьезно, ты нашел мертвое животное или типа такого? — Глаза Глена внезапно задергались, а румяная кожа вокруг носа натянулась.
— Должно быть за стеной или где-нибудь вроде. — Он двинулся к лестнице. — Идем. Давайте спустимся вниз, и я расскажу что я нашел.
Глен посмотрел в коридор и нахмурился. Потом пожал плечами.
Пока Доминик вел Глена и Гарри вниз по старым провисшим ступеням, Доминик рассказал, что нашел. Он также объяснил, что услышал на пленке.
— Застрял? — Гарри взвизгнул, когда они достигли основного этажа.
— Другая команда? — спросил Глен. — Почему Рон не рассказал нам о них?
— Я планирую спросить его, — ответил Доминик.
Вместе трое мужчин прошли мимо опорных коллон основного этажа. Хотя фабричный цех по-прежнему был заполнен затемненными углами и беспощадным полумраком, по крайней мере теперь его освещали мерцающие лампочки в нескольких покрытых пылью черных металлических складских подвесных светильниках. Огни, вместо того, чтобы снизить уродство фабрики, добавили к этому. Периодический свет подчеркивал ощущение пещеры. Доминику не терпелось уйти.
Он и остальные направились к закрытым двойным дверям. Однако там они обнаружили, что, как и другая команда, они тоже застряли внутри здания. Двери не открывались.
— Должен быть другой выход, — выдохнул Гарри после того, как они сделали все, что могли придумать, чтобы открыть двери.
— Почему мы не взяли топор… или бензопилу? — спросил Глен лишь наполовину саркастически.
— Должен быть другой выход, — повторил Гарри.
Когда они ранее исследовали основной этаж, Доминик и остальные не искали двери, ведущие наружу. Теперь они искали эти двери. И не нашли.
— Что за фабрика с одним набором дверей? — спросил Глен, когда те закончили осмотр периметра первого этажа.
«Хороший вопрос», — подумал Доминик. Но этого не произошло. Ему показалось, что он смог разглядеть, где раньше были две другие двери. Две кирпичные секции размером с дверь выглядели новее; они были более красными, а не более блеклыми розовыми, как остальные стены фабрики.
Доминик, Глен и Гарри собрались возле длинного рабочего стола.
— Что теперь? — спросил Доминик. — Я не думаю, что на третьем этаже был балкон или пожарная лестница?
— Неа. Ничего, кроме заколоченных окон, как здесь.
— Что? — спросил Глен, явно раздраженный.
Гарри поднял дрожащий палец и указал на вешалку для одежды за рабочим столом.
— Разве не было два костюма придворных шутов, когда мы впервые сюда попали?
Глен нахмурился и посмотрел на ряд костюмов.
— Кто знает? Не то чтобы мы могли многое увидеть только с нашими фонариками.
Доминик изучал костюмы. Вместо того, чтобы прятаться в тени, как это было, когда Доминик смотрел на них раньше, костюмы освещались одним из подвесных светильников. Доминик нахмурился. Был ли второй костюм шута? Он думал, что был. Но сейчас его не было, а поскольку он, Глен и Гарри были здесь единственными, Доминик, должно быть, неправильно запомнил.
— Их было двое, — прошептал Гарри. — Я замечаю такие вещи.
Глен и Доминик переглянулись. Доминик заметил, что вена возле виска Глена заметно пульсирует.
— Ненавижу это говорить, но я думаю, нам нужно вернуться на второй этаж и выяснить, что вызывает этот запах.
— Почему? — спросил он. Хотя знал ответ.
— Я уже чувствовал что-то подобное в другой раз, и… ну, скажем так, я не уверен, что это мертвое животное.
— Что ты имеешь в виду? — Гарри пискнул.
Глен проигнорировал Гарри. Он посмотрел на Доминика.
Доминик подумал о пятне перед холодильником.
— Думаю, ты прав, — сказал он Глену.
Доминик задрал верхнюю часть футболки и дышал сквозь нее, пока они с Гленом смотрели на то, что нашли в холодильнике. Он попытался заглушить отвратительный звук рвоты Гарри на линолеуме позади него. Кислый смрад содержимого желудка Гарри смешался с приторно-сладким запахом разлагающейся плоти.
Глен поднял ногу и толкнул дверцу холодильника. Он отвернулся и вышел из кухни. Гарри, вытирая рот, поплелся за Гленом. Доминик, шатаясь в ногах, последовал за остальными.
Почему он не открыл дверцу холодильника раньше? Он видел пятно. И знал, что это было. Даже в пятнистом свете луча его фонарика он мог распознать пятно крови, когда увидел его. Но он использовал крысу как предлог, чтобы не слушать тихий голос, ворчавший на него с тех пор, как он впервые почувствовал запах вони, пропитавшей большую часть второго этажа фабрики.
Знал ли он на каком-то странном уровне, что находится внутри холодильника? Нет. Откуда он мог знать?
Разум Доминика воспроизвел в ярких деталях то, что только что видел. При этом его желудок сжался. Он не жалел Гарри за то, что его вырвало.
Доминик задался вопросом, был ли человек, который был разбит и сжат, как спресованная кукла, прежде чем его запихнули в холодильник, тем, кто сделал запись на магнитную ленту. Или это был Терренс? Или, может быть, это был кто-то другой. Кто бы это ни был, его задушили так жестоко, что чуть не обезглавили. Затем его конечности были сломаны и скручены, так что все его тело могло поместиться в холодильнике.
Глен остановился в коридоре и посмотрел дальше. Он вдохнул и закрыл глаза. Когда снова открыл их, то поймал взгляд Доминика.
— Ты думаешь о том же, о чем и я, да?
Доминик подумал о том, насколько сильным был запах в импровизированном туалете. Он также подумал о том, сколько частей этого шкафа лежало в темноте и как он не удосужился проверить, что там может храниться. Доминик кивнул.
— Ага.
— Что? — спросил Гарри и схватился за живот. Его лицо было белым и напряженным. С подкошенными ногами он начал раскачиваться.
Глен необычно нежно похлопал Гарри и помог тому сесть на верхнюю ступеньку лестницы.
Гарри не ответил. Теперь, сидя, он наклонился и положил голову между коленями.
Глен посмотрел на Доминика. Тот кивнул.
— Иди за мной, — сказал Доминик.
Потребовалось всего несколько секунд, чтобы добраться до двери, ведущей в комнату, которую Мюррей и его сын использовали как чулан — и еще секунда, чтобы щелкнуть выключателем у двери. Почему Домоник не включил свет, когда раньше заглядывал в комнату?
«Наверное, поэтому», — подумал он, когда увидел тело, висевшее среди одежды, хранившейся на стержне, идущем вдоль задней стены комнаты.
— О боже, — выдохнул Глен. — Просто… — Он покачал головой, но не отвернулся от того, что они нашли.
Доминик тоже не мог отвести взгляд.
В полумраке, наполнившим эту комнату, когда он заглянул в нее ранее, человек, аккуратно уложенный среди ряда мужских костюмов, мог с первого взгляда сойти за дополнительную одежду. Но даже в зыбком свете угасающей лампочки в комнате было видно, что одежда на трупе, а труп висит на вешалке. Металлический стержень проткнул грудь трупа слева направо и был прикреплен к деревянной вешалке для костюма. Мужчина висел на вешалке вертикально, как говяжий бок на крюке для мяса.
— О боже, — сказал Глен. — Его выпотрошили.
Доминик опустил взгляд на живот трупа. Он приложил руку ко рту. То, что он сначала принял за складки на джинсах мужчины, на самом деле оказалось внутренностями, вываливающимися на его пояс.
— Ты думаешь, это… — начал Глен.
Его вопрос был прерван звуком пронзительного крика Гарри.
Как один, Доминик и Глен обернулись и посмотрели в коридор.
Поначалу Доминик не был уверен, что видит, когда смотрел в сторону верхней части лестницы. Может быть, его мозг, не привыкший видеть такие вещи, отказывался их обрабатывать. Может быть, он был в шоке. Может быть, в отрицании.
Что бы ни вызвало его первоначальное замешательство, оно быстро рассеялось, когда Доминик столкнулся с фактом того, чему он был свидетелем. Он также столкнулся с тем фактом, что он ничего не мог сделать, чтобы остановить это. Прежде чем Доминик успел подумать о движении, Гарри был мертв.
А придворный шут… не настоящий шут, очевидно, но ярко-розово-желто-зеленый костюм придворного шута с широкой ухмылкой — что-то в костюме ухмыляющегося шута — вытаскивал мозг Гарри из верхней части его вскрытого черепа.
Гарри был мертв — он должен был быть, — но все еще сидел прямо, поскольку то, что было в костюме шута, сгребло серовато-бежевый мясистый комок из головы Гарри, как будто шут вовсе не был шутом, а скорее медведем, таскающим мед из улья. Безжизненное туловище Гарри рухнуло на лестницу с глухим стуком.
Шут, с мозгами в руке, повернулся и нацелил свою жуткую широкую улыбку прямо на Доминика. Тот не мог пошевелиться.
Глен схватил Доминика за руку.
Доминик позволил Глену тащить себя назад по коридору. Ноги Доминика были как желе, и у него были проблемы с дыханием, но он смог остаться с Гленом, пока тот мчал их по коридору к второстепенному лестничному пролету.
Голова Доминика, которая, как он понял, наполнилась ревущим звуком, как будто его шок был водопадом, грохнувшим в его сознании и стирающим любое подобие разума или функциональности, сумел ухватиться за связную мысль. «Горка», — вспомнил он.
Они добрались до горки через несколько секунд после того, как тело Гарри приземлилось на ступени главной лестницы. Глен силой усадил Доминика на вершину горки. Он положил руку между лопатками Доминика и толкнул того.
— Я прямо за тобой, — сказал Глен, когда Доминик начал спускаться по горке.
Действительно, Доминик чувствовал большие рабочие ботинки Глена на своей спине, когда тот скользил вниз по горке. И когда он приземлился на комковатые, грязные, влажные матрасы на первом этаже, Глен приземлился почти одновременно с ним.
Глен был на ногах через полсекунды. Он наклонился и взял Доминика за руку, потянув его вверх.
Глен посмотрел направо и налево.
— Нам нужно место, чтобы спрятаться, — прошептал он. Его взгляд метался между верхней частью горки и нижней частью главной лестницы.
Доминик, снова начавший мыслить более ясно, кивнул. По несчастью, на первом этаже было не так много укрытий. Он указал на большой ткацкий станок.
— Может быть, под кружевом вон там, за станок? — посоветовал он.
— Хорошее место, как и любое другое.
На этот раз Доминик взял на себя инициативу. Двигаясь так тихо, как только мог, он нырнул за ближайшую колонну, а затем поспешил через шесть метров или примерно столько, лежавшие между колонной и станком. Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают и не следят, Доминик нырнул под груду гниющих кружев. Глен снова был прямо за ним. Вместе они съежились под мягким материалом. Кружево было зловонным. Доминик начал дышать через рот. По шумным вдохам и выдохам в ухе Доминика было ясно, что Глен делает то же самое.
Наверное, целую минуту Доминик и Глен дышали молча. Доминик не хотел говорить. Он пытался слышать сквозь их тяжелое дыхание — прислушивался к шагам.
В конце концов, звуки затрудненного дыхания превратились в более тихие быстрые вздохи. Они были успокаивающими, незначительно. Тем не менее, Доминик больше ничего не слышал.
Доминик, который и так ничего не видел сквозь тонкое кружево, закрыл глаза. Ему нужно было подумать.
Гарри был прав, понял Доминик. Пропал костюм шута. Но кто или что было внутри?
Доминику очень хотелось узнать мнение Глена о происходящем, но он знал, что лучше не издавать ни звука. Так как они не могли выбраться, им приходилось скрываться... и вести себя тихо.
Доминик не поверил бы, что это возможно, но он заснул. Под отвратительным кружевом, от которого ползли мурашки, закрыл глаза и потерял сознание. Однако он осознал этот факт только тогда, когда Глен толкнул Доминика локтем, а затем вырвался из кружева.
Доминик несколько раз моргнул, вспомнил, где находится, и прошипел:
Глен выбрался из этого вычурного материала. Он вытер паутину с глаз.
— Не волнуйся, — сказал Глен. — Что бы это ни было, оно не здесь. Я слушаю какое-то время. Я ничего не слышал.
Доминик нахмурился, не убежденный. Он огляделся. Все выглядело так же, как и тогда, когда они направились к дверям, ожидая выхода.
— Нам нужно оружие, — сказал Глен.
Доминик кивнул. Он хотел спросить, какое оружие может остановить то, что может отрубить человеку макушку, но ничего не сказал.
— Все, что у меня есть в моем наборе инструментов, это кусачки и гаечный ключ, и он невелик, — сказал Глен. — В твоем наборе есть что-нибудь, что могло бы сработать?
Доминик покачал головой. Его инструменты были созданы для сложной работы, а не для борьбы с серийным убийцей.
— Может быть, на рабочем столе, — сказал Глен.
Для Глена было ненормально брать на себя ответственность, но Доминика это вполне устраивало. Он был не в своей тарелке.
Постоянно вертя головами, ожидая любого признака опасности, Доминик и Глен пересекли производственный цех к рабочему столу. Они начали обыскивать местность в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия.
— Ты понимаешь, что происходит, не так ли? — спросил Глен.
Доминик нахмурился. Понимает ли он? Вероятно. Но он промолчал. Ждал, пока Глен вставит свои пять копеек.
— «Фазбер Интертейнмент» пытается навести порядок, — сказал Глен. — Тогда послали команду, чтобы сделать это. Команда А, назовем. Они потерпели неудачу.
— Преуменьшение, — пробормотал Доминик.
Несмотря на ситуацию, Глен выдавил из себя смешок.
— Ага. Итак, мы команда Б. И мы либо собираемся остановить то, что убило тех других парней и убило… — Голос Глена сорвался. Он прокашлялся. — Бедный Гарри, — сказал он. Он прокашлялся еще громче. — В любом случае, либо мы остановим то, что в этом костюме, либо мы будем заперты здесь, как и те другие парни.
— Вот о чем я думал, — сказал Доминик, но его мысли не были заняты разговором.
Доминик только что заметил что-то лежащее под рабочим столом, что-то, от чего ледяная вода текла по его венам. Он застыл, глядя на выброшенный, окровавленный костюм придворного шута, лежавший под рабочим столом.
— Я думаю… — Это было все, что он сказал, потому что, пока он говорил, Глен подошел к дальнему краю рабочего стола. Когда Глен прошел мимо костюмов, висящих на вешалке для одежды, он не заметил движения костюма гриба цвета фуксии и белого гриба с зияющими круглыми темными глазами и кавернозным ртом в виде буквы О.
— Глен! — крикнул Доминик. — Обернись!
Глен не удосужился обернуться и узнать, что видел Доминик.
Мудро, он просто начал бежать.
Но это не имело никакого значения. У человека-гриба или того, кто был одет в костюм гриба, рефлексы были быстрее, чем у Глена. Прежде чем Глен успел сделать хотя бы шаг, рука человека-гриба схватила того сзади за воротник рубашки. Глен колебался, но его усилий было недостаточно.
Другой рукой человек-гриб схватился сзади за коричневый кожаный ремень Глена. Затем движением, столь быстрым, что Доминик едва мог уследить за ним, человек-гриб оторвал Глена от земли и на мгновение держал его животом вниз, спиной вверх, прежде чем сделать один широкий шаг и врезать Глена головой вперед в кирпичную стену за вешалкой для одежды.
Кто бы ни носил костюм человека-гриба, обладал сверхчеловеческой силой. Голова Глена треснулась о кирпич и тут же рассыпалась в пыль, как разбитая дыня. Раздавленная голова, все еще прикрепленная к позвоночнику Глена, вонзилась ему в шею. А потом плечи Глена гармошкой врезались в стену. Глен был разорванной тканью и искривленной костью от грудной клетки вверх, когда гриб отпустил ремень Глена и уронил труп на бетон.
Именно тогда мозг Доминика наконец получил сообщение. Он повернулся и побежал.
Доминик ворвался на верхний этаж фабрики. Он дико огляделся.
Третий этаж фабрики был похож на чердак его бабушки на стероидах. Более сто сорок квадратных метпоа или около того открытого пространства с кирпичными стенами и цементным полом было забито всем, от простых картонных коробок до деревянных ящиков, старой мебели, мотков кружева, штабелей костюмов персонажей, подобных тем, что на первом этаже, и груды неопознаваемой техники. Доминику казалось, что он попал на затхлый, грязный блошиный рынок. Все, что простиралось перед ним, было покрыто пылью и вяло от влаги воздуха.
На дальнем конце простора ворчал и пыхтел генератор. Однако даже сквозь этот грохот Доминик мог слышать что-то поблизости. Вероятно, очередная течь в крыше. Надеялся.
Доминик не мог видеть генератор с того места, где стоял. Он должен был проверить это, но пока оно звучало достаточно стабильно. И у него были более насущные проблемы.
Когда Доминик сбежал от смертоносного гриба, он даже не подумал задержаться на втором этаже здания. Он знал, что выходя на верхний этаж, запирал себя, но он также думал, что этаж, учитывая то, что сказал Глен, будет лучшим укрытием.
У Доминика не было возможности выбраться из здания, по крайней мере, в тот момент он не мог придумать. Он думал, что единственный способ выжить — это прятаться достаточно долго, пока кто-нибудь из «Фазбер Интертейнмент» не придет и не проверит статус его команды… хотя, если быть честным с самим собой, он не был уверен, что кто-то на самом деле будет проверять. А если и будут, то не скоро. Терренс и неназванный человек на магнитофоне были здесь месяц назад, и с тех пор сюда явно никто не заходил. У Доминика в ранце был шоколадный батончик, но не более того. И если другие краны были такими же сухими, как тот, который он проверял, у него не было воды, если только он не считал то, что капало через крышу.
Но проживет ли он вообще достаточно долго, чтобы иметь шанс продержаться?
Доминик всмотрелся в тени на лестнице позади него. Он был один. Но как долго?
— Ты мог бы драться, — пробормотал Доминик.
«Да», — подумал он. Он мог драться — и ему придется драться. Пытаться переждать, кто бы ни носил эти костюмы, было невозможно.
Доминик, конечно же, понимал, что с чем бы он ни столкнулся, его не так легко победить, как человека в зверином костюме. С чем бы он ни столкнулся, он был гораздо больше, чем просто человек. Это был монстр, возможно, робот-монстр, но не обязательно. Однако, что бы это ни было, должен быть способ остановить это.
Доминик посмотрел на нагромождение машин. Может быть, он что-то мог использовать.
В течение следующих нескольких минут Доминик разбирал доступные ему механизмы, часто останавливаясь, чтобы проверить, пуста ли лестница... и он обнаружил, что у него может быть шанс выжить.
Конгломерат изобретений, спрятанных на этом уровне фабрики, был обширен, и поскольку тот был обширен, то содержал почти все детали двигателя, которые инженер мог надеяться иметь под рукой для создания машины для убийства монстров. Вот если бы у него были инструменты.
Доминик в сотый раз посмотрел вниз на лестницу. Это было еще ясно.
Он ни в коем случае не спускался на первый этаж, но мог пробежаться на второй этаж. Там был ранец другого парня.
Доминик посмотрел на коробки и ящики за станками. Возможно, то, что ему было нужно, уже было здесь.
Да, но сколько времени потребуется, чтобы найти? Нет, он должен был взять ранец на втором этаже.
Доминик взял себя в руки. Он начал на цыпочках спускаться по лестнице.
Всю дорогу с бешено колотящимся сердцем, каждый нерв в теле был начеку, Доминик поднялся на второй этаж и начал бочком идти по коридору. Через каждые пару шагов он останавливался и прислушивался. Кроме собственного дыхания и продолжающегося гула генератора, он ничего не слышал. На фабрике не было даже привычных скрипов и стонов, связанных со старыми зданиями. Если не считать звука мотора генератора, все было неестественно тихо.
Постоянно вращаясь, чтобы убедиться, что к нему ничего не подкралось, Доминик метнулся по коридору. Он уже собирался ворваться в апартаменты, когда его шаги запнулись. Он остановился и повернулся, чтобы вытаращить глаза наверху лестницы.
Когда Доминик сбежал с первого этажа и побежал на третий, он прошел мимо тела Гарри на лестничной площадке второго этажа. Однако теперь тело Гарри исчезло. На своем месте скомканной грудой лежал бело-розовый костюм гриба.
Существо, на котором были костюмы, было здесь.
Все тело Доминика похолодело. Что он должен сделать? Что он мог сделать?
Он посмотрел вверх и вниз по коридору. Наконец он принял решение.
Доминик ворвался в спальню. Поскольку он потерял свой фонарик задолго до того, как Глена убили, Доминику пришлось включить свет в спальне, чтобы заметить ранец. Как только заметил, он метнулся вокруг тигриной кровати, схватил ранец и ретировался из комнаты еще быстрее, чем вошел в нее.
Больше не заботясь о том, чтобы быть тихим, полностью отклеенным и желая вернуться на третий этаж, где ждала его потенциальная машина для убийства монстров, Доминик вырвался обратно в коридор и поскакал вверх по лестнице на третий этаж. На вершине лестницы Доминик остановился и наклонился, чтобы отдышаться. Он вцепился в ручку ранца, словно это был спасательный круг.
Теперь, когда у него были инструменты, он был уверен, что сможет построить что-то, что остановит машину для убийств в костюме. Все, что ему было нужно, это немного времени.
Но время не было чем-то, что он собирался получить.
Прежде чем Доминик успел сделать хотя бы шаг к машине, которую он надеялся превратить в то, что ему было нужно, верхний костюм в куче костюмов возле одного из деревянных ящиков поднялся. Костюм со спутанным и истлевшим искусственным мехом представлял собой серовато-лилового льва с взлохмаченной гривой и сломанными усами. Однако ветхий вид костюма не уменьшил ужаса, когда он поднялся из кучи и сделал шаг к Доминику.
Доминик развернулся и бросился к лестнице.
Он не дошел до первой ступени.
Существо в костюме льва схватило Доминика за лодыжку, когда тот уже собирался спускаться по лестнице. Ноги Доминика подкосились. Он упал лицом вниз и ударился подбородком об одну из деревянных ступенек.
Доминик вскрикнул, но удар его подбородка был только началом дискомфорта. Резко рванув назад, с глухим стуком взлетев по лестнице, Доминика перевернуло на спину и швырнуло на пол.
Удар прошёл через всю его костную систему, и боль была сильной. Но опять же, эта боль ничего не значила.
Огненный шар агонии пронзил его живот. Начавшись в солнечном сплетении, между ребрами, пытка пронзила его грудь и схватила за горло изнутри. Ему казалось, что полоса расплавленного металла душит его изнутри.
Доминик посмотрел вниз и тут же открыл рот, чтобы закричать, но не смог. Это произошло потому, что существо в костюме льва протянулось через солнечное сплетение Доминика и схватило его трахею изнутри. Теперь лев втягивал его трахею обратно в грудь.
Сердце Доминика, стучащее невероятно быстро, взорвалось в груди. Он боролся за дыхание, но не мог его найти. Он потянулся к связной мысли, но и ее ухватить не смог. Вместо этого Доминик ничего не мог сделать, кроме как сдаться тьме, которая, к счастью, задушила огненную муку, разрывающую его изнутри.
