Опять Человек-воробей

Утро – молодость дня! В это время, если не убить его на чтение почты, новостей, пустую утреннюю болтовню с коллегами под сомнительно-ароматный кофеёк, - весь этот офисный ленивый «сон», - можно успеть (один корень с «успехом») сделать очень много дел, на решение которых в другое время суток ушло бы ощутимо больше времени. А тут – рррраз! и сделал. И всё за пару-то утренних часов! Это особенно приятно в пограничные дни рабочей пятидневки – понедельник и пятницу.
И вот сижу я, прихлёбываю заслуженный чай – час уже околообеденный, утро позади – а ко мне (заслуженное развлечение к заслуженному чаю) с вопросом приходит коллега из дружественного отдела и приводит с собой на знакомство нового своего сотрудника, мол, двух зайцев за раз решим. В каждом человеке, я частенько замечаю, есть какая-то «чудинка». У кого тик какой-нибудь едва заметный; кто-то говорит в нос или шепелявит те из букв, в которых и прошепелявить-то, казалось бы, нечего; кто-то забавно раскачивается чуть ли не на каждой своей фразе или кивает головой, словно «хай»-кающие китайцы; у кого-то руки при разговоре живут совершенно своей жизнью, то приглаживая чёлку, то потирая за ухом, то скрываясь в карманы брюк и трепыхаясь там, а то вдруг примутся разминать сами себя в несуразных гимнастических упражнениях за спиной или над головой своего хозяина; кто-то никогда не смотрит в глаза или разговаривает с каким-то хохотком; в ком-то отчётливо видно сходство с какой-нибудь животинкой, хоть это назвать «чудинкой» можно едва ли, если дальше (или глубже) внешнего сходства не идёт. Да мало ли! Бывает так, что «чудинка» человека проявляется в какой-то ситуации, скажем, когда он рассказывает что-то для окружающих.
«Новенький», едва мой коллега его представил, стал приближаться ко мне для формального рукопожатия, однако уже по тому, как он преодолел те полтора шага между нами (в три обрывистых шажка с короткими, как запятые, замираниями-пришаркиваниями после) я приметил в нём что-то птичье. Рука его задержалась в моей ровно на пожатие и тут же выпорхнула вон, оставив ощущение, что я выпустил из ладони нечто мягко-хрупко-костлявое. Взгляд его точно так же «упорхнул» от лобового столкновения, выразив, как мне снова показалось, пернатую осторожность. И, наконец, имя его, произнесённое довольно тихо, преобразилось в моём ухе – видимо, повинуясь всему предыдущему обману-сходству, - в какой-то птичий короткий вскрик и тоже не осталось со мною. Нет-нет, орнитолог я никакой – скворца от дрозда не отличу, а трясогузку от жаворонка, - но кто не обращал внимания на городских воробьёв и голубей?
Воробей! Вот именно! Новенький был похож на воробья, в этом я утвердился в продолжении разговора с ним (по-видимому, я просто обрадовался, узнав одну из более менее знакомых мне птиц. Но это в скобках). Молодой человек (мол-чел), стоя ко мне боком, боком же на меня и косился, не поворачивая головы, не поднимая взгляда – так осторожно заглядывают в книгу соседа слева, не желая привлекать его внимание своим интересом. Нет, вру, голову «новичок» всё-таки поворачивал чуть-чуть и такими обрывистыми движениями, какие свойственны крошечным птицам. Предысторию вопроса и сам вопрос он задавал тихим голосом и с той краткостью, которой я, например, мог бы и поучиться, однако в сочетании с немного скрюченными пальцами, которыми «Мистер Чи-Рик» делал молниеносные указки в принесённом документе, и его выразительнейшими косыми взглядами лаконичность речи «легла» в ту же воробьиную тему...
Разобравшись с вопросом, коллеги отправились восвояси, а я смотрел им вслед. Отрывистости никакой в походке «новичка» не было заметно, однако руки он держал тесно и неподвижно вдоль тела, словно сложенные и прижатые крылья.
Человек-воробей. Спарроу-мэн!
Мне везёт встречать людей-птиц!