Харуки Мураками и "Марсианские колодцы"

я давно убеждён в том, что произведения Мураками необходимо читать в хронологическом порядке. так больше начинаешь понимать автора, ощущаешь плавные переходы и рост в творчестве Харуки, а главное чувствуешь его мысль. прочитав все произведения я обнаружил, что, возможно, самый главный даже и не начинал. речь идёт о первом романе в трилогии "Крыса" и в творчестве автора "Слушай песню ветра". 

говорят, что творческие люди хранят в себе эту энергию пока не найдут способ её проявить, поэтому так много значения я придаю первому роману. он не похож на остальные произведения Харуки, больше похож на что-то личное. даже остальные романы трилогии отличаются от "Слушай песню ветра". в романе автор неоднократно упоминает человека-учителя который повлиял на его творчество и даже называет три произведения: "Марсианские колодцы", "Полтора витка вокруг радуги" и "Что плохого, если вам хорошо?". речь идёт о Дерек Хартфильде. вот, с чего Мураками начинает повествование о своем учителе в романе "Слушай песню ветра" (забегая вперёд скажу, что я выписал все упоминания о Дереке для того чтоб ы у вас было полное представление об авторе):

В сочинении текстов я многому научился у Дерека Хартфильда. Можно сказать, всему. Сам Хартфильд, к сожалению, был писателем во всех отношениях бесплодным. Если почитаете, сами увидите. Корявый текст, дурацкие темы, неуклюжие сюжеты. Однако, несмотря на все это, он был из тех немногих писателей, которые могли из текста сделать оружие. Современникам – таким, как Хемингуэй или Фитцжеральд, – он определенно не уступал в боевой выправке. Просто ему, Хартфильду, до конца дней не удавалось найти противника. Собственно, в этом и состояло его бесплодие. Восемь лет и два месяца он вел эту бесплодную битву, а потом умер. Солнечным воскресным утром в июне 1938 года, держа в правой руке портрет Гитлера, а в левой – зонтик, он прыгнул с крыши «Эмпайр-Стейт-Билдинг». Его смерть, равно как и жизнь, особых разговоров не вызвала. Первая книга Хартфилда попала мне в руки случайно – они не переиздавались. Я заканчивал тогда среднюю школу и страдал от кожной болезни в паху. Книгу мне подарил дядя, а через три года он заболел раком кишечника. Его искромсали вдоль и поперек, напихали пластиковых трубок во все входы и выходы – он намучился и умер. Когда я в последний раз видел его, он напоминал хитрую обезьянку, коричневую и сморщенную.

сколько на свете талантливых людей с подобной проблемой. кто-то с ней справляется, а кто-то нет. интересен сам факт того, что Харуки разглядел что-то особенное в Дереке Хартфильде и это что-то заставило Мураками двигаться и творить.

Хартфильд так высказался о хорошем тексте: «Процесс написания
текста есть не что иное, как подтверждение дистанции между пишущим и
его окружением. Не чувства нужны здесь, а измерительная линейка.» («Что
плохого, если вам хорошо?», 1936г.)

на самом деле сложно найти какую-либо информацию о Хартфильде и, наверняка, Мураками всё прекрасно понимал, поэтому считал своим долгом поделиться с читателями о творчестве своего учителя.

Дерек Хартфильд — несмотря на огромное количество своих
произведений — крайне редко говорил о жизни, мечте или любви прямым
текстом. В своей полуавто-биографической, относительно серьезной книге
«Полтора витка вокруг радуги» (1937) — серьезной в смысле отсутствия
инопланетян или монстров — Хартфильд сбивает читателя с толку иронией
и цинизмом, шуткой и парадоксом, чтобы потом в нескольких скупых
словах выразить сокровенное. «На самой святой из всех святых книг в моей комнате — на
телефонном справочнике — я клянусь говорить только правду. Жизнь —
пуста. Но известное спасение, конечно, есть. Нельзя сказать, что жизнь
пуста изначально. Для того, чтобы сделать ее напрочь пустой, требуются
колоссальные усилия, изнурительная борьба. Здесь не место излагать, как
именно протекает эта борьба, какими именно способами мы обращаем
нашу жизнь в ничто — это выйдет слишком долго. Если кому-то
непременно надо это узнать, то пусть он почитает Ромена Ролана — „Жан
Кристофф“. Там все есть.»
Почему «Жан Кристофф» так привлекал Хартфильда, понять
несложно. Этот неимоверно длинный роман описывает жизнь человека от
рождения до смерти, в строгой хронологической последовательности.
Хартфильд придерживался убеждения, что роман должен служить
носителем информации, таким же, как графики или диаграммы — и
достоверность этой информации прямо пропорциональна ее объему.
«Войну и Мир» Толстого он обычно критиковал. Не за объем, конечно — а
за недостаточно выраженную Идею Космоса. Из-за этого изъяна
впечатление от романа становилось у Хартфильда дробным и искаженным.
Выражение «Идея Космоса» в его употреблении звучало обычно как
«бесплодие».
Своей любимой книгой он называл «Фламандского пса»14. «Неужели
вы думаете, — говорил он, — что собака может умереть ради картины?»
Во время одного интервью репортер спросил Хартфильда:
— Герой вашей книги Уорд погибает два раза на Марсе и один раз на
Венере. Разве здесь нет противоречия?
На что Хартфильд ответил:
— А вы разве знаете, как течет время в космическом пространстве?
— Нет, — сказал репортер. — Но таких вещей не знает никто!
— Так какой же смысл писать о том, что знают все?

читать о Хартфильде было интересно на протяжении всего романа, но гораздо интереснее стало после следующего фрагмента.

Среди работ Хартфильда есть рассказ «Марсианские колодцы»
— вещь для него необычная, во многом предвосхитившая появление Рэя
Брэдбери. Читал я ее очень давно и в деталях не помню. Изложу здесь
только сюжетную линию.
По поверхности Марса разбросано неимоверное множество бездонных
колодцев. Известно, что колодцы выкопаны марсианами много десятков
тысяч лет назад — но самое интересное то, что они аккуратнейшим
образом обходят подземные реки. Зачем марсиане их строили, никому не
ясно. Собственно говоря, никаких других памятников, кроме колодцев, от
марсиан не осталось. Ни письменности, ни жилищ, ни посуды, ни железа,
ни могил, ни ракет, ни городов, ни торговых автоматов. Даже раковин не
осталось. Одни колодцы. Земные ученые не могут решить, называть ли это
цивилизацией — а между тем колодцы сработаны на совесть, ни один
кирпич за десятки тысяч лет не выпал. Конечно, в колодцы спускались
искатели приключений и исследователи. Но колодцы были так глубоки, а
боковые туннели так длинны, что веревки всегда не хватало и приходилось
выбираться обратно. А из тех, кто спустился без веревки, не вернулся
никто. И вот однажды в колодец спустился молодой парень, космический
бродяга. Он устал от грандиозности космоса и хотел погибнуть незаметно
для дру��их. Колодец по мере спуска стал казаться ему все уютнее, а тело
мягко наполнялось необъяснимой силой. На глубине около километра он
обнаружил подходящий туннель и углубился в него. Бесцельно, но
настойчиво все шел он и шел по изгибавшемуся коридору. Часы его
остановились, ощущение времени пропало. Может, прошло два часа, а
может, двое суток. Он не чувствовал ни голода, ни усталости, а диковинная
сила по-прежнему переполняла его. Вдруг он увидел солнечный свет.
Туннель связывал два колодца — поднявшись, он снова очутился наверху.
Присел на краешек, чтобы оглядеть бескрайнюю пустыню и нависшее над
ней солнце. Что-то было не так. В запахе ветра, в солнце… Оно стояло
высоко, но выглядело заходящим — огромный оранжевый ком.
— Через двести пятьдесят тысяч лет солнце погаснет! — прошептал
ему ветер. — Щелк! — и выключилось. Двести пятьдесят тысяч лет — совсем немного. Не обращай на меня внимания, я просто ветер. Если хочешь, зови меня «марсианин». Звучит неплохо. Хотя для меня слова не имеют смысла…
— Но ведь ты говоришь?!
— Я? Это ты говоришь! Я только подсказываю тебе.
— А что случилось с солнцем?
— Оно состарилось. Скоро умрет. Мы здесь бессильны — что ты, что
я.
— Почему так быстро?
— Нет, не быстро. Пока ты шел через колодец, прошло полтора
миллиарда лет. Время летит, как стрела — у вас ведь так говорят? Колодец,
в который ты спустился, прорыт вдоль искривленного времени. Мы можем
путешествовать по нему. От зарождения Вселенной — и до ее конца.
Поэтому для нас нет ни рождения, ни смерти. Только Ветер.
— Ответь мне на один вопрос.
— С удовольствием.
— Чему ты учился?
Ветер захохотал, и весь воздух мелко затрясся. А потом поверхность
Марса снова окутала вечная тишина. Парень достал из кармана пистолет,
приложил дулом к виску и нажал на спусковой крючок.

тут я оставил себе пометку о том, что надо обязательно прочитать "Марсианские колодцы", но на какое-то время я об этом забыл потому что читал другие книги. вспомнил спустя пол года и сразу же начал поиски. как любой современный человек я открыл интернет магазины в браузере, но всё оказалось куда сложнее. ни одного упоминания о книга и даже о Дереке Хартфильде не было. тогда мои поски направились на иностранные источники, но и это не дало плоды.

И последний раз о Дереке Хартфильде. Хартфильд родился в 1909 году в небольшом городке штата Огайо.
Вырос там же. Отец его был неразговорчивый телеграфист, а мать
— маленькая толстушка, мастерица печь пирожные и гадать по звездам.
Хартфильд-младший рос угрюмым ребенком и друзей не имел, проводя
свободное время за чтением комиксов и бульварных журналов, либо за
поеданием маминых пирожных. По окончании школы он начал было
работать на городской почте, но очень скоро стезя романиста стала
представляться ему единственно достойной. В 1930 году он продал за
двадцать долларов рукопись своего пятого по счету рассказа «Странные
сказки». В следующем году он писал по 70 тысяч слов в месяц, еще через
год его производительность возросла до 100 тысяч, а накануне смерти
составила 150 тысяч. Согласно легенде, каждые полгода он покупал новую
пишущую машинку «Ремингтон». Произведения Хартфильда были по
большей части приключенческого или фантастического характера. В этом
плане очень показательны «Приключения Уорда» в сорока двух частях —
самое популярное из его творений. На страницах этой серии Уорд три раза
погибает, убивает пять тысяч врагов и покоряет триста семьдесят пять
женщин, включая марсианок. Кое-что из этой серии можно прочитать в
переводе. Очень многое Хартфильд ненавидел. Он ненавидел почту, школу,
издательства, морковь, женщин, собак — столько всего, что и не
перечислить. А любил только три вещи: огнестрельное оружие, кошек и
пирожные, которые пекла его мать. У него была, наверное, лучшая в
Штатах коллекция огнестрельного оружия — после киностудии Парамаунт
и НИИ ФБР. В нее не входили разве только зенитные установки и
противотанковые гранатометы. Зато входил предмет его гордости —
револьвер 38-го калибра с инкрустированной жемчугом рукояткой и
единственной пулей в барабане. «Когда-нибудь я всажу ее себе в лоб», —
частенько говаривал Хартфильд.
Но в 1938 году, после смерти матери, он выехал в Нью-Йорк, поднялся
на Эмпайр Стэйт Билдинг, прыгнул с крыши и расплющился, как лягушка.

как вы понимаете, я далеко не единственный кого заинтересовал Дерек Хартфильд поэтому в интернете много обсуждений на форумах. единственный источник в котором удалось найти хоть что-то это сетевая энциклопедия "Япония от А до Я": "На становление Мураками Харуки как литератора большое влияние оказало творчество еще одного, теперь уже забытого американского писателя Дерека Хартфильда (1909 - 1938), известного тем, что он совершил самоубийство, получив известие о смерти матери". в тот момент когда подумал, что нашёл зацепку, понимаешь, что сайт ссылается на Мураками - это замкнутый круг.

Еще раз о Хартфильде (вместо послесловия)
Нельзя сказать, что я бы не начал писать сам, если бы не встреча с
книгами Дерека Хартфильда. Но знаю одно: мой путь в этом случае был бы
совершенно другим.
В старших классах школы я несколько раз покупал книги Хартфильда
в мягкой обложке — их сдавали в букинистические магазины Кобэ
иностранные моряки. Один экземпляр стоил 50 иен. Если бы дело
происходило не в книжном магазине, то мне бы и в голову не пришло
назвать эти эрзацы книгами. Аляповатые обложки, порыжевшие
страницы… Они пересекали Тихий океан под подушками у матросов на
каких-нибудь сухогрузах или эсминцах, чтобы потом явиться ко мне на
стол.

почему мы все решили, что Дерек Хартфильд реальный писатель, ведь это художественная литература и автор в праве использовать вымышленных героев. читая другие романы мы так привыкли к тому, что Мураками повествует о настоящих писателях, музыкантах, событиях, что существование Дерека не вызвало никаких сомнений.

сильные эмоции вызвала одна из последних глав, где Харуки рассказывает о том как побывал на могиле Дерека Хартфильда.

Через несколько лет я сам пересек океан. Моя короткая поездка не
имела других целей кроме посещения могилы Хартфильда. О ее
местонахождении я узнал из письма Томаса Макклера — увлеченного (и
притом единственного) исследователя его творчества. «Могилка маленькая, не больше каблучка. Смотри, не прогляди» — писал он мне. В Нью-Йорке я сел в огромный, гробоподобный автобус и в семь утра доехал до маленького городка в штате Огайо. Кроме меня, на этой остановке ни один пассажир не сошел. Я пересек поросшее травой поле и оказался на
кладбище. Размерами оно могло потягаться с самим городом. Жаворонки
над моей головой щебетали и чертили круги по воздуху.
Я искал могилу Хартфильда целый час — и нашел. Возложив на нее
пыльные дикие розы, сорванные неподалеку, я молитвенно сложил руки,
после чего присел и закурил. Под мягкими лучами майского солнца жизнь
и смерть казались равнозначным благом. Я поднял лицо вверх, закрыл глаза — и несколько часов подряд слушал песню жаворонков. Именно оттуда тянется это повествование. А куда оно меня завело, я и сам не пойму. «В сравнении со сложностью Космоса, — пишет Хартфильд, — наш мир подобен мозгам дождевого червя».
Мне хочется, чтобы так оно и было.

и вот когда мы всё выяснили, поняли, что Дерек Хартфильд не реальный писатель, Мураками подкидывает нам ещё одну надежду. некий труд, в котором упоминается Хпартфильд. но и эти поиски не дали плодов.

В заключение я должен упомянуть о капитальном труде Томаса
Макклера «Легенда бесплодных звезд» (Thomas McClure; «The Legend of
Sterile Stars», 1968), выдержками из которого я воспользовался, говоря о
произведениях Хартфильда. Выражаю господину Макклеру мою глубокую
признательность. Май 1979 г. Харуки Мураками

сложно сказать был ли Дерек Хартфильд образом реального человека-учителя Харуки Мураками или же это умелый литературный приём автора. в любом случае роман "Слушай песню ветра" сильно отличается от последующих. лично для меня он является неким откровением автора, который много лет шёл к тому чтобы придать форму своему творчеству. это некий выплеск мыслей и эмоций наружу.

интересно узнать ваши мысли этому поводу.