"Харакири для маски".

Текст ниже будет длинным, густым, тяжелым и местами немного бессвязным.

Мне просто хочется об этом всем наконец сказать. Выкрикнуть.
Очень неоднозначные вещи об очень личном.
Крайне неоднозначные. О крайне личном.

Скорее всего, как минимум часть читателей это все отпугнет или заставит радикально изменить ко мне отношение.

Мне похер. Пусть так.

Наверное, в этом и смысл.

Поменять что-то.

Обычно под какие-то свои тексты я стараюсь дать музыку, аккомпанемент к тексту.
Здесь, наверное, не буду. Не буду настаивать, вернее.

Но оно писалось под этот альбом.

Это культовый, шикарнейший пост-блэк. Если слушаешь тяжелую гитарную музыку — скорее всего, оно зайдет.

Если нет, или не хочется — рекомендую все же прослушать вот это под чтение.

Типичной сырости Ъ-блэка тут нет, зато много влияния пост-рока. Эта песня с альбома выше, фактически, структурно вторит тексту.
И по настроению тоже. И по, хм... концовке, в чём-то.

Многие, слишком многие подробности буду опускать, иначе это можно будет писать вечно, и где-то на половине я окончательно ебнусь. И никаких имен.

И ещё раз, если вдруг ты — новый читатель, и не обладаешь нужным контекстом: не знаком со мной, пусть даже в сети; не знаешь, что я был niche internet microcelebrity (лол) с моими фотками на первой странице Гугла по запросу "фембой" и полутора тысячами подписчиков, что у меня изначально очень "женская" внешность и очень, очень странная жизнь, и почему я решился это написать летом 2022 года...

Это ЭКСТРЕМАЛЬНО тяжелый и мрачный текст.

Тяжелый, как наковальня. Чернильно-черный.
Все возможные предупреждения о триггерах, которые только можно вспомнить, к нему применимы.
И, поверь, я далеко не специальная снежинка, падающая в обморок от слова "пидор" в свою или чью-то ещё сторону, или ноющая о "нарушении личных границ" в твиттер, если кто-то посмел подойти ко мне достаточно близко.

Это экстремально тяжелый, чернющий текст, который показывает, что даже после подобной тьмы может настать рассвет.

Который показывает, что да, вот так тоже бывает в жизни, в том числе вещи, о которых говорить как бы не принято, мягко говоря.
Такое возможно не только в литературе или кино.
И если я смог через это пройти — значит, сможешь и ты.

Судя по отзывам — это ещё и очень важный текст, как для меня самого, так и для тех, кто это читал.

Час-два чтения.

В общем, я предупредил.

Если ты сейчас это читаешь, то велика вероятность, что в этом канале ты оказался из моего твиттера. Твиттер ты когда-то нашел благодаря фоточкам разной степени оголенности, которые я туда постил.
Потому что искал, осознанно или нет, фембоя.

Я использую это определение не потому что "считаю себя таковым вот смотрите влился в стройные ряды и вообще". Это попросту наиболее подходящее из описаний, а если ты не можешь себя как-то описать и куда-то причислить, то тебя, технически, не существует.

Тем не менее, оно мне не очень нравится.
Ни тем, какую коннотацию оно несет, ни тем, какую публику порой привлекает той самой коннотацией.

Публику, которая упорно, раз за разом, словно бы ради смеха продолжает обращаться ко мне в женском роде в разговоре, хотя у меня даже в шапке твиттера указано, что предпочтительны мужские местоимения. В общении тоже говорю об этом.
Я к этому привык. В конце концов, это было бы мелочью, если бы оно не повторялось настолько часто.

Привлекает публику, которая упорно продолжает считать меня девушкой за меня, не считаясь с моим мнением и насильно приписывая мне стереотипные женские качества. Если не мужик, то значит баба — так, выходит?
Только две этих крайности.
Окей, можно понять, почему когда я говорю, что "нон-байнари", не все понимают или вообще слушают. Спасибо дискредитации со стороны определенной категории людей, которая обмазывается 218712531825381625438123 гендерами и дрочит, при этом будучи неспособной за них пояснить.
Прячась за железобетонным аргументом "ну я так чувствую че доебался".

Я, при этом, могу. Это даже несложно для понимания.
Небинарность — это когда ты ни мужчина, ни женщина по социальной роли и поведению, вне зависимости от того, что между ног.

Всё.

Куда конкретно тебя несет между этими двумя полюсами, маскулинностью и феминностью — частности. Я даже какого-то особого отношения к себе не требую, просто даю понять, что ни то, ни другое. Но нет, блядь, стабильно кто-то пытается решать за меня.
К этому тоже можно привыкнуть. Пришлось.

В самых адовых — и каких-то уж слишком частых — случаях, оно привлекает публику, которая объединяет в себе первые две категории, и при этом дичайше говнится, если я не соответствую тому образу, который они придумали для меня.

Если я ПОСМЕЛ накраситься и надеть некомими, если я ДЕРЗНУЛ иметь в гардеробе женские вещи и иметь близкие к женским манеры, голос и тело, но при этом, о боже, я не няша-стесняша, день-деньской играющая в визуальные новеллы, сидящая в дискорде 24/7, слушающая саундтреки из аниме и общающаяся исключительно приторным OwO-UwU-Daddy-спичем, от химозной сладости которого зубы сводит — я виноват.

Я "плохой фембой". Я "ненастоящий фембой". И мне лучше бы покончить с собой (внезапная рифма, лол). Да, без шуток, призывы убиться апстену не редкость, слышал даже при личной встрече как-то.
Все это просто потому что я не такой, каким меня хотелось бы видеть этому человеку. Потому что ему проще ожидать чего-то стереотипного, чем потратить время и силы на то, чтобы разобраться. Работать со своими эмоциями его тоже когда-то не научили.
К этому нельзя привыкнуть. По крайней мере, у меня не выходит. Не реагировать внешне — да, получается, но внутренне...

...В общем, это влечение к маске. Той, которую я делю со многими другими людьми. У всех она несколько разная, но проще ведь навесить ярлык и перестать обращать внимание на различия, верно?

Ярлык, которым "фембой" и стало. Усредненный, стереотипный фембой — это, конечно же, Астольфо, который меня просто доебал уже неумеренным форсом и тем, насколько это плоский в своем образе персонаж, просто мясо для дакимакур и дрочки.
Это в целом. В реальности, усредненный фембой в глазах адмирера — "есть одна тян", няша-стесняша-тихоня-умница-красавица-геймер с членом. Ну, судя по срезу социалок и тому, что я слышу в разговорах, да. Это буквально влажные мечты о нецелованной девочке, но теперь у нее хуй в трусах.
Мечты мечтами, ничего плохого в этом нет, но ведь нередко такие мечты есть только потому что, якобы, "с девушкой проблемы, у нее запросы, и за нее ещё конкурировать надо, а милый трапик полюбит тебя за сам факт существования и с ходу тебе на член запрыгнет".
Ну-ну.

Это было смешно до тех пор, пока за мной в разное время не начали бегать трое челиков, которые действительно так считали. Что за сам факт их существования я им должен и обязан, и вообще, "что значит нет? Я, такой охуенный, пришел к тебе, раздевайся-бери, а ты...". Причем двое из трех были просто, ну я не знаю, типичные мамины двачеры, чтоль. Вообще ничего из себя не представляющие скиннифэты, ничего не умеющие, ничем не интересующиеся, не следящие за собой.
Вот тогда было уже не смешно, было как-то... мрачно. Потому что ни своего отношения, ни намерений они не скрывали, и даже домашняя кошка получает больше уважения.
И это ведь явно не частный случай.

Отдельно у меня горит с непонимания разницы между "трапом" и "фембоем", якобы это синонимы. Да, можно понять, не все интересуются и все такое, но, блин... Почему? Это же стрельба себе в ногу. Ты ищешь одно, хотя хочешь найти другое. А обвиняют в итоге снова, да-да, меня.

Минутка ликбеза, раз уж коснулся темы.
Трап — это, ну, "ловушка", это парень, который дает понять, что он НЕ парень, только вытащив член из трусов. Без этой важной для следствия улики ты не догадаешься, что это не девушка, разве что он сам об этом скажет. Походка, манеры, язык тела в целом, голос — ничто не выдает, что это парень.
В идеале.
В реальности, само собой, все немного иначе, но даже тут по трапу вот так сразу не скажешь, что это не девушка. Или по реверс-трапу, если это девушка, которая выглядит и ведет себя как парень.
Фембой же — это именно парень. Женственный и иногда кавайный, в диапазоне от "почти трап но немношко угадывается что мальчик" до "осознанно (слегка) похожий на девушку парень". Осознанно. Няшные челкари из пост-хардкор-групп, к примеру, НЕ фембои, это именно красивые и несколько феминные парни, они к женственности не стремятся специально.
То есть, по сути, это взаимоисключающие понятия, но их смешивают в одну кучу и получается херня и много недовольных с обоих сторон.

В общем, очень много претензий за "несоответствие образу", который человек себе придумал сам. Вообразил, глядя на маску.

На то, что у меня очень худое, но подтянутое и красиво сложенное тело, на милую мордочку сильно младше своего возраста, на густющие волосы. Спасибо природе — у меня гормональный сбой с детства, то есть, по сути, я почти всю жизнь на легкой гормональной терапии.
На то, что у меня вроде бы есть чувство вкуса и стиля, и я стараюсь как-то разнообразить контент, а не бесконечно фотать ноги в чулках или ещё что с одного ракурса каждый божий день.
На то, что я более-менее умею краситься и красиво одеваться.

А потом внезапно оказывается, что под этой масочкой кроются интересы, мало пересекающиеся с тем, чего человек ждет. Что он хочет увидеть.

Там оказывается готовность отстаивать свое мнение и границы, даже если в итоге кто-то выплюнет зубы на асфальт. В том числе и я сам. Хотя все зубы на месте, кстати, лол.
Там кроется довольно реалистичный и местами очень жестокий взгляд на вещи, а это совсем не кавайно и UwU-шно.
Кроется некоторое отторжение от этого маниакального "БЫТЬ ДЕВУШКОЙ ВНЕШНЕ АААА"-майндсета — нет, я не ношу юбку и чулки 24/7, и мне абсолютно не хочется этого делать; более того, моя обычная одежда почти вся безразмерная и довольно закрытая. Я не делаю попугайский макияж перед выходом на улицу. И мне откровенно смешно с тех, кто так делает.
Про себя смешно, но всё же.
Ещё там кроется детская наивность, радость по мелочам и дурашливость, которую со всем вышеперечисленным одновременно иметь "нельзя", как мне однажды сказали. Кроются очень специфичские проблемы, которые никак не исправить, и которые человеку "неохота" терпеть.
Кроется опыт, которого у "ня-ня-фембойчика" быть, якобы, не может.

Жизнь, которой у ня-ня-фембойчика быть не может. Именно не может.
Так "нельзя", это "неправильно", ты "ненастоящий", ты "не имеешь права".

Можно было бы хуй забить на чужое мнение, конечно, это вообще очень хороший скилл, но...
Я сам начинаю думать так же. Не знаю, сам по себе или потому что регулярно слышу вышеперечисленное. Может быть, по обеим причинам.

Я когда-то надел эту маску, думая "это все временно, мне бы только уцепиться за что-то, использовать это для первых шагов к самоопределению, я немного ей попользуюсь и сброшу, когда найду свое лицо". Надел, прекрасно зная, что маски прирастают к лицу намертво, и отдираются потом с мясом. Полностью понимая весь механизм. Будучи уверенным, что эта ко мне не прирастет, "я же все это осознаю", "я все продумал".

Разумеется, она приросла.

Криво. Очень болезненно.
Мешает смотреть, мешает дышать, крайне неестественно выглядит — или, по крайней мере, мне так кажется изнутри.

Потому что то, что под ней, мягко говоря, не тянет на нечто подходящее. Жизнь не тянет на подходящую к образу. Это как шмотки для определенного класса в РПГшках. Броню для лучника нельзя натянуть на воина.

Ведь какая у стереотипного фембойчика — и, судя по разговорам с другими такими же, у подавляющего количества реальных — жизнь? Тихоня из интеллигентной семьи, часто небедной. Ожидаемый, плюс-минус, круг увлечений и интересов. Общее здоровье и адекватность, ну, минус депрессия и майнд фог от гормональных препаратов. Возможности. Образование. Порой даже нормально относящаяся к этому жизненному пути семья.
Снова очень похоже на ту жизнь, которую обычно придумывают для нецелованной няши-стесняши, которая где-то там тебя дожидается. Снова от тебя, ну, меня то есть, этого ждут. Иногда явно, иногда нет. И нередко скатываются до прямых оскорблений и насмешек, если я начинаю рассказывать что-то из жизни, или аппелировать к жизненному опыту.
Потому что или "вон из профессии", цитируя Татьяныча, или, что ещё обиднее, "так не бывает, ты все выдумал".

Охуенно, конечно. Слышать, что твоей жизни "не бывает" и потому ты "пиздобол" и "биомусор". Порой действительно начинаешь ощущать себя выдуманным персонажем. Несуществующим.

А с другой стороны... может, оно и правда так? Может, с таким "послужным списком" нельзя быть кем-то и баста?

В общем, наверное, нужно рассказать о том, что под этой маской скрывается.

О некоторых вещах отсюда я не рассказывал никогда и никому.

Я родился в Иркутске. Второй, после Улан-Удэ, столице АУЕ и прочей этой околоблатной хуйни. В городе действительно очень сильно ощущается различное влияние криминала, особенно на молодежь.
Сейчас стало поспокойнее, но в те времена, в конце второго тысячелетия, в определенные районы было просто опасно заходить даже днем.
Разумеется, я жил именно там.

Я был залетным ребенком. Ситуация была бы смешной, если бы она произошла не со мной.
Матери на момент моего рождения было 17. Отцу — 41 год. Он уже был дважды разведен и имел ещё одну семью.
Классический залет по пьяни. Отец дал матери денег на аборт, сказав, что ему "нахуй не нужен этот ребенок". Не нужен он был и матери — ну, какой ребенок в 17?
Но ее отговорила ее мать, то есть моя бабка. Не из какого-то человеколюбия. Не из заботы о здоровье матери.

Просто потому что "а что подумают люди".
Всё. Это была единственная причина.
Страх порицания от левых людей оказался достаточен, чтобы оставить ребенка, который де-факто был не нужен родителям. Семья матери давит на отца, в итоге его практически заставляют на ней жениться, снова нажимая на тот же самый страх общественного порицания.

Новоиспеченная семья и ее ближайшие колена, то есть мои бабки и деды по обоим родителям, зиждятся на трех китах: постоянная ложь, ханжество пополам с лицемерием, и чудовищный, буквально осязаемый страх общественного порицания, страх хоть в чем-то быть "не как все", паническая боязнь быть хоть чем-то хуже других.
Каких других? Да хуй его знает. Просто других. Тех, которые всегда лучше, богаче, успешнее.
Соответственно, вся, ВСЯ жизнь выстраивается как бы на публику.

Похуй, что в холодильнике шаром покати; если придут гости — нужно влезть в долги и наготовить еды на целую роту солдат. Чтобы самый большой стол в квартире обязательно был заставлен. Даже если придут два человека. Разумеется, большую часть никто не съест, и оно попросту пропадет. Зато "все как у людей". Все всегда должно быть приторно-хорошо, так, как оно не бывает у настоящих, живых людей. Должно быть правильно. Как у всех.
Отличаться хоть в чем-то — это страшнейший грех.
Вспомнилось: перед приходом домработницы, которая генералила квартиру, меня заставляли... отмывать и вычищать всю квартиру до блеска. Перед ее приходом. Почему?
"Ну грязно же дома, что о нас подумают".
Это звучит как анекдот, но, тем не менее, это реальная ситуация, и так было не единожды. Ещё смешнее то, что домработнице платили деньги. За уборку в чистой квартире.
Лишь бы чего не подумала.

Так вот, эти самые три кита, разумеется, плавали в море. В море водки.
Крайне редко — дешевого вина, типа кагора или сангрии, но обычно водки. Алкоголь это святое, он всегда должен быть в доме, и это единственная форма досуга, эмоциональной разгрузки и всенепременный спутник любых посиделок, без алкоголя никто никогда не собирался, даже родственники меж собой.
Да, в общем, семья алкоголиков. Не запойных, но очень близко к тому.

Что мать, что отец — оба типичные лидеры. Жесткие, властные.
Оба признают только два типа мнений — свое и неправильное. Оба, как уже сказал, пролетарии в нынешнем значении этого слова, то есть толком не умеют общаться даже сейчас и считают нормальным разрешать любой конфликт насилием, лишь бы оказаться правым. Алкоголизм, разумеется, тому сильно помогает. Это снова была бы, к сожалению, довольно типичная для страны в то время ситуация, но было одно но.
Оба родителя, по сути, "шпана". Отец родился и вырос в этом же адовом районе Иркутска (с говорящим названием "Рабочее", лол), закален множеством уличных драк, плюс долго занимался боксом и в отличной физической форме. Мать — разрядница по боевому самбо, у нее какой-то пояс даже был, не помню. Точно не черный, но драться она могла и умела. Всерьез.
Ебашиться, я бы даже сказал.

С самого бракосочетания два этих человека не могли сойтись вообще ни в чем, ни по какому вопросу. Все-таки они из разных поколений, но при этом оба слушают только себя, и понятия не имеют, что конфликты можно улаживать словами и искать компромиссы. Раздражение друг от друга глушится, разумеется, водкой.

Рождаюсь я. Безобразно пьяный отец устраивает сцену в роддоме. Есть пострадавшие, но, кажется, не из персонала.

До моих года или полутора мы живем впятером в трехкомнатной квартире деда с бабкой по матери. Мое самое первое воспоминание, очень расплывчатое, начинается здесь.
...Мне около года, я помню буквально кусочек сцены: пьяный отец кидается на такую же пьяную бабку, у него едва не выцарапан глаз материными ногтями. Сама мать в своей крови тяжело опирается о стену.
Больше ничего не помню, но позже узнал, что за время совместной жизни супруги и родители матери несколько раз чуть не поубивали друг друга по пьяни. В прямом смысле. Это не гипербола.

В районе, кажется, моих полутора лет, родители вместе со мной съезжают в съемную... избу. Я даже не знаю, как это можно назвать иначе.
Одноэтажный бревенчатый дом из прогнивших, трухлявых бревен. С щелями между этими бревнами, в которые можно было просунуть палец. Разумеется, никаких удобств и коммуникаций, практически никакой меблировки. На стенах даже не было обоев, просто голые доски, и то не везде.

Летом в этой избе жарко, зимой в ней, ну... немногим лучше, чем на улице. Изба стоит на берегу местной речки-говнотечки, Ушаковки. В самом конце проулка, застроенного такими же древними, полусгнившими избами.
Сейчас это все посносили. Это к лучшему.

Тогда я крайне редко встречал в этом районе кого-то, кто бы не был пьян или недавно избит.
Ночью у ближайшего магазина — замызганного ларька, что-то около полукилометра от дома — стабильно собиралась толпа. Иногда стреляли.
На асфальте рядом с ларьком часто можно было увидеть кровь.
В жилой комнате избы только двухъярусная кровать из досок, раздолбанный диван, обогреватель и тумбочка с телевизором. Денег нет даже на антенну, но отец смастерил ее сам. Из подрезанного где-то куска провода и пивной банки.

Мы живем, фактически, за чертой нищеты. Отец работает таксистом на своей возлюбленной "шестерке", которую он когда-то купил с заработков на Севере, ещё при Советском Союзе, затем устраивается на складскую базу и приворовывает там бытовую технику у "коммерсов ебаных". Мать учится на юриста в какой-то шараге. Иногда уходит в загулы на несколько дней, и где она в это время — никто не знает.

Дома не всегда есть еда. Не есть по 1-2 дня вообще ничего — норма. Если из еды что-то есть, то обычно это геркулес или кабачки с дачи родителей матери, без всего. Я до сих пор терпеть не могу кабачки. И примерно до младшей школы считал картошку — пустую вареную картошку — праздничным блюдом и деликатесом, который едят только по особым случаям.
При этом дома ВСЕГДА есть водка. Деньги на нее есть каждый день. На бутылку-две дешевой паленки, не той, от которой наутро слепнут, но близко. Выпивается она, соответственно, не в количествах "рюмашку вечером для расслабона", а гораздо больших.
Я попросту не помню своих родителей трезвыми в ту пору. Зато пьяными до слюней — постоянно.
Отец ржет и протягивает мне стакан с водкой. "На, попробуй, мужиком станешь". Пробую. Ужасно. Кривлюсь. Ему смешно.
"Вырастешь — поймешь". Я вырос и понял, что не понимаю, как можно быть такими отбитыми.

Я расту очень тихим и замкнутым ребенком. По словам матери, я практически никогда не требовал внимания или плакал. Меня можно было "посадить, всучить какую-то игрушку или книжку, и забыть на несколько часов".
Она говорила это гордо и почти хвастливо. С трудом удержался, чтобы не втащить ей тогда.

Да, о книжках.
Я очень рано научился читать. В 3 года уже читал бегло, полностью понимая смысл даже недетских книг и сложных слов. Разумеется, на какую-то специальную литературу для ребенков денег не было — надо же купить водку. Книг дома в целом практически не было. Потому мне привозили рандомные книги из книжного шкафа бабки. Она инженер-лесотехник, работала в НИИ лесопромышленности, соответственно, у нее была куча литературы этой направленности. Дед всю жизнь крутил баранку грузовика.
В три года я читал книги о лесозаготовительной технике и мануалы по починке и техобслуживанию КАМАЗов. Сухие, переполненные терминологией.
Я до сих пор все это помню. Спецификации лесотрелевочных машин особенно. Блядь.

Как уже сказал, обычно я был крайне тихим и покладистым ребенком, почти постоянно молчал. Потому что с самого детства видел, чем оборачивается попытка привлечь внимание. Этого нельзя было делать, даже если очень хочется в туалет или больно.

Потому что родители, каждый вечер ощутимо припивая, а каждые выходные просто усвинячиваясь до состояния животных, начинали выяснять отношения. Каждый. Раз.
И, так как это были два шпанюка-пролетария с прокачанными навыками из ветки "разбей еботину ближнему своему", они именно этим и занимались.
Дрались. В полный контакт. Так, что брызги крови разлетались. До сломанных носов, трещин в костях, вывернутых конечностей. С применением предметов обихода и мебели.

Все мои первые воспоминания, да и вообще большая часть воспоминаний из детства, связаны с паникой и болью.

Лето. Мне, наверное, года 3. К нам в ограду забежал маленький и потешный щенок. Хочу сказать об этом родителям, но, подойдя к крыльцу, слышу вопли и звуки ударов. Понимаю, что до вечера дома лучше не показываться. Очень хочется есть. Ухожу в дальний угол ограды и просто сижу там до вечера.
Ем траву. Тошнит.

Лето, жилая комната. Мне точно 4. Избитая мать лежит на диване, блузка в крови. У отца выбиты пальцы на правой руке и огромные рваные царапины на руках и лице. Я тихонечко ухожу на кухню. Спустя минуту мимо меня проходит отец. Подхожу, хочу спросить, все ли с мамой в порядке. Меня берут за шкирку и со всей силы припечатывают об стол спиной. "Не лезь ко мне, пиздюк ебаный". Больно бьюсь затылком о столешницу. Начинает тошнить. Забиваюсь в угол.

Лето следующего года. Я гуляю недалеко от дома. Спотыкаюсь обо что-то, падаю, распарываю левые ногу и руку о ржавые грязные железки, которые не заметил в траве. Длинные рваные раны, из них льет кровь.
В панике бегу домой, реву одновременно от боли и от осознания того, что со мной сейчас сделают, ведь я сделал что-то не так.
Дома только мертвецки пьяная мать, что-то делает на кухне. Забегаю в ограду, кричу. Она выходит, смотрит на меня, покачиваясь. С ненавистью в голосе говорит "даже не суйся в дом, блядь, кровью все обляпаешь, жди на крыльце". Уходит, видимо, за бинтами.
Как выяснится позже, она завалилась на диван и уснула.
Я до вечера сижу на крыльце, кое-как обмыв раны грязной водой из ведра. Мне до истерики страшно, что из меня вытечет вся кровь и я умру, ведь я уже знаю, как устроена кровеносная система и что сердечко в моей груди бьется не просто так. Плачу, стараясь не издавать лишних звуков. Накатывает слабость от кровопотери. К счастью, кровь останавливается сама.
Домой я осмеливаюсь зайти только с вернувшимся вечером отцом. Тот спрашивает у меня, что случилось; я кратко рассказываю, что произошло. Он заходит в дом, молча поднимает за грудки заспанную и ничего не понимающую мать с дивана, и начинает методично, с молодецкого размаху бить ей ебало.
Как-то иначе я это назвать не могу.
Меня бинтуют. Молча. Без утешений, без комментариев. С ощущающимся кожей недовольством. Я тоже молчу и боюсь оторвать глаза от пола.
Я думаю о том, за что со мной так обходятся, чем я провинился, и не лучше ли было бы, если бы меня просто не существовало, или если бы я все-таки умер.
Я думаю об этом в пять ебаных лет.

Мне 6. Ситуация толику выправилась: мы больше не нищие, мы всего лишь крайне бедные. Переезжаем в другой дом, все в том же Рабочем.
Снова деревянный, снова аренда.
Снова никаких удобств, отопление печкой, туалет на улице и вода в водоколонке в километре от дома. Дом получше старого — по крайней мере, в стенах нет щелей, и он не выглядит так, словно сейчас развалится. Меня забавляет то, что дом как бы двойной: это одна длинная изба, разделенная глухой бревенчатой стеной пополам. Входы и ограды у каждой половинки свои.
Нашими соседями оказываются наркоманы. Не "ууу наркоманы ебаные", а натуральные героинщики. Не могу вспомнить, почему, но им очень долго ничего не могли сделать, ну там выселить, или натравить полицаев.
Возможно, они хорошо шифровались. Я их почти не видел.

Мы больше не голодаем, но что-то мясное в меню бывает крайне редко, а сладости только на Новый Год. Обычно крупы, иногда овощи. У бабки с дедом ситуация тоже немного выправилась: деда взяли на работу в Водоканал, водителем ЗиЛа. Бабку перевели на какую-то другую должность в институте. Они даже начали меньше пить. В спартанской меблировке трешки, когда-то полученной от института, начинает появляться новая мебель.
Каждое воскресенье мы ездим к ним помыться и постираться. Кран с водой и ванная кажутся мне чудом, я могу просто сидеть в этом помещении, без воды, часами. Мне говорят, что мыться раз в неделю — это нормально, и что липкие от грязи волосы, чешущаяся голова — тоже норма и жаловаться нельзя, хотя я ни разу этого и не делал. "Они все равно короткие, потерпишь".

Иногда я остаюсь у них на несколько дней, потому что садик, в который я хожу, в пяти минутах ходьбы от их дома. Мне нравится садик. Он старый и в хреновом состоянии, но там мои друзья. И там меня не бьют. Там со мной разговаривают.

Дед с бабкой тоже меня не бьют. Даже голос не повышают, потому что большую часть времени я мгновенно делаю то, что мне сказали, молчу и читаю книжки. В основном Большую Советскую Энциклопедию в 12 толстенных томах. К 11 годам несколько томов я знал практически наизусть.
Относятся с видимым холодком, с равнодушием, но как к человеку. Забегая вперед, это сохранялось почти до самого конца общения с ними. Меня не холили, не ласкали, не играли со мной. Мне давали понять, что я лишний, эдакая хуманизация фразы "ну штош", но хотя бы относились как к человеку.
За это я им благодарен.
Даже несмотря на то, что в 9 лет я чуть не умер от воспаления легких, потому что бабка принципиально и твердо верит в то, что все врачи — убийцы, и действительно работает только народная медицина пополам со знахарством, вроде настоек травок, поездок к бабкам-ведуньям и уринотерапии. Это не преувеличение, это позиция человека, слово в слово. И когда я словил воспаление легких, живя у них дома, она пыталась скрывать это от матери, а я должен был... дышать картошкой.
Можешь погуглить, что это, если не знаешь.
Это должно было, в ее глазах, вылечить тяжелое воспаление легких, от которого меня откачивали в больнице, и, по словам матери, я реально был одной ногой на том свете. В принципе, верю, те две зимних недели я помню с гигантскими провалами, а та память, что есть, прямо-таки кричаще лихорадочная, и там много больничных покоев.
Понятное дело, что у бабки сейчас со здоровьем все, мягко говоря, не очень.
Деда на свете уже нет. И когда он умер, я внезапно понять, что слишком многого не успел ему сказать. Февраль 2021.

Родители же относились ко мне как к обузе. Как к вещи, которую нельзя выкинуть, но места в доме ей нет.
Иными словами, меня терпели.
На людях подчеркнуто, ужасно фальшиво (хоть я и понял это только с годами) выставляли "чудо-ребенком", и очень приторно-неестественно похлопывали по голове. Если гостей или каких-то ещё левых людей не было, меня, ну... меня как бы не было.
Была лишь обуза.

Было "ну раз уж мы тебя оставили, то или ты идеальный ребенок и у тебя нет никаких запросов, или ты таким будешь через пиздюли".
Либо я все делаю идеально, вовремя, и с первого раза, либо меня бьют. Если я не знаю, как что-то сделать, и меня нужно научить или дать сперва попробовать — меня бьют. Если я на что-то жалуюсь — на меня либо орут, либо бьют и велят убираться.
Убраться довольно сложно, потому что внутри новой избы анфилада из трех комнат, то есть одна проходная между ещё одной и кухней. Это моя комната. Вернее, это хламохранилище, место для холодильника, и в углу стоят мои кровать и стол. По этой причине, и ещё по той, что если я просто попадаюсь на глаза пьяному и/или пребывающему не в духе родителю, любому из них, то, ну... да. Меня бьют. В полный контакт, не шлепают.
Просто потому что я есть, есть здесь, есть сейчас — а лучше бы не было.

Много позже мне доведется пообщаться с людьми, которые выросли в детдомах, и расспросить их о тех временах. И сравнив их детско-юношеские рассказы со своим, я нашел столько прямых параллелей, что даже немного смешно.

Мать устроилась в прокуратуру секретаршей. Отец все ещё работает сторожем на складской базе. Он на короткой ноге с руководством и знает, где и что воровать так, чтобы не вылететь. Большая часть пропивается, но кое-что оседает у нас дома, вроде видеомагнитофона, или продается. С этих денег домой покупается что-то ещё. Например, "Денди". Иногда, если отец был трезв и не зол на весь мир, с ним можно было поиграть в "танчики" или "олимпиаду" вдвоем. Редкое светлое воспоминание.
Чуть позже появляется и компьютер — офисная убитая рухлядь. Мне редко разрешают за ним сидеть, но когда можно, я играю в NFS: Underground, первого Гарри Поттера, третью Цивилизацию и "Блицкриг", культовую и довольно сложную стратежку о Второй Мировой от российских разрабов. Последний мне очень нравится. Даже не столько геймплей, сколько обширная внутриигровая энциклопедия боевой техники. Видимо, это когда-то и стало началом интереса к милитари-тематике в целом.

Примерно в этом возрасте я начинаю испытывать отчетливый страх перед выходными. Он остался до сих пор — едва заметный, но все же заметный.
Мне просто не по себе перед выходными и во время них. Слегка не по себе. Потому что когда-то, в том возрасте, я прекрасно знал, что каждый выходные — это гости. Гости — это алкоголь. И если гости не останутся у нас ночевать, а оставались они крайне редко, то некому будет хотя бы теоретически удержать отца и мать от очередного побоища.
Оно стабильно случалось каждые выходные.

Ночь с субботы на воскресенье. Сидевшие у нас гости ушли. Водки выпито столько, что мать и отца сильно шатает. В кухне заблеван пол, повсюду объедки и бутылки. Родители снова выясняют отношения, я с криком и плачем пытаюсь их растащить, но меня игнорируют. Драка на минуту стихает. Отец что-то говорит матери, стоящей у газовой плиты, что-то про "ебаную блядину" и "курву".
Нет, он не поляк, да и мать тоже.
На плите, в здоровенной алюминиевой кастрюле, булькает варево для нашей собаки — ну, различные кости и объедки, загущенные геркулесом и залитые водой.
Между отцом и матерью шагов 5. Отец на что-то отвлекается. Мать подхватывает кастрюлю с кипящей жижей и запускает в отца, со всей силы.
Кастрюля пролетает рядом с головой отца, попадает в стену, заляпывает кипящей бурдой висящую на крючках одежду. Отец в два прыжка подлетает к матери и начинает натурально ее забивать, та сопротивляется и лупит его в ответ. Я визжу, захлебываюсь слезами, и пытаюсь влезть между ними. Отец на секунду отвлекается и со всей силы бьет меня в грудь, затем откидывает в сторону. Я проламываю спиной стеклянную дверцу шкафа и бьюсь головой о ребро полки до искр из глаз. Осыпаются осколки, спина порезана, как и плечи. Мне больно. Больно настолько, что я отползаю под стол и сворачиваюсь клубком. Молча. Страшно даже дышать.
Думать тяжело. В голове гудит. Клонит в сон.
Драка продолжается ещё какое-то время, затем здорово избитый отец уходит спать во двор, в машину. Мать в состоянии человека-фарша уходит в комнату.
В наступившей тишине, под столом, среди рассыпанного салата и апельсиновой кожуры засыпаю и я.

Да, собака... С самого детства у меня с ними не ладится. Ожидаемо, конечно, кошка с собакой традиционно не ладит, хехе. Но все же.
У отца был пунктик — обязательно нужна собака. Прямо-таки гиперагрессивная цепная псина, чтобы никто не залез и не ограбил ночью. Учитывая специфику района... да, там это было резонно.
Первой сторожевой собакой была немецкая овчарка, Дозор. Довольно-таки злобная и крупная зверюга. Она так и не покусала ни одного вора, потому что их не было, зато она покусала меня. Очень сильно. Руки. Кинувшись ни с того, ни с сего — я сидел на завалинке и играл в машинки, не делая резких движений и не издавая звуков. Дозор вдруг сорвался и здорово покусал мне предплечья. Помню, отец даже встал на мою сторону тогда, настолько для него самого, выбежавшего на рык собаки и мои крики, и видевшего все происходящее из окна кухни, это было неожиданно.
"Встал на мою сторону" означает "меня не ударили и на меня не наорали", если что. Просто молча обработали укусы.
Может быть, собаке за это досталось? Нет. Он просто сказал ей "Дозор, фу!". Всё.
Ну, в самом деле, мелочь же.
Потом Дозора кто-то убил, подкинув начиненный сломанными иголками кусок хлеба в ограду. Отец страшно матерился и порывался идти бить морду первому встречному. Почему-то ему в его 47 казалось, что это сделали "без причины, просто потому что мрази ебаные пидоры гниды подонки". Мне в всего лишь 6 лет было кристально ясно, что он просто-напросто всех заебал, потому что каждый раз, когда отец его выгуливал, Дозор кидался на всех без разбору, натягивая поводок как струну и пугая соседей.
Отца это страшно забавляло. Я молчал.
Следующей собакой был Билл, огромная помесь московской сторожевой и сенбернара. Фактически, это такой мосластый худой сенбернар со злым взглядом. О нем чуть позже.

Район, к слову... Мечта. Всё, что нужно для жизни. Царство старых деревянных домов, бараков и раздолбанных пятиэтажных панелек с медленно спивающимся населением. Менты отказывались ездить вглубь этого района, как я потом узнал.

В километре от дома зона. "Красная", то есть для провинившихся сотрудников силовых структур. Контингент вокруг соответствующий. Мы с местной пацанвой периодически играли у самых стен и видели всякое. И всяких.
Улица, на которой стоит мой дом — это две колеи в грязище, разделенные канавой со стоячей водой, куда сливают вообще все, от содержимого нужника до отработанных технических жидкостей машины. Мы пускаем по этой... субстанции кораблики из щепочек.
Иногда кто-нибудь туда ссыт, срет или блюет. Посреди улицы. С ним/с ней здороваются. Никто в этом ничего такого не видит.

Совсем рядышком, фактически, на следующей улице через перекресток, стоят цыганские "дворцы".
Характерные, одинаковые везде, уродливые трехэтажные коттеджи из красного кирпича, обязательно с башенками на углах а-ля крепость. Всенепременная крыша из профнастила. Глухая ограда из все того же профнастила, но толстого. Железная калитка. Несколько псин во дворе.
Эти коттеджи одинаковы по всей России, и в те времена — а кое-где, поговаривают, и поныне — они означают "точку". Место, где тебе продадут героин. Хуевый, грязный, непонятно чем бодяженный, но продадут, прямо из рук в руки, через калитку. Менты в доле.
Если геры нет, продадут "мазь", то есть сырой опий, субстанцию цвета и запаха говна, да и консистенции такой же. С ее ацетилированием ебись уже сам, хотя, по рассказам, были уникумы, которые пытались этот самый опий-сырец жрать.
Могут продать ещё что-нибудь, вроде анаши, но такое мало кому интересно, ведь есть водяра. Могут продать и оружие.

Свой первый труп я увидел в 6 лет, в канаве около "дворца". Синюшный зачуханный героинщик лет 40 в майке и трениках. Рот приоткрыт, зубов всего два. Ушел на золотой приход, то есть передознулся.
Я увижу ещё 3 мертвых героинщиков за время жизни в том доме. В одного из них буду аккуратно тыкать палочкой, пока меня не шуганет какой-то мужик.
Дети воспринимают смерть как-то иначе, пожалуй. Как и попадающиеся в канавах шприцы.

Первое убийство на моих глазах произойдет через 2 года, у ограды того же самого "дворца", ближайшего к моему дому. Мы с другом будем гулять в тот день, нам будет нечего делать. Мы окажемся на той улице. Мы будем сидеть в тени забора поодаль, и смотреть на то, как какой-то сомнительный бритый мужик трется у калитки "дворца", перед этим повздорив с главцыганом, скрывшимся в ограде. Мы решим, что сейчас будет драка.
Через полминуты калитка откроется, и бахнут два выстрела. Калитка закроется, мужик упадет на гравий. Он будет стонать и материться какое-то время. Позже он затихнет, мы с другом аккуратно подойдем и посмотрим на труп с огнестрельными ранениями в грудь. Придем в ужас. Молча, не сговариваясь, убежим оттуда, разойдемся по домам. И лишь много позже я узнаю, что так бабахает "Калашников". Старый, не 74, без дульного тормоза.
Из-за этой истории, и той, когда я думал, что умру от кровопотери, мне до сих пор становится физически дурно, когда я думаю о крови, о кровеносной системе, о том, как это все устроено в организме. При сдаче крови на анализ почти гарантированно падаю в обморок.

В другую сторону, противоположную "дворцам" и сравнительно богатеньким коттеджам коммерсов, начинаются пятиэтажки. Нам страшно туда ходить, там творится пиздец даже по меркам Рабочего. Пропадают люди. Но на первом этаже одной из них находится ближайший продуктовый, в который меня иногда посылают родители. Потому вижу всякое.
Часто вижу, как молодые типы ебашатся толпа на толпу. Просто потому что "а че они ебать". С арматурой, цепями, ножами. Все серьезно.
Пришлого, неместного могут забить толпой человек в пятнадцать просто потому что "хули ты сюда пришел". Видел лишь однажды, собственно этот самый случай, но слышал, что это обыденность. Доебаться могут вообще за что угодно; видишь толпу молодых, и ты при этом одет не в растянутые треники и алкоголичку, а волосы у тебя не сбриты под машинку — тебе пиздец гарантированно.
За что, почему?
Потому что они могут, а ты нет. У них ничего больше нет в жизни, и так они выражают фрустрацию. Они так живут, это акт проживания жизни, воплощенный в забивании члена чужой стаи свинчаткой. Почти животный акт, и потому его можно понять, хоть и только ближе к третьему десятку лет.
Периодически кого-то забивают до смерти.
Взрослые об этом говорят вообще без какого-либо пиетета, словно прогноз погоды зачитывают.

Все здесь живут по понятиям. Не прям по тюремным, но близко к тому. Они касаются даже девушек и взрослых несудимых людей, лол. Одно из таких понятий — "с малолеток спросу нет". Пока ты малыш, тебя не трогают, а если тебя тронули, то этому чуваку пиздец.
Забавная сторона этих самых понятий, которая меня всегда даже восхищала слегка: они порой очень справедливые, очень человечные. По-простому справедливые. Изнасиловал девушку, что-то сделал ребенку, юзаешь тяжелые наркотики и распространяешь их — тебя калечат или забивают насмерть. Око за око, соразмерно. Конечно же, цыган это не касается.
Честно сказать, я думаю, что выжил там только потому что район был крайне блатным, и тогда у криминала, даже мелкого, были остатки этих самых понятий, был четкий список того, что "западло", то есть нельзя. Нас с моими тамошними друзьями не трогали. Если бы мы были года на 3-4 постарше — с нас бы уже был спрос, и, учитывая, что я был маленьким, зашуганным и очень тихим, меня бы просто нахуй забили сверстники. А так, ну... Старшие могли иногда прикрикнуть "съебали нахуй отсюда", могли дать подзатыльника, но не более. Обычно не обращали внимания вовсе. Даже тряхануть малолетку на мелочь считалось "западло", потому те крошечные карманные деньги, что у меня иногда бывали, удавалось донести до магазина.

Мне 7 лет. Лето. Наша домашняя кошка окотилась, и в огороде бегает стая котят. Я бегаю за ними, играясь. Пробегая из огорода во двор дома, отделенный небольшой калиткой, запинаюсь ногой о доску, закрывающую щель под этой самой калиткой, потому что матери приспичило завести французского бульдога, и это чудовищно тупое животное повадилось пролезать в эту щель и раскапывать грядки в городе.
Я запинаюсь о доску, и со всего маху падаю на дощатый настил во дворе. Выставив левую руку вперед.

С отвратительным хрустом рука ломается в локтевом суставе, выгибаясь в обратную сторону почти полностью. От кисти до плеча сантиметров 8. Я кое-как поднимаюсь на ноги, первая мысль — "меня за это убьют".
За то, что я сломал СЕБЕ руку. Случайно.
Минуту смотрю на нее, пытаюсь пошевелить, она вяло дергается. Болевой и общий шок не дают ни до конца осознать произошедшее, ни прочувствовать боль.

Захожу домой. Боль начинает ощущаться, все тело дергается. Спотыкаюсь о высокий порог дома, мягко валюсь на пол, в этот раз без травм. Из-за перекрученных сухожилий и развалившегося сустава мне дико больно лежать, но я не могу встать, потому что от попыток двигаться становится ещё больнее. Минуты три я вошкаюсь на полу, стараясь глотать стоны и захлебываясь слезами. Кое-как встаю. Больно. Дома только отец, он спит, и он все ещё полупьяный.
Добираюсь до комнаты с отцом, расталкиваю его. На это уходит ещё минуты полторы. Наконец, он частично просыпается, смотрит на сломанную руку несколько секунд, встает и говорит "да ты ее просто вывихнул, блядь, ща".

И со всей силы дергает.

Вообще со всей, помогая себе телом. Двумя руками.
Напоминаю, что это спортивный мужик в хорошей физической форме и сильными руками.

Я ору от боли так, что звенят стекла. Ноги и целая рука начинают непроизвольно дергаться. Если бы было, чем, я бы обоссался. Отчетливо слышится треск и хруст в локте, настолько, что мы оба слышим это сквозь мой крик.
Отец пожимает плечами, будничным тоном говорит "ну, значит это перелом" и идет заводить машину.
Везет меня в больницу.

Когда мы доезжаем до больницы, а это минут 15, я уже ничего не соображаю от боли, и воспринимаю все мутными цветными пятнами. Ни рыдать, ни хныкать тоже больше не получается. Я просто издаю какие-то звуки, потому что если замолчать, то болит ещё сильнее.
Отец заносит меня в больницу на руках. Больно настолько, что дальше я почти ничего не помню, и, по словам отца, был в абсолютном неадеквате.
Меня кладут под общий наркоз и оперируют несколько часов. Наркоз настолько сильный, что полностью я отхожу только спустя двое суток.

Я лежу на стационаре с загипсованной рукой ещё дней 10-11. Палата на четверых. У моей соседки напротив, девочки чуть постарше, киста на бедре. Родители навещают ее почти каждый вечер. Ко мне приезжают всего два раза.
В первый раз меня выводят погулять на 15 минут, не разговаривая со мной вообще, заводят в палату и уезжают. Во второй раз приезжает только отец, приносит мне две раскраски с машинами и немного со мной говорит. Нейтрально. Никаких утешений или слов любви.
Я безумно рад раскраскам. Хоть что-то. Просто как знак.
Мне немного печально с того, что у меня нет ни карандашей, ни ручек, а раскраски эти я видел в магазинчике в фойе больницы, и отец явно купил их в последний момент — первое, что попалось на глаза. Но... даже так, это неплохо. Я листаю их, смотрю на раллийные машины и американские тягачи, и воображаю, какими они могли бы быть в цвете, как они устроены, как они работают.
Эти раскраски до сих пор где-то лежат, рука не поднялась выкинуть. Да и какие-никакие игрушки. Их у меня практически не было, а те, что были, отдавались знакомыми родителей. Почти всегда ощутимо раздолбанные и грязные. Особенно ярко вспоминается пакетик, где-то размером с лист А4, разнородного китайского конструктора, частично оплавленный и в собачьей блевоте. Но даже так, я был им очень рад.
Меня выписывают. Ношу гипс ещё неделю, кажется. Понемногу снова учусь обращаться с левой рукой — по первости она практически не работает и я почти ее не чувствую.

...В сухом остатке — да, мне собрали сустав. По частям. Срастив большую часть осколков костей между собой. Но собрали криво.
Спасибо, конечно, что вообще собрали, но собрали, блядь, криво.
Локоть заметно отличается внешне от правого, целого, если смотреть с внешней стороны. Часть нервов перебита. Я до сих пор. спустя вот уже практически 20 лет, чувствую левую руку ниже локтя так, словно она слегка онемевшая. Локоть немного неправильно гнется и часто щёлкает, отдавая болью в предплечье. Комфортное положение для руки тоже изменилось, потому я всегда держу ее слегка подогнутой и это меня ужасно смущает. Полностью разогнутой ее держать некомфортно.
Но самое веселое — фактически, полностью работают только три пальца. Большой, указательный, средний. Безымянный и мизинец двигаются, но совершать ими точные движения крайне тяжело, они всегда гнутся слабее или сильнее, чем нужно, и иногда двигаются не так, как я хочу. Зажать ими что-то тоже очень тяжело. Я делаю упражнения на мелкую моторику и многие бытовые вещи стараюсь делать левой рукой, если не тороплюсь, но это не помогает. Ничего не меняется.

Почему это весело, ну, "весело"?
Потому что я играю на гитаре и басу. И я правша.

То есть, левую руку я держу на грифе, зажимая ей струны. И чтобы зажимать эти самые струны точно и вовремя, у меня, фактически, есть только 2 пальца. Даже держать статичный аккорд на 3 или 4 пальца очень тяжело, приходится максимально сосредотачиваться на движении пальцами левой руки, настолько, что даже дышать начинаю неровно. Играть ими отдельно почти невозможно, хотя я постоянно пробую это делать. Ну, вдруг внезапно получше станет.
Да, музыка не спорт, квалификаций как таковых нет, и я даже насобачился играть практически только двумя пальцами, на той же басухе придумав собственный, компенсирующий это стиль, но...
Но оказавшись в определенном сообществе с каким-то мерилом — музыкантов и скиллом игры, в данном случае — ты так или иначе начинаешь сравнивать. Тебя начинают сравнивать.
Да, в лицо редко что-то скажут. Но я неоднократно слышал издевательства и насмешки за спиной, мол, "челик с 16 лет играет на басу, и до сих пор только двумя пальцами оперирует, лмао". Не всегда удается не плакать от осознания того, что ты второй сорт. Ты просто хуже и всё. И с этим ничего не поделать. Даже если ты дистанцируешься от остальных и делаешь что-то свое, тебя будут судить общим мерилом.

Позже я умудрился ещё раз покалечиться — мне слегка за 8, кажется, эту историю я помню на удивление смутно.
Очень неудачно падаю на улице, с разбегу, об асфальт. То ли ломаю, то ли растрескиваю коленные чашечки, сильная травма обоих коленей. Помню, что было очень больно ходить, и что возили в больницу, но вроде бы не оперировали. Оба родителя сказали "да само заживет" и забили хуй.
Да, зажило, технически. На практике, мне очень больно сидеть на корточках или стоять на коленях. Колени спереди уродливо выглядят, и как-то... не так. Не так, как у других. Если я не даю нагрузку на ноги хотя бы пару дней, колени перестают гнуться, хожу как на ходулях. Разгибать их порой приходится вручную. Со временем стало немного лучше, иногда период без нагрузки может растянуться почти на неделю, но потом снова начинаются ходули.

В 7 лет я иду в школу. Она прямо напротив дома моих бабки с дедом. Тем не менее, почти весь первый класс я живу с родителями в Рабочем, оттуда до школы около 15 минут езды на машине.
Утром меня в школу отвозит отец. Он же забирает меня после, но иногда может забыть, или проспать, или просто приехать позже. Порой я часами стою на перекрестке около школы, потому что телефона у меня нет, мобильники — это атрибут богатых. Уйти с этого места никуда нельзя, потому что если отец приедет и не увидит меня на этом месте, он разозлится, ведь я "трачу его время". Дома меня будут бить.
Тем не менее, от школы у меня хорошие впечатления. Больше половины моего 1А класса перекочевало прямиком из моей группы из садика, так что мы все друг друга знаем. Конфликтов в классе почти нет, друзья сидят за соседними партами. В школе мне интересно и весело, в том числе потому что по объему знаний я опережаю вообще всех класса эдак на два-три. Спасибо тому факту, что читал кучу разных энциклопедий и прочего такого познавательного, часто предназначенного уже для взрослых, а скорость чтения у меня вообще по меркам начальной школы космическая, около 200 слов в минуту, выразительно и с разными интонациями.
Прописи, правда, не люблю. Я очень, ОЧЕНЬ быстро думаю, уже в том возрасте, а вот пишу гораздо медленнее, и иногда пропускаю буквы из-за этого.
Почерк до сих пор просто ужасный, если я не концентрирую на этом вообще всё внимание.

Вместе с началом школы все требования ко мне взлетели, кажется, до своего физически возможного максимума.
Я был обязан. Всем. Всегда. Просто за то, что я существую. Мне повторяли об этом почти каждый день. Всё время, что я общался с родителями, то есть 25 лет из 26, которые я прожил. Я именно обязан, что материально, что морально, что ещё как. Если я, не дай бог, не выполняю какие-то требования — ну... Не буду перечислять все оскорбления, которые слышал. Многие из них даже сейчас прошивают эмоциональную броню насквозь.
Тяжело слышать это каждый божий день.

Я был обязан учиться только на пятерки. Пятерка, вообще какое угодно достижение в школе и вне ее, не считалась чем-то "хорошим" — это считалось "нормой". Ты должен так учиться.
Если я получал четверку, дома начинались крики. Если отметка была ещё ниже, начинались побои и лишения.
Я был обязан никогда ничего не просить. Одежду, например. Практически до совершеннолетия я ходил в обносках, которые мне доставались или от знакомых матери, чьи дети из этого выросли, либо, позже, я донашивал вещи отчима. Иногда, редко, мать что-то покупала мне сама. Только сама. Только на свое усмотрение. Чтобы "выглядел нормально". При этом стоит упомянуть, что моя мать — это буквально антитворческий человек. Никаких чувства вкуса и стиля, ориентиры — "как у всех" и "дорохо-бохато", если деньги есть, но это в основном касается вещей для себя и оформления квартиры. Просить самому выбрать себе вещи нельзя, "ты мелкий пиздюк и ничего не понимаешь, сейчас получишь у меня".
На то, что надо мной периодически смеялись за нелепый внешний вид, ей было похер.
Одет? Одет.
Всё.

Прическу до 15 лет тоже жестко курировала мать, иногда отводя в парикмахерскую "Зинаида" (ну, она не прямо так называлась, но образ, думаю, ясен), где уставшая и заебанная женщина неопределенного возраста стригла меня очень коротко, оставляя уебанскую ЧЁЛОЧКУ, а чуть позже, уже в районе средней школы — просто под горшок. Опротестовать это никак нельзя было, и несколько раз в парикмахерской мне очень больно резали уши ножницами, из-за чего какое-то время я боялся туда ходить.
При этом я был обязан спрашивать. Просить нельзя, но спрашивать обязательно. Прежде чем сделать вообще что угодно, даже сходить в туалет.
Как правило, на любое действие давалось определенное количество времени, и только попробуй не уложись.

Оттуда же растет крайне неприятная херня, которая не отпускает меня до сих пор: мать строго-настрого запрещала мне самому стричь себе ногти, потому что "ты криворукое чмо, которое ничего не может нормально сделать, отрежешь себе пальцы ещё". Это прямая цитата, если что.
Так вот, ногти на руках она стригла мне сама, каждое воскресенье. Это был установленный ей самой распорядок, но при этом она постоянно про него забывала, и каждое ебаное воскресенье бралась за это с дикой неохотой. Обрезая мне ногти наскоро. С мясом. До кровоточащих срезов и торчащей подногтевой кожи. Это было очень больно, потому я начал обкусывать ногти. Мать сначала дико говнилась на меня за это, но довольно быстро ей стало просто все равно, а я...
А я кусаю ногти до сих пор. Когда-то, в совсем темные времена (то есть в 2016) у меня практически не было ногтей на пальцах. Один-два миллиметра. Я серьезно. Это были просто обрубки. Сейчас гораздо лучше, но ногти все равно явно коротковатые и явно обкусанные, хоть и подравниваю их пилочкой каждый день. И я никак не могу от этого избавиться. Перепробовал всё, от горького лака до заматывания ногтей пластырем на несколько дней. Я все равно каждый раз к этому возвращаюсь. Вся надежда на наращивание ногтей гель-лаком — на это нет то денег, то времени, но, говорят, помогает, да и хотелось бы иметь красивые ногти хоть раз в жизни.
И все это из-за того, что человеку лень было потратить больше минуты на действие, которое он сам же запрещал мне выполнять, потому что я "сделаю плохо".

Я был обязан ничего не хотеть. Просто, ну, чего-либо. Новых игрушек, вкусностей, чего угодно, что делает жизнь немного ярче. Если я изредка пытался, мне отвечали "не заслужил" или "денег на тебя нет", обязательно добавляя, что если я что-то прошу — я этим позорю семью.
В качестве неебического поощрения, буквально за соответствие статусу прижизненного святого, мне могли купить шоколадку, мороженое в стаканчике или маленький пакетик чипсов. Один-два раза в месяц. Карманные деньги тоже просить нельзя было, они просто изредка выдавались, обычно 10-15 рублей. Тогда на это ещё можно было что-то купить, лол.

Я был обязан не создавать проблем. Никаких. Никогда. Ни в чем.
Если у меня что-то не получается — значит "ты плохой", "ты хуже всех", "ты ужасный ребенок". И ты, то есть я, лишаюсь всего. Права гулять, иногда играть в компьютер. Могли отобрать книги. Могли запретить выходить из комнаты вовсе. Могли в дополнение забрать пенал с карандашами и ручками, чтобы нечем было рисовать. Просто сиди, ты наказан. За что? За то, что ты не идеал. Потому что "нормальные дети не создают проблем, никогда, они все лучше тебя".
Это было... очень обидно. Непередаваемо.

Я был обязан терпеть, вообще все, но в первую очередь — жару и боль, потому что "это сделает тебя настоящим мужиком". Я терпел, но что-то девушка в итоге из меня получилась куда лучшая, чем мужик, прямо скажем.
Весьма говорящее воспоминание: летом все окна в доме были распахнуты настежь, всегда. Дома я ходил в трусах и майке, носки нельзя было надевать, "чтоб зря не снашивал". К нам в дом часто залетали осы. Без понятия, почему. Может, где-то под крышей был улей. Но их было реально много, и частенько они ползали по ковру на полу. Пёстрому.
Где их не было видно.
Я стабильно наступал на осу от одного до трех раз каждое лето.
Каждый раз мне вытаскивали жало щипчиками, а раздувшуюся ногу просто велели "терпеть". Без обезболивающих. Без хотя бы, блядь, просто погладить, и сказать, что все пройдет. И я терпел.
Что характерно, оба родителя ходили в тапочках, но мне тапочки покупать никто не собирался. Ос боюсь до сих пор.

Наконец, я был обязан беспрекословно подчиняться. Всегда и во всем.
Как сказали — так и делай.
Однажды я не расслышал, что мать запретила мне "даже приближаться к компьютеру", До сих пор не уверен, а говорила ли она это вообще, потому что, разумеется, она была пьяной. Но по ее словам — говорила.
Энивей, не расслышал, потому что у отца во дворе громко играл шансон с магнитофона. В выходной день, когда за мной не было никаких косяков. Я доделал уборку, вымыл руки, и ткнул кнопку включения на системнике. Сел на стул, стал смотреть, как компьютер оживает. Мимо прошла мать. Увидела это.
С воплем "я тебе что сказала, блядь такая!" схватила меня за руку, подтащила к дверному проему, прислонила пальцы правой руки к косяку и со всей дури ебанула по ним дверью. Удивлен, что пальцы не сломались тогда. Все-таки удар тяжелой дощатой дверью по детским пальчикам. Но они адски болели и очень плохо гнулись ещё несколько дней.
Позже я лежал под одеялом, чтобы меня не было видно, хныкал, сжимал опухшие пальцы, и снова думал о том, что... Чем можно так провиниться перед людьми, что они творят с тобой такое, хотя ты всегда подчиняешься и не капризничаешь, ты ничего никогда не просишь, хотя твоим сверстникам это можно? Почему так происходит? И не лучше бы мне, ну, просто исчезнуть?
Тяжелое воспоминание. Тяжелее чем то, о чем речь пойдет дальше.
Тоже само по себе говорит определенные вещи.

В 8 лет начались первые проблемы с сексом. Только не именно у меня, охохо, нет.

Я уже говорил, что внутри нашего дома была анфилада из комнат. Межкомнатные двери были, но их никто никогда не закрывал, ну, просто как-то так повелось.
Моя кровать стояла так, что с нее я прекрасно видел родительский раскладной диван через открытый дверной проем.
Тогда был короткий период, когда мать с отцом стали сильно меньше драться, да и просто собачиться тоже немного меньше. Уж не знаю, что происходило — или они пытались как-то починить этот изначально обреченный брак, или просто жизненные ритмы, но... Они стали довольно часто ебаться, разумеется, накидавшись водярой перед этим. И как и все, что происходило в этой семье, даже это они не могли сделать нормально.
Я уже знал тогда про пестики и тычинки, и как примерно это все устроено в общем и целом, но все ещё смутно ассоциировал то, что видел и слышал, с, собственно, сексом, и даже не подозревал, что это делается для удовольствия.
Я нервно хихикнул сейчас, написав про удовольствие. Его было немного, судя по всему, и чаще это было неудовольствие. У них и у меня.

У меня — потому что из-за постоянного стресса, из-за обстановки в доме я с самого раннего детства очень трудно засыпаю. До сих пор. В среднем я засыпаю где-то час-полтора. Родителям было очевидно поебать; они считали, что если я в кровати, то я дрыхну мертвецким сном. Плюс, тогда я ещё не знал, что пьяному и похотливому человеку в принципе просто поебать на реакции окружающих.
В более осознанном возрасте доведется даже испытать на собственной шкуре.
А тогда, ну... Тогда я лежал под тонким одеялом, изо всех сил жмурился, но зажмурить уши не мог никак. Приходилось это слушать. Пока они не заканчивали, уснуть я не мог. Это было пиздец как давяще и жутко, потому что в детстве стоны ассоциируются в первую очередь с болью, особенно когда ты уже настолько близко с ней знаком.
У них же было, хм... У них был тот факт, что отцу был почти полтинник, и это шофёр, в основном сидящий за рулем. То есть вытекающий отсюда простатит и проблемы с потенцией. Очень часто попытка поебстись перерастала в неудачу, но матери, как истинной колхознице в душе, не хватало такта (хотя бы, блядь, знания о том, что вообще значит это слово, для начала), чтобы не говниться на отца или не начинать смеяться над ним, лёжа прямо под ним.
Это перерастало в конфликт. Иногда с рукоприкладством.
Я до сих пор не знаю, что хуже, если честно. Лежать и вынужденно слушать, как ебутся два пьяных, и потому дико громких человека, или же слушать, как секс перерастает в оскорбления и разбивание предметов интерьера друг о друга. Очень часто звучали обвинения в измене, с обоих сторон.
А обвинять, ууу... Было в чем.

Как то, ещё до вышеописанных событий, мы с матерью очень поздно вернулись из гостей, у которых должны были остаться на ночь. Отец был дома.
Хорошо помню, как мы идем по темному двору дома. Заходим в сени. В доме свет, хотя отец, по идее, должен уже спать. Заходим в дом. Мать практически сразу же говорит мне холодным голосом "иди во двор и жди там". Я смотрю в пол, на всякий случай, и молча выполняю команду. Перед тем, как выйти, я слышу из глубины дома три голоса. Матери, отца, и ещё один, незнакомый. Женский.
Во дворе темно и холодно. Жду, кажется, вечность.
Наконец, из сеней резким шагом выходят две темные фигуры, без освещения видны только силуэты. Они молча выходят из калитки двора, я слышу удаляющиеся шаги. Спустя полминуты на крыльце появляется мать. Все тем же холодным голосом говорит "иди ложись спать". Я иду. Раздеваюсь. Ложусь. Засыпая, слышу звяканье бутылки с водкой из кухни, где осталась мать, и характерное бульканье.

Ощутимо позже, в 6 классе, зимней субботой я возвращаюсь домой после двух уроков вместо шести. Нас отпустили по какому-то поводу, который значения уже не имеет. Мать куда-то уехала ещё в пятницу вечером, дома не ночевала, но, вроде бы, под благовидным предлогом. К родне какой-то ездила, чтоль. Я тоже не ночевал дома, вместо этого помогая бабушке с дедом по дому и заночевав у них. Отец ночевал дома один.
Я открываю дверь своим ключом — мы уже живем в квартире — и захожу внутрь. В нос ударяет тяжелый, спертый запах смеси алкоголя, пота и каких-то мерзотных женских духов. Из коридора видна часть залы. На полу разбросаны вещи. Часть безошибочно узнаю как отцовские, часть явно женские, и у матери я таких не видел.
Пока я в смятении мнусь в коридоре, из глубины квартиры слышатся шаги. Появляется заспанный и помятый отец, явно ещё не до конца трезвый. Достает из висящей у входа куртки свой кошелек, вытягивает оттуда 300 рублей, протягивает мне и с нажимом говорит "иди погуляй". Без приветствия, без чего-либо ещё. Я беру деньги и ухожу. На улице адски холодно и валит снег. Мне некуда идти. На эти деньги я покупаю себе воду и булочку, забиваюсь в какой-то подъезд, ем. Сижу там, пока ноги не начинают коченеть. Хожу кругами по району, чтобы чуть согреться.
Наконец, спустя 2,5 часа рискую вернуться домой. Отец громко храпит в родительской спальне. Тихонько заглядываю — он уже один, и женские вещи пропали, но на столе все ещё стоят фрукты и несколько бутылок вина. Пустых. Одна опрокинута, на пол натекла лужа. Вздохнув, начинаю убираться. Во время уборки нахожу в ванной упаковку от презерватива. Выбрасываю. Отец просыпается ближе к вечеру, а вскоре возвращается и мать. Она ничего не узнала. Мы так ничего и не сказали с отцом друг другу по этому поводу, никогда. Но я, кажется, знаю, что это была за женщина.

Мать же, ну... Пусть я и сложу этот паззл воедино, только повзрослев и собрав все недостающие кусочки информации, но все же.

Мать раздвигала ноги перед кем угодно. Даже не ради ништяков типа денег или услуг, а просто, ну, ради спортивного интереса и задорного хлюпанья пиздой. Даже не снимая обручального кольца.
Откуда я знаю такую специфическую деталь?
Потому что она в открытую мною прикрывалась.
Опять же, осознаю я это только позже, но факт есть факт: человек буквально использовал то, что он сам вымуштровал меня на постоянное молчание и подчинение. Не стесняясь ебаться прямо при мне. Я помню несколько таких случаев, но упомяну только три, самых говорящих.
Говорящих столько, что... да я не знаю уже.

Случай первый. Иркутск — это врата Байкала, через наш город едут почти все туристы, желающие пооткисать на самом большом пресноводном озере мира. До Байкала меньше ста километров по шоссе, это полтора часа на маршрутке. Соответственно, отдых там довольно доступный.
Мне 7. Позднее лето. Мать со своими друзьями (лютейшая накипь, просто охуеть какие мрази, и это абсолютно беспристрастное мнение, базирующееся на их поступках) хочет поехать в санаторий на берегу Байкала. Недорогой, с кислыми условиями проживания, но туда обычно ездят только побухать и поебаться, потому это никого не волнует. На две ночи, то есть "утром приехали-переночевали-переночевали-утром уехали".
Понятное дело, что если бы она сказала об этом отцу прямо, он бы просто поставил ее перед фактом "блядовать едешь, понял".
Ей надо как-то прикрыть тот факт, что она, ну, блядовать едет, и что это понятно.
Потому она говорит, что едет со мной. Мол, вытащить меня на природу, а ты, отец, пока что отдохни тут один, и вообще. Я помню, что после этой фразы взгляд отца состоял из смеси презрения с четким пониманием того, что именно это все значит.
Не знаю, почему он согласился. Возможно, не видел смысла устраивать ещё один срач.
Моего мнения, разумеется, никто не спрашивал, хотя поездка пришлась на 7 и 8 августа. 8 августа у меня день рождения. Мне исполнится 8 лет. На второй день пребывания там.
Я, мягко говоря, не хочу ехать, но спорить бесполезно.

3,5 часа на автобусе — и мы на месте. Берег Байкала, ряды двухэтажных бараков, типичных для санатория. Внутри номера. Каждый номер — по сути, как больничная палата на четверых, то есть небольшая комната с одним окном, четырьмя одноместными койками вдоль стен и четырьмя тумбочками.
Мы с матерью скорее для успокоения совести идем к воде, она пробует ее пальцем, я кидаю камешки. После этого она говорит мне "ладно, иди гуляй", а сама идет к компании своих друзей (два мужика и девушка), которые уже нашли ещё двух каких-то молодых парней с девушкой и всей компанией глушат пивас из пластиковых сисек, сидя за столиком во дворе корпуса санатория. Прям вот по-колхозному так. Опять же, было бы смешно, если бы это была история не из моей жизни, и если бы у нее не было продолжения.
Матери 25, она крашеная пергидрольная блондинка с довольно пухлым и мясистым телом, но при этом не толстая. Плюс хабалистый, наглый характер и умение выжрать столько алкашки, что все собутыльники под стол давно поотваливаются, самой при этом сохранив способность передвигаться. В общем, это именно та категория мяса, которую очень любят окучивать, ммм...
"Хуепуталы с курортов" (c).

Все сидящие за столиком обладатели мужского полового хуя — это как раз типичные хуепуталы с курортов. Обобщая, конечно же.
Всем на вид от 25 до 30, у всех примерно одинаковое телосложение ака "под жирком от пива и чипсов угадываются бывшие когда-то привлекательными мускулы". Специфические шмотки и вообще внешность, как бы быдлячье-нормисные, с толикой спорта, и при этом четко угадывающимся китчем. У них есть деньги, но только в рамках санатория на Байкале. На условном Бали это будет потешный нищеёб. Но тут он может позволить себе купить ВОДЯРЫ НА ВСЕХ, да ещё с ВЯЛЕНЫМ ОМУЛЕМ, а значит он царь и король. Стрижки... Что-то похожее на мажорские приподнятые короткие волосы, но сделано криво и всрато.
Фальшивый деревенский шик, короче. И типичные крысиные повадки. Насмотрелся на таких сам.
Как правило, это понторезы-ссыкуны, с которыми разговаривать стоит только ударами по холеному ебальнику, ведь они даже не ответят. Желательно бить первым и без предупреждения. Потому что при первой возможности они тебя наебут или кинут, а пиздеть за спиной начнут ещё до того, как ты к ним этой самой спиной повернешься.
Накипь.
И именно такие личности о-о-очень любят пиздятинку. Обычно, скажем так, средненькую. Не моделей, не знающих себе цену женщин, а просто баб. Тех, кому можно выставить алкашку уровня пива "Толстяк", ущипнуть за жопу, сказать "хачу тебя малая", и потом шлепать лобком по рыхлой жопе в номере, пока пассия не вырубится от алкогольной интоксикации. Они будут драть замужнюю женщину при ее муже, дочери и матери, если будут уверены, что им ничего за это не будет. Задорно шлепая по сраке, называя "сучкой".
Потешно, что среди геев тоже такие есть — оттуда и имею опыт. В том числе расхлестываний ебала.
За общую мразотность и во имя вселенского добра, конечно же.

Я гуляю, совершенно не зная, чем себя занять. Просто брожу туда-сюда. Делать совершенно нечего, даже людей почти нет, хотя вроде бы ещё сезон.
Дело идет к вечеру. За столом пиво сменила водка. Звучат очень соленые шутеечки. Щипаются жопы, обнимаются талии. Я стараюсь на это не смотреть, но иногда все же вижу.
Около десяти часов вечера мать выцепляет проходящего мимо стола меня, дает ключ от комнаты и отправляет спать. На улице ещё светло, лёгкие сумерки. Я пробую протестовать. Получаю полное ненависти "иди быстро, я сказала!". Ловлю мерзенькую ухмылочку одного из хуепутал. Они, без сомнения, знают, что я ее сын. Тут даже догадываться не надо, бьюсь об заклад, что она сама об этом распиздела.
Иду в комнату. Ложусь на одну из коек. Из-за чистого воздуха спать не хочется вообще, а заставить себя уснуть силой воли я никогда не мог. В окно льется свет, сумерки неохотно сгущаются, и в комнате царит светлый полумрак, как на фотке с низким контрастом и приглушенной яркостью. Если я не хочу спать хотя бы немного, то даже при малейшем свету я не усну гарантированно, только в полной темноте. Но штор нет.
Мать, кстати, знает о том, что я не могу уснуть при свете. Ей поебать, я думаю.
Накрываюсь одеялом, вернее, простынкой с головой.
Она тонюсенькая, сквозь нее все видно.

Минут через 10 в комнату шумно, с гоготом, вваливается компания. Мать и двое хуепутал. Я неудачно лежу лицом к проходу, и мне становится страшно пошевелиться хоть на миллиметр, потому что койки очень скрипучие. Типичная волна паники, заставляющая упустить из виду некоторые очевидные для более спокойного разума вещи. Я не понимаю, что на меня вообще не обратят внимания, ну разве что если только я встану с кровати. Мне очень страшно и хочется отсюда куда-нибудь исчезнуть. Из-за того, что мне совершенно не хочется спать, мне трудно долго держать глаза закрытыми, это вызывает дискомфорт, потому я периодически их открываю.
Паника охватывает окончательно, и я не задумываюсь о том, что нужно просто зажмуриться. Просто. Зажмуриться.
Я смотрю перед собой, иногда пытаясь прикрыть глаза.

Около двадцати минут я смотрю на то, как мою мать ебут во все отверстия два мужика. На соседней койке, в полутора метрах от меня. Прекрасно зная, что я рядом. Ебут с громкими шлепками, с ругательствами, с прочей этой хуетой из дешевого порно.
Ебут под громкие, жадные стоны моей матери.

Спустя эти +-20 минут я нахожу в себе смелость скрипнуть кроватью, резко отворачиваясь к стене и сжимаясь в клубок.
Я уже слышал слова "хуево" и "пиздец", но ещё не знаю, что они настолько применимы к тому, что я ощущаю сейчас, потому не нахожу способа это как-то описать и выразить. Первая в моей жизни волна дереализации, тогда ещё достаточно легкой.

"Все это происходит не со мной".

Спустя ещё какое-то время дверь открывается. Заходят материна подруга и ещё два хуепуталы, те, что местные. Они меняются. Два абсолютно левых мужика продолжают ебать мою мать рядом со мной, на соседней койке громко и влажно ебут ее подругу. Я не могу уснуть.
Какое-то время беззвучно плачу, потом эмоций просто не остается. Проваливаюсь в забытье в неопределенный момент.

Просыпаюсь от солнца в окно. В комнате пусто, смятые простыни с явными следами спермы на койках. Одеваюсь, выхожу на улицу. За столиком мать пьет пиво, часть вчерашней компании тоже там.
Мать взлохмаченная и помятая. Неаккуратный макияж.
"Нормально спал?". Ее голос. Как у кота, обожравшегося сметаны до пищевой комы.
"Нормально". Мой голос звучит бесцветно. Избегаю смотреть в глаза кому-либо.
"Ну иди гуляй".

Сегодня мой день рождения. Мать вспомнит об этом только 10 числа. Уже дома.

У меня ее мобильник, кирпич а-ля Motorola C115, но немного другая модель. Вернее, это наш домашний телефон. Используется как таковой. По приезду мать дала его мне и строго-настрого наказала говорить что "все хорошо, мы купаемся и отдыхаем, мама сейчас подойти к телефону не может", кто бы ни позвонил.
После обеда звонит бабушка. Сухо поздравляет с днем рожденья, и спрашивает, чем занимается мать. Отвечаю, что она купается. В ответ слышу "позови-ка ее из воды" крайне подозрительным голосом.
Около семи минут я изгаляюсь в умении складно пиздеть, и мне все-таки удается нагородить чуши с три настолько огромных короба, что бабушка сдается и вешает трубку, делая вид, что поверила. Я чувствую себя так, словно мне за шиворот вылили ведро ледяного говна.
Потому что я ненавижу врать. Но я только что совершенно очевидно это делал, чтобы выгородить мать.
Мать, к слову, в этот момент в сауне, все с той же компанией. Где-то за час до звонка я зашел туда, просто посмотреть, там ли они, чтобы знать, где примерно мне гулять. Увидел трех хуепутал в предбаннике, в полотенцах на голое тело. Услышал приглушенные стоны из сауны. Женские. Не стал выяснять, чьи. Просто ушел так далеко, как меня завела тропинка.
До вечера я просто хожу туда-сюда по тропам вокруг санатория и много думаю о том, что когда вырасту, я точно не буду таким. Я стану лучше. Я обязательно стану лучше.
И я однажды извинюсь перед бабушкой за это вранье. Честно-честно.

Наступает ночь. Вчерашняя история повторяется, но теперь это уже становится похоже на откровенное издевательство: меня отправляют спать в номер новой материной подруги из местных, она отдыхает здесь с мужем. Якобы там "тихо и спокойно будет".
Я прихожу, путаюсь уснуть в чужом номере, мне страшно и одиноко, а ещё ужасно хочется плакать из-за того, что про мой день рожденья все забыли.

Проходит, наверное, пара часов. Я понятия не имею, но уже почти стемнело.
Я все ещё не могу уснуть.
В комнату вваливаются новая знакомая матери, ее муж, моя мать, и какой-то новый мужик, судя по голосу, потому что раньше я его не слышал.
Включают свет. Я предусмотрительно лежу лицом в стену, но уши направить в стену, увы, анатомия не позволяет, и я все ещё не могу уснуть. При свете шансы точно нулевые.
Вся зашедшая компания распределяется по койкам и начинает заниматься тем, чем и занимаются любые свингеры на своих тусах. Партнеры меняются, дырки меняются. Ругательства, шлепки и оскорбления не меняются. Сколько это длится — я не знаю, в какой-то момент память просто обрывается. Дальше уже утро.
На койках лежат голые мать и ее новая знакомая. Обе храпят. Мужиков нет. Повсюду разбросана одежда.
Я тихонько встаю, одеваюсь, и ухожу к воде, где меня через пару часов находит мать, и велит топать к автобусу.

Мы приезжаем домой. Перед калиткой мать берет меня за воротник и говорит ровным, холодным голосом: "Мы отдыхали и купались, я загорала, ты гулял сам по себе. Ты меня понял?".
Киваю. Я понял.
Я пойму что угодно, хоть уравнения из термодинамики, хоть механизм того, как земля носит на себе столько откровенных уебанов, лишь бы получить хоть немного того, что у меня вместо семьи. Никаких криков. Никаких выяснений отношений.
Просто дайте мне посидеть у себя в комнате, зная, что рядом мама и папа. Пожалуйста.

...Случай второй. Я чуть старше, мне 9 или 10. Снова лето. Мать идет на прием к стоматологу, тоже из Рабочего, 10 минут на трамвае. Берет с собой меня, отцу говорит, что "ну пусть ему тоже зубы глянут, там мой знакомый, дешево сделает все".
Стоматолог — мужичок в возрасте чуть за 30, какой-то весь странный и деревенско-нескладный. Ему бы рыбой торговать на рынке, просто для соответствия образу. Никогда не понимал, почему некоторых женщин к таким влечет.
Проблему с зубами матери устраняют за один сеанс, меня не осматривают вообще, я просто сижу в кабинете и что-то рисую на компьютере в Пейнте, чтобы не мешал. У меня отличный слух, потому я слышу по обрывкам разговора, что стоматолог и мать знакомы, причем достаточно близко, причем они бы не отказались, чтобы эта близость перешла в орально-вагинальные плоскости прямо здесь, в кабинете, но увы и ах.
Делаю вид, что я глух и нем, ведь я сижу в соседнем помещении и это несложно.

Дома мать говорит отцу, что потребуется несколько сеансов, чтобы все во рту ей доделать, да и меня надо доосмотреть. Отец соглашается. Я не вижу его лица, но почти уверен, что он понимает. Он, прямо скажем, не гений, но ему почти 50 лет, и человек в любом случае обрастает опытом с возрастом. Банальным житейским опытом. И он понимает такие вещи.
Почему он их принимает — вопрос другой, да и не ко мне.

У стоматолога потешнейшая машина — ржавая "копейка" странного цвета, ну... Я даже не знаю, как этот вырвиглаз описать. Цвет слегка подгнившей хурмы, наверное? Кричащий, но при этом уродливый морковно-грязно-гнилостно-красный. Она привлекает кучу внимания.
На таком визуальном цугундере бы ещё можно было ездить с тонировкой, но ее нет, даже лёгкого тинта нет. Стекла полностью прозрачные и чистые, весь салон прекрасно видно.

Ещё два сеанса проходят так: я сижу на крылечке стоматологической клиники и иногда гуляю вокруг, в то время как в стоящей чуть поодаль, в тени деревьев, хурмокопейке сношаются этот стоматолог и моя мать. Все прекрасно видно. Их это, кажется, не волнует. Иногда по тротуару неподалеку проходят люди, очень многие смотрят на машину, смеются, показывают пальцами.
Я не знаю, как себя чувствовать в таких ситуациях, потому мне просто грустно, плохо, больно и стыдно. Базовый набор моего детства.
Мне стыдно за то, что большую часть салона, видимого через лобовое стекло, занимает целлюлитная задница моей матери, с азартом прыгающей на члене какого-то мужика. Стараюсь просто слушать пение птиц и проезжающих машин.
Во второй раз меня заблаговременно усаживают во все тот же кабинет с компьютером, и я снова рисую что-то в пейнте, стараясь не думать, что происходит в машине снаружи.
Мать снова убедительно говорит, что если я не хочу получить пиздюлей, то надо просто во всем ей поддакивать.

Заключение этой истории наступает неожиданно. Прошло около месяца. Отца нет дома, не помню, почему. Пьяная мать отрывает меня от чтения и велит одеваться, мол, "на речку поедем!". Одеваюсь. Выхожу. Перед нашим домом стоит эта ебаная копейка цвета анальной моркови. Мы садимся в нее, едем. Приезжаем на речку. Просто какое-то глухое место, вокруг одни кусты, едва проехали туда по заросшей и старой колее. Я кидаю камешки в воду, мать с мужиком пьют пиво, сидя на капоте. В какой-то момент они подходят к воде, мать командует "иди посиди в машине". Иду. Сажусь на переднее пассажирское. Сижу.
Спустя, может, минут 10 уже преизрядно бухие мать с мужиком заваливаются на заднее сиденье и начинают весьма шумно ебаться. Я сижу на переднем и стараюсь не шевелиться. Стараюсь не думать. Стараюсь просто не существовать.
Минут через 15-20 они, как ни в чем не бывало, заканчивают, подтираются, говорят мне "садись на заднее" и едут до нашего дома.
Мать садится смотреть телевизор. Я до ночи просто сижу под деревом в нескольких улицах от дома и плачу.

Наконец, третий раз. Тут коротко. Забегая чуть вперед — мать с отцом в итоге разведутся.
Мне 12 или 13. Мать и отчим хотят на неделю съездить на Байкал, на турбазу. Снова жизнь в комнате с несколькими койками. Я отбрыкиваюсь как могу, но мать просто ставит меня перед фактом.
Всю неделю днем я катаюсь на прокатном велосипеде, стараясь как можно реже показываться на глаза, и понимаю, что такое одиночество, а ночью я подолгу не могу уснуть от очень громких и очень специфических звуков анального секса. Жёсткого. Шесть ночей подряд, по паре часов.
Блядь, даже у меня так не получается со своей задницей.
Такая вот разрядочка смехом, мда.

Были и другие случаи, с обоими родителями, но... хватит.
С этих пор я просто не могу смотреть на эротические сцены в фильмах и клипах, как бы вне контекста эротики. Когда кто-то смачно целуется там, ласкается, стонет. То есть, в порно это ещё терпимо, а вот вне порно — я физически не могу на это смотреть, закрываю глаза ладонью обычно, иногда ещё приглушаю звук. Если все же смотрю, то кажется, что меня сейчас одновременно вывернет и будут бить.
По этой же причине у меня все внутри переворачивается, когда я слышу, что кто-то рядом ебется. Не в смысле "соседи за стенкой", а, например, кто-то у меня дома на вписке, или зашедшие на огонек друзья. То есть когда люди знают, что я рядом, и я это слышу, но им насрать.
Научился это не показывать, но в такие моменты хочется просто сдохнуть. А их было немало. Порой от самых близких для меня людей.
Ну, что ж, зла не держу. Привык.

Ложь. Постоянная ложь. Отовсюду, ото всех членов семьи и их круга общения, каждый день, каждый час. По любому поводу.
Ложь, ханжество, лицемерие.
Как правило, при мне обсуждают вообще все что угодно, потому что "да он все равно ничего не понимает ещё". Я всё понимал. В том числе когда обсуждали меня, а я стоял рядом.
Я видел, как оба родителя развешивают просто килотонны лапши на уши друг другу, каждый день, даже по мелочам. Как врали "друзьям семьи". Как на сборищах-попойках перемывались чьи-то кости, и снова это была сплошная ложь. Как человек, минуту назад говоривший одно в лицо другому человеку, говорил диаметрально противоположное другому.
Я неоднократно не знал, куда себя девать, когда мы сидели дома с моим лучшим другом, и мать нацепляла хорошую и заботливую мину с фразами в духе "так хорошо что вы так крепко дружите прям ух", но стоило другу выйти за порог, его начинали поливать грязью, "и вообще, не общался бы ты с ним, он странный какой-то, не как все".
Позже, когда я познакомлю ее сначала с одной своей девушкой, а потом и с другой, она буквально станет играть перед ними совершенно других людей, и начинать их костерить, едва мы окажемся наедине. Только наедине.
При них она всегда будет вести себя абсолютно иначе.

На обоях в доме местами были заметны капельки засохшей крови. Обои бумажные, так что это не оттереть. Я видел, как гости одобрительно комментировали это за столом. Фразами наподобие "да так и надо проблемы решать, че лаяться-то, на кулаках выясните, кто из вас прав, и пизденыша своего воспитывать тоже так надо". Почти точная цитата, и я очень хорошо помню ебальник женщины, которая это сказала. Нечто среднее между лошадью и жабой. Хорошая подруга семьи, чо. Статусная подруга. Полезная. Потому что работает в пенсионном фонде, и через нее можно обкашлять вопросики.
Сидящие тут же отец и мать соглашались и смеялись. Я молчал.

Много позже, когда я вырасту и перестану даже пытаться играть в вежливость с этими же "людьми" во время их гостевых визитов, они будут картинно, деланно удивляться и говорить "а че это ты так со мной разговариваешь?". Мне будет похуй, потому что мне уже за 20 и я зашел к матери по своим делам, я здесь больше не живу.
И я ничего не забыл.
Сидящий за столом тучный, вечно потный боров недовольно скажет "совсем от рук отбился у вас, что это за чучело". Он похож на мерзкую гору жира с мразотными усишками и заплывшими глазками, от него пахнет водкой.
У меня выбритые виски и грива на одну сторону головы, а-ля Скриллекс; бородка; я одет в камуфляжные шмотки, строен и подтянут.
Он пришел, чтобы делать вид, что уважает хозяев дома, хотя по факту он здесь ради водочки. Я зашел, чтобы отдать матери ключи от машины. Ее машины, в которой я мыл салон в свободное время. Просто потому что была возможность помочь.
Меня внезапно адски выбешивает вся ситуация.
Я неожиданно даже для себя самого подскочу к нему и сшибу с табурета плечом, рявкнув "ну-ка повтори, блядь, чмо". Голос прилично прокурен, так что получившийся хриплый рев немного ошеломляет даже меня самого. Несколько секунд он будет потрясенно смотреть на меня с пола под общее звенящее молчание, а собравшегося было забить его ногами меня оттащит моя маленькая сестренка. Она расплачется от моей вспышки гнева.
Меня выставят из квартиры, сказав, что я "испортил вечер".
Я приду к себе домой, уткнусь в подушку и буду тихо плакать, потому что это я снова все испортил.
Потому что должен был промолчать, чтобы статус матери не упал.

Отдельной и очень болезненной категорью лжи было постоянное перевирание того, что я сделал.
Условно, если я получил пятерку, матери тут же надо было кому-то этим похвастать. В первом рассказе я получил две пятерки, и это ее заслуга. Во втором — три пятерки, потому что она меня чему-то научила (спойлер: единственное, чему она меня научила за всю жизнь — это варить вкусную солянку и стряпать рыбный пирог, всё). В третьем рассказе я чуть ли не закрыл четвертную оценку экспромтом в первый день учебы, и это целиком ее заслуга.
В общем, постоянное искажение и гипертрофирование событий с приписыванием себе всех заслуг.
Доходило до смешного: когда я купил себе гитару, она тут же кому-то позвонила, сказал, что ее сын "теперь рокер и круто играет на гитаре, потому что я научила его любить музыку". Здесь прям многослойная ирония.
И в том, что ей с детства медведь на ухо наступил и музыку она не понимает вообще никакую, кроме самой простой попсы с радио-ротаций; и в том, что мне прямо запрещали заниматься музыкой в целом (об этом ещё будет сказано); и в том, наконец, что я только что занес гитару домой. Я даже рифф из Smoke on the Water не смогу сыграть.
Было бы потешно, если бы оно постоянно не аукалось.
Мать сама верила в свои же россказни, причем тот факт, что порой эта ложь была ну прям совсем уж очевидной, ее не смущал нисколько — специфический круг общения, где все перед всеми заискивают и поддакивают в ответ на что угодно, ага. Более того, эта вера, по сути, задирала планку "приемлемого" вверх, до недосягаемых высот.
На примере с пятерками: теперь нормой были уже три пятерки в день. Если получил только одну — это совершенно точно не "хорошо" и даже уже не "нормально". Это "ты блядь обленился и охуел совсем, наказан, лишен всего, даже права гулять и читать художественную литературу, читай учебники". И если к лишениям тоже со временем удалось привыкнуть, то сам факт этого перевирания, зачастую прямо при слышащем это мне... Со временем я просто перестал что-либо говорить. О достижениях, о произошедшем в целом.
Какая разница, если по факту это никому не нужно? Снова заставляло задумываться о том, существую ли я вообще.
Нужен ли я вообще на этом свете.

В первом классе оценки не ставят, но у нас были жетончики, такой себе аналог балльной системы для самых маленьких. Под конец недели пятерым обладателям самого большого количества жетонов в дневник размашисто писали "Молодец!". Остальным просто не писали ничего.
Меня ни разу не похвалили за эту надпись, ни единожды. Но дважды избили за ее отсутствие, потому что "ты должен быть лучшим по успеваемости, это статус семьи и ты его позоришь".
В первый раз избили руками, во второй — толстым собачьим поводком.
Я смотрел на одноклассников, которые восторженно рассказывали, как их хвалят за успеваемость дома, покупают вкусные ништяки за достижения, и думал, почему у меня не так.

За все 25 лет общения с родителями и и их родителями, мне искренне, не на публику, в одиночестве и не ради манипуляций сказали, что меня любят, что я нужен, что я хороший... 8 раз.
Ровно 8. По числу дня и месяца моего рождения.
Я четко помню каждый раз, в деталях, в интонациях, в потоке своих мыслей в тот момент. Трижды это говорили мать и дедушка, дважды бабушка. Наверное, такое же счастье можно ощутить только от героинового прихода. Оно вымылось со временем, вымылось из этих воспоминаний.
Они теперь, м... просто светлые. Как комната, в которой светло, но холодно.

Конец первого класса. Домашнее задание на лето — выучить таблицу умножения. Ожидается, что трех месяцев будет достаточно, чтобы потихоньку, понемножку...
Ха.
1 июня родители привозят меня домой, после чего мать заводит меня в дальнюю комнату, дает таблицу умножения, и говорит, что я никуда не выйду, пока не выучу ее так, чтобы "от зубов отскакивало". Закрывает дверь, подпирает чем-то. Уходит во двор, к отцу, пить пиво.
Я обреченно учу.
Через пару часов прошусь в туалет, выглянув в окно. Мать подходит, говорит "ты глухой или тупой? Пока не выучишь, никуда не выйдешь. И не вздумай мне на диван обоссаться, понял?".
Я понял.
Я учу. Мне настолько хочется в туалет, что меня колотит и сводит бедра.
Через полтора часа я идеально рассказываю всю таблицу, сначала по порядку, потом вразброс.
Меня выпускают в туалет.
Я до сих пор очень быстро считаю в уме.

Конец второго класса, самый-самый конец, последний день. Я получаю первую в своей жизни тройку, причем не за незнание, а потому что невнимательно сделал задание. Математика. Рабочие тетради вообще не должны были проверять, но все же проверили. Эта оценка уже ни на что не влияла, потому что годовые оценки уже проставлены в дневник — у меня все пятерки.
Дома рабочую тетрадь смотрит отец. Видит тройку. Показывает матери.
На меня орут в два голоса минут 40. Что я ленивый и тупой сученыш, который не ценит то, что мне дает семья.
Тирада заканчивается мощным лещом от отца. В голове звенит. Синяк во всю щеку и скулу сходит только через пять дней.

Третий класс. Замечаю, что моя школьная компания, да и вообще ребята примерно моего возраста, начинают активно шестерить и в целом тереться вокруг гопоты постарше, вливаясь в блатной движняк с младых ногтей. У нас, на Тридцатке (остановка Иркутской 30 Дивизии, там располагалась мои садик, школа, квартира родителей и квартира бабушки с дедом — всё в 5 минутах ходьбы друг от друга), недостатка в гопоте и откровенно криминальных личностях нет.
Это не настолько мрачный район, как Рабочее, но и в нем было очень и очень неспокойно почти всю мою юность.

Во второй половине 3 класса, зимой, я узнаю, что у нас сгорел дом, будучи в это время у бабушки. Окажется, что пожар начался со второй половины дома, где жили пресловутые наркоманы — кто-то оставил тлеющую сигарету на матрасе, матрас занялся, а за ним вспыхнула и та половина дома. Она выгорела почти полностью.
Самих этих наркоманов не найдут, они сбегут с пожарища, так там больше и не появившись, а в их половине дома из мебели не найдут почти ничего, зато найдут кучу бутылок от водки и использованных шприцов.
У нашей половины дома полностью сгорит крыша и часть стен. Мы переедем в квартиру, в доме недалеко от моей школы. Мрачный, ушатанный двухкомнатный клоповник в пятиэтажной панельке, первый этаж. Мне будет с трудом вериться в то, что теперь у нас дома есть ванная и тёплый туалет, а моя комната больше не будет проходной.
Отец решит забрать нашего сторожевого пса, Билла, с собой. В махонькую квартирку. Билл будет валяться в крохотном проходном коридорчике, занимая своей тушей большую его часть, и рычать, если ты наступаешь на пол рядом с ним. Мы с матерью будем его побаиваться. От него будет куча проблем, потому что содержать огромную сторожевую собаку в маленькой квартире — то ещё удовольствие. Плюс, жили мы все ещё бедно, хоть мать и стала помощником прокурора к тому времени.
Но отец будет просто обожать Билла. Блядь, да если бы Билл бы сукой, а не кобелем, отец бы регулярно его ебал, думаю. Он часами с ним гулял, он любовно его вычесывал, он говорил, что это "настоящая мужская собака".
Я смотрел на все это и думал, почему к собаке он относится гораздо лучше, чем ко мне.
Настолько, что это как-то вслух заметила даже мать.

Меня отец тоже будет сравнивать с собакой. Употреблять ко мне такие слова, как "порода", или, например, "холка" — только у меня и у собак "холка", у остальных людей "шкирка". Он будет говорить, что я "щенок ебаный", используя это как обращение, и говорить, что на мне "все заживает, как на собаке". На мне действительно быстро заживают травмы.
У меня затягиваются и зарастают шрамы, даже сейчас этот эффект немного остался. Тогда я думал, что какой-то особенный, у меня такая вот необычная регенерация. Сейчас я понимаю, что организм просто-напросто постоянно, 24/7 пребывал в состоянии "бей-беги", в предельном стрессе, и потому постоянно был на взводе, оттого и регенерировал так быстро.
И что мне это ой как аукнется в плане здоровья на третьем десятке лет.

Летом между 3 и 4 классами отец устраивается на работу в инкассацию, их отделение неподалеку от дома. Там есть секция рукопашного боя, и его сын может ходить туда бесплатно.
Рукопашным боем я прозанимаюсь около 3 лет с перерывами, и в итоге заброшу, потому что буду сливать почти все спарринги. У меня приличный удар и тяжелые кулаки, мне нравится отрабатывать технику и метелить грушу, но ударить человека для меня чудовищно сложно, и меня банально забивают. В какой-то момент я начну ходить туда просто на автомате, без какого-либо желания. Тренер, неплохой мужик, увидит это, и спросит, надо ли оно мне — мол, я вижу, что не твое все-таки, а ты место тут у кого-то в группе отбираешь своим присутствием. Я перестану ходить.
Удивительно, но отцу на это будет все равно, он просто пожмет плечами. А мне эти навыки впоследствии очень сильно пригодятся.

В 4 классе, прямо в первый месяц, начинается новый этап какой-то адовой дичи.
У меня проявляются, впервые прямо-таки ощутимо, два диагноза, которые впоследствии останутся со мной на всю жизнь.
Первый — клиническая депрессия.
Все мои воспоминания с того года визуально практически серые, единственные яркие цвета — цвет сухой листвы и цвет обложки блокнота, о котором позже. Все остальное практически черно-белое. Я помню, что действительно все так видел, пусть и не совсем так бесцветно, как это осталось в памяти, но тогда ещё не знал, что нарушенное цветовосприятие — это один из симптомов депрессии. Нарушения биохимии. Не "ой мне грустно(".
Второй — шизофрения. Я так и не выяснил, реактивная (приобретенная от психологических травм и колоссального стресса, то есть) или врожденная.

Нас впервые гоняют по разным кабинетам для разных занятий. Обычно так начинают делать с 5 класса, но мы единственные — причем, кажется, единственные в городе, лол — кто учился по программе "Школа 2100". Единственный класс, наш. Программа была генерализованно-углубленной, то есть в целом для всяких одаренных ребенков и прочих таких личностей. Нагрузка, соответственно, выше. Другие учебники.
Русский язык у нас ведет новая учительница, и она меня просто ненавидит. Я до сих пор не знаю, за что. Мерзкая, низкорослая тетка с желчной ухмылочкой и постоянными нотками издевки в голосе. Она ненавидела меня до самого 11 класса, судя по ее репликам во время встреч в коридорах школы и около дома. Жила она в соседнем с моим подъезде.
Ее с трудом терпел даже преподавательский состав, но я понятия не имею, почему ее просто не выгнали из школы.

Осень. Дома какой-то странный период... холода? Отстраненности.
Мы все втроем, я, отец и мать, словно бы стараемся как можно больше друг друга избегать. Разговоров дома почти нет. Начатый было в съемной квартире ремонт остановился в самом начале. Повсюду рулоны обоев, клей, тряпки. Никто это не убирает.
Холодно. Холодно даже в жаркие деньки бабьего лета.
Холодно под одеялом. Холодно жить.
Квартира темная и мрачная.
Мной практически перестают интересоваться вне дежурной проверки дневника и уроков вечером. Отец и мать молча пьют, разойдясь по разным комнатам. Так проходит каждый вечер.
Я не понимаю, что со мной происходит. Словно бы вся жизнь внутри просто улетучилась. Существую просто на автомате. Мне все равно. Мне все равно, что со мной будет. Мне все равно, что будет завтра. Мне все равно, что со мной происходит. Даже почти не страшно... поначалу.
Первые серьезные галлюцинации пробивают завесу равнодушия, и я несколько раз мочусь в кровать от страха ночью. Разумеется, получаю за это пиздюлей, но как-то механически, в руке отца не чувствуется вовлеченности.
С трудом удается спать хотя бы по паре часов за ночь.

Я впервые за все время учебы прихожу на уроки неготовым.
Мягко говоря неготовым.
В моем рюкзаке только дневник и большой, формата А5, блокнот с ярко-желтой обложкой. И ручка. Там нет ни учебников, ни тетрадей. Мне всё равно, что мне постоянно делают замечания. Я просто сижу с пустой головой. Механически отвечаю на вопросы. Смотрю в одну точку за окном, почти не реагирую на попытки общения со стороны друзей.
Практически все учителя сразу же замечают, что что-то не так. Классная руководительница — чудесная женщина, к слову — мягко спрашивает, все ли в порядке дома. Отвечаю привычным с детства "все нормально", потому что любой другой ответ карается родителями. Она качает головой, но ничего не говорит. Мне.
Видимо, другим учителям таки говорит, тем более, что я на очень хорошем счету. Мне перестают делать замечания на большинстве занятий и стараются особо не трогать. Я честно пишу все, что надо писать на уроках, но только в этот блокнот. Даже показываю его на проверку. Учителя по большей части говорят, что "все верно", но оценку не ставят никакую, потому что это не предметная тетрадь. То же и с домашними заданиями, дома у меня их проверять перестали, потому я пишу их в этом же блокноте.
Мне все равно. Мне действительно все равно. Настолько, что большую часть времени я испуган до онемения. Первая депрессия, она как первая любовь, хехе. Только с отрицательным знаком.
Разумеется, поблажки мне делают только адекватные учителя.
На каждом, без исключения, уроке русского языка учительница отчитывает меня по 3-4 минуты перед всем классом, за то, что я СНОВА не взял учебник и "позорю класс".
О, теперь я позорю не только семью, но ещё и класс, ого!
Расту.

Для контекста: с 3 и по 11 класс у меня устойчивая репутация "школьного гения". К концу 3 класса у меня идеальная грамотность. Не потому что я выучил все правила, а потому что много читаю, и запоминаю, как пишутся слова и как вообще устроена речь. В средней школе меня начнут кидать на амбразуры вообще всех возможных олимпиад. В старшей школе мои сочинения будут зачитывать перед классом. Я стабильно буду обгонять своих одноклассников на 2-3 года по школьной программе и принципиально не буду готовиться по гуманитарным предметам, потому что широченной эрудиции достаточно, чтобы ответить на любой вопрос. Даже вне программы. Проблемы будут только с алгеброй и геометрией — преподавали их у нас настолько всрато, что я просто растерял хоть какое-то желание вникать и получал по ним тройки до самого выпускного.
Но это все будет чуть позже.

А сейчас есть русичка, которая меня открыто ненавидит. На каждом уроке я получаю жирнющую двойку в дневник и журнал. Даже не пытаюсь соврать, что дневника с собой нет.
Я честно пишу проверочные работы и классную работу, но делаю это в блокноте. Показываю ей. Ошибок нет. Она выводит кол на каждой странице блокнота, подписывает "нет тетради". Не могу не замечать улыбочку на ее губах.
Почти всю неделю у меня не проверяют дневник. Мать занята на работе и возвращается поздно, отец мной не интересуется.
В пятницу я внезапно застаю заспанную мать дома, в рабочее, вроде бы, время. Она с порога требует дневник.
Я даю. В нем сплошные пары и огромная, размашистая надпись от русички: "Не хочет учиться!".
Я хочу учиться. Я до сих пор хочу учиться, это желание не угасало никогда. Чего я не хочу — так это выполнять какую-то бесполезную работу ради выполнения бесполезной работы.
Мать пару секунд смотрит в дневник. Вышвыривает его на лестничную клетку, выпихивает меня туда, говорит "можешь не возвращаться".
Передо мной хлопают дверью.
Мне 11 лет, и меня впервые выгнали из дома. Всерьез, не на часок.

Я понятия не имею, куда мне идти. С тогдашними друзьями у меня не такие отношения, чтобы взять и прийти к ним, да и что я им скажу? Стыдно.
Больше идти некуда. Телефона у меня, понятное дело, нет.
Кладу дневник в рюкзак. Иду до школы, стою около нее какое-то время. Делаю круг по району. Прихожу к своему дому и сажусь на асфальт около подъездной двери, привалившись к стене. Влетит, конечно, за то, что в школьной форме на грязном сижу. Хотя, от кого влетит-то? Дома у меня больше нет.
У меня нет эмоций, только тупой, бьющийся о стенки черепа страх. Он не сковывает, он не нагоняет панику. Он просто есть.
Я как бы регистрирую тот факт, что мне сейчас страшно. Всё.
До вечера я сижу на асфальте, обхватив руками рюкзак, и смотрю в одну точку где-то на небе. Ветви деревьев на периферии зрения заметно пульсируют и извиваются. Я все ещё не привык к постоянным галлюцинациям, все ещё боюсь.
Сейчас, в почти 27 лет, даже внимания уже не обращаю.
Вечер. Ко мне подходит возвращающийся с работы отец. Спрашивает, что случилось. Говорю, что мать выгнала из дома, объясняю ситуацию. Даже не пытаюсь втянуть голову в плечи, понимая, что сейчас меня начнут бить прямо тут.
Но он просто качает головой, отвечает "встал и пошел в квартиру, не позорь меня", и открывает подъезд.
Я захожу домой с отцом. Мать кричит "пусть уебывает отсюда", отец грубо ее затыкает. На этом конфликт исчерпан.

Я буду приходить в себя, учиться сосуществовать с навалившимися шизофренией и депрессией, и в целом пытаться как-то ожить ещё около двух с небольшим месяцев.
Дни будут сливаться в один. Надо мной будут открыто смеяться в школе. Мне будет все равно.
Меня ещё дважды выгонят из дома в ту осень, снова из-за оценок.
Один раз — на сутки. Вечером. Я не буду спать всю ночь, сидя в темноте подъезда, чтобы не проспать школу.
Второй раз — на пять дней.
Я буду жить в открытом подъезде панельки неподалеку. Спать на лестнице, урывками, приходя в школу к 6 утра, потому что в это время меня выгоняли из подъезда первые проснувшиеся на работу жители.
Я буду есть то, что найду около помоек и пить сырую воду из водоколонки, один раз поскользнувшись на мокрых досках настила и долбанувшись зубами о кран.
Хорошо помню слегка плесневелую булку хлеба, которую подобрал на мусорке недалеко от школы. Помню, как пальцами соскребал плесень. Носил ее остатки в рюкзаке. Я даже помню вкус.
Это пробьет эмоциональный аффект, потому что мне будет до слез стыдно это делать. И панически страшно, что кто-нибудь увидит, как я вытаскиваю испорченную еду из мусора.
Я дойду до единственного на весь район, в те годы, супермаркета. Найду на мусорке около него коробку из-под пиццы, с полутора черствыми кусками внутри. Вытащу их оттуда и тут же съем. Два мужика будут на это смотреть и гоготать на всю улицу.
Я правда очень-очень хотел учиться. Познавать новое.
Но не унижение и стыд. Не отчаяние от того, что я просто лишний, настолько, что мне даже не потрудились это выразить.
Не в 11 лет.
Когда я осмелился вернуться домой, грязный и зашуганный, мне просто открыли дверь. Всё.
Меня ни о чем не спрашивали. Мне вообще ничего не сказали.

Мы всегда держимся почти-что-неразлучной-четверкой. Я и три моих друга-одноклассника. Что в школе, что вне школы. Все настолько привыкли к тому, что мы постоянно держимся вчетвером, что это учитывают даже учителя при рассадке класса за парты.
Одного из ребят я знаю ещё ажно с яслей, дружим с садика. Двое других влились в компанию уже в школе. Но влились крепко.
Все трое уже тогда отчетливо начинают становиться гопниками. Не отморозками, но все же гопниками. Склоняться в ту сторону, так скажем.
Фактически, в ту сторону склоняется или уже склонилась почти вся молодежь района. И города. Блатной образ жизни невероятно романтизируется, ты или "двигаешься", или "непуть". Меня тоже туда пытаются перетягивать, но я уже тогда отчетливо понимаю, что вся эта тюремно-гопническая романтика во мне не вызывает никакого отклика абсолютно. Только отторжение.
Мне интересно играть с ребятами во что-то, от футбола до машинок, но во всей этой околотюремной херне я стараюсь не участвовать.

Ребята из компании меня защищают, я местный "умник", которого можно с интересом послушать и у которого всегда можно скатать контрольную. Надо мной периодически смеются, потому что я потешный, домашний, нескладный и пухловатый. Смеются, в общем-то, беззлобно, но детский юмор сам по себе жесток, особенно для другого такого же ребенка, который не уверен в том, стоит ли ему вообще жить. Учусь этого не показывать. Получается не всегда.
Учусь быть сильным, даже если сам таким не являюсь. Потому что дашь слабину — тебя сожрут, станешь "персонажем для комической разрядки", омежкой внутри стаи. Ты всегда должен быть на все готов, на любые "проверки на пацана" и прочую чушь, тогда казавшуюся важной.
Ты можешь не быть быстрее-сильнее-умнее, но ты всегда должен уметь сделать вид, показать готовность оспорить обратное.
Тогда же учусь весьма едко отшучиваться в ответ на подколы. Это тоже один из обязательных атрибутов, потому что если не перекинешь кому-то горячую картофелину "приколюхи над челиком", то она так и останется у тебя в руках, пригорев к ладоням. С удивлением осознаю, что у меня весьма подвешенный язык, да и в целом, общаться я более чем умею. Красиво, интересно, смешно. Добираю недостающие из-за физической слабости и зашуганности "очки уважения" этим, держусь на равных.
Приятно.

Со временем, к 9 классу, эти мои друзья, да и большая часть одноклассников, станут очевидной гопотой. Со связями. С необходимостью "подогревать" сидящих. Трясущими людей на бабки, отжимающими мобильники и вещи. Большая часть парней в школе — тоже.
Я несколько раз схожу на "промысел" со своей троицей, каждый раз буду стоять в сторонке, никак не участвовать, и в итоге решу, что это полная херня. Что участвовать в этом я не собираюсь, даже если придется оборвать дружбу. Но мою позицию воспримут спокойно и опротестовывать не будут.
Я буду иногда по мелочи помогать деньгами ребятам, они продолжат меня защищать, где смогут.

Что забавно, гопота из класса в целом будет относиться ко мне благосклонно и с долей уважения. Нормально. Вежливо. Иногда просить помочь деньгами, причем зачастую возвращая.
Потому что я спокойный, адекватный, не идиот и не клоун. У меня можно что-нибудь списать, с моих шуток можно посмеяться. Понаблюдать за тем, как учителя периодически пытаются меня "прижать" вопросами, на которые больше никто в классе не ответит, и я начинаю выпутываться, порой целым небольшим устным эссе, потому что мне нравится что-то рассказывать.
И я умею слушать.

Ещё забавно то, что слушать и слышать я научился, по сути, из-за адских условий дома.
У меня, без дураков, отличный слух, во всех трех смыслах.

Я очень хорошо умею слушать человека. Слышать, что он говорит, и что хочет сказать. Быть интересным и вовлеченным слушателем.
У меня хороший музыкальный слух, потому что музыка была моим сейф-спейсом и неоднократно заставляла жить дальше.
Наконец, просто отличный слух, как одно из чувств. Я почти безошибочно определяю расстояние и удаленность любого источника звука, даже тихого. Могу выйти из леса, ориентируясь только по звукам. Могу пройти по незнакомому помещению с закрытыми глазами, просто слушая звук своих шагов и реверберацию от стен и предметов. Все ещё слышу часть ультразвукового спектра, хотя обычно с окончанием детства это теряется. Автоматически, не задумываясь, запоминаю скрипучие половицы и просто шумные участки пола и больше на них не наступаю. По звуку шагов могу понять настроение и намерения человека — ну, вне очевидного "если топает, то жди беды". Это все несколько сложнее устроено.
Обратная сторона медали — я до сих пор по привычке хожу почти бесшумно, предпочитаю бесшумную обувь и стараюсь не издавать никаких звуков вообще, не считая музыки с колонки.
Даже когда я дома. Даже когда я дома один. Даже когда я живу у себя дома один.
Вздрагиваю и ёжусь, если внезапно издаю громкий звук.
Потому что привлекать внимание было чревато.
Даже если не за что было наказывать, меня наказывали за то, что я есть.

Несколько раз альфач нашего класса будет заступаться за меня перед чужой гопотой, хотя мы даже не дружим. Ничего взамен он не потребует, просто пожелает удачи и уйдет по своим делам.

Зимой, в 8 классе, после уроков мы с толпой пацанов-одноклассников зайдем в местный маргинальный полумагазин-полубар.
Ребята берут себе пиво. Я не пью, просто сижу за компанию.
Разговорились с одним из самых спокойных, но при этом авторитетных. С ним уважительно общаются даже старшеклассники, потому что он Знает Людей, и при этом не мразь. С ним мы и до этого иногда болтали о чем-нибудь в школе.
Обсуждаем всякое, переходим на тему боевых искусств. Рассказываю про рукопашный бой. Он занимается тайским боксом.
Просит показать удар, ощупывает кулак.
"Хуя у тебя костяшки мощные! Приличный удар. Хороший ты парень, адекватный. Не бойся постоять за себя, и пидоров всяких не слушай, они всегда будут".
Вскоре я ухожу домой, обдумывая его слова. Скорее всего, он этому даже особого значения не придал. Он ушел после 9 класса, больше мы не виделись, да и до этого держались в статусе "просто знакомых", хотя однажды он крупно мне помог, просто так.
Но его слова тогда помогли почувствовать хоть какую-то принадлежность к миру. Ощущение, что ты на самом деле существуешь, что с тобой могут хотеть общаться, что на тебя не похуй всем и каждому.
Дома. На улице. В классе.

Класс... Забавный класс был, хотя по-настоящему оценил я это сильно позже.
Не сказал бы, что с нами носились как с писаной торбой, но все же мы были Классом.
Своего рода показательным. Особенным.
Опять же, программа, по которой учились только мы, даже у Б класса была обычная. Наш, А класс (я ни разу не переходил в другие), был пристанищем настолько "не таких как все" и в целом адекватных людей, насколько то позволяли район и время.
Гопота из класса не курила дурь в туалетах и никого в школе в унитазы не окунала. Постоянно и продуктивно участвовала во всяких спортивных соревнованиях. Девчонки-ванильки из класса участвовали, кажется, вообще во всех концертах и мероприятиях. Я стабильно катался на олимпиады. Даже, прости господи, школьная рок-группа в старшей школе на две трети состояла из наших ребят, то есть меня на басу и моего одноклассника на гитаре.
При это мы были, по большей части, бунтарями. Такими, в духе ситкомов про школу, пожалуй. Принципиально не носили форму со средней школы, даже когда нас гонял весь педсостав за это, но и в спортивных костюмах никто не шастал. Старались быть стильными, соответствовать статусу "витрины" школы, просто делая это по-своему. Джинсы, футболки, яркие рубашки. Могли половиной класса не ходить на уроки, но при этом хорошо учиться. Натворить что-нибудь, вроде срыва урока или пьянки вне школы, но тут же перекрыть это участием в школьной жизни.
Личности из класса постоянно где-то светились и что-то делали. Директриса в нас души не чаяла, ко мне относилась почти по-матерински.
Откровенного единства не было, но не было и откровенной разобщенности. Где могли — помогали друг другу. Конфликтов внутри класса практически не было, травли тоже, хотя штатный омега был, куда уж без этого.
Над ним смеялись, но не более. Никакого буллинга per se.

Я же был, по той же системе, где-то в районе эпсилона.
Я просто, ну... был. Это принимали как факт.
Есть класс, есть группы внутри него. И есть ещё я, такой как бы всегда отдельно, со своими увлечениями, с порой слегка поганившим жизнь статусом "недосягаемого умника". Со мной все нормально общались, даже скорее хорошо, но при этом редко куда-то звали, и сам я тоже постоянно старался дистанцироваться из-за проблем с головой и обстановкой в доме.
Из-за всего этого порой ощущал себя привидением. Я есть — ладно, даже неплохо иногда. Меня нет — всем без разницы, может, поинтересуются из любопытства, но скучать по мне не будут.
Сложно. Обычно в таких ситуациях "заякориться" помогает или о школу, или о семью. Если ты никто в школе, то ты держишься за счет семьи, и наоборот.
Я ощущал себя никем и там, и там.
Троица друзей очень помогала. Была маленьким, ненадежным, но очень важным игрушечным якорем, который временно смог удержать на себе целый пассажирский лайнер.

Безумно много читаю. Зачитываюсь Джеком Лондоном, Рэем Брэдбери, Фенимором Купером, Артуром Конан-Дойлем.
Дюма, Толстой, Кассиль. Верн.
Жюль Верн мне нравится до безумия, до сих пор чуть ли не наизусть помню "Пятнадцатилетнего капитана" и "Таинственный остров". Сайрес Смит и капитан Немо вызывают у меня восторг. Это честные, отважные люди. Любящие, стоящие горой за своих друзей, а те — за них. Верные своим идеалам и своему слову. Умеющие и знающие целую кучу всего, и всегда ищущие шанс научиться чему-то новому. Так называемые "люди эпохи Возрождения".
Я закрываю глаза и шепчу себе, что очень-очень хочу стать таким же, когда вырасту.
Я безумно этого хочу. Я очень постараюсь.
Я буду помогать людям, потому что сам хотел бы, чтобы такие люди были рядом и помогали мне. Просто потому что каждый человек заслуживает лучшего.
И в моем доме не будет лжи.

Примерно в то же время я впервые прочту "Звезду КЭЦ" Беляева, "Аэлиту" и "Гиперболоид инженера Гарина" Алексея Толстого. Начну читать Циолковского.
И где-то здесь зародится моя искренняя, восторженная любвоь к космосу и науке.

Лето между 4 и 5 классом. Редкое теплое воспоминание.
У моих бабки с дедом есть дача за городом — старая и уставшая деревянная изба без удобств, шесть соток, небольшой огородик, ещё шесть соток под картошку на общем поле. У избы двускатная шиферная крыша. Высокая. Под нее можно попасть через люк, а под самой крышей достаточно место, чтобы стоять во весь рост. Стен там нет, только поддерживающие крышу столбы.
Дед отвлекает меня от прополки моркови и заводит туда. Объясняет, что за лето хочет сделать мансарду, то есть маленькую обитаемую комнатку, второй этаж. Есть доски, есть инструменты, есть краска.
"Ну что, подсобишь?".
Мы сделаем там жилую комнату за 2 месяца. Около полутора недель дед будет болеть и пережидать болезнь дома, в городе. Я буду делать все один. Закончу делать стены из вагонки. Настелю часть потолочных досок, ещё часть настелить мне поможет один из троицы школьных друзей, наиболее похожий на меня характером. Я соберу часть дверного косяка и покрашу около половины комнаты, прежде чем дед вернется в строй, и мы все закончим. Один.
Работая всеми инструментами один.
Тем же летом мы втроем — я, дед, упомянутый друг — сделаем во дворе беседку. Быстро, почти шутя. Работа будет спориться.
К концу лета я буду уметь столярничать, и научусь не бояться работы. До сих пор умею все это делать, умею делать почти весь ремонт по дому своими руками. Да, медленно и менее эффективно, чем люди, которых специально тому научили, но я всему учился сам. От деревообработки до починки проводки и поклейки обоев.

Тот же самый дед когда-то, ещё по молодости, был охотником. В 6, кажется, лет я поеду с ним в его родные края, охотничий поселок в глухомани Бурятии. Он возьмет меня на охоту. Даст карабин, вроде бы ТОЗ-18, и скажет выстрелить в старую и худую дикую козу. Я не смогу и захнычу, это ведь живое существо. Он подстрелит ее сам, но ругаться на меня не будет. Вместо этого несколько раз даст выстрелить в дерево. Объяснит, как правильно держать карабин, огромный для маленького меня. Объяснит, что пуля летит не по прямой, а снижается. Научит не бояться вспышки и отдачи. Калибр небольшой, но она ощущается, и поначалу мне страшно.
Несколько раз стреляю в березу. Дед смотрит на кучность.
"Неплохо стреляешь".
В армии я сдам стрельбы на "отлично".

В 4 классе происходят ещё два важных события.
Наша собака, Билл, ни с того ни с сего кидается на меня перед школой. Успевает укусить за ногу, но неглубоко. Мне надо идти в школу, мне страшно. Вышедший из туалета отец недовольно ворчит, что я "сам как-то спровоцировал, Мой Пёс никогда ни на кого не кинется". Я точно знаю, что никоим образом его не провоцировал, просто проходя из кухни в свою комнату, но молчу.
Решаю задержаться в школе до вечера, чтобы не оставаться в квартире один на один с огромной собакой.
Тем же вечером Билл точно так же кидается сначала на отца, прокусывая ему запястье, затем на мать, которая успевает отпрыгнуть.
Отец увозит его в питомник, затем беспробудно бухает несколько дней, бормоча, что "все ненавидят его собаку".
Он будет вспоминать об этой ебаной собаке до конца жизни, особенно часто в разговорах со мной, что очень больно. Чуть ли не роняя слезы о том, каким идеальным был Билл. Огромная агрессивная зверюга, стабильно сравшая и блевавшая прямо в коридоре, не дожидаясь, пока ее выгуляют, и запугавшая всех соседей.
История повторяется, н-да.

Через полтора месяца мы съезжаем из мрачного съемного клоповника в Свою Квартиру — мать с отцом взяли ипотеку. Новая квартира метрах в 50 от старой, это буквально дом и подъезд напротив. Третий этаж, малометражная трешка, но мы рады и этому.
Меня забавляет процесс переезда: помочь с ним позвали целую ватагу родных и друзей, и в итоге образовалась эдакая вереница людей, таскающих вещи из двух соседних подъездов.
Новая квартира гораздо чище и светлее, пусть это все ещё откровенный бабушатник, а мы все ещё живем крайне небогато, в основном покупая в дом алкоголь. В ней значительно меньше тараканов. И в ней нет Билла. Зато заводим кошку, умную и послушную дымчато-серую красавицу, и мне даже внезапно дают ее назвать. Я вспоминаю о виденном где-то японском маскоте, Китти-сан. Да, которая Hello Kitty.
"Китти-сан. Или просто Китти".
Мать смеется. Имя приняли.
Кошек я всю жизнь буду обожать до безумия. Да и вообще кошачьих.
Львов особенно.

Жизнь идет какими-то скачками. Дома то практически мир без рукоприкладства, только с криками, то вновь октагон размером с квартиру. Снова постоянное вранье друг другу и окружающим, снова измены, прямо при мне. Снова отношение в духе "он ещё мелкий и тупой, потому мы будем обсуждать и делать всё прямо при нем".
Дважды родители чуть не поубивают друг друга, в прямом смысле.

Летом между 5 и 6 классом наступает подозрительное затишье. Пропадающую где-то целыми днями мать я увижу на улице, около подъезда. Она жестом велит сесть в ее машину, уставшую старую Камри, купленную в дикий долг у ее начальника ради статуса.
Прокурор ведь. "Что люди подумают".
Сухо объясняет, что они с отцом разводятся. Так надо. Квартира остается ей, отец просто уйдет, они все обговорили. Я тоже останусь жить с ней — ставит перед фактом.
Киваю, выхожу из машины, иду куда-то.
Спустя пару дней об этом же мне наедине скажет отец. Развод, я уйду, ты останешься с матерью, живите в квартире, расти мужиком, будем иногда видеться.
Я чувствую, что ничего не чувствую несколько сильнее, чем обычно. Депрессия и шизофрения обострились, но это всё.
Я даже не плакал, хотя хотел однажды. Не вышло.
Отреагировал на это галлюцинациями, трескающимся рассудком и ещё меньшим, чем обычно, удовольствием от чего-либо. Да, эти люди откровенно показывали, что я тут лишний, но... я любил. Я хотел быть любимым. Очень. Изо всех сил. Искренне радовался тем редким моментам, когда со мной обходились как с настоящим сыном, а не... ну, чем я там для них тогда был. И потому было больно. Но боль просто была, она не резала и не вышибала слезы.
Она просто присутствовала. Ни убрать, ни прожить.
Учусь все это прятать. Ничего не показывать. Только то, что человек хочет от меня увидеть.
Быть человеком-зеркалом со всеми возможными украшающими фильтрами.

Ещё месяц они живут вместе. Мы живем вместе.
Достаю свою коробку с конструктором. Он очень разнородный и накопленный почти за всю жизнь, многие детальки ещё из тех, что мне отдавали в раннем детстве. Конструктор я обожаю до визга — кстати, до сих пор — и умею собирать из него клевые штуковины без инструкций.
За несколько часов собираю из практически всех деталей, что есть, большущий парусник, больше метра в длину. Очень сильно болел морем и парусным флотом в то время.
Пушечные порты открываются, пушки придвигаются и отодвигаются. Внутри есть команда. Палубу можно открыть, как крышку. Есть немного абстрактная и угловатая, но наличествующая носовая фигура.
Вспоминаю, что в ящичке с ненужным тряпьем и ветошью есть красная ткань. Отрезаю кусок. Обтачав края, делаю красные паруса. Ярко-красные, но мне хочется думать, что они алые. Как у Александра Грина. Делаю такелаж из сплетенных ниток, обшитые кусочки ткани вместо блоков.
Шить я умею ещё с младшей школы.
Дома пока только мать, готовит что-то на кухне. Бережно поднимаю парусник на руки и бегу показывать ей. Очень хочется поднять ей настроение. Может быть, она даже похвалит.
"Ага, ясно. Уйди". Она даже не смотрит.
Ухожу в комнату. Грустно немного, но через час придет отец — может, он оценит? Он и сам изредка мог построить из конструктора что-то интересное.
Возвращается с работы отец. Моет руки, переодевается в домашнее, берет из холодильника водку и садится перед телевизором, щелкать каналами, не задерживаясь ни на одном надолго.
Прибегаю к нему с парусником на руках.
"Я занят".
Все ещё стараюсь не расстраиваться. В конце концов, вышло красиво.
На столе для него нет места, потому парусник ставится под полку, на пол. В такое место, где он никому не помешает. Любуюсь им.
Минут через 40 в комнату заходит мать. Как обычно, без стука и предупреждения, понятие "личное пространство" у нас в семье применимо только к родительской спальне и означает "тебе туда нельзя, если ты не идешь мыть там полы". Так будет всегда, в любом возрасте.
Ей нужно что-то достать с верхней полки шкафа, около которого на полу стоит корабль. Там вполне достаточно места для того, чтобы встать.
Мать с силой отпихивает корабль ногой в сторону. Он разваливается на несколько частей, внутренности высыпаются.
"Хули игрушки свои раскидал? Убери это все, чтобы я не видела их больше".
Уходит. До конца дня я не выхожу из комнаты, просто смотрю в окно, куда-то чуть выше крыш соседних домов. Стараюсь не плакать.

Отец теперь живет отдельно, работает вахтовиком, и я вижу его 3-4 раза в год, но зато у меня есть отчим. С детства был влюблен в мать, ждал, ну и дождался вот.
Отдельная деталь, которая меня в итоге даже не удивила на фоне общей ебанутости моей жизни: он родственник моего отца. Какой-то двоюродный, кажется, но все же. При этом младше матери на полгода. И выросший все в том же адовом районе, Рабочем. Я снова даже не удивляюсь особо.
Отчим довольно мягкий, добродушный и очень проницательный. Удивляюсь — что он вообще нашел в матери? Она никого не слушает, с ней крайне тяжело разговаривать в принципе, она прямолинейная как рельса, грубоватая и наглая. Но сердцу ведь не прикажешь, хех.
Конфликтов в доме почти нет, отчим практически во всем уступает матери, но при этом периодически умудряется ее урезонить и убедить в своей правоте в чем-то. Немного радуюсь тому, что борьбы за власть в семье, кажется, больше не будет.
Будет, в итоге, но не такая зверская, как до этого.

Отчим ушел к нам из другой семьи, где у него был маленький ребенок. Вроде бы даже благополучной. Об этом я узнаю только в старшей школе, и в моей системе моральных координат это будет очень большим вопросом, но задавать его я не стану.
Потому что отчим будет относиться ко мне как к человеку, насколько возможно. Это даже будет удивлять и обезоруживать. Любить и заботиться он не будет, но будет уважать мое право быть и мое мнение, и этого уже будет достаточно.
Ещё он не будет пытаться заменить мне отца, зная, что пришел слишком поздно. Мне уже 12, отцовской фигурой ему не стать. Так у меня ее в жизни и не было, потому что отца именно "отцом" я не считал никогда.
Все знакомые психологи говорят, что это видно за версту.

Отчим — сисадмин, всю жизнь работает с компьютерами и сетью. Уважает старые и некоторые новые игрушки, слушает неплохую музыку, всего по чуть-чуть, от диско до метала. Мы поначалу будем сторониться друг друга, но где-то через месяц, к концу лета, абсолютно внезапно проговорим целую ночь о старых игрушках, вроде Deathtrack, Carmageddon, C&C и первых двух частей Doom, которые любим оба. Проговорим как приятели. Приятелями и будем друг друга считать до самого моего ухода из семьи.
Не близкими, просто приятелями, чуть выше и ближе уровня знакомых.
Он не будет пытаться меня поучать и воспитывать, оставляя это матери, но не будет и поднимать руку, не будет указывать и орать. У него всегда можно будет что-то спросить, с ним иногда можно поиграть во что-то по локалке, у него можно взять диски с музыкой.

С его появлением у нас дома появляется интернет, пусть и адски медленный. С интернетом я уже немного знаком, на моем кнопочном Sony Ericsson есть WAP. Другие ребята качают оттуда игры, смешные картинки, и... ну, даже не порно, просто эротику.
Я же качаю музыку. Столько, сколько влезет в память телефона. Постоянно ищу новую на Муз-ТВ.
Интернет приводит меня в восторг. Ползаю по сети, учусь пиратить игры и софт. Радуюсь тому, что теперь чтобы что-то прочитать, не нужно искать физический экземпляр книги.
Компьютер у меня не особенно мощный, зато у него неплохая стереосистема с сабвуфером. 30 ватт. Она негромкая, но с очень чистым звуком.
Подгон от отчима.

Из интернета я наконец узнаю, что такое проблемы с головой, что такое ментальные расстройства. Узнаю, что то, что я чувствую, имеет название.
Что это болезнь, отклонение.
А значит, когда я стану взрослым, то, может быть, вылечусь.
Только когда стану взрослым, потому что лечиться мне нельзя. В больницу можно пойти только с очевиднейшей травмой, вроде перелома или развалившегося зуба. Все остальное нужно "терпеть", потому что "ты все выдумываешь" и "ты что, больной? Ты хочешь, чтобы люди думали, что у нас семья больных"?
Сами они тоже терпят и в больницу практически никогда не обращаются. Всё лечится только обезболивающими и антибиотиками.
О психических отклонениях заговаривать опасно для жизни, так как оба родителя твердо убеждены, что ты или абсолютно здоров, или псих и лежишь в дурке.
Если ты псих, то ты лежишь в дурке. Если ты лежишь в дурке, то ты псих. Логическая петля стигматизации.
Самих родителей при этом психическими здоровыми назвать язык не поворачивается.
Не бывает депрессий, обсессивно-компульсивных и других расстройств, не бывает ПТСР, не бывает ничего из этого. В дурке лежат и обращаются туда только психи. Псих — существо, постоянно смеющееся, гадящее под себя и пускающее слюни. Так мне это объяснили.
Всего один раз, ещё при обоих родителях, я осмелился робко сказать, что у меня, кажется, что-то не так с головой. Снова был отхлестан собачьим поводком и целый вечер слушал вопли на тему того, что "у нас НЕ МОЖЕТ быть психованного ребенка, ты понял?".
Понял.

Тогда же, в районе 6 класса, со мной произошла одна из самых лучших вещей за всю мою жизнь. Мы с моим лучшим другом начали сходиться.
Я видел его и до этого, гуляем в одних и тех же дворах и потому пересекаемся, плюс, он принадлежит к дворовой компании, и потому его знают все.
Он типичный "крутой" из фильмов, настолько, что это почти стереотипно. По-хорошему стереотипно.
Старше меня на полтора года, спортсмен, занимается хоккеем. Умеет, кажется, вообще все. Красиво и приятно разговаривает, смешно шутит. В очень хорошей физической форме. На короткой ноге с гопотой и авторитетами из дворов, но при этом держится сам по себе, со своими увлечениями. Неформал в сторону рэпера, слушает и знает очень интересную музыку. Учится не здесь — в центре, но живет напротив моей школы. В дворах ему всегда и все рады.
Замечаю, что со мной он общается с интересом и практически без приколов, если мы видимся.
Начинаем видеться чаще, вместе ходим в компьютерный клуб. Сначала вместе с моей троицей, потом уже и вдвоем.
Начинаем гулять вдвоем. Много разговариваем.

Меня шокирует то, что я впервые в своей жизни вижу, как со мной хотят общаться. С неподдельным интересом. Мои слова не просто слушают, их слышат. Моим мнением интересуются, высказывают свое. Со мной много и с удовольствием общаются, запретных тем нет вовсе, нет никаких пренебрежения или агрессии в мою сторону.
И во всем этом не чувствуется вообще никакой фальши.
Когда он у меня дома, мои мать и прочие родственники ведут себя почти терпимо, и я безумно этому рад.
Этот человек почти сразу станет моим лучшим другом на всю жизнь. И даже больше.
Он станет моей семьей. Именно в его компании я впервые почувствую то тепло, которое, судя по рассказам, дает семья. Я буду считать его кем-то вроде старшего брата, он меня тоже, младшим. Ну, наверное, отчасти уже сестрой, хы. Слово "семья" будет ассоциироваться с ним и лучшей подругой, а не с биологическими родителями. Безусловно, не задумываясь. Некоторые незнакомые люди всерьез будут думать, что мы братья.
Рядом с ним я буду чувствовать какое-то необычное, приятное чувство, которое пойму лишь совсем недавно.
Это ощущение того, что ты полноценен.
Он познакомит меня с целой толпой интересных и необычных людей. Хороших людей.
Мы будем дружить половину жизни и ни единожды не поссоримся. Ни единожды. Я буду иногда на него бухтеть за раздолбайство, он изредка будет беззлобно посмеиваться с моей наивной доброты и идеализма. Но мы ни единожды не поссоримся.
Наша дружба с блеском выдержит столько испытаний, которые бы не выдержала никакая другая.

Я смогу поговорить с ним о чем угодно, всегда зная, что меня выслушают и мою точку зрения рассмотрят. Он очень многому меня научит, покажет мне целую прорву музыки, и научит не смотреть на обложку. Научит искать суть вещей и слушать людей, даже если они вроде бы выглядят так, что слушать их не стоило бы.
Вместе с нами случится столько всякого разного, что про нас будут говорить, что наша жизнь похожа на кино по уровню каких-то совершенно невероятных событий на единицу времени. Это действительно временами будет похоже на офигенный ситком с примесями "Рок-н-рольщика" Ричи и "Trainspotting" Бойла. Я даже подумать не мог, что многое из этого со мной когда-либо произойдет, и если начать все это перечислять, то можно написать пару толстенных томов.

С ним я впервые пойму, что можно быть тем, кем ты хочешь, а не тем, чего от тебя требуют. Пока просто пойму, на уровне идеи.
С ним я впервые, абсолютно спонтанно, попробую психоделики, и это будет просто охренительно, а те события в итоге лягут в основу фольклора Тридцатки, который мы же и напишем.
Мы будем и останемся на удивление разными и одинаковыми людьми одновременно. Мы будем заканчивать друг за другом мысли. Даже наши разности непостижимо будут дополнять друг друга, и я буду иногда об этом слышать от удивленных общих знакомых.
Вместе мы устроим из маленького, обшитого гипсокартоном технического чердака-техпомещения десятиэтажки небольшую эрзац-арт-галерею, оставив там свои рисунки. Аккуратные, красивые и с идеей. И нашу идею подхватит молодое поколение. Ее разовьют, ее продолжат. К нашей абстрактной наскальной росписи XXI века отнесутся с уважением, заполнив пустые места собственными рисунками и придав помещеньицу уюта.
Фактически, мы оставим след в истории. Свой след, пусть небольшой, но красивый и искренний. В чьей-то жизни мы его уже точно оставили.
Когда-нибудь, надеюсь, смогу показать фотки оттуда.
Вместе мы пройдем через огонь, воду и медные трубы, переживем некоторые очень грязные и мрачные этапы жизней, и останемся хорошими людьми. Верными себе и друг другу.

Из-за растоптанного в детстве "я" и бесчисленных комплексов, из-за боязни обязывать к чему-то, я говорил ему, насколько он для меня важен и дорог, только вскользь. В другом контексте, в разговорах на иные темы, в каких-то не совсем подходящих ситуациях.
Мы не виделись вживую уже практически год.
И я очень хочу все это пережить, не поломаться и выбраться из той критической ситуации, которая меня все же настигла, просто чтобы крепко обнять его и сказать, что он всегда был, есть и будет моей семьей. И насколько я его люблю и благодарен ему за все. В этот раз — прямо, не прикрываясь моментом. Встретившись, наконец, в Москве.
Большую часть тягот этого года я пережил только за счет этой мысли, и надеюсь, что все получится. Что все ещё будет.
Обязательно будет.

Но вернемся к школьным годам.
В 6 классе, в ноябре, у нас случается спонтанная попойка дома у одной из девочек. Присутствует большая часть класса, в том числе я.
Попойка прямо-таки классическая для того времени: поддельная "записка от мамы" продавщице в ларьке, по банке какого-то абсолютно чудовищного коктейльного пойла (кажется, "Казанова" с миндалем, бррр) на лицо и ещё столько же в запасе, одна кура-гриль и одна шоколадка на закуску, которые были кем-то съедены ещё до начала попойки. Большинство пьет натощак.
Спиртовая бурда разматывает с нескольких глотков. Играем в бутылочку, первые неумелые поцелуи, смех.
Тогда я впервые четко осознаю повышенное женское внимание к своей персоне, которое будет сопровождать меня всю жизнь, и я буду тихо удивляться, почему же так. Я же второй сорт, я недостоин существовать, чем я могу привлечь?
Но я привлекаю. Две подруги недолго собачатся из-за меня; наконец, одна из них выбивает себе право меня охмурять и тащит в спальню. Эта девочка была в меня влюблена ещё с подготовительной группы садика и никогда этого не скрывала, зачастую оказывая весьма недвусмысленное внимание перед всем классом. Я делал круглые глаза и предпочитал делать вид, что ничего не замечаю или не понял. Ее это веселило, она не обижалась и не оставляла попыток. С нас смеялись очень редко и всегда беззлобно, никто за это даже не думал травить или как-то всерьез насмехаться, с целью зацепить.
До сих пор помню, что она обращалась ко мне "Кот Базилио", а я к ней — "Лиса Алиса". По ролям персонажей, которых мы играли на выпускном спектакле в садике. Вместе. Улыбаюсь сейчас, хотя в школе немного коробило. Забавно.
Она была хорошим человеком, и я не знаю, что с ней сейчас и где она, но искренне надеюсь, что у нее все хорошо.

Эта девочка тащит меня в хозяйскую спальню — взрослых, понятное дело, дома нет. Мы лежим на большой кровати и учимся целоваться на ходу. Меня очень сильно мутит от выпитого.
Я блюю ей на джинсы выпитой бурдой, и, извинившись, плетусь в ванную, где меня тошнит ещё полчаса.
Надо отдать ей должное, она отнеслась к ситуации с юмором и никогда больше этого не припоминала. Сидела в ванной со мной, помогала очухаться.
Кое-как добрался до дома. Отоспался перед приходом с работы матери и отчима. Сказал, что у меня адски болит голова. Наверное, от меня диско несло спиртом, но мне ничего не сказали, позволили просто лежать в комнате.
На следующий день весь наш класс целиком вызывают к директору — мы крайне тупо спалились, забыв пару пустых банок под диваном и одну полную, в холодильнике. Родители нажали на девочку, у которой мы пили. Та все рассказала. Нас отчитывали почти целый урок, но закрыли глаза из-за статуса "особенного" класса и коллективного обещания больше так не делать.
И правда, больше мы так не делали.

Женское внимание, правда, началось ещё раньше, с садика, где на меня открыто вешалась одна девочка, а вторая как-то заперла в туалете и пыталась... поцеловать. Это привело меня в дикий ужас и меня вытащил оттуда друг, выбив дверь. В 5 лет. Это один из троицы друзей-гопников из школы как раз, лол. Такое в нашей группе случилось только со мной, больше прецедентов не было.
В средней школе была та, о которой я упомянул выше, а ещё за мной пыталась ухлестывать дочка маминой подруги, моя ровесница, и меня это снова повергло в ужас. Кое-как ее от себя отвадил тогда.
Меня открыто и достаточно бурно пытались поделить две альфа-гопницы моего класса, лучшие подруги при этом. Отношения с победившей не зашли дальше обнимашек, но даже это было для меня шоком. Тогда же были, кхм... отношения с моей первой любовью, тоже из класса.
В старшей школе на меня заглядывалась эмочка двумя классами младше, у нас даже были недолгие и очень всратые отношения. От одноклассницы слышал, что ещё нескольким девочкам помладше я ужасно нравлюсь. Вокалистка нашей школьной группы, из класса младше, даже не пыталась скрывать влюбленности.
Я отчаянно это все игнорировал, потому что здоровых отношений, по сути, никогда не видел, и до ужаса боялся повторения того, что видел между отцом и матерью. Кроме того, мне с детства забили в голову, что "мужик — это вечно агрессивное и охуевшее существо, которого детерминирует способность разбить ебла хмырям за соседним столиком за косой взгляд и физическая огромность, и только такой мужик имеет право на бабу, а если он не такой, то это чмо". Внутренне таковым мужиком я себя точно не чувствовал, не понимал, что я вообще могу дать человеку, почему могу быть интересен. Боялся, что это все будет ложью, что меня "раскусят", скажут "ага, не мужик!" и наорут за то, что я обманул свою спутницу, прикинувшись мужиком.
Да, глупо, но вполне ожидаемо от подростка с загонами.

Позже я пойму, что это дико смешная парадигма, в общем-то, ну, тот прогон про "мужика" выше. Неуверенность в себе и страх оказаться "не таким" из нее можно черпать ведрами.
Я пойму, что девушкам нередко нравятся не только и не столько огромные "медведи", сколько красивые, близкие к андрогинности парни, вроде Дэвида Боуи. Особенно сейчас. Я пойму, что те люди, с которыми вообще стоит начинать отношения, выбирают по тому, какой ты человек, а не по тому, насколько ты соответствуешь каким-то там стереотипам.
На меня продолжат вешаться, я даже абсолютно случайно уведу у своего знакомого его девушку, хоть это и будет уже после армии. На меня открыто, при всех будет пускать слюни и ещё кое-какие жидкости менеджер магазина, в котором я буду работать. Это будет девушка на пару лет старше меня, яркая и эффектная, от внешности которой мои куда более успешные и красивые, как я думал, друзья будут присвистывать, а я буду считать ее далеко за пределами своей лиги. Того, что мне дозволено, что заслужил.
Но она будет заглядываться не на них, а на меня.
Ещё позже, за примерно три года до написания этого текста, у меня будет сравнительно много случайных контактов с девушками, без обязательств, на одну ночь. Меня это в итоге заебет, в обоих смыслах. Секс с девушкой, в котором я с самого первого раза не особенно много для себя находил, разонравится вообще, за вычетом исключительных случаев и исключительных девушек. Сами девушки тоже разонравятся, я буду получать от них чисто эстетическое удовольствие, но как партнера рассматривать даже не буду.
Все это будет в ту пору, когда я уже буду откровенно похож на худую девушку-подростка и это будет меня несказанно забавлять.
И хоть это все и заебало, это был очень хороший, эффективный и полезный шаг к осознанию того, что я не "урод", каким меня иногда называли родители и каковым я очень долго себя считал.
Более того, у них даже как-то получилось подарить мне очень красивую и гармоничную внешность, привлекающую оба пола.
Ещё забавнее то, что с возрастом я превращаюсь в практически полную копию матери внешне.
Вплоть до обесцвеченных волос.

Примерно в это же время мы с лучшим другом начинаем играть в World of Warcraft на пиратском сервере Иркутска. Ник, который я дал своей дренейке-магу чуть ли не случайно, в итоге надолго станет моим ником, а кое-где я так называюсь до сих пор.
Dreamcoil. Дрим. Дрёма. Кое-кто в сети до сих пор ко мне так обращается.
Ник вырезан на моем правом предплечье лезвием и шрамы достаточно легко читаются до сих пор, хоть и потихоньку затягиваются с годами. Он со мной навсегда, видимо. Но я не против, он очень удачный, красивый и подходящий.
Даже сейчас моего маленького плюшевого львенка, с которым я сплю, которому рассказываю о своих страхах, и который иногда сопровождает меня на прогулке, отдыхая в рюкзаке, зовут Дрёма.
Пока я это пишу, он валяется на диване и с любопытством на меня посматривает, лежа на животике.
Дрёма дремлет, хыхы.

К 7 классу я уже вполне годен в подмастерья, а к 11 вообще стану профессионалом "школьных отмазок".
Я смогу свалить с любого урока так, чтобы мне за это не влетело и не узнали родители. Смогу по нескольку дней не появляться в школе без последствий. Договорюсь о том, чтобы попросту не делать домашку и не получать за ее невыполнение двойки со многими учителями. Научусь прятать дневник так искусно, что даже подкованный во всем этом физрук не сможет его найти ни разу, и ни одну двойку за отсутствие спортивной формы я так и не получу.
Я активнейшие пользуюсь для этого своей репутацией и хорошим отношением педсостава. Внутри грызет осознание того, что это ложь. Прямая, наглая. Которую я ненавижу, да — но лучше так, чем получать дома нагоняй или сидеть те уроки, на которых совсем тоска зеленая.
К тому же, по гуманитарным предметам ко мне нет вообще никаких вопросов.

В 8 классе у моих отчима и матери рождается дочь, моя младшая сестренка.
Атмосфера дома становится для меня странной и необычной — обо мне резко забыли. Я теперь просто "есть", с моим существованием мирятся, как с соседом в общаге, но все ещё с претензиями. Моими делами не интересуются неделями. Всем всё равно, где я и чем занят, лишь бы не "позорил семью" и не создавал проблем.
Сыт, одет, получил немного денег на столовую на неделю — всё, пропади с глаз моих.
Побоев резко становится гораздо меньше, плюс я уже начинаю входить в ту фазу, где я не пытаюсь во всем угодить родителям. Теперь я просто стараюсь не пересекаться, и абсолютно безучастно закрываюсь от ударов блоками, если матери все же вздумалось помахать кулаками. Как правило, она быстро прекращает это дело и уходит смотреть телевизор или пить с отчимом. Они все ещё пьют. Не так напропалую, как при отце в семье, но вечер без поллитры водки или коньяка — это не вечер.
С другой стороны, у нас в семье стало немного больше денег. Квартира заставляется безделушками, мы ощутимо лучше едим.
Побоев стало меньше, криков тоже немного поубавилось. Всё внимание матери и отчима приковано к сестренке. Я не знаю, как к этому относиться, но благодарен тому, что мне наконец дали немного передохнуть. Одна проблема...
Если поролоновую губку надолго положить под что-то тяжелое — ножку стола, например — а затем давление убрать, то она уже не выпрямится обратно полностью. Слегка распрямится, да, но в ней останется четкий след, потому что само вещество повреждено, сама структура.
Я ощущал и ощущаю себя примерно так же. Давление резко снизилось, но как и куда мне выправляться — я не знал. Да и не умел. Уходил в эскапизм. Смотрел аниме.
Самое первое просмотренное от начала до конца, "Хеллсинг" — до сих пор, наверное, самое любимое.

С сестренкой в итоге получилось как-то странно, наверное. Я думал, что не смогу ее полюбить и искренне чувствовать к ней привязанность, потому что от вести о ее рождении сердце у меня из груди в свое время не выпрыгнуло, да и отцы у нас разные.
Я так думал. Сознательно.
Бессознательно я полюбил ее почти сразу, и много позже понял это, вспомнив, как неожиданно даже для себя самого иногда с рёвом кидался на ее защиту, когда мать злилась и хотела ее отлупить за очередные нормальные для ребенка вещи. Да, мать так и не научилась быть матерью, и воспринимать ребенка не как статусный кусочек себя самой, а как ребенка. Как живое существо.
Меня — бей. Ори, кидайся тарелками, мне поебать, я просто поставлю блок, как физически, так и ментально, мне не привыкать. Лишай меня всего, как обычно.
Но ее не тронь.
Ошарашенная мать молча прекращала истерику, а я отводил сестру в свою комнату, усаживал к себе на колени, и успокаивал, говоря, что все обязательно будет хорошо. Находил какие-то слова, судорожно, сам не зная, как вообще выглядит то счастье, та хорошая жизнь, которую я так опрометчиво обещаю сестре. Но она вытирала слезы и улыбалась. Этого было достаточно.
Наверное, в те моменты я слишком хорошо видел в ней маленького себя.

Ещё я много переживал на тему того, что не смогу стать для нее "хорошим старшим братом". У меня крайне специфичные увлечения, и довольно мрачный, на то время, взгляд на жизнь. Я вообще не похож на крутого чувака внешне, я худой патлатый подросток, который ничего не понимает.
Но я помогал ей, где и как мог. Учил чему-то, пытался передать хоть немного своего опыта, актуального для ее возраста.
Сейчас я разорвал контакты с семьей, и ее, скорее всего, давно настроили против меня.
Но однажды я, будучи уже 24-летним няшным парнем с блондинистым каре и в охуительно стильной белой куртке от шеи до лодыжек, зашел за ней в школу, зимой. Перед всем ее классом. Вызвав волну восторга у детворы.
Вспомнил, что, по ее словам, ее пытались унижать и порвать рюкзак две какие-то охуевшие пигалицы из пятого класса, где-то за неделю. Попросил указать, есть ли они сейчас в фойе. Она указала. Там была только одна, но была с отцом, мужичком с дёргаными и злыми глазами, чуть пониже меня.
Сестра ее откровенно побаивается и старается не смотреть в ту сторону. У меня за секунду проносится очень многое в памяти. Ситуации, когда я был на ее месте, но за меня некому было заступиться.
Сказал сестре выйти из фойе на улицу и подождать. Подошел к отцу пятиклассницы, один. В распахнутой куртке, чтобы было видно камуфляжные шмотки. Со стянутыми в хвост волосами, чтобы понизить градус "девочковости".
Подошел некомфортно близко. В первую очередь — некомфортно для себя, не люблю излишнее вторжение в личное пространство. Но, кажется, произвел нужный эффект.
"Слышь, дядя. Твоя дочь моей сестре-третьеклашке жить не дает. Ее я втягивать в это не буду, говорю от себя. Это прекращается с завтрашнего дня. Либо у нас с тобой будет разговор вне школы, и он тебе крайне не понравится. Мне, как сыну прокурора, не будет вообще ничего, представь. Я был услышан?".
Говорю громко и резко, на нас смотрят.
Сам себе удивляюсь. Обычно я не позволяю себе настолько борзеть, даже когда пытаются щемить меня самого. И я знаю, что мне очень даже "будет", если мне придется его избить. И вообще далеко не факт, что в асфальт не забьют меня.
Но я ловлю боковым взглядом резкое движение девочки. Опустила глаза в пол и делает вид, что не при делах. Я чувствую, что начинаю беситься.
Мужик секунду смотрит на дочь, потом переводит взгляд на меня.
"Был". Буквально выплевывает это слово.
Разворачиваюсь на пятках и выхожу под неодобрительный гомон родителей в мою сторону. Веду сестру домой.
На следующий день она говорит, что эти девочки просто делают вид, что ее нет.
И что "у нее самый крутой старший брат".

Тогда же, примерно на момент рождения сестры, четко понимаю, что мне очень нравятся эмо. Причем не только девушки. Парни тоже. Худые, женственные, с красиво подведенными глазами, без лишней штукатурки на лице.
Обязательно длинноволосые. Красивые.
Пока только лишь "нравятся", эстетически.
Ещё я узнаю о фурри, антропоморфные животные мне тоже очень нравятся.
Коллекционирую арты.

Кто-то из согильдийцев в Варике рассказывает мне про Луркмор и Двач, дает ссылки. Начинаю вливаться в интернет-культуру семимильными шагами. Лурк здорово поможет мне сформировать взгляды на жизнь и окружение на какое-то время, но не сочащиеся ядом статьи о сетевых феноменах и личностях, а те, что рассказывают о мировых событиях, каких-то абстрактных вещах и географии. Интересно и доступно написанные, изобилующие, тогда ещё, множеством ссылок и довольно трезвых взглядов, альтернативных общепринятым.
Двач... Я даже немного застану Тот Самый, который был при Виталике. Один раз зайду на него перед самым закрытием. Немного пошатаюсь, ничего толком не поняв, закрою.
Впоследствии практически всегда буду сидеть на имиджбордах только в рид-онли, и только в интересных мне тематических разделах. Несмотря на, вроде бы, все условия для того, чтобы стать типичным двачером, мне как-то претит идея гнить на борде 24/7 и считать весь мир долбоебами, исходя пеной от злости. Налет излишнего цинизма и элитарности на какое-то время действительно появится, но довольно лёгкий.

С Лурка я узнаю про Furaffinity и Глутамат — e621, крупнейшее хранилище фурри-медиаконтента, в основном артов, но есть и флэшки, и видео. Ощущаю себя старателем с Клондайка, наткнувшимся на золотую жилу.
По первости ищу и сохраняю просто красивые арты, со временем начинает превалировать порно. Выбираю его довольно долго, потому что сохраняю только эстетичное.
Почти с самого начала в папке с фурри-артами начинают появлять гейские, но пока их мало и я сам перед собой оправдываюсь, что "нарисовано красиво". Плюс, на них обычно или просто эротика, или красиво нарисованный самец без гениталий во весь экран.

В том же самом 8 классе к нам приходят несколько новых девочек. Одна из них — веселая, слегка пацанистая и пухленькая рыжуля-анимешница.
Я смотрю на нее всю линейку. Понимаю, что влюбился. Впервые в жизни.
Весь год я очень неумело пытаюсь скрывать свой интерес, и не могу понять, что мне делать: мне хочется попробовать, вроде, но дикая неуверенность в себе и отрицательная самооценка мешают. Ко второму полугодию очевидный и обоюдный интерес видят абсолютно все одноклассники. С этого иногда посмеиваются, друзья-гопники дают мне советы по подкату и предлагают спросить у нее номер. Эта тягомотина продолжается до мая, до поры сдачи годовых экзаменов. К тому моменту мы уже робко дружим, иногда сидим после уроков и обсуждаем что-нибудь, переписываемся в ВК.
После одного из экзаменов я встречаю ее в фойе и дарю шоколадку. Мы идем гулять.
Завязывается общение. Разговариваем по домашнему телефону ночи напролет, гуляем, порой даже вместо школы.
Заканчивается учебный год.

Позже я узнаю, что у нее, вообще-то, есть парень, учится в нашей же школе на класс старше. Мягко говоря непопулярный и вечно всем недовольный анимешник колхозного разлива. Его шпыняют даже гопники из моего класса.
И я целое лето проведу в типичнейшей, как по учебникам, френдзоне. Просто-таки эталонной. Мне будут плакаться в плечо, меня будут использовать, повиливая ягодицами и обещая "что-нибудь эдакое", если я помогу, погуляю, встречу, кину денег на баланс...
Но я буду огорошен внезапно свалившимся, немного блёклым, но все же счастьем. Буквально огорошен —я постоянно нервничаю, потому что не быть безэмоциональным и мрачным для меня в новинку, я не знаю, как на это реагировать.

Первый серьезный поцелуй на скамейке. Первый петтинг. Первый секс.
До самого последнего момента я не понимал, что все к нему идет, хотя меня предварительно попросили купить две банки ягуара, осведомились о наличии дома родителей, и назначили точное время встречи у меня дома.
Меня, по сути дела, выебали.
Первый секс, от которого я вообще ничего не почувствовал, кроме страха и нервозности. Я понимал, конечно, как это делается. Знал, что в порно и вообще в медиа все, связанное с сексом, преувеличивают, и прям ВАУ это не будет. Но я не почувствовал вообще ничего. Я даже не знал, сколько именно он должен длиться. Спустя минуту фрикций мне это показалось ужасно идиотским — ну сколько ещё так лежать и впихивать туда-сюда? Сделал вид, что кончил. Оделись. Проводил рыжулю до дома, благо жила она в 10 минутах ходьбы.
Разумеется, мне с огромными глазами сообщили, что "это ничего не значит" и "ничего не было". Через неделю, когда парень ее крупно обидел, оно резко начало что-то значить; оно, это что-то, теперь уже было, потому что понадобились аргументы, чтобы я пришел и утешил.
К концу лета начинаю ощущать, как эйфоричное счастье от первой любви проходит. Возвращаюсь в обычный безэмоциональный серый ад, где меня периодически глючит и я рандомно перестаю ощущать себя человеком.
Не сразу, понемногу.

В один из деньков, когда я провожаю рыжулю до дома, мы встречаем моего лучшего друга. Договорились с ним погулять, заодно я решил их между собой познакомить.
Я думаю, понятно, что было дальше. "Ой, у тебя та-а-акой интересный друг, а вытащи его погулять е-щё-ё~".
Друг отшучивается и говорит, что ему нахер это не нужно. Все же вытаскиваю. Начинается мой 9 класс.
Мы теперь почти всегда втроем, ну, кроме школы. В школе мы постоянно вдвоем, я и рыжуля. Друг и подруга. Каждый день дожидаемся моего друга на остановке, потом идем по домам, вечером гуляем.
В первые учебные недели рыжуля прямо говорит мне, что хотела бы начать с ним встречаться, но он этого очевидно не хочет, и "потому я должен ей помочь, потому что я ведь такой хороший друг"!
Я решаю помочь. Потому что, по моей логике, если я это сделаю, то она поймет, какой я хороший, и вернется ко мне.
Да, я понимаю, как это звучит. Сейчас понимаю.

Фактически, месяц я выступаю просто мебелью. Им стеснительно гулять вдвоем, потому мы гуляем втроем. Но раз уж они встретились, им хочется позажиматься-полизаться, и мы идем в подъезд панельки общей подруги. Там, в темном помещении между двумя входными дверями, они по часу-два шумно тискаются и лижутся, а я просто стою, оперевшись спиной о стену, и молчу, думая о своем. Даже телефон не достать — свет от экрана разорвет абсолютную темноту этого закутка. Неэтично по отношению к ним. А мне нужно быть хорошим. В "хорошесть" входит этикет, чувство такта, умение красиво общаться и слушать. Забавно, что дома от меня этого буквально требовали и я таки этому всему научился, но этого требовали люди, которых их же знакомые за глаза называли "дикими" и "быдлом".
Оба стесняются купить презервативы для первого раза — я иду и делаю это за них, отдаю резинки рыжуле.
Меня благодарят. Я не чувствую ничего.

Ее, уже бывшему, парню из класса старше это, разумеется, не по нраву. К тому же, у него репутация психопата. Позже выяснится, что "психопат" это смешной и плюшевый, но все же.
Бывший с его каким-то друганом отлавливают меня на улице и поступают в лучших традициях людей, чья Честь задета уводом девушки, то есть начинают драку с внезапного броска кирпичом мне в голову со спины. Я слышал, что за мной идут, но все выжидал, когда окликнут, думая, что драка пройдет по классике.
Вместо этого внезапно глохну и почти слепну от боли, валюсь в сугроб. Меня обрабатывают в 4 ноги. Пока я пытаюсь оклематься и добраться до дома, они приходят домой к рыжуле, где в это время находится и лучший друг. Он спокойно и обстоятельно собирается, выходит из дома "на разговор" и методично разбивает бывшему еботину.
Ещё около месяца продолжается идиотский вальс с натравливанием знакомых гопников друг на друга, затем все стихает.

Идиотский вальс продолжится в иной ипостаси. Рыжуля и мой друг провстречаются два года. Мы постоянно будем ходить троицей, играть во что-то втроем, тусить втроем. Они как пара, и я, как хвостик.
Она хорошая подруга, с ней многое можно обсудить и с ней весело, но именно тогда я впервые пойму, что некоторые люди не злы сами по себе, они просто думают только о себе и в целом думают неохотно и мало. В голову они в основном едят, как в анекдоте. Подростки, опять же.
Потому что она периодически будет пытаться нас с другом рассорить.
Запрещать ему общаться со мной. Устраивать чудовищные истерики, заставлять выбирать, угрожать суицидом чуть что. Откровенно, настолько откровенно, что сейчас это смешно вспоминать, манипулировать — ну, пытаться.

Уйдя после 9 класса, она периодически будет заходить ко мне домой, когда я вернусь со школы, и будет откровенно провоцировать. Заигрывать то ли на уровне легкого одностороннего петтинга, то ли первых пары минут постановочного порно "с сюжетом".
Прекрасно зная, что у меня к ней есть остатки чувств.
Я не буду реагировать, потому что это чужое и потому что у меня есть идеалы.
Кроме одного раза, когда я сорвусь и попытаюсь ее изнасиловать. Пожалуй, слишком громкое слово для того, что произошло, но все же.
Я прижму ее к дивану и начну стаскивать блузку. У нее в глазах промелькнет страх — настоящий, животный. Я это увижу и внезапно пойму, что веду себя как мой отец. В ужасе отпрыгну.
Все это займет, может, секунд 5.
Выпровожу ее из квартиры и надолго перестану пускать.
До самого моего выпуска из школы она иногда будет у меня ночевать. На правах подруги, конечно. Почти всегда будет алкоголь, и почти всегда будут провокации. Откровеннейшие. Уровня "ходить по дому без одежды и призывно выгибаться, тут же напоминая, что это не твое". Я ни разу не поддамся.
После одной из таких ночевок ко мне зайдет лучший друг, утром. Выражение на его лице мне сразу не понравится. Они о чем-то поговорят с рыжулей в закрытой комнате, я буду готовить завтрак на всех в это время.
Друг подойдет ко мне и спокойно спросит, что было вечером и ночью. Я расскажу. Я понятия не имею (до сих пор, лол), что ему там наговорила рыжуля, но я расскажу свою версию, потому что ничего с ней я, собственно, и не делал. Но и о провокациях молчать я не буду.
Друг кивает и слегка улыбается. По глазам вижу, что верит.
Гора с плеч.

Рыжуля со временем станет для нас обоих просто подругой, то появляющейся в жизни, то пропадающей. Много позже мы с ней вновь заобщаемся и у нас случится секс, уже как у двух свободных и взрослых людей. Я соглашусь на это только из-за тлеющих, недобитых угольков былых чувств к ней, из-за возможности наконец это прожить.
Секс этот мне не понравится абсолютно, я просто не почувствую ничего. Облегченно выброшу эти угольки в ментальную мусорку. Прожил-таки эти эмоции. Просто как ритуал.
Призрак первой и очень странной любви наконец-то обрел покой и больше меня не беспокоит. Я могу общаться с этим человеком просто как с человеком, чемодан без ручки из залежавшихся эмоций выброшен.

А ещё я пойму, что несмотря на запредельный идиотизм ситуации, все сложилось самым лучшим образом. Потому что любой другой возможный расклад на тот момент был бы хуже.
Выбросить из жизни рыжулю? Но она друг, одноклассница и редкий человек со сходными интересами.
Отбить ее себе? Я ничего не знал об отношениях. Видел или те, что были у дворовой гопоты (пиво, гулянки, случайный секс), либо домашний ад, либо очевидно романтизированные и преувеличенные отношения из фильмов и аниме, которым не было места в то время и том районе. Это была бы полнейшая катастрофа.
Обдумать все и прийти к какому-то взвешенному решению? Но мы были подростками, пусть и очень неглупыми для своего возраста. В той ситуации решения принимались двумя членами и вагиной.
А так, хм... Это был урок. Очень нужный и полезный.
Болезненный, да, но он не раз пригодился.

9 класс. Наша школьная четверка окончательно разваливается, мы слишком разные. Они окончательно стали гопниками, пусть и "приличными", не животными. Я окончательно стал дитём интернета. Нам даже говорить не о чем.
Благо, у меня есть лучший друг, и с ним всегда есть о чем поговорить. Он почти такой же.
К тому же моменту у нас с ним формируется и очень схожий юмор, мрачноватый и временами едкий, но потешный и многослойный. Он становится чем-то вроде слоя брони, потому что если не воспринимать все происходящее вокруг с юмором и ехидцей, то можно повеситься.

Пиздюли дома практически прекращаются, потому что я окончательно устал от этого и просто перехватываю руку матери, либо отбираю у нее предмет из рук, выбрасываю в общую комнату, и молча возвращаюсь к своим занятиям. Она ещё какое-то время орет после этого, затем остывает. В редких случаях я могу заломить ей руку, не до травмы, но так, чтобы стало больно.
Это если она совсем разошлась.
Руку я на нее не подниму ни разу за всю жизнь. Ни единожды не ударю. Отца, кстати, тоже, даже когда он будет кидаться на взрослого меня с ножом. За то, что я посмел иметь мнение, отличное от его собственного.
Наверное, это хорошо. Или нет. Я не знаю.

При этом мне начинают постоянно, без шуток, каждый день говорить, что я должен. Должен за всё, и должен навсегда. Потому что я ребенок своей матери. Я должен в первую очередь ей, но и отцу тоже. Отца я вижу крайне редко, и любой разговор с ним всегда, без исключений, перетекает в 2 темы: Советский Союз и бытность "мужиком". Нельзя, чтобы кто-то усомнился, что ты мужик. Надо будет — с крыши сигани, но докажи, что ты мужик.
Ну и чушь.
Из обожания Советского Союза он так больше никогда и не выйдет, навсегда в этом зациклившись. Неважно, что происходит вокруг, все априори плохо, а вот при СССР... Слушать это невозможно, аргументацией там и не пахло. В том числе и потому что любое другое мнение, даже напрямую этому не противоречащее, в лучшем случае является "придурью". В худшем — за него нужно разбить ебало высказавшему, даже на людях.
Даже если это твоя спутница или твой сын.

Ещё мне ни в коем случае нельзя "ронять репутацию" матери. Каждый день говорят, вернее, кричат о том, чтобы я даже думать не смел попасть в ментовку, или где-то напиться, или ещё что. "Не дай бог ты что-то натворишь".
Но я ничего не творил. Все случаи, когда я встревал в какие-то неприятности и они касались матери, можно пересчитать по пальцам одной руки — за всю жизнь.
Тем не менее, за это превентивно орали так, словно каждый вечер меня забирали из наркологички, ИВС и рук бандитов одновременно.
Свое мнение иметь тоже нельзя, вообще. Вернее, его нельзя озвучивать. Если я хоть что-то понимаю лучше матери — посыл сложного фильма, к примеру, или разбираюсь в чем-то лучше, вроде искусства — нужно просто слушать ее весьма поверхностную точку зрения и молчать. Попытка объяснить или поспорить оборачивалась скандалом.
Охренительный пример — фильм "Облачный атлас". Я сходил на него в кинотеатр с друзьями, мать посмотрела экранку. По ее мнению, смысл фильма в том, что "люди будут развиваться, а потом все умрут, тупой фильм, но красивый". Я, чуть не проломив себе лицо рукой, начинаю объяснять, что он совершенно о другом.
В итоге 40 минут слушаю вопли о том, что "если ты не научишься засовывать язык в жопу, то у тебя не будет будущего, ты понял?".
Вряд ли она имела в виду римминг.

Одно хорошо — иногда, подловив мать в нормальном настроении, я могу попросить на что-нибудь немного денег. Нечасто. Кино, вкусные ништяки, концерт. На одежду не даст.
У меня часто нет денег на что-нибудь. Мне дико стыдно за это перед лучшим другом. Понимаю, что он тоже все понимает, но ничего не говорит и нередко платит за меня.
У нас с ним до сих пор что-то вроде общего бюджета. Если у одного есть деньги, а второму что-то нужно или на что-то не хватает, то первый просто берет и дает их. Не записывая в ростовщический блокнот сумму, не требуя вернуть до такого-то, не припоминая. Приятно. Это уровень доверия. Любые возможные проценты с лихвой покрываются тем, сколько мы друг для друга делаем, и насколько друг друга стабилизируем.
Особенно сейчас, во взрослой жизни.

Летом между 9 и 10 классом покупаю себе бас-гитару и комбарь. На собственные деньги. Часть я скопил, часть заработал, раздавая листовки. Потея от стыда, потому что родители говорили, что это "как дворником работать, только совсем дураки этим занимаются, это позор". Шифруясь даже от друзей.
Я ещё, конечно, не знаю, что заработок есть заработок, и чем умеешь, тем и зарабатывай. Деньги не пахнут... в большинстве случаев.

Музыкального образования у меня нет. Самоучка.
В 6 лет я было нерешительно поднял тему музыкальной школы, но меня тут же заткнули аргументами "это не для мужика" со стороны отца и "ты этим никогда не заработаешь, это бесполезный навык" со стороны матери. Больше тема не поднималась никогда.
Хотя с музыкой у меня практически симбиотические отношения с раннего детства. Свою первую песню, которая мне осознанно понравилась и я мог бы даже объяснить, как, почему и чем, я услышал в 4 года. "Engel", Rammstein.
Я покупаю себе недорогой бас и небольшой домашний комбарь на 20 ватт.
Бас чем-то напоминает мне меня самого — странноватая и необычная модель, не совсем такая, как ожидается от схожих инструментов. Ibanez GSR180.
Он легче иной электрогитары, хотя от баса, по сути, требуется быть тяжелым для плотного звука. Он невероятно звонкий и мелодичный, но низы у него не особенно лучше, чем у электрогитары. У него самый удобный гриф на свете.
По сути, это длиннющая электрогитара-баритон с четырьмя струнами.
Я привяжусь к этому инструменту настолько, что стану считать его частью своего тела. Я поиграю и на других басах, но в руки всегда будет хотеться взять только этот.
Через полгода я куплю себе ещё и акустическую гитару, недорогую, но, как потом выяснится, вообще самую лучшую, что можно было купить на те деньги. Yamaha F310, общепризнанно лучшая эстрадка из дешевых, по качеству и звуку бьющая на категорию выше.
Куплю, что забавно, по совету молодого физрука из школы — мол, если есть проблемы с моторикой сломанной руки, поиграй на обычной гитаре, потому что у баса несколько иная техника. Да, он сам внезапно окажется музыкантом и басистом. Но уйдет из школы раньше, чем у нас появится шанс сдружиться.
Акустика, которую я поначалу вообще буду брать в руки от силы раз в месяц, в итоге умудрится стать моим основным инструментом. Практически вся музыка, которую я записывал и публиковал, содержит мои партии на акустической гитаре. С басом я запишу только одну, и буду играть на нем просто для удовольствия.

Ни на одном из инструментов в присутствии матери — то есть вечером и на выходных — мне играть нельзя.
Если я беру любую из гитар в руки, она немедленно начинает орать, что шум ей мешает, даже если я играю совсем тихо, тише телевизора в зале. Помимо этого, она не забывает упомянуть, что я "плохо играю". Если я играю на басу в наушниках, она, едва это завидев, подбегает и начинает орать, чтобы я их снял. Потому что "мне нужно, чтобы ты меня слышал, ты понял?".
Да понял, понял, не вопи.
Попытки играть при ней, не обращая внимания на вопли, приводят к физическому конфликту и попыткам выбросить инструмент в окно.
Складывается идиотская ситуация: при матери играть нельзя, значит, инструменты стоят в углу комнаты, в чехлах. Каждый раз, когда мать это видит, она бурчит "зачем только палки эти купил, если все равно не учишься играть". При этом всем знакомым она обязательно рассказывает, что я "рокер" и у нас дома "куча гитар", на которых я "круто играю".
Однажды не выдерживаю и спрашиваю, как, по ее мнению, я должен научиться играть, если играть мне нельзя, хотя игра на инструменте — это медленная и постепенная наработка мышечной памяти и постановка рук?
Она просто смотрит на меня несколько секунд и говорит "не говори ерунды".
Она до сих пор считает, что можно где-то что-то прочитать, вызубрить всю теорию, и, впервые взяв в руки инструмент, 30 минут играть непрерывное соло, используя весь гриф. Даже если в руки ты взял инструмент без грифа.
Я "этого делать не хочу, потому что ленивый и ничего не умею, давно бы уже взял и научился".
Это мне говорит человек, не видящий разницы между бас-гитарой и бас-бочкой.
Ну-ну.
Все равно потихоньку учусь, улучая время. Без ментора тяжело, и в то время ютуб ещё не был завален доступными и хорошо снятыми гайдами обо всем на свете. Большинство тех гайдов, что есть, рассчитаны на человека с хоть какой-то базой, у меня же ее нет вообще.
Но все же учусь.

Теорию музыки при ней тоже читать нельзя. Именно нельзя, это сразу же скандал, вопли и выдергивание шнура питания у системника. "Это тебе не понадобится, потому что этим нельзя заработать на жизнь".
Читаю под одеялом, с экрана телефона, и когда ее нет дома.

Много позже, в мои 24, будет забавная ситуация, когда она попросит меня помочь с обустройством дачи, уже ее собственной. С ночевкой. Я прихвачу с собой акустику, чтобы было чем себя занять вечером. Уйду почти в самый конец участка и буду негромко наигрывать простой, грувовый ритм в сложной размерности, а-ля "Rational Gaze" Meshuggah, используя только две струны и один лад. Получается неплохо.
Она подойдет, послушает несколько секунд.
"Ты так и не научился играть на гитаре? Я же говорила".
Прекращу, секунду подумаю, затем быстро, максимально грязно и без какого-либо ритма сыграю подряд 4 самых простых аккорда. Am, Dm, Em, C. Звучит как лязгающая и звенящая каша, лишние струны не глушу.
"Ну вот, уже немного похоже на музыку".
Фыркаю под нос и отказываюсь объяснять, почему мне смешно.

Несмотря на откровенно враждебную к искусству атмосферу дома, музыка с детства будет для меня буквально всем. Я бы мог написать ещё один такой же по размерам лонгрид только по этой теме, пожалуй.
Музыка не раз спасет жизнь, в прямом смысле. Подарит смысл этой самой жизни. Подарит невероятно яркие воспоминания, образы и эмоции. Тем же она станет и для моего лучшего друга.
Если я не буду ее слушать, то я буду ее играть или писать. Если я ее не слушаю, не играю, не пишу и не говорю о ней, то я или вдруг решил поспать в тишине, или, ну... умер.
Это единственная в жизни вещь, в своих познаниях в которой я полностью уверен.
Которая, по сути, стала эмоциональным костылем когда-то.

10 класс. Большая часть гопоты из моего класса ушла. Сбиваемся в стаю с одноклассником-гитаристом, впоследствии вместе будем играть в школьной группе и это будет полнейший цирк с конями, но мы будем думать, что все круто. Хотеть так думать, по крайней мере.
Протекции со стороны одноклассников-альфачей и бет больше нет. Начинаются стычки с гопотой из класса младше. Мои и старшие ещё имели нечто вроде чести и самоуважения, какого-то неписаного кодекса, остатков понятий. Эти — почти животные, что и ожидаемо от первой волны АУЕ. Несколько драк. Попытки хуесосить меня в школе, на одну из которых я отвечаю, наебнув обидчика стулом в голову. Конфликт быстро замяли, чтобы не дошло до директрисы, теперь уже новой, и откровенно меня третирующей. Кличка "псих" за спиной.
За такой нежданчик меня отлавливают после школы толпой и несколько раз бьют в живот так, что меня выворачивает себе под ноги.
Но после этого надолго отстают.

Новой директрисе не нравлюсь не только я — ей не нравится наш класс целиком, то, что он пользуется особым статусом. Но напрямую сделать с этим что-то она не может. Она до потешного омерзения напоминает Амбридж из Гарри Поттера, только колхозную ее версию.
И без пера, ранящего того, кто им пишет. К счастью.

Неожиданный плюс — моя мать ненавидит новую директрису ещё сильнее, чем та меня и моих одноклассников. Настолько, что просто отказывается ходить на родительские собрания.
С облегчением вздыхаю. Одной заботой меньше.

В том же 10 классе я уже не могу дальше делать вид, что ничего не происходит, и игнорировать тот факт, что в моей папке с фурри-порно практически только одни самцы. Больше всего артов по тегам "crossdressing" и "girly". Мне очень нравятся те арты, где персонаж хоть и в женских шмотках, хоть и в макияже, но все же понятно, что это самец. По худому, эстетичному телу, по длинным ногам.
В принципе, это не единичный случай, и я уже тогда прекрасно понимаю всю механику происходящего. Признать влечение к собственному полу на примере реальных людей поначалу непросто, но на артах практически никогда нет отталкивающих поначалу, трудных для принятия деталей. Нет очевидно мужской комплекции, нет очевидно мужских черт лица, нет растительности на теле. Эти идеальные, слегка зефирные андрогинные тела с членами, и такие же андрогинные мордашки принять гораздо легче.
Это первый шаг, он у многих таким был и будет.
Мне также очень нравятся, и уже совсем не просто эстетически, няшные челкастые парни, особенно с подведенными глазами. Худые. Женственные. Чудесно, если эмо. Появляется порно с ними, довольно много.
Появляется множество артов с трапами, которых тогда ещё не зафорсили до нынешнего состояния попсы, и иметь такие увлечения… крайне не одобрялось.
Первые анальные утехи. По классике, огурец в презервативе, конечно же.

Меня это все дико пугает. Пугает тем, что очень нравится.
Что фантазии о парнях пробивают тяжелую пелену депрессии почти так же эффективно, как музыка. Что от анальной мастурбации я получаю куда большее удовольствие, чем от секса с девушкой, и при этом это даже не секс с живым человеком. Пугает то, что у меня иногда встает на няшных парней на улице.
Это пугает, потому что даже за шмотки "нипоцанского" цвета или фасона, за просто слишком длинные волосы, за сережки у нас вполне могут покалечить. У нас в городе. Попытка пройтись за ручки с парнем — гарантированное самоубийство об толпу пацанов в паленом адидасе.
Шифруюсь так, как и не снилось Штирлицу. Все равно несколько раз чуть не палюсь перед друзьями и родителями.
Но, вроде бы, все в порядке, и никто ничего не знает.

Я уже довольно давно знаком с японской субкультурой visual kei, бастардом которой когда-то стал внешний вид того, что у нас известно как "эмо". Увлекаюсь японской культурой и восточным отношением к красоте, где красота, грубо и не совсем точно говоря, для обоих полов подразумевает утонченность и женственность, в противовес пропаганде образа "потного здорового небритого мужика" за окном.
Начинаются первые опыты с косметикой, тогда ещё материной. У нее ее целый ящик комода, она даже не помнит, что там вообще есть, и постоянно скупает новую.
Чудовищно краснея от стыда, покупаю себе белье и чулки, мямля, что это "попросили".

Разбираюсь с тем, как работает макияж — как именно он меняет внешность, и почему так происходит. Как работают оттенки на коже. Что с чем сочетается.

Я стою перед зеркалом в своих оверсайзных и потому даже немного стильных обносках. С лёгким макияжем и густо подведенными глазами. С шапкой волос, которая могла бы принадлежать любому полу.
Из зеркала на меня испуганно и неуверенно смотрит вроде бы даже симпатичная, чуточку пухленькая школьница.

В том же десятом классе я немного неожиданно для себя стану брони, угорев по My Little Pony. Не прямо-таки громким и стереотипным, мне просто какое-то время будут очень нравиться поняши. Нравиться сам сериал. В нем есть настоящая дружба, в нем практически нет лжи, и в нем все справедливо.
В нем ты всегда кому-то нужен.
Хочется жить там, а не тут.
Снова чуть ли не случайно открываю для себя майнкрафт-ролеплей-сервер по МЛП, самый на тот момент известный и в будущем ставший даже культовым, наверное. Открою его, найдя тред на пони-доске двача. Там научусь интересно ролеплеить без ракования и идиотизма. Там познакомлюсь с людьми, кто, на удивление, вообще очень мало будет соответствовать образу типичного брони. У нас будет конфа в Скайпе, и в ней будут просто как на подбор интересная личность на интересной личности, со всей страны. Никто, наверное, этого даже не будет толком ждать, но эта конфа переживает и сервер, и МЛП, и вообще все. Она жива до сих пор, костяк все ещё общается и дружит.
Там я найду человека с крайне похожей судьбой, который станет для меня одним из ближайших и вернейших друзей на многие годы — и все это в окошке мессенджера. Через это окошко мессенджера он сделает для меня больше, чем многие люди делали вживую. Надеюсь, что все же удастся его когда-нибудь обнять, а для этого тоже нужно добраться, наконец, до Москвы.
Там я найду двух ребят, с кем мы очень долго будем общаться на самые разные темы, и в итоге как-то даже незаметно для себя собьемся в троицу, а позже я даже у них поживу. И я буду безумно рад тому, что когда-то познакомился с ними, и что они у меня есть. Надеюсь, они тоже рады.
Пони со временем отвалятся, просто сами собой. Через несколько лет. Я буду относиться к ним абсолютно равнодушно, но иногда, очень редко, пересматривать какую-нибудь серию из первых двух сезонов шоу.

В то же время я завожу аккаунт на тамблере и начинаю выкладывать туда свои рассказы. Недлинные, в основном по мотивам какой-то музыки, но иногда и самостоятельные.
Я никак и нигде это не рекламлю и не пользуюсь популярными хэштэгами, но у меня, к моему удивлению, набирается пара десятков читателей, кто-то даже активно лайкает.
Тот аккаунт я в итоге полностью очищу в припадке состояния "все, что я делаю — ужасно", хотя доступ к нему остался и сейчас. Потом ещё пожалею об этом. Благо, часть рассказов сохранилась, и парочка мне даже искренне нравятся.

11 класс.
В школу я хожу уже в стиле "надо же, барин почтил чернь своим присутствием".
Мне почти официально дозволено не делать домашних заданий по большинству предметов. На алгебре мне дозволено отсыпаться, потому что я и так знаю на твердую четверку, но принципиальное отсутствие домашних и классных работ делает из нее тройку, а попытку натянуть заметит директриса.
На всех гуманитарных предметах я открыто рисую или ковыряюсь в телефоне, с места отвечая на любой вопрос.
Всегда верно.

Забавно проходят уроки английского.
Класс разделен на две группы, и занятие с моей группой — это 10 человек с английским уровня "ландэн ис зэ кэпител оф грейт бритэн" и я, весь урок разговаривающий с англичанкой о жизни, музыке, каких-то отвлеченных темах и культуре Британии.
На разговорном английском.
У меня пятерка автоматом с первого дня полугодия. Мне также можно спать на уроке, если нет опасности в виде идущего по коридору и заглядывающего в классы завуча. Зачем будить, если все равно уже все знает?
С англичанкой в итоге мы станем практически друзьями, какое-то время общаясь даже после школы. Она была настолько чудесным преподавателем и человеком, что как-то даже не верится, что ее занесло именно в нашу школу.

Английский у меня сейчас на уровне носителя, то есть я понимаю его как русскую речь, без стадии перевода увиденного и услышанного в голове. Иногда думаю на нем, могу отвечать фразами на английском не ради каких-то понтов, а потому что так быстрее и/или точнее.
Понимаю игры слов и идиомы с переносным значением.
Забавно, но я его выучил сам, без репетиторов и даже учебников. Просто потому что... играл в игры на английском, пользовался англоязычным софтом и читал книги в оригинале. Фильмы тоже смотрел в оригинале. В какой-то момент словарь уже больше не понадобился.
Почему все это делал в оригинале, на английском? Потому что не хотелось ни слушать и смотреть откровенно омерзительную локализацию (это я о тебе, первый Масс Эффект, да-да, не отводи глазки), ни вошкаться с русификациями и прочим таким. Чуть позже заметил, что перевод почти всегда неидеален и многое теряет. Дальше оно просто пошло само собой.
У меня до сих пор весь софт и операционка на нотубуке исключительно англоязычные и я везде пользуюсь англоязычным интерфейсом, потому что так проще и привычнее. Речь пересыпана англицизмами — побочка от билингвальности.
Устный английский порядком заржавел из-за недостатка практики, правда.
Ещё один, по сути слегка неприятный в том контексте момент — я начинаю семимильными шагами отдаляться от знакомых в плане увлечений и потребляемого медиаконтента. Большинство просто не понимают англоязычную культуру и вообще информацию, а мне влом каждый раз все разжевывать и переводить, потому что сам варюсь преимущественно в ней. В англоязычном интернете гораздо больше информации, а в те времена рунет вообще был очень кислым в плане интересных штук.
Это всё до сих пор очень сильно ощущается.

Если меня о чем-то спросили на обществознании — фактически, весь класс может до конца урока заниматься вообще чем угодно, потому что мы с учителем будем до хрипоты спорить, кидаться в друг друга сложными словами, цитировать академические источники, и в итоге сойдемся на каком-нибудь компромиссе под звук звонка. По этому предмету у меня тоже пять автоматом, сразу же.
Учитель несколько раз говорит мне, что любит, когда я присутствую на уроке, потому что со мной интересно. СО МНОЙ интересно. ЕМУ, учителю.
Кажется, я даже краснею.
Позже он скончается от рака меньше чем за месяц до окончания учебного года, до самого конца никому не рассказывая о своей болезни и стараясь всюду успеть и всё организовать.
Меня эта новость основательно подкосит. Да и не меня одного.
В школе его любили все.

У меня довольно длинная шапка черных волос, куча колечек в проколотых ушах, скейтерские шмотки. Я вытянулся и стал похож на няшного эмоватого подростка неопределенного пола с милыми щечками. В голове впервые проскакивает случайная мысль, что, может быть, лишь может быть, я не урод.
Весной, поддавшись какому-то случайному импульсу и желанию доказать себе, что я живой, совершить что-то эдакое, я дважды надеваю самые унисексные шмотки, что у меня есть, с милым бельем и чулками под джинсы. Крашусь под эмочку. Прогуливаюсь по городу. Если меня кто-то раскусит, то, в общем-то, у нас за такое я вполне могу оказаться в травматологии. Но первый раз проходит гладко, ко мне никто даже не присматривается с подозрением.
Во второй раз я натыкаюсь на группу нефоров-челкарей у фонтана. Меня окликают, со мной знакомятся, болтаем. Мне делают комплименты, говорят, что я "очень красивый". Они тоже симпатичные.
Меня откровенно спаивают ягуаром, но тогда я этого даже не замечаю, настолько хорошо и приятно все идет. Мы топаем к кому-то из них домой, дом неподалеку. Ещё ягуар. Радуюсь тому, что вместо визглвиого скримо и эмокора, которые я тогда ещё не особенно понимал, на вписке играют Korn и Мэрилин Мэнсон.
Их я обожаю.
Когда меня уже изрядно развозит от выпитого, один из парней ведет меня в спальню.
Первый секс с парнем. Возможно, стоило бы обидеться на то, что меня целенаправленно напоили и оттрахали, но мне безумно понравилось. Настолько, что те воспоминания до сих пор воспринимаются как нечто тёплое и светлое, слегка сводящее живот.
Следом за этим идет испуг. Я ведь не смогу быть геем. В этой семье, в этом городе... Это будут вечные прятки, так я тогда думаю. Прятки ото всех.
Нельзя, чтобы узнал хоть кто-то.
Чуть позже сливаюсь и иду домой. Благо, специально выбрал день, когда родителей нет дома допоздна. Успеваю смыть макияж, переодеться, вымыться. Протрезветь. Морально отойти от произошедшего и просмаковать его во всех деталях. И снова прийти в ужас.
Эту историю я в итоге запрячу так глубоко, как смогу, а с теми парнями больше никогда не встречусь, никаких контактов у нас тоже не будет. К счастью.
Я буду до одури бояться, что кто-то узнает, и мрачно осознавать, что, видимо, назад дороги уже нет, и что сердцу не прикажешь.
Мое предпочитает собственный пол.
Ну, не только сердце, но это уже анатомические детали.

Бросаю макияж, переодевания и вообще все это, даже порно на компьютере вновь становится в основном гетеросексуальным. Мрачно понимаю, что нужно просто стать нормальным.
Нужно бегать за девушками. Не за парнями, если шкура дорога.

Селфхарм как способ хоть на время заглушить физической болью боль... духовную? Просто боль, постоянное ощущение течения жизни как наждака, который сдирает с тебя кожу.
Предплечья и бедра изрезаны, лезвие всегда с собой.
Большинство шрамов затянулось, но самые глубокие остались до сих пор. Вроде бы не сплошной ковер, но даже это количество будет вызывать покачивание головой и негромкое "мда" у большинства моих будущих партнеров, когда они будут рассматривать мои руки.
Надеюсь, когда-нибудь наконец закрою шрамы татуировками.
Приходится постоянно ходить в рубашках с длинным рукавом, чтобы не было видно порезов. Они кровоточат и иногда на рукавах остаются пятна крови. Несколько раз порезы видит мать. Ор стоит такой, что звенит посуда.
Мне всё равно.

Тогда же — первая попытка суицида. Та, что всерьез, с твердым намерением довести дело до конца.
Всего их будет 4, с промежутками в год-два. Когда как.
По порядку: попытка вскрыть вены, попытка повеситься, попытка утопиться, попытка замерзнуть насмерть. Последние два случая особенно жуткие. Едва выкарабкиваюсь. Никому ничего не рассказываю, даже близким друзьям.
Несерьезных попыток было эдак с два десятка. Тех, когда я подсознательно хотел не умереть, а чтобы меня услышали, заметили, спасли.
Но вышеупомянутые 4 раза действительно были всерьез, я почти доводил дело до конца, и в последний момент просто не мог.
Каждый раз понимал, что люблю жизнь, даже... даже такую, какая досталась мне. Каждый раз понимал, что не готов потерять то единственное сокровище, которое мне досталось — невероятнейших друзей. Каждый раз понимал, что мне слишком любопытно, что же будет завтра.
Что ещё можно узнать. Чему ещё можно научиться.
Четыре — "число смерти" у японцев, так как произношение слов "четыре" и "смерть" в японском почти одинаково.
Иронично. По идее, в четвертый раз должно было получиться.

На выпускной весь класс должен танцевать достаточно дурацкий танец. Мы с гитаристом-одноклассником совершенно не хотим в этом участвовать, и, чтобы отмазаться, предлагаем класснухе такой вариант: мы не танцуем, зато сыграем песню как отдельный номер. Идея ей нравится.
Той песней будет "Countdown's Begun" Оззи Осборна. Мы впервые выучим песню нормально, ответственно.
Сменим тональность под голос нашей вокалистки, а не как обычно. У нас будет бэктрэк с барабанами, а не как обычно. Я буду играть действительно интересную партию, а не "дын-дын-дын-дын" на четвертой струне, как обычно.

А затем, буквально за несколько дней перед выпускным, когда нам с вокалисткой наконец удастся через увещевания и ругань выбить у педсостава актовый зал на час, чтобы отрепетировать исполнение, гитарист просто не придет. Мы станем пытаться его вызвонить, но он будет сбрасывать. А затем напишет, что-де "я обиделся, вы там за моей спиной шашни крутите, ничего не буду делать".
Мы не крутили никаких шашней. Вся невероятно идиотская ситуация завяжется из-за того, что на репетиции вокалистка меня обнимет, а спермотоксикозный, в силу возраста, мозг гитариста воспримет это как личное оскорбление, ведь КОМУ-ТО проявляют знаки внимания, а ЕМУ — нет.
"И вообще, это Я претендовал на вокалистку".
Когда он это выскажет в ее присутствии, та очень медленно и холодно ответит, что ни на что он не претендовал, что о таких вещах не говорят постфактум, и никаких его поползновений в свою сторону она бы все равно не допустила, потому что он не в ее вкусе.
Об ее голос и интонацию можно будет обморозить уши.

Но это будет немного позже, а на момент его эпично-идиотского "не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок(("-момента, мы с вокалисткой переглянемся и синхронно выматеримся под нос. Заменять некем, вдвоем не исполним. В школе он больше не появится до самого выпускного, по его же словам.
Иду рассказывать о такой вот оказии класснухе. В итоге на меня вешают всех собак. Весь педсостав, мягко говоря, недоволен. Номер просто убирают.
Ощущаю усталость и злобу, У нас был единственный шанс выступить действительно круто, и мы проебали его из-за того, что у одного человека терминальный недоеб, и он ничего не может с этим поделать.

Только что внезапно подумал, что как-то уж слишком часто девушки доставались басисту.
С другой стороны, я в итоге стал фембоем и геем.
Так что вселенский баланс, пожалуй, восстановлен.

Нервничаю не столько из-за ЕГЭ, сколько из-за обстановки дома.
Мать бесконечно пиздит о том, что мне надо поступить "на статусную" учебу.

Статус. Статус. Статустатустатус.
С самого детства звучали все эти громкие, но подозрительно туманные и расплывчатые слова. "Статус семьи, позор семьи, имидж семьи, репутация семьи". Все то же самое, только не семьи, а отдельного члена. Я всегда этому не соответствую, потому что белая ворона, которая "ничего в жизни не хочет".
В насквозь мещанской материной системе ценностей — да, я действительно ничего не хочу.
Меня бесконечно дрочат за урон этому статусу, но я почему-то его не вижу. Я просто его не вижу. Я не вижу плодов от статуса, но прекрасно знаю, что они есть. Он для того, по сути, и нужен.
Я давно уже знаю, что это вообще такое, и как он должен выглядеть, но его нет.
Сильно позже я наконец составлю гигантский информационный паззл воедино. Через огромное количество ходов и действий. Через складывание кучи услышанных разговоров в уме, кросс-референс этих разговоров, через учёт личности того, кто говорил определенные вещи. Через подпаивание родственников до нужной кондиции и рекурсивное выдаивание нужных мне сведений из развязавшихся языков.
...В конце концов, нет ничего удивительного в том, что сын прокурора и сам немного умеет допрашивать людей, верно?

Финальными кусочками паззла станут, во-первых, информация от одного из молодых работников прокуратуры, с которым у нас будет короткая, но довольно бурная интрижка без обязательств. Через него я, не раскрывая родственной связи, выведаю, как к матери реально относятся на работе, что говорят сегодня. Что говорили раньше я знаю и без этого, нередко доводилось помогать ей по работе и слушать множество разговоров.
Во-вторых, им станет банальное взросление и приходящее с ним понимание некоторых вещей. Опыт.
Я с нервным смешком вдруг пойму, что то, что подозревал с самого раннего детства, окажется истиной. Закурю, подумав, что даже не знаю, что теперь с этим знанием делать.
Все всё знали. Мне не казалось.
Всё окружение знало о ситуации у нас в доме, о похождениях обоих родителей. Практически обо всём, обо всей гнили.
Разумеется, в лицо никто ничего не скажет, но знают и периодически зубоскалят до сих пор. Высказывать это незачем, ни матери, ни отцу — оба "ценные знакомые", ценные связи. Ничего человеческого в этом нет.
То есть, в общем-то, того, ради чего меня драконили всю жизнь, просто не существует. Мне нужно было быть идеальным фасадом семьи, которая сама такой не являлась вообще никак и даже не могла хоть как-то это прикрыть. Я должен был отдуваться за всех разом.
Ироничненько, что сказать.
Злюсь.

До ЕГЭ месяц. Мать требует определяться с вышкой.
Говорю, что хотел бы пойти или на журналистику, или на звукорежиссуру.
"Музыкой ты не прокормишься, а журналистов убивают за их пописульки. Так и остался долбоебом, ничего не понял".
Я понял гораздо больше, чем она думает.
Она хочет, чтобы я пошел учиться на юриста. Потому что хочет, чтобы у нее в прокуратуре был "свой человек", максимально близкий, и чтобы все это было похоже на династию.
Мне претит одна только мысль. Что угодно, но не юрист. Собачимся на эту тему каждый день.
Я просто не знаю, что вообще делать, и уже ничего не хочу.
Положение внезапно спасает лучший друг, предлагая поступать туда же, где уже год учится он. Международный институт экономики и лингвистики. Весьма престижное место.
Меня сразу же напрягает слово "экономика", потому что с алгеброй у меня все достаточно кисло, но он говорит, что сам не особо лучше, и ничего, справляется.
Говорю об этом матери, та согласно кивает — да, это статусное место, сойдет.

ЕГЭ пишу не слишком-то хорошо, по математике вообще едва набираю проходной балл. По русскому, обществознанию и английскому лучше, но даже я сам ожидал баллы повыше. Впрочем, к тому моменту я был просто ходячим клубком нервов с наглухо сбитым режимом и вечной тормознутостью из-за этого, так что, наверное, это все, что смог.
Мать даже никак особо не отмечает достаточно средненькие баллы.
"Да я так и думала, уже неважно". Это действительно нейтральная реакция, обходимся без скандала. Удивительно.
Разумеется, в институт я прохожу только на платное отделение.
Мать оплачивает первый курс.

Тёплое, приятное лето с множеством хороших воспоминаний вне дома. Одно из лучших лет в жизни.
Ближе к концу лета нечто хорошее случается и дома — мать, отчим и сестренка собираются и на 2 недели уезжают на отдых, на юга.
"Вот тебе деньги на еду, за квартиру отвечаешь головой, мы отдыхать, всё, удачи".
Наконец-то дома тишина и спокойствие. Хоть какая-то психологическая разгрузка.

Буквально в последние дни лета ощущаю, что начинаю проваливаться. Галлюцинации становятся все сильнее. С рассудком с каждым днем все хуже. Но поначалу держусь, просто на силе воли, отвлекаясь на новые впечатления и поддержку друга, которому мне все ещё слишком страшно рассказать, что со мной что-то не так.

Первую неделю в институт ходить интересно. Нравится, что до него нужно 40 минут добираться на автобусе, в то время как до школы я добегал за 3 минуты пешком. Словно ощущение какой-то новой жизни, нового этапа.
Долгожданного... наверное.
Огорчаюсь тому, что группа у друга-второкурсника — это буквально уже готовая тусовка, там куча прикольного народу, с некоторыми я даже буду немного общаться сам. Моя группа — до сих пор не знаю, откуда вообще их таких понабралось. Некоторые выглядят откровенными фриковатыми детьми даже на фоне моих уже бывших одноклассников.
Друг сочувственно хлопает по плечу. Он тоже все это видит.
"Ничего, с нами тусить будешь".

От всего, что связано с математикой и цифрами, я начинаю тихонько выть волком почти сразу же, но учить китайский и гуманитарные предметы очень интересно, нравится. Хочется появляться на занятиях.
...Где-то две с половиной недели.

Меня резко подкашивает, настолько, что я даже помню переломный момент — вечер одного дня, когда я ещё держусь, и утро следующего, когда начинается пиздец.
Постоянные галлюцинации. Визуальные, слуховые, тактильные. Бред преследования. Панические атаки, стабильно раз в несколько дней, иногда пару раз в день.
Я могу забыть, как разговаривать, или не понимать, что мне говорят. Слышу какие-то звуки, но в слова они не складываются.
Время сжимается и замедляется само по себе. Иногда не понимаю, как я вообще оказался в каком-то месте и что тут забыл.
Забываю, как делать простейшие вещи.
Порой мучительно пытаюсь вспомнить значение слова, которое использовал минуту назад.
Если до этого вся симптоматика проявлялась не так свирепо, и я ещё как-то держал себя под контролем, то сейчас это уже практически невозможно. Ни о каком университете в таком состоянии речи не идет, я просто не понимаю, что там происходит, и шугаюсь от попыток одногруппников со мной заговорить.
Кое-как хожу туда. Иногда, когда становится чуть легче.
Спустя два с небольшим месяца перестаю появляться там вообще.

Дома появляются постельные клопы. Если ты знаешь, о чем я говорю, то понимаешь, какой это кошмар. Если нет, то, ну… С ними даже вменяемый человек может с ума сойти. Мелкие, невероятно живучие твари, плодящиеся в геометрической прогрессии, живущие в любых щелях, и очень болюче кусающие ночью. Спать становится невозможно. Вывести их вручную не выйдет, тут или заплатить за сложную процедуру травли, или просто сжечь квартиру.
И то не факт, что они это не переживут.
По обрывкам разговоров соседей и банальной логике понимаю, что они к нам пришли от кого-то из этих соседей. Через вентиляцию, либо розетки.
Но мать находит одно из их гнезд в чехле от моей акустики, и тут же начинает на меня орать, что я "принес их из школы, когда носил туда гитару" и это я лично во всем виноват. Она настолько сама хочет в это поверить, что вообще не дает что-либо мне сказать.
Я действительно носил гитару в школу, на репетиции, да.
Только бас-гитару. В другом чехле.
Пол-мать-его-года назад.

Друг, кажется, замечает, что со мной что-то очень сильно не так, но мне панически, просто до истерики страшно сознаться ему, что я больной на голову. Да, у нас нет запретных тем и мы многое друг о друге знаем. Да, оба принципиально смотрим на табу как на дичь и не чураемся практически ничего.
Но я просто не могу.
Страх того, что он от меня отвернется, пересиливает вообще все, а здравый смысл — и подавно.

Дома обо мне особо не вспоминают, даже в комнату заглядывают лишь изредка. Я теперь почти что сам по себе. Сутками лежу под одеялом, трясусь, и пытаюсь вернуться в реальность. Все остатки сил трачу на то, чтобы выглядеть просто уставшим и измотанным перед семьей. Универ прогуливаю, уходя из дома утром и выжидая, когда мать с отчимом уедут на работу.
Возвращаюсь и просто ложусь на диван. Страшно.
Если ты когда-нибудь принимал психоделики, то мы можем сравнить все происходившее с очень густым, растянутым во времени до бесконечности, нудным бэд-трипом. Именно нудным. Он не острый и нарастающий до предела, он просто есть. Все постоянно не так и ускользает из рук. Ты постоянно находишься в каком-то лимбе, где все непонятно и настроено против тебя, и тебе буквально силой приходится себя из этого выдергивать, каждую секунду.
И ты не знаешь, когда это закончится.
Потому что в отличие от психоделиков, это тебя не отпустит.
И ты это очень четко осознаешь.
Если опыта с психоделиками не было, ну... Есть очень популярное сравнение с кошмарным сном, да. Мне оно не очень нравится. Кошмары бывают очень разными и порой крайне специфичны, потому что это все-таки конкретно твое бессознательное отражает конкретно твои страхи. Плюс, почти всю юность мне снились только кошмары и только на несколько повторяющихся тем, так что я как-то даже в итоге привык и перестал обращать внимание.
Но, в общем, да. Наверное, можно сравнить с длинным кошмаром без начала и конца. Ползущим. Обвивающимся вокруг тебя. Он есть, он никуда не уйдет.
Он не доводит тебя до истерики прямо сейчас, но вот осознание того факта, что просто проснуться не выйдет — да, оно доводит.

Тогда впервые очень четко осознаю последствия того, что если тебе что-то вдалбливают в голову все детство, насильно — оно там окажется и ты это почувствуешь, как ты ни крутись.
Я очень четко осознаю, что у меня трещит по швам рассудок и здесь уже неплохо бы получить профессиональную помощь, но просто не могу этого сделать.
Это очень сложно объяснить — я сам себе-то это пытался объяснить половину жизни — но я попробую.

Больше всего это похоже на две аналогии.

Первая — попытка пошевелить отрубленным пальцем.
Ты знаешь, что он когда-то у тебя был. Ты знаешь, что такое "палец" в целом, как им шевелят, и зачем это делается. У тебя есть другие пальцы, но конкретно этого нет. Нет по самую костяшку, нет даже обрубка. Нет уже давно, рана не болит, но когда-то он был, и ты это помнишь, смутно и расплывчато.
Ты помнишь... даже не как ты им шевелил, а саму идею того, что когда-то мог.
Но пальца нет, и пошевелить ты им не можешь.
Хотя пытаешься до испарины на лбу.

Вторая — огромное панорамное окно в стене. Ты стоишь, уперевшись телом в стеклопакет. Ты видишь то, что тебе нужно, где-то за ним, и пытаешься туда идти, но в итоге "буксуешь" на месте.
Продавить стекло не выйдет, как быстро ты бы ни пытался идти на месте. Как бы ни прижимался к стеклу лбом и телом. У тебя просто не получается сквозь него пройти, но видеть то, что тебе нужно, оно не мешает. По крайней мере, не полностью.
Оно может быть грязным, искажающим. Витражным. Тонированным. Закопченым. Исцарапанным. Но хоть как-то ты свою цель видишь.
Осознание единственно возможного в данной ситуации действия приходит не сразу, для этого надо "побуксовать" и поплющить лоб о стекло какое-то время.
Все, что ты можешь — отойти назад, собрать все доступные силы, и, разбежавшись, попробовать пробить его телом. Дальше, ну... два исхода.
Тебе повезет и ты его проломишь. Ты не знаешь, есть ли за стеклом пол, или же придется лететь вниз, рискуя переломаться по приземлении. Ты не знаешь, как далеко потом идти до того, что тебе нужно было за стеклом. Ты гарантированно весь изрежешься о выбитое стекло. Будет очень больно и потребуется долго заживать, а какие-то осколки навсегда врастут в тело.
Тебе не повезет, не хватит разбега, сил, и ты просто долбанешься о стекло с разбегу. С глухим стуком, почти комичным. Если разбег был внушительным, но и стекло оказалось достаточно толстым, ты что-нибудь себе сломаешь. Ты сползешь по стеклу вниз, будешь нянчить сломанную часть тела. Все, что тебе останется — пробовать ещё раз, но с каждой попыткой тебе все страшнее, потому что нет никаких гарантий, что ты просто-напросто об это стекло не убьешься, или не скончаешься от полученных травм. Или силы закончатся раньше, чем ты сможешь это стекло пробить, потому что у тебя их и так мало, и они расходуются на каждую попытку.
В конце концов, можно просто перестать пытаться и тихонько сидеть.

Я очень четко ощущаю, что мне нужна профессиональная помощь, но получить я ее не могу. Потому что это "клеймо психа". Потому что "здравоохранение только для нормальных людей, а ты потерпишь". Потому что "брошу тень на семью".
Аргументы против каждого из ментальных блоков есть, но они не подходят, как не подходит ключ к замку. Он должен его открыть, да. Это ключ от этого замка, да. Он вставляется, да.
Но он не открывает замок. Этого попросту не происходит.

Вишенкой на торте становится случай из конца ноября.
Я иду в интересное место нашего района, чтобы забрать какую-то мелкую безделушку для матери из магазина, потому что самой ей неохота потратить на это 10 минут — это в паре километров от дома.
Интересное оно тем, что там находится ЦОМ, Центр Образования Молодежи. Фееричное местечко, куда сплавляют преимущественно совсем отбитых малолетних отморозков из других школ, потому что им даже справку об образовании уже не выдашь. Что ещё интереснее, иногда в ЦОМе оказываются адекватные школьники, и меня всегда пробирало от мысли, как это вообще должно ощущаться с их позиции.
Иду рядом с ЦОМом. Тихий, вечно безлюдный проулок, затерянный в дворах кирпичных пятиэтажек и остатков каких-то бытовых помещений. Иду по узкой тропинке, протоптанной через сугробы.
Навстречу идут пятеро гопников, несколько младше меня.
Темнеет.
В принципе, сразу же понимаю вообще всю ситуацию, от и до. Узкая тропинка, они откровенно на меня палят и рассыпались достаточно широкой цепью. Классика жанра — задеть плечом в заведомо узком месте, предъявить за охуевшесть, затоптать.
Пятерых я однозначно не раскидаю, никак. Да мне бы в моем состоянии хоть одного-то потушить. Кричать бесполезно и стыдно, бежать тоже уже поздно.
Шансов, что до меня НЕ доебутся, никаких абсолютно, потому что они в чотких спортивных пуховиках, а я в шерстяном двубортном пальто и без шапки, ее заменяют длинные волосы. Грех не доебаться.

Все происходит именно так, как мне и подумалось. Я даже попытался разойтись, не желая провоцировать конфликт, но меня прямо-таки подцепили плечом. Сразу же предъявы, окружают кольцом, начинаются все эти типичные гнилые терки.
Оглядываясь назад, понимаю, что в этот и ещё несколько раз я сам же себе хуже сделал тем, что с детства варился около всей этой блатной тематики, так или иначе, и я в принципе понимаю, хм... Гопнический диалект — потому что это не настоящее блатное арго, это хуйня для подростков, которые строят из себя босоту — и умею разговаривать на нем сам.
Это красная тряпка. Что в тот раз, что потом.
Это как бы понт, который ты кидаешь: мол, смотрите, я тоже на вашем уровне, я не лох, с которого вы собираетесь спросить.
А за такое точно спросят.

В итоге, разумеется, все оканчивается потасовкой. Сперва "раз на раз" с самым борзым из них. Видимо, меня настолько кошмарила дереализация, что я действительно поверил, что мы будем драться один на один, раз не дал деру или ещё чего такого не сделал. Скинул пальто, вышел с ним "на разах". Обменялись ударами, ещё раз. Он весьма болюче бьет.
У меня начинается типичный для меня с детства нервный тик — от сильной боли я начинаю неконтролируемо, истерично смеяться. Знаю, что выглядит жутко, и даже успеваю увидеть, как он делает круглые глаза. Воспользоваться этим не выходит. Меня валят в снег и методично ебошат в 5 пар ног.
От души, не сдерживаясь.
Прикрываюсь как могу, в процессе возни в снегу из кармана выпадает телефон.
Наконец, кто-то из соседних домов видит все это и кричит в окно, угрожая вызвать ментов.
Гопоть дает по тапкам, прихватив мои телефон, что ожидаемо, и... пальто, блядь. Которое они выкинули буквально на следующей улице, но я его там так и не нашел. очевидно, кто-то сразу же пригрел.
Обидно до сих пор — это была одна из самых дорогих и стильных вещей, что у меня были.

Ковыляю до дома. Довольно сильно пострадало лицо. Нижняя губа лопнула, и из нее вылезло распухшее мясо.
Сломан нос. В третий раз в жизни. В самый сильный.
Пришедшая с работы мать видит меня в кровище, слушает краткий рассказ, везет в травмпункт. Там мне штопают губу и вправляют нос. Медбрат, вправлявший его и очевидно заметивший, что нос сломан не впервые, скажет "ещё раз сломают — совсем в пятак превратится, давай аккуратнее".
Он, в общем-то, прав — в детстве нос у меня был ощутимо меньше, и почти без горбинки. До сих пор буду этого смущаться и стыдливо уменьшать нос на некоторых фотках. Совсем немного.
Стыдно, что когда-то не смог затащить драку и теперь у меня такой шнобель.
И очень заметный шов на губе.

Мать напрягает ментов. Те по горячим следам и моим фотороботам на следующий же день снимают с занятий всех пятерых — это надо быть очевидными животными, чтобы гадить там же, где ты живешь, то есть нападать на кого-то по пути из своего места учебы, в том же районе. Мой телефон догонят в ломбарде и вернут. Мать попытается затаскать этих малолеток по судам ради компенсации, те попытаются съехать на справке из дурки, и чем это все закончится — я не знаю до сих пор, так как происходило оно большей частью без моего участия.

К тому времени я читаю очень много "серьезной" психологии. Изучаю, как появляются фобии, привычки, заблуждения, установки, что влияет на характер и на поведение, и как оно это делает. Как работает мышление. Изучаю кирпичики, из которых складывается личность.
Сейчас понимаю, что это было самое неподходящее время для этого.
Да, узнал о себе много нового, но, фактически, каждая новая страница прибавляла ещё больше страха. Становилось все яснее, НАСКОЛЬКО у меня в голове все переломано, и НАСКОЛЬКО долго займет стабилизация, хотя бы в теории.
Стабилизация. Не восстановление.
Понимаю, что, скорее всего, у меня уже абсолютно никаких шансов стать "нормальным", что это навсегда.

Фактически, подливал в огонь, обступивший со всех сторон в голове, даже не масло, а жидкий термит.
Канистрами.
Возможно даже, в форме некоего самоистязания.

Декабрь. Прекрасно понимаю, что если не начну шевелиться, то меня попросту отчислят, об этом узнает мать, и все будет совсем печально. Но не могу сделать вообще ничего.
Как олень, застывший в свете фар грузовика — парализован страхом, просто жду удара, не двигаясь.
Удар, разумеется, приходит.
Вечером 27 декабря матери звонят из деканата и уведомляют, что ее сын отчислен, потому что не появлялся с октября ни разу и ничего никуда не сдавал.
К утру 28 декабря меня в какой раз уже выгоняют из дома на все 4 стороны. Не знаю, что делать. Обращаюсь к вокалистке школьной группы — мы крепко дружим; я, мой лучший друг и она. У нее дома никого до поздней ночи, живет совсем недалеко. Весь день провожу у нее. Очень тепло, в том числе на душе. Лежу головой у нее на коленках. Обоим становятся заметны угольки чувств к друг другу, но мы не заходим дальше и никак это не отмечаем. Вечером заваливается ещё и друг, мы приятно проводим этот вечер втроем.
Почти по-семейному.

До нового года живу у нашего с другом общего хорошего знакомого. Встречаю новый год там же. Приятные дружеские посиделки, весело.
Я даже почти отхожу от своего личного ада в голове.

Второго января звонит мать и предлагает компромисс — мол, я погорячилась, наверное, вернись домой, мы что-нибудь придумаем. Пьяная.

Неделя проходит в каких-то очень приятных из-за общения с друзьями, но смазанных из-за напряжения дома воспоминаниях. К концу недели мы снова собачимся с матерью.
Она требует, чтобы я немедля вышел на работу, причем чтобы работа обязательно была статусной. Мне даже в моем состоянии анемичного овоща понятно, что я на такую сейчас не устроюсь ни по причине отсутствующего резюме, ни по состоянию здоровья. Предлагаю работу курьером, понимая, что физические нагрузки могут помочь, и что уж туда-то меня возьмут. Я выносливый, плюс ноги всегда были довольно сильными. Мать мгновенно начинает визжать, что "курьер — это удел тех, кто ничего в этой жизни не добился".
Я даже не пытаюсь сказать, что, в общем-то, я таким и являюсь. Да меня бы и не послушали. Ещё немного повизжав, она снова меня выгоняет.
Думаю, куда идти со своими скудными пожитками.
Сгорая от стыда, обращаюсь к бабке с дедом. На удивление, те совершенно не против — дальняя комната в их трешке давно пустует и используется как пылесборник. С меня уборка в квартире, готовка и в целом быт, так как им уже тяжело этим заниматься, а тут как раз я смогу на себя это все взять. Соглашаюсь.

До марта просто пытаюсь хоть как-то восстановиться. Почти постоянно сплю или гуляю с друзьями. Становится немного лучше.
По иронии судьбы, маленькая дальняя комната, где я обитаю — та самая, где я жил с отцом и матерью до года, и где временами жил в школьное время.
Почти ничего не изменилось.
Односпальная кровать, для меня уже маловатая, ноги упираются в дужку. Старый, покосившийся платяной шкаф. Стол. Телевизор, который я все равно не смотрю лет эдак с 12. Компьютер, разумеется, остался дома, а ноутбука у меня нет. Контакт с сетевыми друзьями резко обрывается. Скучаю.
Очень многие вещи, которые помогали разрядиться, вроде тех же рассказов, тоже становятся недоступны.
Одно радует — комната фактически отделена от всей квартиры длинным Г-образным коридором. Дом кирпичный, капитальный, толстые стены. Глуховатые дед с бабкой.
Здесь можно играть на гитаре даже днем, они не слышат.

Понемногу пытаюсь работать. С вокалисткой у нас завязываются отношения. Тёплые, нежные, аккуратные, без животной страсти. Смеемся с другом над тем, как все вышло — раньше была пара из него и рыжули, и я как хвостик, а теперь мы с вокалисткой пара, и он, ну... Не как хвостик, нет. Нам с ней не хочется прилюдно лизаться с диким чавканьем или совать друг другу руки в трусы. Большую часть времени мы просто обнимаемся.
У нас ещё будет время на друг друга наедине, зачем портить посиделки втроем?
В этой атмосфере меня порой практически отпускает.
Практически.
Как это ощущалось? Попробуй напрячь все мускулы в теле, какие сможешь. Одновременно. От мышц ног до мышц рук. От челюстных мышц до анальных.
Всё, что сможешь.
Теперь представь, что такое же усилие ты держишь не телом, а разумом, чтобы оставаться "здесь и сейчас" и понимать, что вообще происходит вокруг тебя.
В компании друга я мог расслабить большую часть мышц, но не все. В компании друга и вокалистки — практически все.
Непередаваемое облегчение.

Иногда думаю о том, как, ну... Как забавно получается, что если ты чего-то прямо-таки неистово хочешь, прямо-таки жаждешь этого и не оставляешь себе права на то, что этого не будет — но при этом ты хочешь не добиться этого, а чтобы это с тобой произошло само, так скажем — тем меньше шанс, что оно с тобой случится.
Простейший пример, который видел десятки раз и испытывал сам — девушка.
Ну, учтя смену ориентации, отношения вообще.
Чем больше ты их неистово жаждешь и вожделеешь, тем меньше шанс, что они у тебя будут. Чем меньше ты этого откровенно жаждешь, и хочешь скорее ненавязчиво, но искренне, тем выше шанс, что отношения просто сами на тебя свалятся, почти нежданчиком.
Этому есть интересное объяснение с точки зрения поведенческой психологии, но о нем как-нибудь потом.
Думаю о том, как же матери хотелось иметь "все как у людей", судя по всему. Настолько, что в итоге почти ничего как у людей и не сложилось.
Фальшь.

В конце марта мне звонят с незнакомого номера и дипломатично просят "без беготни" явиться в военкомат. Он тут неподалеку.
Точно, блин, отсрочка же сгорела из-за отчисления...
Пока иду туда, мысленно для себя уже все решаю. Бегать до 27? Увольте. Купить военник? Я физически не смогу раздобыть столько денег. По здоровью меня вряд ли сочтут негодным, потому что суть работы медкомиссий в военкоматах знают вообще все.
Подписываю повестку.
Вокалистка вытирает слезы. Отношения только начались, а уже совсем скоро их придется поставить на паузу на год.
Друг хмурится и вздыхает, услышав об этом. Хлопает меня по плечу.
"В конце концов, это всего лишь год".
Какой же длинный это будет год...

На медкомиссии все-таки всплывет тот факт, что у меня клиническая депрессия. Шрамы не спрячешь, опять же. Шизофрению я вроде как умудрюсь протащить под радарами. Привычно прятать ото всех.
Ещё у меня проблемы с сердцем. Фактически, при сильных и долгих физических нагрузках оно у меня ещё в школе стабильно начинало ныть, но я старался просто не обращать внимания. Тут мне доходчиво объяснили, что есть ма-а-аленький шанс, что когда оно начинает так ныть, я внезапно могу поймать остановку сердца.
Это... слегка неожиданно.
Но, конечно же, я годен. "В армии вылечишься".

19 мая ухожу в армию. Холодное, хмурое, дождливое утро.
Попадаю в ракетные войска стратегического назначения. РВСН.
Что ж, если уж так вышло, что ты любишь члены — то почему бы не послужить в самых фаллических войсках?
Вспоминаю о том, что в дикой природе у хищников эрекция — угрожающий жест во время схватки. И как баллистическая ракета, особенно готовый к пуску "Тополь", похожа на стоящий член.
Что-то в этом всем есть, до жути ироничное. Фыркаю в рукав.
И, забегая вперед: нет, в армии моя ориентация вообще никак, ни разу и никоим образом не проявлялась и не доставляла проблем. Не та ситуация, не те люди.
Я просто уже услышал все вариации шуточек на эту тему и они мне надоели.
Они все ещё смешные, но надоели, потому что их шутит каждый первый, и они всегда одни и те же.

КМБ — курс молодого бойца, "обучающий уровень" длиной в месяц — тянется как год. Каждый день очень насыщенный. Кажется, что в сутках здесь гораздо больше 24 часов, но спишь ты при этом все те же 7... минут. Не сложно и даже не особо тяжело, просто как-то медленно и тоскливо.
И скучно.
Автомат интересно собирать и разбирать только первые два занятия. Дальше ты это делаешь уже на автомате (ха!) и абсолютно без пиетета.
Зато в строевой и прогулках строем что-то такое есть. Совсем немного чего-то необычного, интересного. Момент, когда ты просто выключаешь голову и тело само идет в ногу.
Берцы удобнее любых кроссовок. Теперь понимаю, почему некоторые таскают их круглогодично.
Автомат ухватистый и приятно лежит в руках. Удобно. Понимаю, почему он считается Оружием. С большой буквы. Его как бы хочется взять в руки. Просто держать. Как удобную палку во время похода. Дарит такое же ощущение законченности и готовности.
С другой стороны, это оружие. Этим убивают. Мне это не особенно по душе.
Из-за дульного тормоза уши глохнут с первого же выстрела, зато отдача почти не ощущается. Настолько, что даже нет ощущения, собственно, стрельбы. Тем не менее, надо мной грозно нависают двое офицеров, один держит под рукой пистолет. Стандартная процедура, чтобы из этой "игрушки" буйные ребята не постреляли своих.
Отстреливаюсь, как уже писал, на отлично. Взводный слегка удивлен: я "очкарик", явно должен стрелять хуже. Спрашивает, стрелял ли раньше. Киваю.
Это он ещё не знает о том, что у меня не только -2 диоптрии, но и довольно сильный астигматизм.
Грани предметов заметно двоятся, иногда тяжело сфокусировать взгляд.

В армии я окончательно утвержусь во мнении, что не бывает плохих национальностей — бывают плохие люди. И хорошие.
И ещё в том, что "в гетто невозможно вырасти ученым". Почти невозможно, я думаю, но в целом — да, именно так. Ты вырастаешь в того, кем тебя сформировала среда.
Когда — и если — у тебя появятся мозги, ты сможешь это корректировать и в определенной степени задавать вектор роста сам, но среда будет влиять всегда. Среда, условия.
Детство.

У нас во взводе есть азербайджанец, огроменный, на него страшно смотреть. Кажется, он в принципе разговаривает только битьем в голову кулаком. Постоянные молчаливость и спокойствие только способствуют этим мыслям.
Я случайно разговорюсь с ним на третий день КМБ, и внезапно окажется, что он очень интеллигентный, рассудительный и здравомыслящий человек. Друзьями мы не будем, но приятелями — наверное, да. Так или иначе будем оказываться рядом, о чем-то разговаривать. Об экономике, политике, менталитете. О жизненных ценностях. Я довольно многое почерпну из этих разговоров, он тоже поблагодарит за приятную и неожиданную компанию. К нам почти сразу присоединится ещё один парень, молчаливый до мнимой немоты. Скрытный, но без крысятнического подтекста, просто замкнутый. В основном будет слушать, редко что-то вставляя, но очень по делу, и тоже окажется на удивление интеллигентным человеком.
Огромный азербайджанец. Молчаливый парень, черты лица очень характерные для западных немцев, хотя я не сразу это пойму, да ещё и голубые глаза. И я, ну, тоже не сказать, чтобы чистокровный русский.
Такой вот маленький Интернационал.
С другой стороны, во взводе есть двое самых обычных русских, и они полнейшая накипь, просто отродье. Вне стен казармы и обязательств вооруженных сил мы бы, скорее всего, мгновенно сцепились, но тут нельзя, чревато.
Хороший был урок. Важный.

После КМБ попадаю в дивизию, где и буду служить ещё 11 месяцев.
В мою часть нас попадает шестеро. Нас привозят после дневного развода, то есть отправить нас в какие-нибудь наряды или антитеррор (условно говоря, защищать территорию части в бронике и с оружием, сутки) уже нельзя, поздно. Казарма пустая. Нам велят осваиваться и ждать вечера.
Ребята с моего призыва идут заниматься излюбленным армейским досугом, то есть сесть где-нибудь так, чтобы офицеры не видели, и абсолютно ни-ху-я не делать, ну вот совсем ничегошеньки. "Рассасываться", по-местному.
Я замечаю, что в части есть библиотека. Захожу туда. Здороваюсь с миловидной библиотекаршей средних лет, спрашиваю, есть ли Хайнлайн или Азимов.
Ее несказанно удивляют как мои запросы, так и то, что все это я произнес без мата, гопницкого прононса, вежливо, и не забыл поздороваться. Немного разговариваем обо всяком. Она внезапно спрашивает, чем я вообще занимался на гражданке и что умею.
Отвечаю, что музыкант, и умею "всего понемногу". Она улыбается: нам в клуб нужен такой человек сейчас, хочешь?
Я смутно представляю себе, что это вообще за клуб такой, но определенно хочу. Куда угодно.
За один месяц я уже кошмарно заебался ходить всюду строем и выполнять действия ради выполнения действий. Плюс, у меня всю жизнь дикие проблемы с конформностью вообще и соблюдением субординации армейского типа, то есть "я начальник— ты дурак". Мне вечно нужно попытаться оспорить приказ, предложить другой способ его выполнения, спросить что-то лишнее. В рамках Устава, не по-идиотски (такие тоже были), но именно сказануть лишнее. Уже "наматывался" из-за этого, то есть имел проблемы.
Ещё пока не привык, что тут так это все не работает.

Через несколько дней со мной придет поговорить начальник клуба. Без дураков, это один из самых своеобразных и странных людей, что я встречал за всю жизнь.
Я буду его почти ненавидеть. Он будет постоянно меня цеплять, подначивать и коверкать фамилию. Из-за его алкоголизма и эксцентричных выходок я несколько раз намотаюсь сам.
Но когда я дембельнусь, то внезапно пойму, что благодарен ему. В лицо бы я ему это, наверное, не сказал, но все же... Да, благодарен. Он частично заменил мне отцовскую фигуру. Очень иносказательно и неочевидно, да, но он это сделал. Или, скорее, дал немного той "мужиковости", что мне очень не хватало для внутреннего баланса.
Не той, фальшивой, что про махание кулаками и вопли, нет. Умение быть резким, когда нужно, и дипломатичным, когда нужно уже это. Умение оставаться спокойным под давлением. Умение придумать выход из ситуации.
Через две недели, когда я уже успею помотаться по нарядам и мрачно охуеть от казарменной жизни, меня заберут в клуб, в "вечный наряд", то есть без надобности возвращаться в казарму.

Клуб, или ДКРА — Дом Культуры Российской Армии — стоит посреди военгородка, за пределами ограды части, и представляет собой школьный актовый зал на максималках с пристроенной к нему мастерской, тремя кабинетами персонала, генеральским кабинетом, складом, микроскопической "располагой" (комнатой с койками), кухонькой, душевой и технической подсобкой.
А ещё там есть туалет. Самый обычный, маленький, как в офисе. Но это было просто счастьем после надобности заниматься своими делами в одном помещении с толпой курящих и гогочущих людей, с которыми мы здесь вместе вынужденно.
В клубе, по сути, проходит вся культурная жизнь военгородка и дивизии в целом. Различные концерты, иногда выставки. Однажды были похороны.
Офицерский, хм... досуг тоже зачастую справлялся там.
Я был в первую очередь звукарем, а во вторую — организатором всего вышеперечисленного в плане аппаратуры. Довольно-таки внезапно было после полутора месяцев зеленки и маршей снова оказаться в своей родной стихии — работе со звуком.
Местный официальный звукарь, странноватый дядька в предпенсионном возрасте, одобрительно качает головой, когда я смотрю на микшерный пульт и НЕ задаю вопрос "а какая из кнопок запускает ядерку ыыы?". Я прекрасно знаю, как это работает и как с этим обращаться.
И как это чинить.
Довольный звукарь уходит домой сосать пивас. Он это искренне любит, это его кредо. Такой же любви от него удостаиваются только дочки и двухсотый крузак, который он вечно чинит.

Помимо технической стороны и непосредственно звука на мероприятиях и выездных концертах (где я буду ощущать себя в шкуре самого настоящего roadie), на мне ещё такая штука, как "телецентр".
Это одна из квартир на первом этаже казармы, переделанная в пункт озвучки плаца. Оттуда контролируется микрофон на трибуне, и оттуда же включается вся озвучка. Различные гимны, музыка для утренней зарядки (на которую мне, соответственно, не нужно идти), иногда ещё что-нибудь. Всё включается строго по расписанию и строго в нужные моменты. Мной, никаких дублеров.
Когда включать? Определяешь визуально, из окошка. До трибуны метров 100, ее очень плохо видно, но этого никого не волнует. Учись.
Впервые зайдя в телецентр, я буду слегка шокирован хтонью того, что увижу. Система озвучки заколхожена из различных старых приспособ и оборудования, заколхожена совершенно монструозно, и в центре всего этого находится советский ещё стадионный усилитель, которым можно кого-нибудь убить, если хватит сил его кинуть. Чтобы только включить все это, нужно выполнить 6 действий в правильной и не совсем очевидной последовательности.
Я вспоминаю орков из Вархаммера.

Поначалу на телецентр времени у меня особо нет, потому что нужно много чего успевать.
Очень нравится то, что персонал клуба — звукарь, завхоз, библиотекарша и начальник — гражданские, и им вообще до фонаря все это хождение строем и подшивание подворотничков. Ходи как хочешь и в чем хочешь, хоть в гражданке — главное, чтобы не голым и не чумазым. Здоровайся просто за руку, а не отдавая честь воинское приветствие. Разговаривай какими-то ещё словами, кроме "есть" и "так точно". Готовь себе еду сам, покупай продукты в магазинчике на довольствие (4 тысячи в месяц), организуй свое время сам. Это очень похоже на работу вахтенным методом, и я тут скорее как гражданский.
Шляюсь в незашнурованных берцах, выпущенных наружу штанах и майке.
Наконец-то.

Ещё больше нравится то, что здесь ставят конкретные задачи, армейское "копай от забора и до обеда" осталось за оградой части.
Почини светильники в фойе. Перебери мебель на складе. Подпаяй разъем у микрофона. Вскопай цветочные клумбы и засей. Нет постоянного дрочева и стояния над душой; тебе дали задачу — на тебе ответственность ее выполнить, но это скорее как работа. Я вижу результат своих действий.
И это настолько помогает прояснению в голове, что порой просто начинаю напевать что-то под нос или улыбаться.
Вечером весь персонал уезжает по домам. Огромное здание, в котором я абсолютно один и сюда никто не сунется из части. Можно послушать музыку с огромных 80-ваттных колонок. Можно купить себе тортик и посмотреть фильм. Можно поиграть на древнющем клубном ноутбуке в... что, думал, третьих Героев? Нет, они мне до блевоты надоели ещё в школе.
В Master of Orion 2, конечно же, скачанный в первый же вечер.
Никаких отбоев и подъемов, но все равно встаю раньше ребят из казармы, в 5 утра, потому что утром много дел. Встаю по будильнику, ведь мне прямо-таки официально дозволено и даже необходимо иметь телефон. У меня не самый плохой смартфон, который мне "для скрашивания армейского быта и выполнения задач по защите Родины" подарил лучший друг.
Ещё у меня есть "бегунок" — бумажка, дающая право ходить по территории военгородка и части самому, не строем и без сопровождения офицеров. Обычному солдату так нельзя. Мне же нужно, и нужно постоянно, потому что мой номер есть у всех старших офицеров, и меня постоянно дергают то в штаб, то ещё куда-нибудь, то вообще с переездом помочь.
Наконец, в актовом зале стоит фортепиано и на нем даже можно играть по вечерам.

Первая репетиция местного ансамбля, состоящего из солдатских матерей. Веселые, приятные женщины за 40, поют русские народные и патриотические песни. Пока они прогоняют репертуар, втягиваюсь в свою стихию и подкручиваю звук под каждую из женщин. Слушаю тембр, подравниваю громкость и частоты, где-то подбавляю эффектов.
Из своей звукооператорской будки слышу, как после репетиции они говорят меж собой, что "так легко им ещё никогда не пелось".
С любопытством посматривают на мое окошечко в глубине зала, где я сижу в своей будке. Мы ещё не знакомы лично, но они знают, что пришел новый боец.
От звукаря узнаю, что боец, бывший тут до меня, просто спал в этой будке, и только включал инструменталки с ноута, да регулировал громкость микрофона фейдером (ползунок громкости на пульте).
Качаю головой. Как он тогда вообще сюда попал?..

Я уже неделю в клубе, первый выездной концерт. Во время выступления активно корректирую и приукрашиваю звук под каждую песню, даже немного устаю в итоге.
Возвращаемся в клуб, разгружаем и заносим оборудование.
На следующий день женщины приносят мне огромный пакет пирожков и в полном восторге говорят, что "такого шикарного звукаря у них не было уже несколько лет", и "чтобы я обязательно оставался тут".
Я даже краснею немного. Пирожки, конечно, круто, но... делал-то не ради этого.
Просто хотелось сделать кому-то приятно. Видел, как женщины старались при исполнении, как выкладывались на репетициях, пели не на отъебись. Если я умею делать то, что делает чье-то творчество, жизнь лучше, почему бы не делать это просто так?
Кто-то ведь в итоге станет немного счастливее.
Всегда хотелось так делать.

Преддверие Нового Года. В клубе со мной ещё с конца лета 2 парня, потому мы привлекаем слишком много внимания своей "жизнью вне части" и нас периодически заставляют ночевать в казарме и оставаться там на день, чтобы в наряды сходить. Наряды — понятно, но смысла в ночевках нет вообще никакого, причем это понимают вообще все. Что офицеры из казармы, что мы.
Но приказ есть приказ.
30 числа неудачно наматываюсь перед замполитом части (главный по пропаганде и мероприятиям, в общем; по сути, это мой непосредственный начальник). Он меня откровенно недолюбливает. У него дико потешная фамилия, которая о многом говорит. Здесь вообще много забавных фамилий.
Не раз он мне скажет, что ещё "покажет мне", хотя что именно и за что именно — загадка.
31 числа он подходит ко мне и просто бросает фразу "я же говорил". Уходит домой.
Вечереет.
Я узнаю, что он своим личным приказом поставил меня дневальным во вторую смену.
Новый, 2015 год, я встречаю, стоя на тумбочке дневального.

Конец зимы. В клубе я теперь вообще не появляюсь, но телецентр на мне целиком и полностью. Бегунок, телефон, возможность послать нахер всю эту военщину и заниматься своими задачами все ещё при мне. Задачи — грамотно оперировать орочьей установкой озвучки плаца, чинить ее, искать для нее запчасти и детальки, и иногда бегать по поручениям. Довольно часто.

Все ещё бегаю в казарму ночевать. Иногда задерживаюсь, плюс, мне нужно подниматься на час раньше остальных. Это доебало уже просто всех, даже сами офицеры из казармы открыто меня спрашивают "нахуй ты сюда ходишь, тебе там, у себя, спать негде? Ночуй там". Но приказ есть приказ, да. Отменить его может только вышестоящий офицер, но большинству полковников — а перебить нужно приказ ПОДполковника — на меня вообще похер и они не станут в это лезть. Ситуацию мог бы разрулить замполит дивизии (это как бы самый главный по вопросам мероприятий и культуры вообще в целом), но конкретно наш...
Это просто пропитый мужик, который вообще ничего не понимает и живет ради рюмашки, в прямом смысле.
Со мной ему даже связываться лень — вникать ведь надо, что за проблема, что за боец, вот это вот всё.

В казарме постоянные конфликты. Ребята с моего призыва теперь уже "старые". Я тоже, но они бухтят, а кое-где и открыто кидаются, провоцируя фразами типа "да ты рассосник хуев ничо там не делаешь поди да я-то знаю да ты не старый никакой не заслужил".
В целом, просто отгавкиваюсь, но однажды все доходит до открытого конфликта. Бить друг друга нельзя, телесный осмотр каждый вечер. Найдут у тебя синячок или царапинку — вся часть встрянет.
Но нельзя же не лупцевать кого-то за что-то, верно?
Это ж армия, все-таки. Ну куда ж тут без этого.
Берем полотенце, кладем в центр брусок мыла. Скручиваем полотенце и свиваем его так, чтобы получилась "сопля" с замотанным куском мыла внизу, в основании "капли". Смачиваем конструкцию ледяной водой из умывальника, "хвост" сопли частично наматываем на кулак.
У нас в руках что-то похожее на короткий, но тяжелый и хлесткий кистень.
Мне таким прилетело в бочину, неожиданно.
Охренеть как больно. И никаких следов.

Самое обидное здесь то, что я могу их понять.
Им плохо. Да всем срочникам в армии плохо. Даже тем, кто на козырных должностях, вроде ФСБ или шоферов, со временем лезть на стену от этой однообразной тягомотины хочется.
Ты просто отдаешь свое время. Ровно 364 дня, и ни часом меньше.
По-хорошему, всей реальной военщине в армии можно научить за два месяца. Три, если совсем необучаемые попались.
Ещё 10 ты учишься и выполняешь хозяйственно-технические работы и красишь траву в зеленый цвет, потому что... тебе больше нечего доверить.
Ты срочник. Ты максимально незаинтересован в том, чтобы выполнить работу хорошо, потому что здесь ты подневольный.
Тебя нельзя допустить к гостайне. Тебя нельзя посадить за руль машины, потому что если ты что-то с ней сделаешь, с тебя никакого спросу нет, ты не ответственен материально.
А вот контрактник ответственен.
Потому срочники занимаются, по сути, разной херней, отделочными работами и ощущают, что они тут уже не особо нужны. Даже старшие офицеры несколько раз скажут при мне лично, что "срочников вообще хуй пойми куда и зачем приткнуть уже, скорее бы это все закончили и перевели армию на контракт". Редкие срочники, вроде шоферов или вот меня, отбираются по специфическим навыкам и реально что-то делают, но большая часть просто занимает место в казарме.
Потому что надо отсидеть год. Хоть ты тресни.

Потому, да, им плохо. Они видят, что у меня есть право свободно ходить, право не сидеть в казарме, право заниматься чем-то осязаемым и вроде бы крайне легким. Им хочется куда-то выплеснуть раздражение на то, что они здесь занимаются полной хуйней. Им очень просто выплеснуть это на меня, в духе "да вот он там хуй пинает а я тут потею в автопарке да если бы я там был я бы ваще как сыр в масле катался". Всё, теперь я виноват, теперь можно с чистой совестью направить на меня вектор гнева и фрустрации.
Я понимаю. Правда. Потому мне слегка обидно.
Он весь этот негатив отправляет мне и сам от него освобождается. Я думаю о том, что "у меня просто есть нужный скилл, потому я там оказался, но я понимаю твою позицию", и часть негатива как бы остается у меня.

Пару раз слышал что-то в духе "да там у тебя явно одну кнопку нажать и сиди телек смотри ебана".
Я никак не комментирую или перевожу в шутку.

Думаю, что посмотрел бы, как бы тебя усадили за микшерный пульт и сказали "веди концерт", и ты бы вдруг понял, что просто сидеть и включать песенки мало, а спрашивать здесь не у кого. Из-за ужасной акустики помещения голос исполнителя тонет в инструментале, а если сделать потише — инструментал уже плохо слышно. Все это переотражается и искажается. Микрофоны ужасно цепляют мужские голоса, нужно в реальном времени крутить эквалайзер. Нужно понимать, из каких частот состоит голос, какие частоты сейчас слышно. Нужно держать в рабочем состоянии древнее и порядком уставшее оборудование.
На выездном концерте нужно в одиночку, по сути, собрать мини-сцену. Перетащить колонки тебе помогут, но не более. Что-то не работает или сломалось — твои проблемы.
Что-то не работает из системы озвучки плаца — это сразу же слышно, это слышит вся дивизия, и виновник у этого только один.
И у всех офицеров есть его номер и имя.
Аврально что-то починить нельзя, "напрячь молодых" нельзя. Даже спросить у звукаря клуба нельзя: он сам уже забыл, как тут все работает, и я разбирался во всем сам, методом гугла, тыка, и собирания всех своих лоскутных познаний об электроцепях в кучу. Рисовал схемы, лазил по форумам. Читал кучу книг по радиоэлектронике, нашедшихся в телецентре.
Пыльных, пропахших мышами.

Ты жалуешься на пот в автопарке, но я там тоже был, тоже в наряде. Я видел, как вы ебете молодых, сам тогда будучи молодым, "замиком", "заменой", а сами идете спать на брезенте в углу бокса. Если один бэмс (БМДС, армейский полноприводный КАМАЗ) завтра не сможет выехать из бокса, все резко суетнутся и выедет другой, потому что никто не хочет намотаться. Постоянное спихивание друг на друга. Лишь бы сделать поменьше, пока не получишь пизды и не придется сделать нормально.
Но мне не на кого ничего спихивать. Или ты сделал, или ты не сделал и тебе, то есть мне, голову с плеч снимут за такой провал.
И потому, блядь, я полностью заслужил это место. Я заслужил, да, те часы, иногда даже дни полного рассоса, когда меня вообще никто не трогает, когда я могу даже занаглеть, переодеться в припрятанную гражданку и свалить в увал в город.
Потому что я — специалист. Сейчас. Здесь. Никого не ебет, что я могу им изначально не быть; если ты занимаешь эту должность, ты должен научиться им быть сразу же. Армейский подход.
Мы оба солдаты. Бойцы. Мы оба умеем стрелять и понимаем команды. Мы оба с тобой бежали кросс на 10 километров по пересеченке в полной выкладке. Я тогда умудрился не сдохнуть — значит, я такой же солдат, как и ты.
И я уверен, что у тебя есть такие скиллы, которых нет у меня. Если надо будет — специалистом станешь ты. Это охуенно, правда.
Но пока что так.
Потому я не ору на тебя в ответ и не пытаюсь оскорблять.

Ранняя весна. Амёбного замполита дивизии, окончательно спившегося, куда-то там отправляют. Приходит новый. Спокойный, статный мужик с реально офицерской выправкой. Как говорится, "настоящий полковник".
На второй же день зовет меня в штаб. Спрашивает, чем я занимаюсь, в чем смысл наряда, почему тусуюсь в телецентре. Спрашивает, чем занимался до армии и что вообще за человек.
Разговаривает спокойно и нейтрально, но мне хочется слегка съежиться под его взглядом. Он вроде бы не огромный, но плечистый, и из-за выправки кажется человеком-горой.
Докладываю о себе. Он чуть приподнимает бровь — я особо в казарме не задерживался, потому у меня нет, скажем так, "казарменного говора", то есть манеры ЧУТЬ ЛИ НЕ ВЫКРИКИВАТЬ СЛОВА, КОГДА ОФИЦЕР СПРАШИВАЕТ. Докладываю спокойно и мягко.
"Ну, я так и понял, что ты музыкант или ещё какой артист. Зайду к тебе в телецентр послезавтра".
Издёвки в этом нет, даже немного удивляюсь. Он просто отметил факт.

Заходит ко мне в каморку. Обычно сюда не заходит никто, потому что в комнате целые столпы аппаратуры, у всего на морде созвездия рукояток и показателей. Большинство офицеров думает, что это ВСЁ нужно для работы озвучки. По факту, большая часть приборов — списанные, я потрошу их на ещё живые детали. И использую как пугало для офицеров, да. Им неохота в это вдаваться и ко мне они не суются.
Есть же какой-то там боец, он умеет, всё.
Полковник какое-то время смотрит на это, и спрашивает, что из этого реально работает. Фыркаю. Показываю, думая, что, видимо, всё, кончились мои деньки откисона здесь. За бастионом из "это все очень сложно, пусть боец этим занимается"
Он кивает, осматривает комнатушку. Ничего лишнего. Чисто. Я сижу и мастерю якорь для заземления системы, то есть здоровенную металлическую хреновину с проводом.
"Молодец, видно, что работаешь тут. Думал, может, шалман какой разводишь. Продолжай".
Уходит.
За неделю он ещё дважды попросит меня помочь ему в быту, с квартирой, в которой ему теперь тут жить. Разговариваем. Ни о чем особенном, но с ним приятно общаться. Он много спрашивает об увлечениях, о том, что читаю. Пью ли.
Отвечаю. Не пью, не курю.
Собираюсь уходить. Обычно старшие чины в такой ситуации просто говорят что-нибудь вроде "всё, свободен" и забывают о твоем существовании.
Он протягивает руку и говорит "Спасибо за помощь". Слегка оторопев, жму.
"Приказы теперь получаешь только от меня, а не от замполита части. Будь всегда на связи. Если вдруг что — обращаешься ко мне".

Спустя где-то полторы недели довольно крупно наматываюсь, причем абсолютно по-идиотски. В казарме к отбою не смогли разобраться, то ли я должен тут быть, то ли не должен, и в итоге вызвонили и вызвали. Одиннадцатый час вечера.
Бегу в казарму. Меня тормозит офицер из патруля и записывает. Он уже даже не в патруле, но ему надо выполнять план. Опротестовать это я как-то не могу. Пройти мимо него — тоже. Как и телепортироваться в казарму.
Если тебя записывает за какое-то нарушение патруль — а бойцов с бегунком они записывают просто сразу же, за сам факт существования, так как это "халявный фраг" — в субботу ты идешь на отработку строевого шага, это вроде как наказание.
Завтра суббота, и завтра мне надо доделать заземление и покрасить оконную раму.
Остаюсь в казарме, утром меня пытаются погнать на строевую. Помявшись, звоню замполиту дивизии. Объясняю ситуацию. Тот просто кладет трубку.
Через минуту мне говорят "идти выполнять свои задачи". Я озадаченно топаю к себе в телецентр.
Чуть позже звонит он.
"Больше в казарме не ночуешь. У тебя там диван с одеялом есть, я видел — живешь теперь в телецентре. Смотри, не намотайся где-нибудь".
Как же я ему благодарен...

Два с небольшим месяца я дослуживаю, по сути, как младший офицер.
Дверь телецентра выходит в коридор их общаги. Почти обычная общага, кстати, только все вокруг сержанты да рядовые, да ещё все живут семьями, одному человеку место в общаге не дают. А так — все как обычно.
Бутылки из-под пива у дверей, громкая музыка, иногда отчетливый запах шмали, но это редко.
У меня все работает как часы. Меня уже почти никто никуда не дергает. Гуляю, переодевшись в гражданку. Не стригусь. Вечером играю во что-нибудь на купленном у библиотекарши клуба б/у ноуте, раздаю интернет с телефона.

Так как я отслужил год, мне должны дать звание младшего сержанта. Я даже лично видел эти бумаги в штабе.
Но на меня дико взъелся старшина роты. Буйный бурят, разговаривающий произвольными комбинациями слов "сука", "нахуй", "блядь" и "слышишь?".
Ему очень не нравится то, что я "нихуя не делал всю службу". Разумеется, вникать он ни во что не хочет. Ему дико хочется перетянуть меня в казарму, чтобы я был "как все" и ебланил в автопарке, но я живу и существую отдельно приказом полковника, а он прапорщик.
Несмотря на это, он находит способ, по сути, лишить меня звания.

Не знаю, как он договорился с командиром части, но ушел я рядовым. О том, что это был именно он, мне уже при прощании скажет старшина части — охеренный мужик, не пожав которому руку на прощание, не хотелось покидать часть.
Немного обидно, с одной стороны. А с другой — да какая разница?
Лычки да лычки, я все равно в армию пошел не ради карьеры.

Оставляю подробнейшие письменные инструкции на все случаи жизни бойцу, который сменит меня. Пусть хотя бы ему не придется ломать голову, и он покайфует. Я могу сделать что-то для человека, и это чудесно!
Инструкции кладу под пачку печенья с джемом, рядом бутылка газировки. Подарочек на службу.
Переодеваюсь в гражданку. Оставляю ключ от телецентра.
18 мая выдалось на редкость солнечным, а у меня в кармане военник, который я получил честно.

В армии проблемы с головой... не ушли, нет, но сильно приглушились. Четкий распорядок, четкие задачи. Однообразная, но понятная жизнь с минимумом сюрпризов.
Я возвращаюсь домой и понимаю, что я понятия не имею, кто я теперь, и что мне делать.

Я очень боялся поменяться в армии. Стать "быдлом". Идиотизм, разумеется, но тогда я этого не понимал.
Если не захочешь, ты им не станешь.
И я в итоге все же поменялся. Довольно сильно. Но... неконтролируемо, не зная, как именно.
Не зная, кто я теперь и для чего живу. Изменения остались в "тумане войны", который ещё надо исследовать.
Физически тоже поменялся — незаметно для себя весьма раскабанел от физического труда и сна по режиму. Не качок и не амбал, но достаточно здоровый, почти 90 килограмм.
Сейчас, на момент написания статьи, я вешу в районе 58.

Буквально в первые же дни моего возвращения расстаемся с вокалисткой.
Она почти дождалась меня, мы даже планировали свадьбу и переезд в Питер в скором времени. Очень сильно поддерживала. Но под самый конец поняла, что ищет другое, ищет другого, и это прекрасно. Она в итоге нашла то, что искала, и стала чудесной подругой, не раз помогая разобраться в себе. Все-таки психолог.
Расставались мы, тем не менее, тяжело и болезненно. Не без грязи.
Не думал, что будет НАСТОЛЬКО тяжело.

Я начинаю пить. Не до состояния животного, но домой возвращаюсь поздно ночью и навеселе.
Дни идут как-то сами собой. Не знаю, куда именно.
Постоянное ощущение, что я не понимаю, где я и что мне нужно делать. Нет четкого распорядка, указаний, табеля о рангах и цепи командования.
В принципе, это стандартный отходняк после армии, но у меня он был особенно сильным и долгим.

Встречаемся с отцом. Просто увидеться.
Он сидит в кафешке. С ним женщина, примерно одногодка моей матери, и две девочки, на несколько лет помладше меня.

Он очень туманно представляет свою компанию. Я делаю вывод, что это его спутница, а девчонки — прицеп.
Одна из них крикливая, не говорит при этом ничего толкового, и в целом внимание на себе мое особо не задерживает.
Вторая же... Рыженькая, чудовищно похожая на вокалистку лицом, фигурой, голосом, даже манерой держаться. Только более "пацанистая".
По-хорошему. Не хабалка.
Смотрит на меня с интересом. Разговариваем. Внезапно понимаю, что будто бы знаю ее уже годы, настолько легко и приятно идет диалог.
Прогулялись по району вокруг кафешки вдвоем.
Обменялись номерами телефона и ВК.

Почти месяц мы стабильно гуляем каждые несколько дней. Восторг с обеих сторон. Сидя в траве, тихонько обнимаемся.
Все уверенно идет к началу отношений. Оба того хотим.

Примерно в тот момент, когда должен был начаться цветочно-букетный период отношений, а поцелуи перестали быть только в губы, она внезапно смотрит себе под ноги и говорит, что я ей просто безумно нравлюсь, но ничего не получится, и ей нужно кое-что мне сказать, потому что иначе у нас будут проблемы.
Они с сестрой — дети той женщины, спутницы, и моего отца.
Соответственно, она моя младшая сестра по отцу.
Упс.

Мать поначалу не знает, как теперь ко мне относиться, но быстро вспоминает старое отношение. Привычный паттерн.
Мне не особо есть до этого дело, я пью и самоедствую.

К началу июля решаем снимать квартиру вчетвером. Я, лучший друг, и наша знакомая пара. Прикольные ребята.
Кое-как найдя деньги, снимаем двушку в панельной многоэтажке недалеко от центра города. Жуткий клоповник, но вид с балкона шикарный и сам по себе балкон просто очаровательный, эдакая мини-беседка. Половинка.

Все, как обычно, складывается в очень странную цепь событий, в результате которой лучший друг на время оказывается в своих делах вместо жизни с нами, а пара расходится. Вернее, пытается. Это их первые серьезные отношения, и разрыв очень грязный и болезненный. Я безучастно наблюдаю. Я такое уже видел. И испытывал сам, совсем недавно.
Ещё болит.

В итоге в этой квартире мы с девушкой живем вдвоем. Очень быстро сходимся. Мы и до этого переписывались. У нас похожий юмор, похожие интересы, похожая жизнь.
Вспыхивает искорка. Почти случайно. Быстро разгорается до постели, затем до желания "оформить" эти отношения.
Она все никак не может разойтись с уже бывшим. Глупо и нелепо шифруемся. Очень палевно.
Нас вычислят практически как в сюжете какого-то фильма. Потайной диктофон в спальне. Попавшие на него звуки секса. Неоспоримое доказательство.
Ее бывший, с которым мы до этого хоть и не близко, но дружили, говорит мне очень много гадостей и рвет общение. Я даже не пытаюсь возражать, что здесь все уже было ясно, и вы как бы уже расстались, по сути.
Мне все равно. Окей, он так хочет.
Задумываюсь о том, что я ему, в общем-то, врал. Да, из-за вспыхнувших угольков чувств, но врал.
Раньше я испытывал что-то вроде "Я НЕНАВИЖУ ВРАТЬ!" в таких ситуациях.
Сейчас это просто спокойное утверждение. "Я ненавижу врать". Да. Это просто факт. Он может быть даже не связан с тем, что произошло.
Я не знаю. Я ничего не чувствую.
Я ничего не буду чувствовать 3 года.
Все мои воспоминания за эти 3 года визуально едва ли не черно-белые, только с десяток ярких кадров выбивается из потока.

3 года мы провстречаемся с этой девушкой.
Отношения основательные — ну, мы хотим так думать. По факту же это означает, что мы в такие отношения как бы играем. В них есть ревность, в них есть попытки быть для друг друга чем-то большим и более важным, чем реально нужно было. Занимать настолько много места, что не будет хватать воздуха.
Это будут невероятно токсичные отношения двух людей, которые сошлись на почве боли. Им очень нужны были тепло, хоть чье-нибудь. И спасение от одиночества. Лишь бы только кто-то держал за руку, даже если это делается через ссоры и взаимную боль.
Мы безумно боялись остаться одни, потому не могли разойтись три года. Пытались, ещё начиная с первого. Боялись. Оставались рядом.
Мы совершили вообще все возможные ошибки, какие только могут быть в моногамных отношениях. Я серьезно, вообще все. Каждую.
Кроме рукоприкладства.
Мы упорно не хотели друг друга слышать. Просто слушали. Считали, что рассказать партнеру, как с тобой обращаться — это какая-то бредятина, ведь...
"Я не игрушка, чтобы иметь инструкцию".
Но проблема в том, что именно так и надо было сделать. Так нужно делать всегда. Давать понять, что для тебя норма, а что нет. Что ты вообще хочешь от отношений, как ты их видишь.
Иначе тебя гарантированно возьмут не за съедобную часть, а за горькую попку.

Вымученная близость. Иногда. Несколько раз — искренняя, почти пробивающая пелену ничего, серости, депрессии. Это признак кризиса доверия, но мы оба этого не знаем, или не хотим знать.
При этом это ранит нас все больше. У меня огненный темперамент, и иногда он сам собой разгорается, пытаясь отогнать серость. Я это даже не контролирую.
Я делаю только хуже своими запросами. Стабильно.

Мы будем писать друг другу стены текста, ну, те самые.
Вскрываться из-за друг друга.
Будет грязь.

Но среди всего этого будут, как островки, разбросаны моменты, которые смогли пробиться сквозь тот ужас. Они памятны до сих пор. Они могли произойти только с этим человеком, и это невероятно круто.
А наши руки хоть и будут причинять друг другу боль каждым движением, но все же позволят это пережить.
Не знаю насчет нее, но я бы, скорее всего, просто не выжил. В прямом смысле. Мы позволили друг другу выжить нахождением рядом.

В конце концов, мы найдем смелость разойтись, отдохнуть друг от друга полгода, и окажется, что с самого начала мы должны были быть просто близкими друзьями. Так мы почти идеально складываемся.
Сейчас она моя лучшая подруга. Она моя семья, второй ее член. Я безумно ее люблю, именно как кого-то вроде сестренки.
И я надеюсь, что когда-нибудь смогу обнять ее снова.

Случаются, конечно, интересные вещи. Например, я поработаю в виномаркете и научусь разбираться в вине, хотя алкоголь мне в принципе не нравится, само состояние алкогольного опьянения, и сейчас я не пью.
Но в вине до сих пор разбираюсь, вроде, просто... не пью, лол.

С лучшим другом и друзьями вообще все ещё весело, но они не могут пробить эту пелену до конца. Это поверхностные эмоции.
Где-то глубоко внутри мне страшно, что теперь все эмоции будут такими, всегда.

Маленький, но важный толчок дает основание нашего с другом музыкального проекта, где нам временами помогал общий друг детства. Прекраснейший человек, и я жуть как рад, что он до сих пор есть в моей жизни. Иногда его взгляд на вещи просто необходим, иначе никак.
В нашем творчестве тех лет будет очень сильно сквозить эта завеса вечной серости, и наши попытки пробить ее чернильно-черным.
Но мы вырастем. И наша музыка вырастет вместе с нами.
И у нее появятся новые оттенки.

2017 год. Иногда я забегаю к знакомым, чтобы покурить с ними гашиш. Обычно я совсем не фанат каннабиса, и сейчас не употребляю, просто не мое, не понимаю этого состояния.
Но тогда зачем-то это делал.
Позже пойму, что мне хотелось не гашиша. Мне хотелось хоть что-то почувствовать. Хоть что-нибудь.
В определенный момент чувствую... что-то. Просто что-то, привычка постоянно отслеживать свое состояние подала тоненький голосок откуда-то из глубин. Что-то не так, ещё более, чем обычно.
Чувствую, что состояние изменилось. Я как бы стал более плоским.
Ещё более плоским. И серым.
У ребят тоже какие-то сомнения и дурные предчувствия.
У всех начинает несколько хуже варить голова и пропадать интерес к жизни.

Через некоторое время с мрачным ахуем узнаем, что барыга добавлял в гашиш героин.
Упс.

Я чувствую, что уплощаюсь до состояния амебы. Из этого состояния я пытаюсь выбраться до сих пор.
Ммм... Не в последнюю очередь запросы человека формирует его бэкграунд, так ведь? Условно, если ты из богатой семьи, то твои запросы очевидно выше, чем у кого-то из небогатой. У вас разные понятия нормы, вы привыкли к разным вещам. Базовый уровень у вас разнится.
У меня нет ничего, ни духовно, ни материально. Все, от чего я постоянно бежал, всю жизнь, боясь признать, меня догнало, но догнало по сути ничто.

Я очень отрывисто пишу об этом этапе жизни, потому что... потому что просто нечего. Нечего описать, все смазывается и стирается, все теряет цвет. Это крайне жутко и тяжело вспоминать.
Это как попытка ухватить пальцами обойный клей. Густой, грязно-серый, мутный. Какие-то комочки останутся на пальцах, да, но большая часть просто стечет обратно в ведро.

Я не могу найти смелость признать то, что происходило в моем детстве. Очень обтекаемо о нем рассказываю, если спрашивают. Иногда вру.
Я как бы не существовал до армии.

Я очень много молчу.

У меня ничего нет. Нет желаний, потому что мне это не положено. У меня нет целей, кроме "досуществовать до завтрашнего дня". Просто досуществовать, не дожить. Как привычка. Как привычка тереть щеку, когда думаешь.
Только привычка существовать, бесцельно.
Как антипод несуществованию, не более. Это не "ничего нет", это "что-то" есть.
Всего лишь.

У меня нет права чего-то желать, потому что я даже не недостаточно хороший.
Я никакой.
Нет права на то, чтобы пойти в больницу и начать лечиться — это позор и это не для тебя, ты отбираешь ресурсы у других. У тебя нет на то права. Никакого.
Ты просто боишься умереть.
Боишься, и... и все ещё жива искорка любопытства. Где-то глубоко.
Она ещё бьется.

Мне ничего не нужно сверх базового уровня. Мне не хочется более удобную кровать, хватает той ужасной, на которой мы с девушкой ютимся. Мне не нужна вкусная еда, мне просто нужны какие-то безвкусные калории, чтобы не умереть. Мне не нужна любовь, забота, успех. Не нужно больше средств. Не нужны новые хобби, не нужно даже практиковаться всерьез в старых.
Не потому что мне лень или не хотелось бы, а потому что не имею на то права. Морального. Этого может хотеть человек. Я — дыра в форме гуманоида.
Перебиваюсь случайными заработками.
Денег хватает на пиво с друзьями и сигареты — всё. Ничего сверх.
Слышу музыку как сквозь подушку, даже прислоняя ухо к динамику. Шизофрения особо не донимает, но сны мрачные и вязкие, и в них полно такого, что я потом толком даже понять не могу.
Мне все равно, на самом деле.

Одновременно с этим начинает медленно и тяжело, паровым катком накатывать осознание, что есть одна вещь, один вектор, который остался. Который растет в своей заметности. И которого я страшно боюсь.
Я даже боюсь признать его наличие.

Я все чаще думаю о парнях, даже лежа рядом со своей девушкой.
Время есть, ведь я амеба, которая только ест и хочет размножаться.

Я вспоминаю свой первый раз, и он заставляет меня что-то почувствовать. Я понимаю, что хотел бы, просто гипотетически, показать истинного себя. Мягкого, ранимого, эмоционального. В отношениях со своим полом.
Без надобности играть гнилую роль "мужика".
Я настолько всего этого боюсь, что начинаю выстраивать образ "брутального нефора". С выбритыми висками, козлиной бородкой, вечно молчаливого и мрачного, в милитари-шмотках. Меня ничто не цепляет, меня ничто не трогает. Якобы.

Я ношу этот образ около двух лет. Давно уже нашел невероятно удачную аналогию в плане того, как это ощущалось.
Это как носить дубленку в +40, в тропиках. Не снимая никогда.

Да, дубленка защитит тебя от ножа и от травмата, частично. Она защитит тебя от внезапной экстренной ситуации, но только очень специфичной — резкое похолодание.
Проблема в том, что в тропиках резкие похолодания как бы вообще нечасты.
Ее можно проносить час, да. Будет просто дискомфортно.
Ее можно проносить день. Пару дней, тут от тебя уже начнет вонять и кожа начнет преть.
Когда ты носишь ее два ебаных года, тело под ней гниет. Гниет под этим образом. Наживую. С него лохмотьями отваливается гнилая кожа и куски мяса.
И получить доступ к этим повреждениям ты не можешь, ведь снимать дубленку нельзя никогда.

И целых два года мне понадобится на осознание трех несложных вещей.
Но так всегда, самые простые вещи сложнее всего понять.
Первая. Если под дубленкой гниет тело — значит, оно там есть. Значит, я что-то из себя представляю. Я просто не знаю, кто это... или мне страшно признаться, что я знаю.
Вторая. Я кошмарно устал. Лучше прыжок в неизвестность, чем смерть от сепсиса души.
Третья. Настало время для каминг-аута.

Что забавно, окончательно принять это решение помогут внезапно вернувшиеся чувства. Настолько внезапно, что они меня оглушат.
Поздняя осень 2018. Я почти созрел для принятия решения, но мне все ещё слишком страшно за то, что я никто, а никто не имеет права на принятие решений.
У нас соберется очень ламповая компания из ребят с района и разных друзей и знакомых, около 15 человек. Меня тоже туда позовут. Спонтанно.
Это будет вечеринка с мефедроном.

Дисклеймер, и, поверь, я серьезно:

НЕ. НАДО. НАЧИНАТЬ. ЭТО. УПОТРЕБЛЯТЬ. ПОЖАЛУЙСТА.

Это будет волшебная ночь. Никто не будет вести себя как солевой торчок, никто не будет там ради вещества. Его будет сравнительно мало, и оно будет потребляться понемногу.
Как пиво для некоторых, чтобы развязать язык в компании, сбросить стресс.

Это будет очень по-семейному. Мы не будем бесконечно бегать и брать дороги. Мы почти всю ночь будем разговаривать, слушать музыку, делиться на группки и постоянно перемешиваться. Мы будем играть в игры, вроде Крокодила.
Устроим тектоник-баттл, когда выключат свет.

Да, сам мефедрон, конечно, пробьет мою чудовищно запущенную депрессию и напомнит, что такое счастье. Вспышкой. Искусственной.
Но суть будет не в ней, а в том, что эта вспышка позволит увидеть то счастье, которое меня оглушит.
Вокруг друзья. Я интересен кому-то, со мной хотят общаться.
За меня переживают.

Вот этого я никак не мог вспомнить 3 года.

Таких тусовок будет ещё две, одна лучше другой, и каждый раз никакой откровенной наркомании не будет. Это тот же самый алкоголь, для настроения и искренности, но без тяжелой головы и проблева в ведро.
Затем будет Новый Год полной компанией, с приехавшими посреди ночи новыми, родными лицами, встречавшими бой курантов не с нами.
Кажется, это был самый ламповый Новый Год в моей жизни.

На всякий случай, я повторю ещё раз.

НЕ.
ПРОБУЙ.
ЭТО.
ДАЖЕ. НЕ. ДУМАЙ.

Я совершу ошибку, думая, что мефедрон, "мявыч" — это решение моей проблемы.
Что забавно, частично в итоге так и окажется, но настолько извращенным путем, что как положительный результат оно справедливо только для меня, это исключение, подтверждающее правило.

Меф ощущается как смесь кокаина и МДМА. Очень сильный эмпатоген, сильный эйфоретик.
Ты открываешься. Ты слушаешь. Ты говоришь. Тебе хочется рассказать друзьям о том, как ты их любишь. Ты не стесняешься говорить ни о чем.
Ты становишься собой.
Разговоры под мефом могут сравниться только с разговорами под МДМА по степени открытости и вовлеченности. Никакой алкоголь, шишки и прочее не встанут даже близко.
Но это только если ты в действительно хорошей компании. Охуительной. Лучшей.
А ещё секс под ним просто волшебен.

Я какое-то время буду души не чаять в мефедроне, юзая его раз в пару месяцев. Затем чаще. Меня будут обильно угощать им некоторые бывшие — не зря все-таки у мявыча слава "наркотика для геев", ой не зря.
В какой-то момент я опасно близко подойду к зависимости. Я буду балансировать буквально на грани.
Я подойду к этому факту со стандартным для себя алгоритмом.
Узнаю о нем все.
Я узнаю, как он работает. Какой бывает, и почему сейчас чистого мефедрона почти нет и не надо, ещё раз, НЕ НАДО тратить деньги и здоровье на эту парашу, которую ты найдешь.
Я проведу целое научное исследование, выясню, куда же подевался тот самый мефедрон, и скомпилирую это в статью, собираясь анонимно опубликовать, но испугаюсь, что меня в итоге притянут за ну очень узнаваемый стиль изложения, и все удалю. Но я все это помню.
Я пойму, чем именно он мне так нравится. Что я никогда, ни единого раза не брал его чтобы просто "поторчать ыыы". Более того, я ещё вскрою потешный факт: из-за депрессии, дозировки для меня просто смехотворны, потому что я не хочу безудержного искусственного счастья, я хочу немного радости, и...

...право быть собой. Смелость стать собой.
Под ним я впервые раскрылся. Думал, что это возможно только под ним.

Я брошу. Осознанно.
Не просто запрещу себе это юзать и буду тихо скрежетать зубами, а разберу, что именно мне от него нужно было, и начну искать альтернативы в самом себе.
А вещество брошу.

Не буду врать, у меня довольно лояльная позиция по поводу рекреационного использования наркотиков, НО.
Только если это делают люди, которые точно знают, что они смогут остановиться, и всю тусу они делают максимально ответственно.
Слово "ответственность" вообще никак не вяжется со словом "солевой", потому это НО такое большое. Такие люди встречаются крайне редко.
Так уж вышло, что я нескольких таких знаю. С ними — да, в определенных условиях я бы согласился юзануть немного.
Но в целом — нет. Всё.

Потому что меф очень легко начать употреблять, но чтобы его бросить, нужна чудовищная выдержка. Железная сила воли.
Он не вызывает физиологической зависимости, но вызывает мощнейшую психологическую. Недорого, отхода вполне переживаются, ощущения просто атас — зачем останавливаться?
Затем, что эта тропа всегда ведет в одном направлении. Там нет других троп, никаких.
Я видел, как человек на нем сторчался нахуй за полгода, а у другого умерли все мечты и стремления.
Я видел, как устроен наркобизнес изнутри и как это все работает.

Да, есть люди, которые могут использовать это себе в плюс. Кто с веществом становится больше, чем он был до этого, и не живет ради него. Но они крайне редки, и судить по ним... нет, нельзя.
Гораздо больше тех, кто без вещества становится меньше. Почти никем.
Если ты живешь ради порошка в зипе, ради бутылки, ради укола — ты уже мертв.

После одной из вышеупомянутых тус решаюсь сказать лучшему другу, что я, ну, это… гей.
Он ухмыляется и говорит, что давно уже просек.
Мои глаза округляются до размеров монетки.
Оказывается, я спалился ещё в школьные времена, содержанием своей папки с фурри-порно. Содержанием стоячих членов в ней. И их сумасшедшим количеством.
Некоторыми деталями поведения и языка тела.

Смеемся. Он говорит, что все нормально и ему вообще по барабану, лучшими друзьями мы быть не перестанем точно.
Опускаю глаза.
В этот момент я резко ожил ещё немного. Настолько, что пейзаж нашего зимнего района вдруг больно кольнул глаза возвращающимися цветами.

Мне больше не нужно строить из себя что-то другое.
В конце концов, я ведь не строитель.

Я отпускаю длинное светлое каре. Я сбриваю все с лица, и там обнаруживается красивый женственный мальчик, который все это время где-то прятался.
Я больше не разговариваю потешным натужным басом. Возвращается мой слегка подпорченный курением, но все же мягкий и мелодичный тенор.
Я больше не хожу тяжелой поступью. Очень быстро возвращается моя почти женская, мягкая походка. Манера ставить тело так, как это делают девушки. Очень много типично женских слов и целых абзацев языка тела, которым я никогда не учился намеренно, они просто всегда такими были, сколько себя помню. Но я очень долго этого стеснялся.
Я больше не боюсь обнимать людей при встрече. Удивительно, но это сразу же принимают, и именно от меня в дальнейшем этого будут ждать, подавая руку для рукопожатия кому-то другому, и вытягивая ко мне руки.
Я вновь покупаю себе косметику. С едва сдерживаемым восторгом.
Разрешаю себе носить узкие джинсы и футболки нежных цветов. Со временем я разрешу себе носить и чисто женскую одежду.
Я больше не стесняюсь того, что мне нравятся всякие милые и кавайные штуковины, и не скрываю этого. Того порицания, которого я так боялся, нет.
Его просто нет.

Я отмываю все то, что, по сути, было грязью, пренебрежением, и наконец нахожу самого себя. Так вот ты какой, оказывается!
Чувствую себя ребенком, которому подарили самое лучшее.
Я не знаю, что это. Но это у него теперь есть.

Меня принимают. Именно меня.
Мне настолько хорошо, что я вспоминаю об ещё одном своем секрете.

С 19 лет я иногда делал наброски одежды, все хотел когда-нибудь дизайнить свою. интересную, а не маленькую надпись на черной футболке или логотипчик на соске.
Я никому, никогда об этом не говорил и не показывал. Вообще. Единственный человек, однажды случайно увидевший блокнот с набросками — моя сестренка по матери, нашла его в моем рюкзаке и заглянула.
Не стал ругаться, но попросил держать в тайне.
Надеюсь, когда-нибудь удастся сделать ей что-нибудь такое из шмотья, чтобы все одноклассники челюсти на пол пороняли, хехе.
И не только ей. Всем.

Мои друзья достойны выглядеть красиво. Потому что рядом только те, кто теперь уже точно прошел проверку вообще всем.
И они ее выдержали.

Так вот, на Новый Год я дарю лучшему другу и ещё нескольким ребятам футболки. Внезапно. С их никнеймами, со стилизованными под это дело артами на них.
Я делал эти футболки после работы, урывками, в жесточайший сезон, потому что работал в магазине игрушек. Делал на сайте печатной компании, то есть был изначально ограничен невозможностью печатать на рукавах и прочим.
Чуть ли не экспромтом.
Судя по реакции, вышло очень даже неплохо.

Меня захлестывают чувства, всякие разные. Следом за ним взвивается пламя темперамента.
Когда ему дают гореть вольно, когда его не душат страх и безнадега, мой темперамент можно описать как "я не выпущу тебя из постели, пока кто-нибудь из нас не отрубится от переутомления". Я этого не стесняюсь.

Моей первой после перерождения влюбленности несколько не везет, потому что он этого не ожидает вообще никак.
Вышло достаточно глупо, и я долгое время думал, что нам надо бы об этом поговорить, но со временем понял, что если человек действительно придает чему-то значение, он заговорит об этом сам, рано или поздно. Потому волноваться не о чем, он просто не обратил внимания.
Это к лучшему, думаю.

К концу зимы мне хочется признания. Комплиментов. Внимания.
Рассказ об этом до сих пор вызывает неодобрительное цоканье у некоторых моих знакомых, но, хэй! Я жил. Я только что понял, что живой. Я хотел попробовать все.
Фактически, это было новое детство, рос новый человек.

Я продаю себя. У меня жесточайший скрининг и не менее жесткая ролевая модель.
Я не шлюха, которая приедет, отсосет, заберет бабки и сядет в такси.
Я гейша. Я твой спутник на вечер. Постель — да, но сначала мы посидим и поговорим. Может быть, поиграем во что-то. Порофлим с мемов. Покидаемся носками.
Что хочешь.
В конце концов, деньги тоже нужны.

Опыт был достаточно пёстрым, с тёмными вкраплениями, куда ж без них. Но были и очень-очень светлые.
Ко мне относились аккуратно и нежно. Мной восхищались. и это было только самое начало этого пути.

Всего я к кому-то ездил 11 раз, несколько раз это были одни и те же люди. Один и тот же типаж — симпатичные молодые ребята, которым хотелось бы вроде как мальчика попробовать, но чтобы при этом девочка, а то как-то пока что ещё на обычных мальчиков... Ну, ты понимаешь...
Да, я понимал!
аработал довольно мало, конечно. Понимаю, что если бы не проводил скрининг или не стеснялся просить больше, то мог бы ещё тогда заработать на починку здоровья и ещё на переезд бы осталось.
Но мне был важен процесс.
Тогда же впервые пробую секс втроем, между двумя парнями. До сих пор одно из самых ярких и приятных воспоминаний.

Летом гуляю по Иркутску в 4 утра и фоткаю пейзажи. Сбылась маленькая мечта. Почему-то я смог этим заняться, только став собой.
Очень много всего происходит, и оно вызывает эмоции. Самые разные. Оно ощущается.
Отношения с парнями, которые я не афиширую ни для кого, просто на всякий случай. Хочу сначала прочувствовать это сам. Зачастую недолгие, но милые, и в них я чувствую себя на своем месте. Хранитель…ница домашнего очага, милашка, которую любят и защищают.
Робкое счастье.

Затем начинает то там, то сям всплывать уродливое и мрачное, из далекого детства. Криминал. Доведется и посмотреть, и, сожалению, даже немного поучаствовать. Придется вспомнить всю эту накипь.
Да и в целом, что-то такое, связанное с насилием и болью начнет всплывать с определенной периодичностью.
На моих глазах убьют человека.
Мне придется постоять под дулом пистолета, потея от мысли, что одно движение пальца может оборвать мою жизнь. Не как-то гипотетически, не когда-нибудь, не какого-нибудь случайного пальца. Я смотрю прямо на этот палец.
Впоследствии обзаведусь битой, которую периодически придется пускать в ход, даже несмотря на то, что она оклеена анимешными стикерами и изначально предназначалась только для фоток, которые так и не выйдет сделать.
Спутница отца, который в это время на вахте, позвонит мне, и скажет, что к нему в квартиру уже час пытаются попасть какие-то местные маргиналы, двое.
Хватаю биту, прыгаю в такси, приезжаю. Действительно пытаются. Район мрачный, потому на то, что они собрались делать — спиливать решетки у всех на глазах — никто даже внимания не обратит.
Район, где я когда-то рос. "Рабочее".
Всухую забиваю одного, жестоко, со всего размаху. Получаю от второго, но удается отмахаться. Бегут.
Держусь за саднящий от удара бок и думаю, как же так, блядь, получается, что феминному худенькому мальчику приходится заниматься такими вещами.

Лето оканчивается абсолютно непередаваемым трипом на берег Байкала с толпой ребят, и лошадиной дозой ЛСД на турбазе, ночью.
Я узнал, каково это — ощущать, как ты тонешь в звездном небе, которое натурально тянет тебя вверх.
Я увидел некое ядро самого себя, то, что является чем-то единым и неделимым, что всегда остается и неуничтожимо в принципе. У меня это подвешенный в пространстве черно-белый шарик, издающий латексные звуки и рябящий черно-белыми полосками.
Услышал от соседей по домику вопрос "а ты тут с кем из взрослых?". Девушка подумала, что мне около 16 лет. Мне недавно исполнилось 24. Смешно и приятно, что я так хорошо выгляжу, даже будучи сильно помятым после трипа, без косметики и в самых обычных шмотках.
Мне всегда будут говорить, что я выгляжу максимум на 20 лет, хотя в этом году мне исполнится 27.
За девушку меня будут принимать даже слегка небритым и стоя в упор.

Я понемногу оживаю. Очень хорошо это чувствую, что это именно оживление себя. Медленное. Очень медленное. Ускорять нельзя, да и опасно. Но и такой темп мне нравится.
Оживление, разумеется, включает в себя периодическую боль и осознание, насколько повреждены некоторые участки себя.
Но это гораздо лучше, чем снова быть никем и ничем.

В начале 2020 года попадаю в самую первую волну ковида и умудряюсь им переболеть. Без особых проблем даже.
Дарю на день рожденья другу церковное кадило с углем и миро. Все настоящее, из церковного магазина. Самому смешно с того, что умудрился придумать в качестве подарка.
Попадаю на концерт любимых STARSET. Это воспоминание станет некой воткнутой в график канцелярской кнопкой, закрепленным уровнем счастья, не дающим общему уровню красок и счастья в жизни упасть ниже определенной отметки, пусть и только в этом месте.
Второй такой канцелярской кнопкой станет открытие Sleep Token этим же летом.

Лето 2020 пройдет как маленькая жизнь, произойдет столько всего, что я даже немного засомневаюсь в том, реально ли все это.
Мы с лучшим другом работаем наблюдателями на голосовании о поправках в Конституцию. Семь дней рофлов и какого-то лёгкого, веселого сюрреализма.
В один из дней идем голосовать сами. Наш избирательный участок — школа, где я учился.
Друг заходит голосовать, я жду у дверей кабинета.
Мимо проходит мой бывший учитель по ОБЖ. Отставной майор, типичный тучный "мужик", только баночки пива в руке не хватает для законченности образа. Вспоминаю, как в старшей школе он постоянно меня подкалывал, мол, не девушка ли я, и советовал сходить в армию, чтобы стать "мужиком".
Какое-то время раздумываю над тем, чтобы подойти, и сказать, что это вот я, тот самый. Я и в армию сходил, и девушкой стал. Ну что, съел?
Хихикаю, но решаю этого не делать. Он проходит мимо.
Не узнает.

В середине лета умудряюсь сгореть чуть ли не до госпитализации. Да меня бы, возможно, и госпитализировали, если бы обратился. Но я перележал дома, ведь старые установки все ещё остались.
Моя кожа похожа на рисовую бумагу желтовато-телесного оттенка. Она такая же бледная и полупрозрачная. С детства такой была.
Я решу позагорать в коротких шортиках и без верха, и сожгу себе ноги, спину и руки до мерзкого цвета обожженного мяса. И чудовищной боли.
У меня даже осталась фотка ног.
Две с половиной недели я едва смогу дойти до туалета, и то, только очень медленно и по стеночке. Буду мазаться мазями и есть обезболивающие как семечки.
Буду вновь учиться ходить, потому что от боли невозможно переставить ноги.
Все потому что я задержался на солнышке на… двадцать минут дольше нужного. Вместо 30 минут пролежу 50.

Краткий, на несколько месяцев, период практически мира с матерью и отцом.

25 лет отмечу с лучшей подругой и ее парнем. Забавно, но мы неплохо подружимся, и между нами не будет никакой неловкости из-за того, что я бывший. С ним будет очень интересно болтать, он окажется прекрасным человеком и очень скилловым музыкантом, на которого я буду смотреть как на пример для подражания.

В конце лета я познакомлюсь с одним из самых необычных и удивительных для меня людей, что я знаю. Потому что он из другого мира. Абсолютно. Он не видел того, что знаю я, а я не видел того, что знает он. Очень интересно узнавать глубже.
Возникает симпатия. Встречаемся на берегу Байкала, весь уик-энд очень похож на какую-то сказку. На сон. Кажется, мне снилось нечто похожее, и я, разумеется, в это не верил.
Этот человек поможет мне осуществить давнюю мечту — выбраться из Иркутска в Питер. Я буквально жил идеей того, что однажды я туда уеду. Лет эдак с 17. Но все никак не получалось, и в какой-то момент я почти смирился с тем, что уже и не получится.
Я буду настолько обрадован возможностью, что, к сожалению, не обращу внимания на сигналы своего подсознания. На то, что что-то осталось несделанным. Что что-то надвигается.
Я беспечно решу не думать за нас двоих, подумав только о себе и о возможности. Всю жизнь мне говорили, что я "слишком часто думаю за двоих".
Надо было так сделать и в тот раз, но над пролитым молоком...

Собираюсь в Питер. С собой только старый ноутбук, телефон, косметика и одежда.
Гитары с собой взять не выйдет, слишком много денег уйдет. Скрепя сердце, раздариваю обе. Знаю, что отдаю в хорошие руки, и ничего за это не прошу, но свой верный бас отдавать больно до слез, хоть и не показываю этого, чтобы не испортить сюрприз тому, кому его дарю.
Человек отнесется к этому с уважением, и даже не будет сдирать "девчачьи" розовые стикеры с деки.

Питер приводит меня в детский восторг. Это первый раз, когда я вижу большой город.
Много гуляю. Иногда просто сажусь на лавочку где-нибудь в центре и смотрю на людей, снующих туда-сюда. На кипящую жизнь. Ощущаю себя частью.
Я был всего в 4 городах: Иркутске, Улан-Удэ, Питере и Челябинске. Города-сателлиты и сёла не в счет, разумеется. Много где был в Прибайкалье, но за границей не был ни разу.
Без ума от метро, даже когда оно набито битком и меня там иногда откровенно лапают.

В Питере я живу у ребят, с которыми когда-то познакомился на МЛП-сервере, они снимают двухкомнатную квартиру в сталинке, пополам. Мы росли друг у друга на виртуальных глазах, 11 лет.
Казалось бы, дружба в интернете всего лишь дружба в интернете, а вот поди ж ты...
Живем как в смеси коммуналки и веселой общаги. Это просто охуительно. Меня впервые за долгое время практически полностью отпускают все возможные ментальные проблемы, потому что рядом постоянно люди, которым не все равно. Которые мне рады. Которым я рад.
До сих пор вспоминаю наши "вечера деградации" втроем на кухне с широченной улыбкой.
Мне хочется возвращаться домой, искренне хочется, потому что там я смогу увидеть их снова. Хочется что-то делать по дому, готовить для них. Просто чтобы увидеть улыбку. Порадовать.
Мне ничего за это не нужно.

Очень спонтанный новый год. Я возвращаюсь с работы чуть ли не к полуночи, в расстроенных чувствах и не в лучшем настроении. Беру бутылку шампанского в магазине, скорее просто как жест. Планирую выпить залпом и завалиться спать, ведь завтра, 1 января, мне снова на работу.
К хозяевам квартиры приходят их друзья. Сначала вообще не хочу показываться на глаза, но меня зовут познакомиться и поиграть в настолки. Настолки я обожаю.
Без задней мысли переодеваюсь в розовую футболочку и пижамные штаны с котиками, хочется почувствовать домашнюю атмосферу. Ловлю на себе удивленные и заинтересованные взгляды.
До утра пьем, играем в настолки и болтаем. Чудесная атмосфера. Очень приятные люди.
Не жалею, что даже не поспал ночью и свою смену отрабатываю в режиме зомби.

2021 год, большая часть которого для меня зияет как черный провал, в котором иногда попадаются воспоминания.
Снежный ком неразрешенных проблем наконец нагнал и подмял под себя.
Разумеется, сам по себе переезд в Питер ничего не решил. Когда живешь мечтой, то со временем становится сложно воспринимать ее реалистично. Видеть не только безусловно положительные стороны. Потому что, ну, это ж мечта, она нужна для того, чтобы быть ярким и теплым лучиком надежды.
Я никогда не был в крупном городе, здесь совершенно другие культура и уровень дозволенного, скажем так, но я все ещё существую в своих, уровнях криминального полумиллионника. Ощущаю себя как Маугли, который попал к людям, и рычит в ответ на протянутую руку. Это безусловные реакции, они изменятся только со временем, и пока что только так.
Здесь все нужно начинать с самого начала, приспосабливаясь к очень быстрому темпу жизни на ходу. На это нужно время, которого у меня нет, потому что мне не хочется продолжать стеснять ребят, которые меня приютили.
Они говорят, что я не мешаю, но воспитание говорит другое.
Я даже не взял с собой музыкальные инструменты. Здесь я впервые пойму, НАСКОЛЬКО же меня стабилизирует возможность на них играть. Насколько многое гитара делала для меня большую часть жизни.
И насколько плохо без нее будет.

Удивительный человек пытается впечатлить меня роскошью, которую можно купить, но я не понимаю, как объяснить ему, что я просто не смогу этого оценить, я просто не понимаю смысла. Мне нужно внимание в этот тёмный час. Рука в руке. Забота. Желание увидеть и услышать. Он в этом недостатка никогда не испытывал и не понимает меня.
Мы все больше перестаем понимать друг друга.
Так уже было несколько раз. Почему-то большинство ухаживавших за мной парней пытались бросать в меня… нет, даже не деньги, а как бы результаты их трат ни на что. Расписку в том, что он смог потратить кучу денег на жест.
Не хочется об этом думать, но однажды я получил подтверждение, что это трата, по сути, на себя. На свое самолюбие.
Ресторан? Да, я умею себя там вести. Так, что комар носа не подточит. Знаю, как обращаться со столовыми приборами, как правильно держать бокал. Меня не стыдно туда вытащить. Но я просто не понимаю, зачем все эти понты. Идеальный вечер такого плана для меня — взять по шавухе, сунуть в рюкзак фунчозу в коробочке и сок, и найти какое-нибудь красивое местечко. И кушать вдвоем, прижавшись плечом к плечу, шутя шутки и глядя на закат. В ресторан лучше своди кого-то, кому это зачем-то нужно. Я вырос, по сути, на улице, а не в лучших домах и вот это вот всё. Система ценностей соответствующая.
Огромный букет роз? Дарили, да. Жест, конечно, но… лучше бы ты подарил одну. Без упаковки. Я уже растаю и стеку в обувь лужицей от умиления. Обожаю цветы, особенно розы. Слишком много цветов заставит меня думать о том, сколько же это стоило денег, а не о проявляемом жесте. И я внутренне расстроюсь, понимая, что столько денег я не стою.
Брендовая одежда, которая выглядит хуже той, что висит в масс-маркетах, но зато в 5-25 раз дороже, потому что Бренд? Не надо. Я одеваюсь в секондах и на распродажах в масс-маркетах, зачем? Мне вообще нет никакого дела до того, что это там за бренд. Ну, почти, люблю обувь от Puma.
Но, в целом, если вещь красиво и стильно выглядит и удобно сидит, мне вообще без разницы, откуда она, хоть из соседнего подвала. Большинство high fashion вызывает у меня разве что смех, в духе "боже, зачем ты это напялил".
Туда же и дорогие украшения. Их пока никто не дарил, к счастью. Из всего драгоценного мне нравится только серебро без камней и только максимально ненавязчивое, обычно женское. Иногда могу мечтательно вздыхать, глядя на совсем дешевенькие цепочки и браслетики из серебра в ювелирном, сопротивляясь попыткам продавца перетащить меня к чему более дорогому. Я это хочу, а не золото толщиной в палец. Украшений у меня нет, дорого.
Номер в понтовой гостинице со всякими там резьбой, лепниной и фонтаном в холле? Да, но… вообще-то, достаточно самого обычного номера, были бы кровать, розетка и санузел.
Лучше подари мне свое внимание. Позволь прижаться. Обнять, рассказать тебе о чем-то. Научи меня чему-нибудь, покатай на плечах, поваляйся со мной в траве. Так, чтобы ты не смотрел на часы и не подгонял меня, потому что тебе не до меня.
Это бесценно. Возможно, потому это почти никто и не дарит. Понимаю, что бесценную вещь можно подарить только бесценному человеку, а я в твоих глазах, видимо…
Видимо, стою только как поход в ресторан и букет роз.
Даже если сам дарю тебе то, что бесценно, и ничего не требую взамен.

Я понимаю, что тело, может, и близится к завершению оживления, но сердце ещё мертво, и есть только один способ его запустить, прогнать свежую кровь по венам — встретить себя.
Встретить лицом то, от чего я бежал 26 лет.
Я силюсь, но не могу. Я снова один. Я понимаю, что не могу существовать в одиночестве. Просто не могу. Я начинаю сходить с ума, в прямом смысле.
Весной какое-то время у меня живет лучший друг. Сбылась мечта у обоих — перебрались в Питер, вместе.
К тому моменту у меня уже около месяца настолько плохо со стрессом, с рассудком, вообще с головой, что начинаются боли от стресса.
Дикие боль и судороги. Молчу.
Я очень хочу хотя бы сейчас найти смелость сказать, что у меня проблемы. Несколько раз почти нахожу в себе смелость, когда выходим курить.
Не могу, хотя уже открываю рот. Не получается.
Снова прячусь за мрачной самоиронией, юмором и недомолвками.

Да, я умудрился умереть и воскреснуть, даже сумел оказаться где-то ещё, кроме своего города, но от себя не убежишь.
Это очень правильная фраза. Очень правдивая.
Где бы ты ни оказался, ты в первую очередь будешь сам собой. И если ты представляешь из себя человека, у которого почти трети жизни — зияющая, гноящаяся эмоциональная рана, то уедь ты хоть на Мальдивы, тебе все равно придется иметь с ней дело. Придется искать смелость и силы, чтобы прижечь ее. Обработать спиртом. Перебинтовать. Беречь и не травмировать это место, защищая его от дальнейших повреждений.
У меня эти сил все ещё нет, хотя я чувствую, что момент уже настал.
Вообще-то, он давно уже настал, и я откровенно тяну время.
Очень страшно и одиноко.

Живу один, в съемной студии, в Мурино. Прикольное место, эдакая смесь киберпанка и Дикого Запада по нравам. Скучаю по тем местам, хотя у питерцев Мурино обычно ни с чем хорошим не ассоциируется. Понимаю, в общем-то, почему: очень много буйных солевых на улицах, ночью можно наткнуться на нетрезвую и доебчивую компанию, вездесущие южане, криминальный фон.
После Иркутска чувствую себя в этом всем как рыба в воде. Здесь это все на детском просто уровне по сравнению с моей родной средой.
Подрабатываю вебкамом и копирайтингом, ещё с конца 2019. Тяжело. Тяжело, потому что нужно уметь себя продать. Мне стыдно просить даже по средней рыночной цене, хотя я очень неплохо пишу, у меня отличные грамотность и чувство текста на одной работе и милашная внешка и умение общаться на второй. Здесь же нужно откровенно набивать себе цену и уметь продавать себя втридорога. Зарабатываю копейки, хватает только на базовые потребности и нехитрую еду, да какие-нибудь вкусняшки иногда.

Тогда же, по весне, начинаю активничать в твиттере с фотками вообще и нюдесами в частности. Это своеобразная терапия, по первости. Вынырнуть из дереализации и мажущегося рассудка на время; осознать, что несмотря на все это, я все ещё красивый, у меня ещё есть чувство вкуса и стиля.
И это кому-то нравится.
Незаметно для себя втягиваюсь. Четверг — #нюдсочетверг, то есть — пропускать нельзя. За лайками и ретвитами не гоняюсь, но очень приятно видеть активность, комплименты в комментариях и в личке.
Слишком сильно втягиваюсь, не замечаю вовремя. Это увлечение. Как и все мои увлечения, оно болезненное, в том плане, что мне постоянно нужно быть лучше. Придумывать что-то новое, путаться удивить даже там, где не просят или вообще не надо.
Постоянно придумывать новые образы, тасовать свой скромный гардероб.
Огорчаюсь, когда не получается, хотя никакой критики, кроме как от себя, нет. Но от себя она настолько жестокая, что никакая другая и не нужна. Если делаю что-то хоть немного похожее на то, что уже было, сразу же начинаю чувствовать себя "тунеядцем" и "недостаточно старающимся".
Со временем понимаю, что, в общем-то, я как белка в колесе. Сколько бы ни старался. На том уровне, который я себе могу позволить, мои фотки упираются в некий потолок, скажем так. Мое творчество в этом плане упирается, целиком. Даже если я придумываю что-нибудь эдакое, на это просто вздрочнут и забудут. Огорчаюсь немного.
Пишут новые люди, на разных языках. Рад общению. Особенно тому, что мне напишет настолько невероятно хороший человечек, что я даже не буду знать куда девать себя от радости за то, что она есть, и она есть именно в моей жизни. Ещё один повод все-таки добраться до Москвы и увидеться наконец.
Рад общению, да, но… Снова. Снова все то же самое.
То, из-за чего я сейчас все это пишу, в какой-то степени.

Мне запрещено иметь свою жизнь и свой опыт, потому что человек воображает себе другие, и ему нахер не нужно, чтобы я рушил его воздушные замки.
Любые вещи, которые не входят в образ "фембойчика" или "трапика", но в которых у меня есть знания и опыт — то есть очень много и самого разного — мне иметь нельзя. В лучшем случае, меня считают пиздоболом. В худшем — начинают оскорблять, потому что "как ты посмел служить в армии, то, что я хочу оттрахать, должно было иметь другую жизнь". Это почти что цитата.
Постоянно предлагают вирт, который я просто ненавижу. Шлют дикпики, и ещё и обижаются и блочат, когда я весьма ехидно их комментирую. Пытаются "общаться" абсолютно пустыми словами, буквально крича "ты ж просто кукла для ебли, че с тобой разговаривать? ".
Нет, дружок, я не просто кукла для ебли. Это лишь твои фантазии, которые тебе некуда выплеснуть.
У англоязычных ребят ещё хлеще. Попытки требовать репрезентации, ярой пропаганды ЛГБТК+, прочий бред ради обертки, обложки. Внезапно для них, я нихуево во всем этом подкован и начинаю раскладывать аргументы, почему я не считаю нужным это все делать. Крики, визги, попытки репортить мои посты, которые остались до сих пор, лол.
Стабильно кто-то посты с фотками пытается репортами забросать.
Кажется, даже знаю, кто.
В свою очередь, мне смешно с них. Не со всех, но со многих. Тех, кто стал фембоем, по сути, потому что это модно. Это прогрессивно, это тренд. Это повесточка. Это повод что-то кричать, вообще ни в чем не разобравшись.
Почти никого из них не пытались унижать, не пытались хоть как-то притеснять за их выбор (причем не только этот) как-либо ощутимее, нежели пара оскорблений в спину на улице, из-за чего они устраивают конец света и плач Ярославны у себя в твиттере.
Я смотрю на это и смеюсь. В меня стреляли из травмата (больно), меня пытались забить в четыре рыла за футболку с цветами и подведенные глаза. Я на чистых адреналине и панике умудрился потушить всех и отделаться вывихнутой кистью и кучей синяков на теле.
Да, дружок, ты определенно так много мне можешь рассказать о своей борьбе...

Это все забавно, но затем приходит тяжелое осознание, что я надел маску, и все хотят видеть только ее. Посты на другую тематику в социалках почти никого не интересуют. Разговоры о чем-то интересном, но требующим включить мозги хоть на минуту — тоже.
Опять одиночество.

Оказавшись наконец в той культурной среде, куда я больше всего подхожу, никак не могу с этим свыкнуться, научиться в этом жить, начать этим пользоваться.
Да, я в культурной столице. Здесь мне не пытаются предъявить за футболку в сердечко и короткие джинсовые шортики. Здесь я могу выйти на улицу с косметикой на лице и слышу комплименты от прохожих. Ко мне иногда подходят просто чтобы сказать, что я "потрясающе выгляжу". Вежливо интересуются, парень я или девушка, одобрительно улыбаются. Даже если я вывалился из дома за сигаретами, лохматый, без косметики и в домашней рванине.
Если иду по улице при полном параде, в мою сторону заворачивают головы. Приятно.
Но я не могу просто встроиться во все это. Не получается.
Потому что не могу принять прошлое, я снова человек, который большую часть времени как бы не существовал.
Не могу принять себя.

Тем не менее, пытаюсь делать шаги, небольшие, но для меня очень важные. Раздвигаю свои границы. Делаю что-то новое, чего раньше не делал.
Загораю голым, например. Да, за чертой города, но все же. Меня даже пару раз видят. Мне никто ничего не говорит. Супер.
Иногда сижу в какой-нибудь кофейне, просто чтобы понять, что в этом такого находят люди, потому что обычно я очень не люблю просто сидеть в каком-нибудь заведении, лучше гулять.
Кофейня. Потягиваю кофе и отвечаю кому-то в мессенджере с телефона. Через столик по диагонали от меня сидят двое парней. Симпатичные.
У меня слегка подведены глаза, тональник, румяна, да неяркая помада на губах. Клетчатая рубашка, огромная футболка, широкие женские штаны.
Краем уха слышу фразу "погляди какая там блондиночка милая сидит". Со стороны этих парней. Улыбаюсь.
В голове вдруг проносится мысль вскочить на стол, достать из женских трусов в сердечко (забавный факт: они удобнее мужских) член, и начать им размахивать с криком "АГА ТЫ ДУМАЛ ЧТО Я ДЕВЧОНКА А ВОТ ХУЙ ТЕБЕ ВОТ ОН ВИДИШЬ ДА".
Хихикаю в кулак. Мне подмигивают, видимо, думая, что я заигрываю.

Долго не могу привыкнуть к белым ночам и плохо сплю, но это потрясающе.
Это того стоит.

К осени я просто недееспособен, от постоянного стресса у меня начинается глобальное нарушение моторных и когнитивных функций. Я чувствую, как мое сознание буквально начинает гнить и рваться. Но сил нет ни на что.
Потому что я один.

...Настолько один, что когда семья через бабку просит меня взять кредит для них на себя, я соглашаюсь ради призрачного шанса почувствовать себя нужным.
С семьей общение полностью оборвется через полгода. Кредит мне выплачивать ещё два.
Целыми днями просто лежу на полу в тишине. Кризис веры. У меня нет ничего, ради чего я мог бы с этого пола встать. И нет сил, чтобы начать чего-то хотеть. Нет любви к себе.
Платить за квартиру тоже нечем, и скоро я окажусь на улице.
Принимаю предложение удивительного человека приехать в Челябинск, откуда он родом и где живет. Стыдно, потому что не принять бы не смог, это был выбор без выбора. Стыдно, что я заставляю человека так делать.
Не знаю, должно ли мне быть стыдно, но мне стыдно.
Мне обещают "пару месяцев отдыха и покоя, возможность подлатать здоровье, а дальше вали куда хочешь, хоть в свой Питер обратно. Только приедь".
В этот раз я уже вполне четко осознаю, что вряд ли будет прямо так. Но предпочитаю поверить. Если я не поверю в это сейчас, то просто вскроюсь. Лезвие куплено и всегда в кармане, опыт есть. Знаю, что надо резать вдоль и так глубоко, как сможешь. Задумываюсь о том, чтобы сделать это прямо сейчас. Что-то останавливает.
Прилетаю в Челябинск в конце сентября.

Человек вроде бы ждал, обещал "рыбу", но выясняется, что он решил дать мне, ммм…
Ну, даже не "удочку", а ее идею.
Понятие того, что как бы удочка – она есть. А ещё дерево, которое надо как-то срубить, и кучку необработанной железной руды.
Развлекайся.

Впрочем, я рад и этому, ведь меня будут держать за руку, меня будут обнимать и слушать, меня…
...мне не найдется места в жизни этого человека.
Живи где-то сам, как-то сам.
Не до тебя.
На тебя нет ни времени, ни места в жизни.

Почти год живу в городе, который ощущается откровенно ко мне враждебным.
Очень нравится здоровенный бор прямо посреди города, люблю там гулять. Но в целом, Урал навевает тоску и жуть. Царство серости, панельных домов и черных пуховиков. Я думал, местные носят их даже летом.
Живу в съемном однокомнатном бабушатнике, "полуторке" на местном слэнге.
Здесь начинали делать ремонт, но почти сразу же просто забили, решив, что "для аренды и так сойдет". Кухня закончена и даже неплохо выглядит, подобие евроремонта. Все остальное – мрак со вскрытым полом и торчащими отовсюду крепежными элементами.
Чудовищно пыльно. Линолеум просто невозможно отмыть до конца, я пробовал. Базовый набор кривой и покосившейся мебели. Бритый наголо сосед, предъявивший мне за внешний вид, которого пришлось лупить, чтобы он заткнулся.
До сих пор в режиме холодной войны с ним. Не уверен, что смогу победить.

На местный общественный транспорт больно смотреть.
Толпы гоповатого вида личностей в паленых спортивных костюмах, успел уже отвыкнуть от такого и удивляюсь. Обращаю на себя много внимания. Негативного. Просто за длинные волосы и стильные, хоть и недорогие шмотки. Они не кричащие, я не одеваюсь с ног до головы в розовое или радугу, но даже за камуфляжные штаны до щиколотки на меня косо смотрят. Здесь ты или в синих прямых джинсах и черном пуховике, или тебе неплохо было бы пояснить за свой внешний вид.
Причем, что забавно, чаще до меня доебываются какие-то подпивасные мужики за 40.
Старушки у подъезда нарекают меня "наркоманом каким-то подозрительным" за длинные волосы. Только за это.
Я живу на третьем этаже и слышу их разговоры, когда курю.

Какая-то дикость по отношению друг к другу, сосуществующая с открытостью и тёплой простотой. Но гораздо чаще первое. Хер кто подержит дверь в магазине женщине или старикам, уступит место в автобусе. Поможет донести тяжелые сумки.
Когда я это делаю, на меня смотрят как на ебанутого.
Вспоминается декабрь. Я поднимаюсь по обледеневшей лестнице в магазин. Лестница высокая, почти 2 метра, оканчивается площадкой, где иногда играют дети — в здании что-то вроде продленки, вроде как.
Встаю на последнюю ступеньку. Рядом со мной бежит малыш, года 3. Замотан в одежду как капуста, только носик торчит. Спотыкается. Падает.
Я вижу, что падает он в сторону лестницы.
Мягко ловлю и отталкиваю, как могу нежно и без усилия, в сторону площадки. Получив от него импульс, начинаю заваливаться назад сам. Падаю. Пересчитываю позвоночником ступеньки. От боли искры из глаз.
Кое-как встаю. С площадки на меня орет молодая мамаша малыша, стоявшая где-то в стороне и говорившая по телефону до этого.
Орет, чтобы я не трогал ее ребенка. Молчу.
Иркутск называют диким и волчьим, но там бывали похожие случаи, и оканчивались они совершенно иначе.

Однажды, летом, я нашел на остановке плачущую пятилетнюю девочку, которая потеряла маму. Утер ей слезы, посадил к себе на плечи. Понятия не имея, где может быть ее мама, начал нарезать круги по району. Допытывать прохожих, стучаться к таксистам в машины. Расспрашивать по внешнему описанию мамы от девочки. Подгонять свою интуицию, думая "ну давай, родная, я только благодаря тебе и жив до сих пор, а сейчас на кону другая жизнь и надо хорошо потрудиться, ну же~".
Через 40 минут мы найдем ее маму, та будет искать свою дочь в дворах, через 2 остановки. Она радостно обнимет потерявшуюся дочку. Крепко обнимет и меня.
Аккуратно спросит, сколько денег мне нужно.
Нисколько. Зачем? Вы нашли свою дочку, она больше не плачет.
Этого более чем достаточно. Чтобы она улыбалась.
В другой уже раз, когда я буквально в последний момент вытяну залипшего в телефон и наушники парня примерно моего возраста из-под проносящейся на красный свет машины, сам зацепив ее боком и лишившись возможности спать на этом боку почти на неделю, он горячо пожмет мне руку, сбегает в ближайший магазин, и купит мне огромную шоколадку.
Заставит взять, хотя я буду неловко отнекиваться.
Дикий Иркутск, угу.

Здесь же мне несколько раз попытаются подкорректировать прикус за длинные волосы и "а че ты слышь". Здесь меня дважды за зиму порежут ножом черти около местных Врат Обливиона, ну то есть "Красного и Белого" около моего дома. От одного раза останется шрам. Не успел перехватить руку с ножом, неудачно схватился за само лезвие.
Повод? Не дал закурить, потому что у самого не было.
Я хорошо помню внутренности пальца. Помню, что просто проходил мимо, ничем не привлекал внимание, и было уже 7 утра. Вокруг ходил народ.
Всем было похуй.

В ноябре покупаю с рук гитару. Вздыхаю. В Питере я купил себе отличную акустику на день рожденья, а через месяц с небольшим уже нужно было улетать. Снова не было возможности взять ее с собой.
Снова подарил, снова отличному человеку и не жалею, но…
Я подозрительно часто остаюсь без инструмента.
Музыкант. Я всегда точно был уверен только в одном – что я музыкант, и говорил это гордо.
Музыкант без инструмента. Как сапожник без сапог.
Новая акустика обходится мне в 2 тысячи и это скорее кусок фанеры с проволокой. На нем крайне тяжело играть.
Но хоть так.

Здесь я буду встречать Новый Год совсем один. Абсолютно один.
Местному человеку до меня никакого дела нет.
Проплакавшись, решу, что сделаю все максимально празднично, пусть и сам с собой. Приготовлю вкусную еду, зажгу бенгальские огни, посмотрю речь президента. Куплю шампанского.
От тоски и нервов я вырублюсь около 8 вечера и саму полночь просто просплю. Очнусь уже в 4 утра, в новом, 2022 году. В звенящей тишине спящего в алкогольном забытьи города. Совершенно один.
До восхода солнца буду просто захлебываться плачем в истерике.

Практически никуда не пускают без сертификата о вакцинации. Долго не хотел вакцинироваться, к тому же я переболел в самом начале.
В итоге все-таки решаюсь.
Ровно в тот же самый вечер у всего моего подъезда на несколько дней полностью выключают отопление, потому что прорвало трубу. В квартире криво смонтированные стеклопакеты; в щели дует так, что стоит громкий свист. Свою теплую зимнюю куртку я перед отъездом из Питера подарил лучшему другу на память, потому у меня только осенние вещи и тонюсенький плед вместо одеяла.
За окном -40. В квартире, судя по градуснику, +6 и адский сквозняк.
Я едва живой от вакцины.
Каждые полчаса встаю и делаю упражнения, чтобы хоть немного согреться. Слишком холодно, чтобы спать. Организм думает, что он при смерти, и не может выключиться.
Нахожу единственное место в квартире, где не так сильно дует — на полу в прихожей. На вскрытом, пыльном полу, на грязном линолеуме. Лежу, замотавшись в плед и осеннюю куртку. Стучу зубами, не чувствую рук и ног.
Горько думаю о том, что, наверное, прав был отец, когда сравнивал меня с псиной.
Это длится пять дней. Не знаю, как я это пережил, и получилось ли бы во второй раз. Повторять не хочется.
QR-код мне не пригодится ни единого раза, потому что через месяц их отменят.
Вишенка на торте? Вакцина даст осложнения в виде тромба на левой ноге.
Я кое-как выхожу, в прямом смысле, свою ногу сам. Без медицинской помощи.

Я буду пытаться оттаять до самого начала лета, потому что это будет невыносимо холодная зима. У меня почти получится. Снова в полном одиночестве.
Я снова буквально воскрешаю себя по частям. Потому что слишком люблю жизнь. Снова занимаюсь творчеством. Понемногу.
Уровень стресса достигнет пика. У меня снова начнут сбоить даже базовые когнитивные функции. Я начну вдруг забывать, как сделать простейшие вещи, вроде завязывания шнурков или оплаты покупок в магазине картой.
Я понимаю, ЧТО нужно сделать, но не понимаю, КАК это сделать. Просто стою в зависшем состоянии, не в силах даже пошевелиться, и мучительно пытаюсь понять, что нужно сделать, как мне это сделать. Дома ещё терпимо, но в общественных местах слышу смех и ругань.
Больно.
С приходом лета пооттаивают все местные гоблины, и я внезапно пойму, что живу в крайне "пацанском" районе. Постоянно трущаяся у подъезда мутная компания в паленом адидасе. Попытки задеть. Иногда махание кулаками. Чудовищно устал от всего этого. Страшно, потому что совершенно один, и никто даже не поможет, чуть что.
Приходится постоянно носить одни и те же вещи. Гардероб у меня скромный и давно не обновлявшийся, но даже из него большую часть надеть на улицу я не могу. За самые обычные укороченные штаны небесно-голубого цвета и футболку с цветочным мотивом до меня доеблись такой толпой, что вывез я это на чистых адреналине и удаче. Второй раз повторить не выйдет.
Живу лишь одной мыслью, что хочу отсюда убраться. Хоть как. Хоть отрабатывая билет в Москву бытностью домработницей у кого-то, включая ношение платьица мейды и минет с логическим продолжением каждый вечер.
Пожалуйста. Я просто хочу отсюда свалить.
Хоть в долг под гигантский процент. Я просто хочу отсюда убраться.
Пожалуйста, господи.
Я не хочу здесь сдохнуть. Здесь, где я настолько лишний, насколько лишним не был ещё никогда и нигде.
Я хочу увидеть друзей. Хочу жить там, где нравы не остались на уровне начала нулевых.
Этой мечтой и живу, бегая по утрам и гуляя вечером. Шансы откровенное скромные, и теперь уже я не забываю о подводных камнях мечты, но даже так, она заставляет жить.

Здесь меня при попытке устроиться на работу в вейп-шоп владелец, сам ненамного старше меня, окинет взглядом и нагло скажет "чет ты какой-то пидороватый на вид". Я стою в белой худи и серых джинсах, руки в карманах, волосы распущены. Видимо, "пидороватость" заключается в том, что я не в спортивных штанах и майке, как он.
Я очень холодно скажу, что этот разговор мы можем продолжить на улице, вне объектива камеры.
Слегка хлопну сжатым кулаком о ладонь – универсальный жест.
Он резко свалит в подсобку, сказав, что если через минуту я ещё буду тут, то он вызовет ментов.
Тяжело вздыхаю, оказавшись на улице.
Ощущение, словно я в тюрьме. Отбываю срок. Слишком уж все похоже – пытка одиночеством, экстремально враждебная среда, специфический контингент.
Но я лучше сдохну, чем стану таким же.
Потому что стать таким же для меня, в общем-то, и есть смерть.

Здесь я увижу, как на лестнице "Пятерочки" два бухих ебаната будут пытаться щемить школьника, то ли средняя школа, то ли ранняя старшая. Требовать денег. Людям вокруг будет просто похуй. Меня это взбесит.
Закрою паренька собой, громко скажу, чтобы уходил, и что его не тронут. Он быстро потопает куда-то. Я успею пробить лоу-кик одному из гоблинов, с тем же успехом я мог бы пнуть столб или дерево. Тут же получу богатырскую подачу в голову от второго, мощный хук, от которого зазвенит в голове.
Подскочат какие-то мужики, гоблинов от меня оттащат, они уйдут.
Я кое-как доковыляю домой, заблевав тротуар по пути. Думая не о том, что это лёгкое сотрясение, а о том, что очень надеюсь, что этого паренька сегодня больше никто не тронет. Хотя бы сегодня.
Пусть у него все будет хорошо.

Здесь меня чуть больше недели назад попытаются изнасиловать двое солевых южан.
Я прекрасно знаю, как люди ведут себя под солями и почему тело пахнет именно так, потому точно не ошибся. Я даже не уверен в том, что они не знали, что я не девушка. Я вообще никак не провоцировал, был одет в обычные камуфляжные штаны, длинную серую футболку и кофту. Ни макияжа, ни стереотипно-гейских манер.
Просто шел по скверику около 11 вечера, курил. Открытое место, днем тут гуляет множество детей.
За мной увязались. "Э-э, красавица!". Меня схватили и потащили в густые кусты у панельки. На мой крик из кона не высунулась ни одна живая душа. Я точно видел, что через улицу кто-то шел по тротуару. Он даже ухом не повел.
Я почувствую холодные пальцы, пытающиеся забраться мне под резинку штанов и грубо их стягивающие. Увижу перед собой вялый и стремный член. Дико завизжу, отчаянно укушу руку, которая держит меня за шею. До крови, до самого мяса. Она чуть разожмется, и я, извернувшись, выпаду на землю.
Я не знаю, как я вырвусь, но я смогу. Я убегу и стану петлять дворами. Около пятнадцати минут спринта по незнакомым дворам я отчетливо буду слышать за собой топанье, пыхтение и громкие маты.
Обещания, что меня "выебут и на ленточки порежут".
Я спрячусь меж двух стоящих в темноте машин и буду тихо плакать от страха, но меня не найдут, и в итоге я смогу добраться до дома. С горящими легкими, с настолько дрожащими руками, что минут 15 буду пытаться открыть дверь квартиры.
Меня будет бить дрожь от проходящих мимо людей. До сих пор. Я почти перестану спать. И мне будет адски страшно, потому что от этого скверика до моего подъезда напрямую что-то около сотни метров.
Но я запрещу себе это прожить. Я сделаю хорошую мину и не расскажу никому. Вообще никому. Попытаюсь сделать вид, что этого не было. Потому что рассказывать слишком больно и слишком стыдно.
Но молчать окажется куда больнее. Теперь я это рассказываю.
Да, мне до сих пор очень страшно и больно. Просто пиздец как.

У меня не будет практически ничего, даже работающего душа и возможности почаще надевать любимые вещи, потому что в съемной квартире слишком много острых углов, о которые мои любимые штаны можно порвать, а других таких заиметь у меня возможности нет.
Что уж говорить о таких вещах, как "будущее" и "перспективы".

Но у меня будет все это.

Я встречу свой самый худший страх лицом к лицу. Тот, что всю жизнь отравлял мне, ну, эту самую жизнь.
В течение ровно недели буду медленно, без анестезии, насухую вытягивать из груди огроменную, зазубренную, гнилую занозу. Размером с хороший такой кол. Практически не буду спать. Буду курить до тошноты, буду есть раз в несколько дней.
Если не выходить покурить каждые 15 минут, начинается истерика. Потому что чтобы написать все это, чтобы вытянуть занозу ещё на сантиметр, нужно снова все это прожить. В красках. В деталях. Память у меня отличная.
Плюс, теперь уже есть понимание многих вещей, которые раньше не осознавались.

Я буду сидеть, фигурально подбрасывая эту занозу размером с полено в руке, а с нее на пол будет капать кровь.
Моя кровь.
Больше похоже на лимфу, в ней почти нет цвета. Цвет, возможно, появится лишь позже. Когда сердце, наконец, забьется. Если забьется.
Хочется верить, но нужно быть реалистом.

Может быть, из этого полена удастся развести небольшой костерок и наконец-то согреться.

Дыра в груди пока не ощущается. Там давно умерли все нервные окончания. Ощущаю пустоту и усталость.

Но если это шанс на то, что она заживет и я что-то почувствую — оно того стоило.

Если я смогу жить без этой боли — оно точно того стоило.

Наконец-то.

Здесь будет что-то вроде послесловия к основной части, что выше.

Депрессия и шизофрения у меня диагностированы с 16 лет. Я часто упоминал факт их наличия, но не объяснял, что это и как это.

Как ощущается депрессия, по крайней мере, у меня?

"Это жизнь с содранной кожей". Формулировку я где-то подсмотрел, она не моя, но она исключительно точная.
У любого живого существа с высшей нервной деятельностью есть определенный, естественный, фоновый уровень счастья. Его обеспечивает выработка серотонина. Да, организм держит себя же на тяжелых наркотиках, чтобы не ебнуться. Природа иногда восхитительно жестока в своей прямоте.
Это можно сравнить с толстым слоем поролона, обмотанным вокруг человека. Поролон этот гасит достаточное слабые удары и уколы от происходящего, от судьбы, можно даже сказать. Некоторые проникают, будучи ослабленными. Организм знает, что на них нужно среагировать, чтобы удары прекратились. Слабые удары и постоянное равномерное давление ниже определенного порога гасятся полностью и не мешают.
У меня слой этого поролона тонюсенький. Его хватает только на то, чтобы фатальные удары ослаблялись до крайне болезненных, да и всё. Серотонина вырабатывается крайне мало, это нарушение биохимии мозга.
Я ощущаю вообще все, все, что в меня летит. Любой дискомфорт в теле, даже прямо сейчас, даже мельчайший, одна зажатая мышца или натянутый крохотный участок кожи ощущаются полностью и сразу же. Лёжа на матрасе, я ощущаю каждую неудобно расположенную мышцу и неудобно лежащий сустав.
Каждый. Постоянно.
Это не прекращается и выключить это нельзя никак.
Постоянные тревога и тревожность — да, это разные вещи. Любой гипотетический страх превращается в реальный. Любой малый страх, или настолько отдаленный, что вроде как бояться нет смысла — ну, в духе "я никогда ничего не добьюсь" — встает в один ряд с реальными и большими страхами, вроде прямо сейчас кидающейся на тебя огромной собаки.
Их крайне тяжело отделять, сортировать, объяснять самому себе, что некоторые вещи случатся не сейчас, или вообще не факт, что случатся.
Постоянно обостренное внимание. Постоянное ожидание худшего.
Из-за этого же я не могу отдыхать. Вернее, я не умею этого делать. Вообще.
Я не понимаю, как это делается.
Попытка посмотреть фильм, залипнуть в игру или просто поваляться через 5-15 минут обрывается срочной необходимостью вскочить и начать что-то делать, невротически, судорожно. Времени мало, нужно все успеть.
Вечно уставший из-за этого. Выматывает.
Обычное состояние — пустота. Внутри, эмоциональная. Иногда лёгкая-лёгкая радость, если есть от чего. Любая большая радость, сумасшедшая, начинает пугать, потому что это передозировка, ты не знаешь, что с этим делать, и хочешь, чтобы оно поскорее окончилось.
Антидепрессанты я не пью, не по карману. На психотерапевта денег тоже нет, да и все ещё живы установки насчет того, что это не для таких людей, как я. Доставал через знакомых антидепрессанты и транквилизаторы, но мне от них ещё хуже, просто сплю сутками.
Немного помогает Афобазол, впрочем. Гасит тревожность. Хорошая штука.
...В общем, это крайняя восприимчивость. Кожи нет, все внешние раздражители сразу задевают нервы. Давно научился не показывать, но вполне могу чувствовать себя самым худшим из-за чьих-то неаккуратно брошенных слов, например, и думать об этом несколько дней, хотя человек даже не хотел обидеть, он просто не подумал или не умеет общаться.

Как ощущается шизофрения, по крайней мере, у меня?

Нет, я не бросаюсь на людей с ножом — ну, вне драки, в которой я отобрал нож у обидчика.
Не слышу голоса в голове, там только мой собственный внутренний диалог.

Это некая общая "сдвинутость" в плане мышления. Словно ты вне основных координат, которыми пользуются люди, у тебя какая-то своя система. Мыслить и общаться в системе большинства получается, просто сам существую как-то вне ее, и это дико заметно изнутри. Научился не показывать, впрочем.
Это постоянные слуховые и визуальные галлюцинации. В юношестве был полнейший ад с чем-то, что я называл "приступами". Подруга-психолог говорит, что это панические атаки, но они у меня тоже бывали, и нет, это что-то другое.
Рандомные приступы галлюцинаций, очень сильных, на 5-30 минут. Почти всегда в одиночестве. Мог потерять слух, зрение, чувство пространства на это время. Слышать подобие белого шума, оглушительно громко. Обычно раз в неделю.
Однажды потерял цветовосприятие и смотрел на стену девятиэтажки, окна в которой казались зияющими провалами, из которых вытекала черная жижа. Как раны. Разговаривать не мог, просто не знал, как это делать. Так и сидел на улице под забором, а мимо проходили люди и им было поебать.
Однажды лежал на кровати, трясся, и слышал, как дед в ванной тяжело, надрывно блюет в раковину 40 минут без перерыва. Он выблевывает зубы. Человеческие зубы в густой слизи. Очень много. Я смотрю на все это как бы снаружи, выйдя из тела и вися за стеной дома, между третьим и четвертым этажом. Дом как бы "срезан", как срезают дома на различных пояснительных картинках. Или как порой срезают кукольный домик.
На линиях срезов виден материал стен и структуры дома, видны коммуникации. Под тонким слоем кирпича пульсируют мышцы. По кишкам-трубам проталкиваются зубы в мерзкой слизи. Влажно блестят внутренности около перекрытий.
Кирпичная пятиэтажка живая. Я вижу себя самого, зажмурившегося и дрожащего на кровати. Я вижу, как деда выворачивает в раковину зубами, а раковина пульсирует и отчетливо это глотает.
Через 40 минут я прихожу в себя. Деда в ванной в это время вообще не было, ни разу, и он ничем никуда не блевал.
Таких случаев было, ну… я устану перечислять. Сейчас стало получше, этих приступов почти нет. Один-два в год, не очень длинные и не такие жуткие.
Галлюцинации поменьше со мной всегда, уже даже не обращаю внимания. Слегка извиваются и пульсируют вытянутые вещи, вроде веток дерева или черенка швабры. Силуэты на периферии зрения. Кто-то зовет по имени, очень издалека, голос всегда женский. В любом равномерном шуме, вроде льющейся воды, слышу музыку. Забавно, что звук льющейся воды при этом мощнейшее меня успокаивает и стабилизирует.
Перечислять все малые галлюцинации тоже не буду, слишком длинный список выйдет. Это, фактически, постоянная жизнь в мрачноватом кислотном трипе.

Из-за шизофрении у меня нет целостного "я" сейчас и здесь, нет общей непрерывной линии существования. Это крайне абстрактно все, понимаю.
Нет ощущения внутреннего единства, целостности. Я словно разбит на осколки, как зеркало. Все они немного разные и по-разному отражают меня самого. Я могу произвольно их складывать, иногда они слипаются в куски покрупнее по внешним причинам. Не всегда могу разъединить неудачно сложившиеся куски сразу, не всегда могу сложить нужные.
Вчера был не я, завтра буду не я, полгода назад вообще кто-то совершенно иной был. Я могу начать чувствовать чуждость даже к собственным воспоминаниям из утра вечером этого же дня.
Всегда этого боялся, потому что меня повсюду окружают очень цельные люди, даже в своей омерзительности и тупости цельные. Такой образ превозносится медиа. Для цельного человека с четким самоощущением пишутся книги, истории успеха, его везде хотят и он везде нужен.
Я думал, что хуже.
Я так думал, потому что мне ничего из этого не объяснили родители, но при этом в доме было очень много грязи и вранья.
Но мне запомнились сначала герои Жюля Верна и Артура Конан-Дойла, а потом, позже — Брюса Стерлинга и Уильяма Гибсона. Они были моими ролевыми моделями, основными. Я хотел быть таким же. Я считал это правильным.
Я хотел быть таким. Цельным. Но это оказался яд. Сырое знание оказалось ядом, как картошка. Наешься ее сырой — отравишься. Приготовишь — вкуснейший продукт, восстанавливающий силы и полезный организму.
Да, герои Верна воспитали во мне очень чуткий моральный компас. Да, один из героев Гибсона, Генри Кейс — во многом мой кумир. Но это не для меня и не про меня.
Если я родился и вырос другим, хватит стыдиться этого. Пора это использовать, потому что изменить уже нельзя.
Да, у меня нет цельности, я одновременно держу в голове кучу точек зрения, мышление фасеточно, решений всегда два и оба — лучше.
Это выматывает пиздец как, и часто меня не понимают.
Но я могу произвольно складывать себя в целую кучу разных людей. Как социальный хамелеон. Я могу быть и предельно женственным няшкой, и довольно злобным и угрюмым чуваком, в разговоре с которым быдло уважительно сбавляет обороты. Я могу быть едва ли не ребенком, капризничая и дурачась, и максимально корректным, учтивым взрослым. По желанию. Переключение или почти мгновенное, или занимает пару минут. Не без побочек, правда — иногда нужная субличность цепляет куски других.
Я всегда этого стыдился, потому что думал, что так нельзя. Ты либо какой-то один, либо лжец. Пытался быть цельным даже там, где выгоднее, да или даже просто интереснее было бы быть чуть другим.
Но я ведь больше. Если у меня есть — почему нельзя? Я заебался пытаться закосить под всех остальных, и я могу быть таким, каким захочу.
Я могу быть таким, каким захочу, после того, как я указал себе направление, в котором хочу идти. Это лишь инструмент. Неважно, приду ли туда я один или целая ватага разных меня.
И нет, это не множественная личность или ее раздвоение. Именно личность у меня одна, всегда.

И я, черт возьми, горд тем, что научился справляться со всем этим, стабилизировать себя сам. Только своим разумом и знаниями. Без помощи специалистов, без таблеток. В атмосфере полнейшего отрицания и замалчивания существования таких проблем, потому что людям было слишком страшно признать их очевидное наличие у себя самих.
Без каких-то гайдов, которые сейчас есть, а вот тогда их не было. Практически без чьей-либо помощи и поддержки вообще. Упорно систематизируя свои внутренние неполадки и учась с ними ладить.
Это можно сравнить с летящей на огромной скорости по шоссе машиной. У нее повреждена ходовая, и прямо ехать она просто не может, ее или тащит в занос, или она пытается перевернуться. При этом надо как-то умудряться не влепиться в едущие по шоссе машины.
Передохнуть просто некогда, отпустишь руль, уберешь ноги с педалей — всё.
Со временем учишься предугадывать, куда машину потащит, в каких ситуациях как она себя ведет. Даже позволяешь себе на секунду расслабиться в те моменты, когда можешь предсказать ее поведение. Через постоянное напряжение, через обработку гигантских объемов информации ты продолжаешь на ней ехать уже почти 27 лет. Вернее, я продолжаю. Я научился. Хоть и продолжаю мучительно вспоминать, кто я такой и где нахожусь каждое утро. Прихожу в себя только к полудню.
Сейчас я могу разговаривать с человеком, и даже если в это время меня будет суровейше нахлобучивать, я не подам виду. Не упущу нить разговора — что-то считаю с языка тела, где-то предугадаю поведение по внутренней базе данных на человека, которая у меня есть на каждого. Где-то выручит мощная до уровня легкой мистики интуиция.
Нахожу в себе силы жить в постоянном бэд-трипе и даже радоваться чему-то и что-то создавать.
А это чего-то, да стоит.

И ещё кое-что.
В самом начале я написал, что никаких имен тут не будет. Их и не было, лишь топонимы да клички. Но я сделаю одно исключение.
Это короткая, потешная, слегка мистическая и очень ироничная история. Важная история.
История о двух именах. Моем, и… ещё одном.
К мистике я отношусь в духе "что-то такое есть, но по ТВ3 все ещё показывают откровенную чушь". Со мной самим случались вещи, объяснения которым я дать не могу. Со мной и моим лучшим другом постоянно случается мистическая штуковина, которая даже воспроизводима и проверяется, но как это работает, мы не понимаем. Я осторожно, аккуратно, без излишеств верю в знаки зодиака и нечто очень абстрактное, вроде судьбы и предназначения, в общих чертах.
Эта история прозвучит как лютая дичь, наверное, но я перепроверял.
Пять человек независимо друг от друга пересказали ее вплоть до деталей.
Мать, отец, бабушка с дедом, и старший брат матери, то есть мой дядя.

Мать очень хотела девочку.
На четвертом месяце беременности мной ее повезли к какой-то бабке-знахарке. Та с порога заявила, что у матери в животе девочка.
Шестой месяц. Бабушка по каким-то там книгам, используя имена и даты рождения родителей, высчитывает, что родится девочка.
Седьмой месяц. Знакомый отца, УЗИолог, принимает у себя мать. Смотрит на плод. Говорит, что это девочка. Позже он скажет отцу, что ошибся всего один раз за всю свою практику — собственно, в этот.
Все ждут девочку. Распашонки и прочее бельишко розовые, девчачьи.
Рождаюсь я. Мальчик. Ну, по набору гениталий, по крайней мере.
Из-за этого два дня у меня просто нет имени, никто не ожидал и мужские имена не выбирали. Не могут сойтись на каком-то одном.
На третий день мать с бабушкой выбирают имя Лев. Мать заядлая кошатница, а я родился в Международный День Кошек. Она об этом знает. Плюс, я зодиакальный Лев. Плюс красивая дата рождения — восьмое число восьмого месяца.
Я успеваю поносить это имя что-то около часа. Заявляется пьяный отец. Орет, что это "жидовское" имя и что так не пойдет, а его сына будут звать "русским" именем. Угрожает избить мать прямо здесь. Его вариант принимают под этой угрозой.
Роман.
Красивое имя, нечастое. Не питаю к нему антипатии, просто… всегда ощущал что-то. Что-то вроде отторжения, вроде как от клички. Нет безусловного отклика на это имя, не хочется им себя назвать. Не чувствую связи.
Отзываюсь, потому что так надо. Никогда не использую это имя в обращении к самому себе, то есть во внутреннем диалоге. Только местоимения. Это происходит само по себе, я вообще замечу это лишь недавно.
Ирония здесь аж двухслойная.
Слой первый: это имя заимствованное, и в переводе с латыни буквально означает "римский", "римлянин". Ух как русско-то!
Слой второй. Я на четверть бурят, и то ли на четверть, то ли на одну восьмую еврей. Русскость только что полилась через край.
В феврале этого года я официально сменил имя. На Льва. И словно бы что-то с щелчком встало на свое место. Восстановил справедливость, вернул утраченное. Во внутреннем диалоге оно сразу же начало использоваться само собой. Периода привыкания не было вообще, я отзываюсь на него безусловно.
Я чувствую, что это именно мое имя. Что это я.
Старое имя не вызывает никакого отклика вообще, с ним ассоциируются только друзья и знакомые, которых так зовут.
Два из трех раз, когда мать искренне говорила, что любит, она называла меня "львенком".
Туристка-китаянка, с которой я как-то разговорюсь в Иркутске на английском, не зная моего имени, скажет "you look like a cute little lion!". Отсюда же пойдет мой юзернейм в социалках, littlecutelion.
Счастлив этому. Как же долго шел…

А вот это уже совсем напоследок.
Из-за всех этих проблем с маской я старательно избегал говорить и показывать то, что было до моей метаморфозы в 2019.
Но какого хрена? Вот.

Я не принимал гормоны, у меня не было абонемента в тренажерку, не было уютной комнаты, где можно было бы только сычевать и заниматься переходом, а все остальные потребности бы кем-то удобненько покрывались.
Нужно было постоянно бороться за жизнь, иногда в прямом смысле, и гонять поганой метлой своих внутренних демонов. Питаться чем придется. И при этом находить время и силы на работу над собой, каждый день.

По-моему, получилось просто охуенно, да и мнения со стороны это подтверждают.

Абсолютно не хочу как-то зубоскалить сейчас, но, блин... Я видел людей, которые за 5-6 лет не могли толком с места сдвинуться, потому что ленились и требовали волшебную таблетку, которая магическим образом "сделает их милой девочкой". Ее, если что, не существует, и гормональные препараты ей тоже не являются.

Результатом я горд. Ощутимо горд. Оно прямо греет.
Стало настолько лучше, СТАЛ настолько лучше, что один этот факт заставляет жить дальше.

...Ну что, не слишком-то все это похоже на бэкграунд ня-ня-фембойчика, пожалуй, да?

Вот и я об этом же. Однако, надо бы посмотреть на то, что вообще есть сейчас.
В данный момент, к которому я сначала очень долго шел большую часть жизни, затем несколько сумасшедших лет, а потом ещё и эту тяжелейшую неделю.

У меня сейчас играет "Moving On" Asking Alexandria. На репите.
Просто удивительно, как она подходит к ситуации.

Встал из-за ноута сейчас, посмотрелся в ростовое зеркало.

Оттуда на меня уставшими, полуприкрытыми глазами смотрит взлохмаченная юная девушка. Худенькая, среднего роста. Огромные мешки под глазами.

Если я стяну волосы в хвост, то да, стану похож на смазливого юного паренька. Особенно если встать ещё как-нибудь "по-пацански". Но я почти всегда стою, перенеся вес тела на одну ногу и уперев руку в бок. Как девушка. Просто сам собой, не специально, мне так комфортно и естественно.
Такого ещё много в языке тела, который я прекрасно читаю и даже могу ему учить, пожалуй. Могу читать по нему волнение, ложь, неуверенность. Страх. Желание немедленно залезть в трусы, которое человек упорно отрицает.

Но волосы распущены большую часть времени. Сейчас это длинное каре. Наверное, понимаю, почему меня даже в упор принимают за девушку, чаще старшеклассницу, иногда студентку. Волосы точно не станут короче. Хотелось бы отрастить до поясницы. У меня фетиш на длинные волосы. Фетиш в прямом смысле — я возбуждаюсь, когда трогаю чужие длинные, ухоженные волосы, или просто на них смотрю. Одновременно очень хочется и снова покраситься в блондина, и оставить нынешний, медный цвет волос, вспыхивающий ярко-рыжим на солнце. Это естественный цвет.
Сами волосы настолько густые, что без фена они сохнут 3-4 часа.

Если скажу что-нибудь сейчас, то за хрипотой от количества выкуренных за эту неделю сигарет пробьется мягкий, мелодичный и довольно высокий голос. Забавно, что сам собой ещё в детстве начал говорить в головном регистре вместо грудного, как девушка.
В грудном разговаривать некомфортно, вообще не контролирую голос так.

Несколько азиатские черты лица, которые мне очень нравятся. Вспоминаются приколы про бурятов, работающих в "японских" ресторанах.
Длинные красивые ноги. То немногое, что я никогда не отрицал и что подмечают вообще все. Поломанные, но все ещё красивые. Мне вечно некуда их девать в общественном транспорте. Зато чулки на них сидят потрясно. В довесок к ним, правда, идет 45 размер ноги, из-за чего я так и не попробовал поносить каблуки, хотя очень хочется. Красивую обувь тоже тяжелее подобрать.
На руках очень сильно выпирают вены из-за худобы. Жутко этого стесняюсь, но довольно часто почему-то слышу, что это красиво.
Ну, окей, раз кому-то нравится…

Иногда грущу из-за худобы. Быстрый обмен веществ, плюс мозг из-за всей круговерти в нем потребляет огромное количество энергии даже в простое.
Не набираю вес, даже если ем очень много. Пробовал. Вернее, для этого много нужно есть постоянно, а ещё хорошо отдыхать и поменьше нервничать — в общем, в нынешних условиях точно не вариант.
Хотелось бы быть чуть-чуть попухлее. Иметь немного привлекательного жирка на мягких местах. Но у меня вместо этого под кожей видна каждая мышца, кто-то даже шутил, что из меня бы получился отличный анатомический атлас. Да, даже так тело гармонично сложено и есть поклонники такой, как у меня худобы, до торчащих ребер… но все же. Я питаюсь в основном овощами, крупами и макаронами. Иногда картошка, по праздникам курица. Недостаток белка добираю арахисом. Тут не на чем толстеть. К счастью, орехи я обожаю и могу их есть, пока не лопну, иначе бы давно уже взвыл от такой диеты.
Сладости ем редко. На это все нужны деньги, а с ними туго.
Тело существует в странном лимбе, потому что я каждый день делаю физуху и бегаю по утрам дважды в неделю. Немного переберу с этим — и те крохи жирка, что есть, уходят, а я превращаюсь в совсем уж скелета в кожаном мешке. Но если перестаю налегать на физуху, то чувствую себя неважно. Мышцы становятся сильнее и выносливее, но не увеличиваются, не хватает питания.
Внешность часто сравнивают с худым уличным кошаком. Очень много кошачьего в движениях, потягиваюсь, со слов бывших, прям совсем как кот.
Умею мурлыкать, научился просто ради прикола.

Задница небольшая и подтянутая, особо нечего показывать, но в стрингах выглядит недурно. Зато очень красивый животик. И 16 сантиметров под ним, по поводу которых мне посчастливилось почти никогда не комплексовать. Хоть без этого обошелся, лол.

Щетина почти не растет, но это "почти" такое, что все портит.
То, что у знакомых на лице вырастает за день-два, у меня растет неделю. Но из-за бумажно-белой кожи оно и заметно уже через день-два. Не как щетина, а просто как грязное лицо. Некрасиво.
Волоски тонкие и слабо пигментированы, но чтобы совсем убрать, нужно брить против роста, из-за чего они постоянно врастают и воспаляются. Та же история и на теле, прям заметная шерстка есть только на животе, лобке и немного на груди. В остальных местах просто тоненькая, редкая и белесая "грязь". Дешевый триммер с трудом ее сбривает, чаще раза в неделю бриться не выходит. От попытки брить тело станком все сразу же воспаляется. Немного грустно. Одна из мечт, абстрактных и малоосязаемых — лазерная эпиляция, полная. Тогда можно было бы фоткаться хоть каждый день, и кожа была бы куда лучше. Не было бы вечной нервозности по этому поводу. Но эти ~60 тысяч далеко за пределами моей платежеспособности, потому это просто мечта.
Ровная, прямая осанка. Тоже небольшой повод для гордости — в детстве чудовищно сутулился, потом просто взял и отучил себя, сам, без корсетов и прочих вспомогательных штуковин.
Просто силой воли.

В голове, помимо всего переломанного бардака и осколков от фугасного прошлого, целая куча разнородных и внезапных знаний и умений, едва ли не в каждой области. Порой даже для меня самого удивительно глубоких.
С одной стороны, круто. Люблю знания, просто сами по себе.
С другой, мы все-таки живем в мире победившего капитализма, и тут большинство моего багажа знаний проходит по тому же ведомству, что и выставка кошек. То есть "прикольно, но бесполезно". Это нельзя агрессивно монетизировать — вернее, я этого не хочу, да и не умею.
Это не обеспечит Успех и Статус. Это не поможет стать Большим Человеком.
Да и поебать. Зато мне часто говорят, что со мной интересно, а это куда лучше. Кушать, правда, от этого меньше не хочется.
Ещё из-за этого всего я периодически больно бьюсь лбом о так называемое "проклятье знания" — когнитивное искажение, заставляющее думать, что если ты что-то знаешь, то все вокруг тебя тоже это знают. Постоянно забываю, что у кого-то нет моих музыкальных познаний, нет нативного понимания английского без перевода, ещё чего-то.

Ещё там очень живое и яркое воображение. Без особых проблем визуализирую вообще что угодно, могу придумывать музыку на несколько инструментов прямо в голове. Могу там же придумывать клипы и короткие фильмы. Очень полезный скилл, когда флэшек или вебмок с нужными тебе геями-фуррями нету — в голове они будут, и будут очень детальными, хехе.
Да и вообще, часто могу просто залипнуть на что-то в голове, там очень много всего. Много доступных инструментов.

...Наконец, там, просто где-то внутри, человек, которого, по идее, существовать не должно.
Меня обычно описывают как крайне доброго и милого, тактичного, чуткого. Наивного. Щедрого до готовности отдать последнюю рубашку, лишь бы выручить. Абсолютно неконфликтного. Эмпатичного, эмоционального. До жестокости честного, зачастую.
Не раз слышал от разных людей, что я "просто идеальная жена". Мило, да.
Ещё там гордость, которая как-то умудрилась выжить.
Это все, конечно, неплохо. Наверное.
Но быть романтиком-идеалистом в нынешнее время как-то почти по-панковски ощущается, чтоль. Время другое. Выживают другие люди.
Пробивные, наглые, умеющие выцыганить себе что-нибудь.
Я вообще не такой, и попытки таким стать оборачивались омерзением от самого себя. Ну, в любом случае, не изменил своим идеалам. Тоже неплохо.
И изменять не собираюсь.
Пока могу кому-то помочь, научить чему-то, заставить улыбнуться — буду это делать. Так всегда было. Хоть что-то не меняется.

Очень надеюсь, что обо мне будут вспоминать с улыбкой, ну… если вдруг что.

Здоровье. Удивительно, но оно держится. Ещё держится, хотя уже чувствую, что очень неплохо было бы уже сейчас начать ходить по врачам и наконец лечиться. Как можно быстрее удалить зубы мудрости, потому что они буквально разваливаются и болят. Что-то не так с пищеварением. Окулисту бы показаться. Много кому, на самом деле.
Уже привык к тому, что каждый день что-то болит, это воспринимается как эдакий жизненный фон, индикатор подключенного питания. Но все же, пора. Надеюсь, на это найдутся деньги. Потому что они нужны даже при "бесплатной" медицине, как выяснилось несколько лет назад, когда я все же заглянул в поликлинику.

А ещё вечное ощущение себя эдаким наблюдателем. Созерцательная жизнь. Умение радоваться мелочам, искренне. Ценить красоту момента, жеста, слова. Природы. Пейзажа. Искусства.
Умение слушать и слышать.
Чего-то материального у меня все равно никогда не было и вряд ли будет. Даже рад этому, немного. Не было и нормы, с самого детства, потому не боюсь пробовать и делать что-то, что как бы табу, как бы порицается, как бы нельзя.
Да мне-то что? Всю жизнь других людей слушать? Насмотрелся уже на родителей, которые так делали. Жизнь одна, вот прямо сейчас. Учись. Делай. Цени момент, он такой только один, другого не будет. Уникален каждый.
И только память останется с тобой до самой смерти.

Ещё в зеркало видны почти все мои пожитки. Их совсем немного.
Старый, 2011 года, ноут, уже безнадежно устаревший. Настолько, что моя вебка дико глючит от самого факта подключения к этой рухляди, ей подавай что-то поновее. Он побитый жизнью, это неудачная модель с ужасным охлаждением, он кучу раз перегревался и чего только не пережил... и он все ещё жив.
С выгоревшей матрицей, но жив. С барахлящими внутренностями, но жив.
Упорно цепляется, помогает выжить мне самому, большую часть времени даже стабилен. Напоминает мне меня самого чем-то, пожалуй.
Жаль, стримить на нем совершенно не вариант, разве что какие-нибудь шахматы. Очень хотелось бы постримить кому-то тактики вроде X-COM, я в них отлично играю и вроде бы умею делать это интересно.
Наушники и микрофон. Средненькие, но спасибо, что есть хоть такие.
Порядком раздолбанный и едва живой бюджетный андроидофон 2018 года, тоже уже заметно устаревший. С омерзительной камерой, жутко лагающий. Но он хотя бы есть. Был ещё подаренный десятый айфон, служивший мне камерой, но его пришлось продать, чтобы оплатить аренду. В апреле. Грустно было.
Ладно камера, что уж теперь, но… подарок, все-таки.
Колонка. Да, как у школьников, 30-ваттная JBL-ка. Я не идиот и по улице с ней не таскаюсь, если что. У нее очень хороший и чистый звук, а без музыки мне просто никак, это не жизнь. Внутри все холодеет от мысли о том, что ее, видимо, тоже придется скоро продавать. Она уже успела прирасти ко мне, как когда-то бас. Тяжело представить жизнь без нее.
Гитара. Ну, кусок фанеры со струнами. Играть на ней выше пятого лада — цирковой номер с громкой матерщиной, но… она хотя бы есть. Она дает возможность играть. Это уже очень много. Очень.
Когда-нибудь у меня снова будет хорошая гитара.
Шмотки, совсем, в общем-то, немного. Чемодан.
Если убрать все шмотки, которые только для фотосетов, то отвалится половина чемодана, даже чуть больше. Если убрать ещё и то, в чем просто опасно выходить на улицу в Челябинске, но в Питере вопросов ни у кого не было — влезет в два рюкзака.
Любимые шмотки целиком уместятся на мне. Женские широкие брюки, серая оверсайзная футболка, простенькие, но стильные украшения, серая мантия. Небольшой плед, прошедший со мной половину жизни и до предела вышорканный и изношенный. Он ненамного толще носового платка. Одна пара обуви. Порядком уставшие, но красивые Пумы из лимитированной серии. Берегу их как могу. Дрёма, конечно же. Разная мелочевка. Косметика, совсем немного, и большая часть уже заканчивается. Грустно.
Грустно ещё и потому, что совсем ничего не нажил даже. Хотя, большую часть просто отдавал, от гитар до одежды — значит, все-таки неплохо. Оно было. Просто оно теперь помогает кому-то другому.
Даже чемодан, вообще-то, не мой — его надо вернуть лучшему другу, как все-таки до него доберусь.

Что-то, скажем так, похожее на вехи, на некие столпы жизни? Ну…
Дома как такового нет. Как у бродячего кошака, хех. Есть поговорка, которая мне очень нравится. В оригинале англоязычная, но я сразу переведу.

"У кота девять жизней: три он играет, ещё три гуляет, а последние три кот проводит в том месте, что пытался найти".

Видимо, у меня идет пятая. Полжизни за плечами, значит. Ну, что ж.
Семья, ну, биологическая?
Им нужен был кто-то другой. Всегда. Сейчас тоже. Не я.
Меня дома никто не ждет, в Иркутске делать нечего.
Говорят, дом там, где твое сердце.
Но мое сердце принадлежит музыке. Почти полностью. Там ещё есть место для друзей и место для того человека, рядом с которым мне наконец-то не будет страшно просыпаться по утрам, впрочем.
Друзья… Да. Вот друзья у меня действительно золотые. Проверенные временем. Они сами большей частью без гроша за душой, но я рад, что знал и знаю именно их. Это самое ценное, что у меня есть.
Бесценное.

Оставшаяся часть моих пожитков — это данные. Информация.
То, что так или иначе было под маской, ради чего это все и затевалось.

Маска рассечена. Взмах уже произошел, лезвие проехалось по поверхности.

Половинки медленно опадают на землю, рядом с воткнутым в землю клинком.

Снова прожив все это, с ужасом осознаю, что я умудрился заблудиться не просто в тёмном лесу, но в Аокигахаре. Лесу самоубийц. С самого детства.
Плутал, не зная, где выход. Фактически, должен был с самого начала пополнить ряды повешенных, которые манили к себе. Всё к тому шло.
Но умудрился не только там выжить, но ещё и найти дорогу к… нет, не выходу. Просто границе леса. Что там будет — я не знаю. Но там что-то будет.
Что-то новое. Впервые за всю жизнь что-то точно изменится.

Понял одну простую и потому сложную для осознания вещь. Да, произошло столько пиздеца в жизни, и память об этом не давала быть полноценным, но…
Но это же память. Раз она есть, значит я жив. Значит я смог пережить. Оказался сильнее этого.
Внезапное осознание, на самом деле.

И вот тут мы наконец подходим к названию и сути лонгрида.
Харакири для маски. Почему "харакири"?
Потому что "самоубийство" — это нечто грязное. Просто уход из жизни, обычно очень неприглядный. Харакири же — ритуальный суицид по строгим правилам и традициям. Нечто отстраненно-возвышенное.

Харакири для маски. Ритуальный духовный суицид. Убийство старой личности, чтобы построить новую. Лучше. Чище.
Очищение через разрушение.

Маска рассечена. Взмах уже произошел, лезвие проехалось по поверхности.

Половинки медленно опадают на землю, рядом с воткнутым в землю клинком.

По порядку:

Бусти. "Наш ответ Онлифансу". Нормальный, человеческий Онлифанс я завести не могу, хоть и знаю, что это буквально решение всех моих проблем разом. С моей внешкой проблем с контентом бы не было вообще. Но у меня нет загранпаспорта. Оформлять его — время и деньги, у меня нет ничего из этого. Пытался завести аккаунт на паспортные данные другого человека, не вышло. И я не знаю, можно ли обойти все это как-то иначе. Ну, видимо, не судьба, хех.
Так вот, Бусти. На какое-то время он останется. Я даже буду туда постить по мелочи. Каких-то особых денег он не приносит, на пару пачек сигарет в месяц обычно. Мог бы просить больше, и знаю, что выкладываю контента несоразмерно цене подписки даже, но… Но я просто знаю, насколько тяжело зарбатываются деньги. И мне не хочется отбирать их у человека, да ещё и за контент, который мог бы быть лучше, будь у меня та же зеркалка. Будь у меня красивая квартира для фоток. Больше бельишка.
Звучит, наверное, очень тупо, но да, я выбираю не поесть лишний раз сам, чтобы кто-то заплатил поменьше за равное количество контента. Не могу ничего с этим поделать. Вырос ебанутым романтиком-идеалистом с нездоровым альтруизмом, видимо, и это не лечится, только в морг.
Ну и ладно, все там будем.

Вебкам. Удалил все аккаунты, которые вспомнил. Нужно сначала подлатать психику и здоровье, сейчас просто не смогу. Да и квартира… эх. Вебкам мне иногда даже нравился, но сейчас просто не получится. Опять же, нужно себя продавать. Я не могу этого делать, не могу просить. Мне хочется делать что-то просто так, но… но взрослая жизнь такова, что на все нужны деньги.
А я так и остался подростком, видимо.

Копирайт, переводы, прочая возня в сети ради денежки: тоже поудалял все аккаунты отовсюду. Понимаю, что обрубил прямо по живому мясу, но в истории слишком уж много моментов, где я откровенно занижал цену или делал вовсе бесплатно. Самооценка ещё долго будет восстанавливаться, а заказчик всегда смотрит историю. Я умею продавать что-то, и умею очень хорошо, но себя — нет. Сейчас точно нет.
Нужно все начинать сначала. С самого начала.
И я не умею просить. Каждый раз, когда я прошу даже сотку взаймы, я начинаю плакать и ещё пару дней чувствую себя раздавленным. Потому что не имею права просить, не заслужил право лишать кого-то его ресурсов ради себя.
Я не знаю, что вообще с этим делать.

Инстаграм. Удалю, наверное. Подумаю ещё, но все же. Ещё немного цепляет юзернейм. Little cute lion? Мне почти 27, какой уже little…
Cute — ну, хотелось бы верить, конечно.
Хотя бы в lion полностью уверен, хех.

Твиттер. Тоже, скорее всего, удалю. Подумаю ещё неделю, но… ради него все и затевалось. У меня больше тысячи подписчиков, но это вранье, это то, что натекло с нюдсочетверга, это мёртвые цифры.
Я устал пассивно врать. Устал держать эту маску, которой нужно соответствовать, потому что ты сам создал такие условия. Устал с того, что даже если другие не считают это враньем, я сам не могу перестать так считать.
Начну с самого начала, ещё раз. Теперь уже все сделав правильно.

Каналы в телеграме. Они останутся.
Что бы ни случилось с социалками, меня всегда можно найти тут: https://t.me/herebelions
Этот канал заброшен не будет, и я там всегда есть, если что.

Эти каналы я хотел завести пару лет. Тот факт, что это все-таки произошло — шаг настолько гигантский, что чуть штаны по шву не разъехались. Для меня.
И это помогло мне осознать одну очень важную вещь.
Я смог все это выдержать в том числе благодаря мечте. Она была всегда.
Быть, как я тогда думал, рок-звездой. Потом — просто музыкантом. Сейчас я понял, что хотел быть просто медиаперсоной, с уклоном в музыку.
Что-то делающей для аудитории. Для людей.
Смысл не в деньгах, шлюхах и кокаине, нахуй это не нужно, да и последние два пункта я уже пробовал.
Смысл не в том, чтобы собрать стадион.
Смысл в том человеке, на которого ты смотришь со сцены, играя. Ты видишь, что он понимает. Он пришел сюда за этим. У него происходит катарсис.
Ты сделал что-то для него, что-то такое, что не измеряется деньгами.
Дал ему нечто такое, что можно передать только из головы в голову.

Смысл не в том, сколько у тебя на канале подписчиков и хотят ли у тебя покупать рекламу. Смысл в нём, одном человеке, которого тронуло то, что ты делаешь. Кто получил от тебя нечто такое, что он мог получить только здесь.

Давать, а не забирать. Давать что-то. Потому что ты можешь это сделать.
Твой опыт позволяет это сделать. Ты делаешь чью-то жизнь лучше и интереснее.

Хотелось бы к этому стремиться. Все-таки найти смелость завести канал на Ютубе. Давно уже есть несколько почти готовых идей для видосов, но попытка сделать один из них отправила ноут в перегрев спустя 4 минуты. Ну… как-нибудь. Когда-нибудь. Может быть.
Хотелось бы верить.
Потому… Да, на моих каналах сидит по 5-8 человек. Но это уже круто! Даже если бы я там сидел один, я бы все равно это делал. Писал о музыке, писал какие-то свои наблюдения в основной канал. Писал, ну, вот такое. Потому что я могу это сделать, некоторые вещи могу сделать только я, и мне не жалко тратить на это время и силы.
Кто-то может в этом что-то найти. И это прекрасно.
По этой же причине не хочу все это дело хоть как-то агрессивно, требовательно монетизировать, хотя сейчас принято монетизировать вообще, блядь, все.
Пусть оно останется… чистым. Наивным в своем "за доступ денег не нужно, сам реши, стоит ли этот контент вознаграждения для автора". Глупым в этой наивности.
Мне всё равно.

Не верится, что я смог это все дописать. Ощущаю шок. Пустоту, которую ещё предстоит заполнить. И чудовищную усталость.
От этого лонгрида, от вновь пережитого, от событий последних месяцев.

Понятия не имею, какая на это будет реакция. Главное — я смог это закончить и я это опубликую. Маска спадет. Всё.
Инстинктивно жду насмешек и оскорблений, честно говоря. Не потому что хочется. Но потому что даже сейчас ощущаю детские установки. У меня нет права прожить эту боль, потому что я недостаточно хороший. Я позор семьи. Той, что сама свой позор и выковала, ещё до того, как я родился.
Но я его ощущаю, и он давит.
Наверное, у меня все же есть какое-то право на, хм… что-то другое. Не знаю, сочувствие, может. Участие. Просто комментарии и мысли.
Действительно не знаю, это не фигура речи.
Наверное, какая-то реакция будет. Это хорошо. Просто хорошо.
Это не равнодушие.
Больше всего меня всегда огорчает равнодушие — слишком много его вокруг.

Всю эту неделю я почти не спал, почти не ел, курил как паровоз, и пил литры чая. У меня остались две сигареты. Когда они кончатся, я постараюсь не покупать новую пачку. Очень-очень постараюсь.
Пишу это скорее для себя. Я правда хочу бросить заодно и это.

Знаю, что буду отходить ещё несколько дней в абсолютно недееспособном состоянии. У меня уже сейчас очень сильно нехорошо с рассудком из-за всего вышеописанного, я зверски устал и хочу просто попробовать отдохнуть.
Понятия не имею, как это делать. Но я просто попробую.
Попробую не жрать себя за упущенное время. Может быть, посмотрю какой-то фильм, поиграю во что-то. Давно уже ни во что не играл. Просто поваляюсь, наконец, порисую. Может, напишу песню. Без самоцензуры и необходимости быть лучше, ежесекундной, болезненной. Просто то, что идет изнутри.

Из еды у меня осталась только половина пакетика овсянки. Денег нет вообще, какая-то мелочь в кармашке кошелька только. Я совершенно не в состоянии что-либо сейчас делать, после всего этого. Скоро конец месяца, надо будет заплатить за квартиру, иначе выгонят на улицу. Заплатить за кредит. Купить новый шампунь. Ещё там что-то. Я уже почти не соображаю. Неважно.
Я просто позволю себе отдохнуть несколько дней, хоть и не вполне понимаю, как это делается. Что бы ни случилось дальше.
Впереди много работы — начинать абсолютно все с нуля.

Потому, собственно, иллюзий я не питаю. Этот текст может стать как важной вехой в моей жизни, к которой я ещё однажды вернусь, так и эпитафией, если что-то не получится. Если это окажется неудачным временем для отдыха. Неважно, на самом деле. Я это высказал.
Наконец-то.

И теперь я буду пытаться оправиться от шока, даже если это займет несколько дней, потому что наконец-то меня это не мучает.
Я наживую, без анестезии вырвал из груди огромный кол, чтобы сердце просто получило теоретический шанс забиться, и тогда это будет повесть о настоящем человеке, который стал львом.
Либо это будет моей эпитафией. Потому что у меня не осталось вообще ничего.

Но у меня точно есть это.

Я могу немного отдохнуть. Кажется, впервые в жизни.

Буду верить в то, что найду способ оказаться в Москве.
В Иркутске ловить нечего. Питер прикольный, но это пройденный этап.
Осталась Москва.
Уверен, там я буду на своем месте. Устроюсь куда-нибудь официантом, и буду потихоньку налаживать хорошую жизнь, делая что-то для кого-то. Может быть, даже возьмут в косплей-кафе, хоть я и не Коната, хыхы. Совсем круто было бы устроиться в музыкальный магазин, но туда просто так не берут.
Однако, это ж все равно мечта. Вера. Пусть будет так.
Пусть все будет хорошо. У тебя, и, наверное, у меня.
Буду учиться чего-то желать. Сложно, конечно, но учиться всегда интересно.
В этом смысл. В этом жизнь.

Рассветное солнце бликует на лезвии воткнутого в землю клинка. Реет на ветру розовая шелковая ленточка, привязанная к цубе.

Разрезанная маска лежит на земле.

Можно начать вспоминать, какое оно — лицо.

Зачем ты все это прочёл, что в итоге нужно сделать, как среагировать?

Не знаю. Реши сам.

Ненавижу морализаторство в конце произведений, в духе "это надо было понять вот так и вот так".
Можешь просто знать теперь, что, ну, бывает и вот так. У вот таких людей.

Если у тебя в жизни происходило нечто подобное — не молчи. Пока ты это не проживешь, оно не уйдет. Пока ты это не выскажешь, ты это не проживешь.

Есть, что сказать — говори. Спросить — спрашивай.

Может, ты найдешь в этом вдохновение. В том числе и никогда больше со мной не контактировать, никак. Просто извлеки из этого что-нибудь. Научись.
Получи опыт.
Вдохновение слушать чужие истории. Слушать людей в целом. Все они разные. Все МЫ разные.
Но мы люди.

...Знаешь, я бы все же хотел попросить об одной вещи.

Если ты все ещё здесь — пожалуйста, скажи своим самым близким людям о том, как сильно ты их любишь.
Обними их. Крепко-крепко.
Скажи, как много они для тебя значат. Как много делают. Какое место в твоей жизни занимают. Скажи своим друзьям, что у них хорошо получается то, что у них хорошо получается.
Что ты рад тому, что они у тебя есть.

Если тебе и зададут вопросы, то, я уверен, они будут скорее формальными, способом выразить неожиданность и удивление.

Нам всем это нужно. И о таком мы более всего боимся кого-то попросить.
Я уверен, что тебя не оттолкнут.
Я не могу прямо сейчас обнять своих друзей, хотя безумно хотел бы. Не знаю, смогу ли вообще, потому что, ну… разное может случиться.
Но ты, наверное, можешь.
Сделай это. Пожалуйста.

Спасибо тебе.

И береги себя.