История одного профессора
Защитив свою многострадальную диссертацию, я испытал невероятный подъём жизненной энергии. Её оказалось так много, что я, выйдя из многолетнего анабиоза, наконец-то смог найти в себе силы и время посетить моего старого знакомого — профессора кафедры одного из столичных медицинских университетов. Благо на это нашёлся и отличный повод: у него вышло несколько новых книжек, которые я пренепременно хотел получить.
Профессора я знаю уже давно. Ещё будучи студентом старших курсов, я увлёкся вопросами молекулярной биологии и связанными с ней проблемами пролиферации и дифференцировки клеток. В своих поисках я случайно попал на работы моего знакомого. Нашёл его почту, написал — и завязалась переписка, которая длилась на протяжении последних 9 лет.
И вот я снова стою на пороге родной альма-матер, испытывая поток нахлынувших воспоминаний. Большим удивлением стало то, что на входе в корпус сидел всё тот же охранник, который работал ещё тогда, когда я был первокурсником. На фоне значительно изменившегося в результате недавнего ремонта корпуса он выглядел как реликт давно ушедшего прошлого.
И вот я стою на пороге кабинета моего знакомого. На входе меня встречает уже изрядно больной человек, который, несмотря на своё пошатнувшееся здоровье, с горящим светом в глазах приветствует меня.
Профессор уже давно не молод, ему в этом году исполняется 70 лет. К своему возрасту он, помимо своих учёных степеней и наград, также успел заиметь целый ряд смертельных заболеваний, которые, однако, не сломили его волю к жизни, к науке и к преподаванию. Профессор живо вступил со мной в беседу. Я подарил ему автореферат своей диссертации, он мне — свои новые книги.
Мой собеседник, как и охранник, такой же реликт другого, ушедшего в прошлое, мира. Но если охранник — артефакт из студенческой жизни, то профессор представляет собой тот образ увлечённого своим делом учёного, который активно пропагандировался когда-то в нашей стране.
Он никогда не был карьеристом. Имея довольно своеобразный, иногда, можно сказать, скверный характер, он в то же время всегда был честным в науке перед собой, читателями и студентами. При этом его работы насыщены тем, о чём так часто любят рассуждать наши популяризаторы науки, то есть критическим мышлением. И в его случае это не пустые слова. В каждой из своих работ мой знакомый тщательно анализировал работы предшественников. При этом ему было без разницы, какие награды получал тот или иной учёный, для него никогда не было авторитетов.
Но отрицать авторитеты на словах и отрицать их в реальной научной деятельности — совсем разные вещи. Одно дело, когда нобелевский лауреат говорит откровенную чушь вне своей специальности. Вспоминаем того же Лайнуса Полинга, методику лечения приёмом высоких доз витамина С и ортомолекулярную медицину[1][2]. Это чудачество критикуется научным сообществом, но одновременно с этим оно никак не влияет на основные труды именитого учёного.
Другое дело, когда нобелевский лауреат делает мелкие огрехи в своих основополагающих работах. И вот тут все эти «критически мыслящие» учёные теряют хватку и начинают воспринимать ничем не подтверждённые положения теории как догму. Но, как известно, дьявол кроется в деталях. Вспомним историю нобелевского лауреата Алексиса Карреля. Не вспоминая некоторые его евгенические взгляды и сотрудничество с нацистами, напомним, что опыты Карреля и его коллеги Альберта Эбелинга на культуре фибробластов долгое время некритично принимались научным сообществом как доказательство того, что клетки в культуре могут делиться бесконечно долго[3][4]. И лишь в 1961 году Леонард Хейфлик и Пол Мурхед доказали обратное[5].
Таким образом, догма о бесконечном количестве делений клеток в культуре была отвергнута, и с тех пор учёные мужи говорят об ограниченности делений соматических клеток. Но и здесь всё не так просто, как хотелось бы научпоперам. И вот мы наблюдаем виток экстраполяции эксперимента, выполненного на фибробластах, на все соматические клетки. Но затем происходит новый «поворот», и на сцену выходят «чудодейственные» стволовые клетки, делящиеся бесконечно и превращающиеся во всё, что только можно.
Фармакологи и клиницисты также не отстают от своих коллег по уровню «критического мышления» и доказательности. На рынке мы видим всё пополняющийся список различных новых лекарств с иногда не совсем понятным механизмом действия. При этом внезапно оказывается, что лекарства действуют удивительно эффективнее даже в двойных слепых рандомизированных исследованиях, если за плечами учёных и врачей стоят серьёзные спонсоры[6][7]. Чем больше денег дано на работу, целью которой было доказать, что А приводит к Б, тем более статистически достоверной оказывается связь.
Мой собеседник был далёк от этого. Он нещадно критиковал и критикует как авторитетных нобелевских лауреатов, подмечая методологические недостатки в их работах, так и принципиально не хочет связываться с коммерческими организациями, дающими деньги на исследования. Профессор всегда ценил независимость, которая даёт свободу писать то, что думаешь.
Одновременно с этим он совершенно не любит писать статьи для научных журналов, предпочитая работать над монографиями и учебниками. И с какой-то стороны его позиция обоснована. Современные статьи в своей массе скорее напоминают штамповку сенсационных заметок, где каждый из кожи вон лезет, чтобы доказать, какой важный вклад он внёс в изучаемую проблему. Каждый автор раскапывает тонну реактивов на препараты тканей, показывает, что в этой клетке выявился определённый маркёр, а в другой не выявился, но при этом никакого глубокого анализа не проводит.
Читая современные обзорные статьи, зачастую не видишь никакой собственной мысли автора, находя лишь простое перечисление результатов работ различных учёных. При этом очень часто в соседних абзацах можно обнаружить результаты противоречащих друг другу работ без какого-либо внятного комментария автора. Многие учёные даже не пытаются подумать о противоречиях, которые накопила наука к сегодняшнему моменту.
Мой знакомый лучше напишет одну книгу, где раскритикует различные концепции и предложит свою, чем сделает ещё одну шаблонную экспериментальную работу.
Налив мне чая, профессор начал обсуждать со мной личные вопросы, о том, как кто живёт из знакомых, какие дальнейшие планы. Медленно разговор привёл нас к обсуждению современных тенденций в науке, преподавании и академической жизни. Мой знакомый всю жизнь терпеть не мог политику и всякие социальные вопросы. По его мнению, человеческое сообщество, как и каждый человек в отдельности, наделено большим количеством изъянов и пороков. Он терпеть не может во всём этом копаться, что, в принципе, и привело его к погружению в глубины биологии, вернее, молекулярной биологии, где, как он выразился, людская грязь его не достанет. И как раз во время обсуждения этих вопросов, которые всплыли вопреки его воли, в наш кабинет зашёл заведующий кафедрой.
Заведующий кафедрой озабоченно посмотрел на моего собеседника, потом на меня. Он будто бы замешкался, так как хотел изначально поговорить с профессором без посторонних. Но, выдохнув, сказал:
— Ну… у меня секретов нет, я скажу всё так, как было на моей встрече с проректором. Дела твои плохи, ты не приносишь никаких статей уже в течение трёх лет. Более того, тебе скоро 70 лет, а по правилам университета мы должны держать на работе после этого возраста либо членов диссертационного совета, либо особо ценных для университета сотрудников. По мнению проректора, ты к таким не относишься. — Как не отношусь? — в лице профессора было искреннее удивление. — А как же все эти учебники и монографии, что я подготовил? А как же студенты, которые до сих пор с благодарностью приходят ко мне? Если надо, я могу сам пойти на встречу хоть к проректору, хоть к ректору, собрав все свои работы и наброски моей новой книги, которую я пишу.
— Ты хочешь устроить шоу? — заведующий посмотрел на шкаф, полный книг. — Поверь, ректор не тот человек, который будет слушать твои завывания о важности подобных исследований. Сколько у тебя вышло за последние 5 лет статей первого или хотя бы второго квартилей? Ни одной.
— Так я не могу заниматься этой профанацией!
— А это ты скажи ректору, посмотрим, насколько быстрее тебя выкинут после этого. Поверь, мы не можем игнорировать тенденции, что существуют сейчас. У нас есть работодатель — университет! И ты либо делаешь то, что требуют, либо уходишь. Это твоя свобода.
— Так я не против делать то, что требует университет! Я занимаюсь наукой, я готовлю студентов, как же тогда эти награды, что я получал от ректора?!
Я взглянул на стену, куда показал профессор, увидел висящую на ней грамоту с подписью ректора «За особый вклад в развитие университета».
— Поверь, это теперь не нужно, — перебил его заведующий. — Ты думаешь, ты один такой? Мне очень не хотелось увольнять Анастасию и Надежду (имена изменены — прим. автора), но я был вынужден. Думаешь, я горю желанием объяснять сотрудникам, почему на их место берут американского профессора… ну, точнее, он русский, просто уехал туда в 90-е… получающего в шесть раз больше каждого из нас. Да он только за один год выдаёт 6 статей первого квартиля, благодаря ему я закрою все отчёты нашей кафедры!
— Но ты видел его статьи?
— Плевал я на статьи, это первый квартиль и точка.
Возникла неловкая пауза, после которой заведующий продолжил:
— Поверь, я ценю нашу дружбу, мы с тобой ещё с самого первого курса знаем друг друга. Но я сам подневольный человек. Я даже не могу сейчас решать, кто сколько будет получать из сотрудников. Я попытаюсь что-нибудь придумать… может… сделаем новую редакцию учебника, не знаю, что. Но… готовься к худшему. Мы все хотели свободы в своё время, но получили свободу быть безработными. Ты вообще видел новый КЗОТ? Да и вообще сейчас у нас одни временные контракты на 10 месяцев и меньше. Могут хоть на неделю тебя взять, а дальше просто не продлить. Никто с тобой трудовой договор подписывать не будет, максимум гражданско-правовой, при этом у тебя будет просто почасовая оплата… да и когда уволят с работы, ты тоже не узнаешь заранее.
Я немного встрял в разговор:
— Ну на западе примерно так и организовано всё с временными контрактами.
— На западе ты хотя бы точно знаешь, что тебе надо написать 5 статей в таких-то журналах. Написал — молодец, не написал — заранее готовишься к поиску новой работы. А у нас эти критерии постоянно меняются. Сегодня так, завтра — иначе. Вот и вся свобода, свобода только для работодателя.
— Вот они и прелести дикого капитализма, — с иронией сказал я.
— Так какой же это дикий капитализм, — посмеялся заведующий. — Это самый что ни на есть капитализм развитой. При диком капитализме нас бы просто застрелили где-то в подворотне, а сейчас тебя гуманно уволят, причём законно. И ты попробуй без денег нанять юриста для защиты своих прав. Конечно, есть какие-то бесплатные юристы, но как-то не особо они хорошо защищают тех, против кого судятся люди при деньгах.
— Но что мне делать? — встрял в наш разговор профессор.
— Готовиться к худшему, поищи ещё где-нибудь место. Пойми, ты всю жизнь делал то, что хотел. Ты даже в СССР брал те темы, которые ТЕБЕ были интересны, а я впахивал секретарём института. Думаешь, мне это так интересно было все эти бумажки подписывать? Я делал то, что нужно, а ты — что хотел.
Наступила пауза, после которой заведующий встал и тихим голосом продолжил:
— Я пойду, пожалуй. Поверь, я постараюсь ещё тебя отстоять, но ничего не обещаю.
Как бы ни хотел заведующий замаскировать своё волнение, было видно, что он всё же искренне переживал за своего сотрудника, который был к тому же его другом. Тем не менее он ничего не мог сделать и выглядел таким же беспомощным, как увольняемый профессор.
Заведующий вышел.
Я взглянул в лицо профессору. Передать словами тоску, которую я увидел в его глазах, просто невозможно. Его взгляд был устремлён куда-то сквозь меня. Затем он попытался прервать паузу шуткой:
«Ну что ж… Вы застали самый закат светила!»
Но шутка была натянутой. Он выглядел разбито, у него отнимали работу, которой он жил и которая, вероятно, единственная поддерживала в нём стремление жить. Все эти годы с момента постановки двух смертельных диагнозов он приезжал в это здание, чтобы отвести занятия у студентов. Он горел своей работой, преподаванием и наукой.
Я ещё раз посмотрел на награду от ректора. А чего стоит эта награда? Тебе помпезно при большом количестве коллег и студентов в большом университетском зале вручают награду, говорят пафосные слова о том, какой ты важный член коллектива, перечисляют твои заслуги, а потом… а потом говорят, что ты на самом деле не особо-то и важный, ведь у тебя нет статей первого квартиля.
Двулично? Лицемерно? Безусловно. Но виноват ли ректор? Он такой же подневольный человек, как и заведующий. Ну даст он поработать этому профессору, но есть ещё профессора, которые не встроились в современную модель работы.
Я вышел из университета в подавленном настроении, обдумывая произошедшее. Мысли крутились в моей голове, и вдруг я вспомнил фрагмент из книги профессора. Наполненный до состояния насыщенного раствора иронией текст оппонировал взгляду Энгельса на жизнь, высказанный им в «Диалектике природы». Профессор особо не любил авторитетов, навязываемых пропагандой, о чём не забывал упоминать.
Опять промелькнули беседы с профессором, где он так ненавистно отзывался о человеческих пороках и говорил, что из-за этого он ушёл в область науки, чистой от человеческих изъянов.
Иронично, но то, от чего он бежал, в итоге его настигло.
Профессор всегда мне говорил, что он атеист и придерживается материалистического взгляда на мир. Но мы все прекрасно понимаем, что аналогично ему многие другие люди заявляют, что они православные, но не могут назвать даже символа веры. Насколько же последовательным был профессор в своих взглядах? Да, он не верил в бога, считал материю первичной. Но уже само его деление мира на две части — беспристрастной естественнонаучной и человеческих пороков — говорит о том, что несмотря на всё свои заявления, он так и остался идеалистом, сам этого не осознавая.
Некоторые россияне часто отрицают достижения современной медицины и вместо похода к врачу идут к гомеопатам или целителям. Но отрицание установленных наукой механизмов онкогенеза и вера в целительную силу земли и огурца не спасут их от объективных законов, по которым развивается новообразование.
Герой моего повествования отрицал не естественные законы биологической формы материи, а объективные законы материи социальной — законы общественного развития. Всё, что происходило и происходит в обществе, он объяснял волей отдельных лиц и их пороками. Отгородившись от общества, как особой формы существования материи, профессор попытался закрыться в своём уютном мире «объективных естественных наук». Тем самым он подобно верующим в гомеопатию отгородил себя от изучающих общество наук.
Однако как ВИЧ убивает пациента, несмотря на все попытки последнего не верить в существование вируса иммунодефицита, так и неумолимые общественные законы настигают того, кто всю жизнь пытался отгородиться от них.
Прогуливаясь после посещения профессора по центру Москвы, я случайно дошёл до театральной площади, на которой, вопреки всей антисоветской сущности нынешнего режима, до сих пор стоит памятник одному из «обожествлённых» авторитетов Страны Советов. Иронично, что профессор, так ехидно высмеивающий его работы и называющий открытые им законы вымыслом, пострадал от действия этих самых неумолимых законов.
Отгораживаясь от гуманитарных дисциплин, любой учёный раз за разом впадает в иллюзию своего превосходства. Он думает, что его будут любить просто за владение математикой, физикой, биологией или медициной. Но общество устроено иначе. Каждый учёный, если он действительно человек науки, должен преодолевать свой снобизм ради познания истины. А истина такова, что никакие математика, физика или химия не способны сами по себе помочь человечеству построить новое общество. А общество, где учёные вынуждены писать лживые статьи, чтобы отчитаться по грантам, а врачи — подделывать результаты клинических испытаний, чтобы не потерять финансирования от фармкомпаний, — не то, с чем должен мириться каждый честный человек.
Законы, по которым развивается общество, такие же объективные, как и законы физики. Отменить или игнорировать их нельзя. Но мы можем использовать их на благо человечества. Ведь как писал один великий учёный:
«Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития… не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов»[8].
P. S.
С момента начала работы над этим текстом произошли некоторые события, о которых следует кратко написать.
Во-первых, герой моего повествования написал у себя на странице в соцсетях пост о произошедших событиях.
Во-вторых, этот пост нашёл отклик в сердцах неравнодушных студентов, благо профессора действительно любят студенты за его профессионализм, ум, его научные работы, учебники и стремление донести свои знания студентам. В студенческих группах сразу выплыли комментарии, обвиняющие руководство университета, особенно в лице проректора по учебной работе, во всех проблемах. Была создана петиция, направленная в его защиту (подписать её можете и вы).
Однако эти действия будут иметь очень скромный эффект.
Конечно, вполне возможно, что при организованном движении студенты всё-таки смогут отстоять профессора и не дать его уволить. При этом со стороны студентов важно соблюдать слаженную работу по распространению информации, единую координацию и слаженные действия.
Но уникально ли положение профессора? Отнюдь нет! Все последующие после развала СССР годы мы наблюдаем, как искренние и талантливые люди уходят из науки и преподавания, а новых талантливых кадров становится всё меньше. Их место занимают либо посредственности, либо прохиндеи.
При этом ни проректор, ни ректор, ни министр образования или здравоохранения, ни даже президент не являются непосредственными виновниками происходящего. Все они являются простыми персонами, руками которых действуют те самые неумолимые законы, по которым развивается общество. Эти законы находят своё олицетворение в различных персонах, которых неискушённое человеческое сознание готово винить во всех смертных грехах. Как могущественные силы природы человек прошлого изображал в виде персонифицированных богов (Зевса, Перуна и т. д.), так все успехи или провалы экономики, образования или здравоохранения современный обыватель видит в конкретных личностях чиновников и управленцев.
Что делать, чтобы не быть беспомощной игрушкой в руках неумолимых законов? Ответ очевиден — изучать их и ставить себе на службу. Не знаете как? Пишите администраторам наших журналов по ссылкам:
Герцен
(Общественно-политический журнал)
Литература
- Pauling, L. (1987). How to live longer and feel better. Avon Books.
- Saul, A. W. (Ed.). (2014). The Orthomolecular Treatment of Chronic Disease: 65 Experts on Therapeutic and Preventive Nutrition. Basic Health Publications, Incorporated.
- Ebeling A. H. (1922). A ten year old strain of fibroblasts. The Journal of experimental medicine, 35(6), 755–759.
- Carrel, A., Ebeling, A. H. (1926). The fundamental properties of the fibroblast and the macrophage: I. The fibroblast. The Journal of experimental medicine, 44(2), 261.
- Hayflick, L., Moorhead, P. S. (1961). The serial cultivation of human diploid cell strains. Experimental cell research, 25(3), 585–621.
- Davidoff, F., DeAngelis, C. D., Drazen, J. M. et al. (2001). Sponsorship, authorship, and accountability. Annals of Internal Medicine, 135(6), 463–466.
- Serebruany, V. L., Atar, D. (2012). Central adjudication of myocardial infarction in outcome-driven clinical trials-Common patterns in TRITON, RECORD, and PLATO?. Thrombosis and haemostasis, 108(3), 412.
- Карл Маркс «Капитал» (1983), предисловие к первому изданию, стр. 10.