К вопросу о тёмном Средневековье
Часто упадок европейской культуры в Средние века показывают как некую катастрофу, что выражается в пренебрежении к этому периоду, восприятию его как эпохи деградации или отсутствия развития. Пассаж, довольно характерный для просветительской эпохи и унаследованный от неё современным обществом, подчас меняется чуть ли не противоположным сюжетом: будто бы это чуть ли не золотой век европейской цивилизации, а что было после — всё упадок. Но истина не где-то посередине, она вообще в другой стороне.
Из первой позиции выходит, будто бы после расцвета культуры античности, громадных цивилизационных успехов Рима, наступает всеобщий крах и варварство. Из такого рассуждения легко рождаются теории о локальных цивилизациях, развивающихся изолированно и переживающих расцвет, зрелость и упадок с тем, чтобы нечто новое на древнем пепелище снова пережило расцвет etc. Такие попытки объяснения истории приходят к вечному круговороту, разлагают концепцию развития в истории и, по существу, не объясняют её. В случае со Средними веками на первый взгляд может показаться, что и правда — эта эпоха упадка противоречит теориям последовательного прогресса, позитивного монистического развития в истории.
Что против этого можно сказать? Прежде всего, укажем, что эпоху феодализма, аналогичную европейскому Средневековью, проходили все развитые народы мира: Япония и Китай, Россия и Франция. То есть феодализм оказался необходимым и всеобщим этапом развития человеческого общества. А значит, он был закономерен в том смысле, что разрешал некие внутренние общественные противоречия, существовавшие в дофеодальных обществах. Но что же, пусть и в рамках прогрессивного движения истории, Средневековье есть момент деградации развития человечества? Мы всё же видим, как ушли в небытие различные роды искусства, ремесла, инженерные достижения и социальные учреждения. Взять ту же философию — ведь деградировала же она до уровня кондовой феодальной схоластики!
Поэтому, несмотря на широко распространённую риторику, культуры «вообще», «общечеловеческой», нет. В связи с этим весьма сложно подойти к культурным достижениям разной эпохи с универсальным мерилом. Заметим, что речь не идёт о том, что их вообще нельзя оценить, мы говорим лишь о том, что нет единой линейки на все периоды.
Подтверждением этого тезиса является тот факт, что новое «варварство» в человеческой истории повторяется регулярно. Варвары разграбили Рим, но основанное ими само ждало разрушительной критики Возрождения и буржуазных революций. Буржуазия создала культурные сокровища, пусть и иного рода, чем готические храмы, но как легко горели эти сокровища в помещениях дворянских усадеб в 1917 году! А вот эти вот надругательства над памятниками и культурными ценностями, «Пушкина с корабля современности!»
А всё почему? Потому, что культура всегда принадлежит конкретному обществу и, если более узко, но вместе с тем более конкретно, определённой социальной группе. Причём мы с вами прекрасно понимаем, что возможность платить за культуру быстро расставляет на свои места то́, культура каки́х социальных групп становится господствующей. В постсоветское время был период, когда «идеал прекрасного» чуть ли не на государственном уровне формировался людьми из ОПГ. Неужели ситуация, когда католическая церковь осталась единственным платёжеспособным заказчиком, столь уж удивительна?
Упадок ли это? Нет, это не упадок, а здоровый утилитаризм новых хозяев жизни по отношению к доставшейся по наследству рухляди былых поколений. Если кто-то возьмётся мерить прогресс человечества культурой, его ждёт жестокое разочарование, которое выльется в хождение по кругам цивилизационных циклов. Благо, смысл не в фиксации этого внешнего, а в разгадке того, что́ движет людьми, когда они валят прежних идолов и воздвигают новых. Пружина механизма именно там.
В том-то и дело, что прогресс человечества не в культуре, которая является надстройкой, а в хозяйственном развитии и шире — овладении природой. Именно это и является базисом общественной формы. Историки-материалисты определяют качественно новую формацию по господствующему способу производства действительной жизни, то есть по экономическому строю общества. Феодальные отношения представляют определённый прогресс по отношению к рабовладельческим. Так как наука и культура имеют подчинённое положение в историческом развитии и вызываются к жизни материальной предпосылкой, то нет ничего удивительного, что эти области оказались не нужны в том виде, в котором они достались от предыдущих поколений. Новые запросы — новые интересы.
Потому мы, к слову, не можем и принять европейское Средневековье как потерянный «золотой век»: его значение было так же преходяще, как и любой другой эпохи. Она не универсальна по своему содержанию, по-своему односторонняя, ибо служила утилитарным целям своего слоя. Да, схоластика не была потерянным временем. В её рамках большое развитие получила формальная логика. Вместе с тем, кризис и гибель средневековой культуры — лучшее свидетельство тому, что она преходяща.
Экономика ушла к земле, где всё замкнулось в сельской округе, ремесленное производство оказалось в крестьянской хате. Феодалы не занимались образованием, помимо военного, ибо им оно вообще было не нужно, они учились лишь войне. Так и выходит, что до поры до времени только в базисе происходит медленный прогресс, ведь крестьяне заинтересованы в результате труда, происходит интенсификация сельского хозяйства. Пока из сельского хозяйства не выделилось ремесло из-за повышения производительности труда, не было развитых городов, не было и развитой культуры, выросшей позже в этих городах. Если поверхностно смотреть по уровню развития культуры, то феодализм начинается с её кризиса, но потом идёт взлет. Соответственно, кризис в культуре, даже самый широкий, не означает кризиса развития общества, ведь в этот момент вполне может идти прогрессивное движение в области базиса.
Таким образом, развитие культуры не отражает действительный прогресс человечества механически, по одной лишь восходящей линии. Как история философии не похожа на историю математики, потому что знает слишком много возврата к боковым линиям и отклонения от магистрального пути, так и история надстроечных явлений не есть холодный математический расчёт производной от материальной сферы общества. Если отдельные сферы науки, художественные стили, жанры и другие области культуры не нужны для успешного существования данного общества в конкретный момент, то они будут стагнировать, деградировать, либо уходить в прошлое. Но чего нельзя забывать, говоря об односторонности средневековой культуры, что вот эта единственная, гипертрофированная сторона — реальна, она действительно была. И это своей стороной она и входит в культурный клад всего человечества. И как буржуа доросли до признания ценности Cредневековья, а советские рабочие и крестьяне — до необходимости беречь бывшие дворянские усадьбы, так и всё человечество рано или поздно признает единство и равноценность этапов своего развития.