Глава 9: Безумие и безрассудство. Часть 5. Латиноамериканская Басня.
— Я не ожидала увидеть что-то из этого, судя по тому, что мы видели снаружи.
Нетронутые пятнистые стены, стоячая вода, безмолвная белая башня в лабиринте.
Рядом несколько заключенных выстроились в круг: кто-то стоит, кто-то сидит, но все увлечены беседой.
— *вздох* Извините за это. У меня есть обязанности, и я должна выполнять.
Со вздохом Надзирательница ступает в толпу, вызывая у заключенных странную реакцию.
— Кажется, они ее совсем не боятся.
— Ага, они выглядят, как компашка артистов, болтающих в саду. А Надзирательница – как ворчливый сосед, пришедший с просьбой быть потише.
"Ворчливый сосед" продолжает наставления.
— Вы знаете правила. Никаких совещаний после окончания рабочего дня без согласия Врача.
— Ты все мягче и мягче с каждым разом, как к нам приходишь. Почему просто не присоединишься? Это ли не лучше, чем шастать по Паноптикуму весь день?
— Оглянись. Мы в Зале Новых Встреч. Где место лучше?
— Ты многое упускаешь в Комале, если даже не пробуешь знакомиться с нашей литературой.
— Точно. Даже эти музыканты, с которых капает масло, время от времени заглядывают. Не то чтобы их волновало красноречие.
— Музыканты, с которых капает масло? Хронометрист, могут ли они говорить о…
Прежде чем Надзирательница скажет что-то еще, двое из заключенных одновременно показывают ей жестом быть тише, указывая в центр их круга.
— Тише, пожалуйста! Салон Идеалистов вот-вот начнется.
— Эти люди кажутся достаточно дружелюбными. Почему бы нам не посмотреть, что там?
— В пустынях, в звездах, в лабиринтах,
— В водах, в зеркалах, в отражениях,
— Спим на соломенной подушке смерти.
— И здесь мы отдаем дань уважения духам,
— Чтобы все это снова бросить.
— Чтобы все это снова бросить.
— Мои дорогие друзья, мы встретили сложную правду: ход висцерального реализма все еще запинается во тьме.
— Наши поэмы, наш язык, наши разумы объяты удушающей лозой – банальным черствым видением, доступным всем в буржуазии.
— Мы слепо следуем видению, цепляясь за уют от логики, мудрости шаблонной, тем самым пресекая ветвь любого нового искусства.
— Стихи, пожалуй, слишком хрупкие плоды, чтоб строить жизнь свою на них. Но здесь мы можем их зажечь, как на похоронах своих.
— Позвольте стать поэзии мостом, меж нашим миром и собой.
Хлопок нарушает тишину. Он раздается раньше остальных возгласов зрителей.
— Как мы вернулись, мы направились вперед, границы жизни, смерти, старые препятствия приобретают новый облик. Взглядом поэта, можем мы глядеть насквозь.
Глаза идеалиста пронзают толпу любителей литературы, достигая далекого, дрейфующего нового мира.
— Одинокий ковбой. Наконец-то домой.
— Ты вовремя. Салон только начался. И Общество Поэтов Америки не похоже на те салоны, где больше волнуются о личностях приглашенных, чем об искусстве. Здесь рады всем.
— Литературный салон в тюрьме? Хотя пока тут больше танцев, чем стихов.
— Ты понимаешь, что тот мужчина говорит?
— Нет, прости, Хронометрист. Мне нужно время, чтобы обдумать.
— Не беспокойся, Сонетто. Я бы сказала, что мы не одни ничего не понимаем.
— Мисс Надзирательница, это та особенность Комалы, о которой вы упоминали ранее?
— Достаточно, Идеалист. Ты все еще заключенный и сейчас ходишь по тонкой грани.
— Ох, я позабыл, где нахожусь и по каким граням ступаю.
— Это тюрьма. Безопаснейшее место для поэтов в этой части континента. Один не может быть арестован дважды, в конце концов.
Слова мужчины вызывают смех у остальных заключенных, когда они с волнением поворачиваются для обсуждения речи.
— Но прошу, не создавайте себе проблем из-за нашего небольшого развлечения. Чем может навредить кучка поэтов?
Все неравномерные рифмы и дикие противоречия эстетики сливаются в хаотичное противостояние, обрушиваются на новичков.
Реколета сжимает кулаки от шока: она уверена, что мужчина перед ней – ее друг по переписке.
— Мистер Идеалист? Могу спросить кое-что?
— Постой, Реколета. Любые формы коммуникации с заключенными должны быть одобрены нашими правилами. Нам нужно будет записать разговор и передать высшему начальству на проверку.
— У меня тоже есть несколько вопросов для джентельмена, и мы более чем готовы следовать правилам.
— Я думаю, что человек, которого я ищу, мог посещать этот литературный салон или говорить с кем-то из участников, по крайней мере.
— Ставлю на то, что она говорила с этим джентельменом. Только… если она вообще была тут.
— Поняла. Тогда вперед. Следи за временем.
Стоило посетители попросить Надзирательницу, Реколета проскользнула мимо шумной толпы.
Шумная атмосфера погрузилась в тишину, прямо как стоячая вода неподалеку.
Идеалист, очевидно, был ошеломлен, когда услышал имя.
— О! *усмешка* Еще один посетитель ищет Алефа.
— Естественно. Но я не обязан говорить о нем тому, кто этого не знает, незнакомка.
Хозяин салона уклоняется от ответа, поворачиваясь к компаньонам Реколеты.
— А Вы, юная леди в шляпе? Вы тоже здесь ради Алефа? Что за оживленный день!
— Нет. Я ищу слепую женщину. Ее зовут Дорес.
— А, да. Помню. Ее работы впечатляли, как изысканная сумочка из крокодиловой кожи на витрине магазина, элегантные, но в то же время снисходительные.
— Я не могу следить за каждым заключенным здесь, мисс.
— Возможно, тебе стоит спросить тех, кто видел все сверху.
— Через стекло, где исследующие глаза власти смотрят вниз на нас.
Она осматривает зал тюрьмы. Стены, башня и бассейн остаются прежними. Ничего не меняется.
Все заключенные согласно кивают, вызывая у Надзирательницы усталый вздох.
— Ты принял сегодня лекарство, Идеалист?
— Я чувствую себя превосходно! Сегодня мне не нужна их помощь!
— Я предупреждала. Неразумно идти против предписаний Врача.
— Идти против Врача? Никто не может идти против него.
— Врач, должно быть, не понимает нас. Я догадывался, что он не понимает и половины того, о чем мы говорим. Я бы хотел знать, как он получил медицинский диплом. Не раскалывая черепушки, я надеюсь?
Заключенные обмениваются понимающими улыбками.
— Какая жалость, Надзирательница! Знаете, я всегда верил, что Ваша душа лежит к поэзии, прямо как у нас.
— Мы высказали уже достаточно "мятежных мыслей" вне Комалы. Как еще, по-Вашему, мы оказались в этой психушке?
— Мы здесь слишком долго: после того, как Хунту уволили из офиса, после того, как наши дома сравнялись с песком в пустыне из-за Латиноамериканского Бума.
— Эта сила скучна и бессмысленна. Ничего не удержит силу навечно.
— И единственная настоящая связь с жизнью – это поэзия.
— Видишь, Надзирательница? Даже люди извне понимают наши идеи лучше, чем ты. Время открыть глаза на реальность.
— Наше Общество – единственный способ здесь почувствовать себя живым, под пристальным взглядом пытливых глаз.
— Последнее предупреждение, Идеалист! Остановись сейчас же.
— Ладно, ладно! Хорошо, друзья. Печально, что салон должен закончиться из-за желания нашего надзирателя.
Толпа, перешептываясь и ворча, расходится.
— Дорогие друзья, я не хотел использовать силу неопределенности. Я искренне приглашаю вас пройти со мной в сердце Общества Поэтов Америки.
— Возможно, вы найдете человека, которого ищете.
Мужчина делает жест, одновременно комичный и торжественный.
— Хотелось бы. Эмм, только если Вы не против, мисс Надзирательница?
— Думаю, все в порядке. Ты уже здесь. Можно сказать, это часть экскурсии. Но пожалуйста, леди, не воспринимайте их бредни всерьез.
