Конец января. 1922

Глубокий вдох красной ваты.
Выдыхаю пар моего сердца,
Оно терпит преступления, в которых вы не виноваты,
Тусклая ночная улица, в которой мне нет места.

Самый одинокий человек на планете,
Все давно спят, пропав из моей жизни.
Я больше не адепт красочных снов в обете,
Покинул дом в обломках остролистных.

Закопанные взгляды прохожих маний,
В угоду совестных страхов за свою шкуру,
Осуждают меня на дне переживаний,
Наблюдая, как я мчусь по бордюру.

И не узнают во мне человека...
Верно, нервно улыбаясь, встрясусь,
С забавой, так просто и эфемерно, катарсисом от вас унесусь.

Я потерялся в страницах долгих дней,
Библиотеке пыльных чистых грез.
Ненавистных горьких январей,
Взорвалось солнце, ослепив меня до черных слез.

Закрыв глаза, на красный свет иду,
Распознав по звуку шум: новая забава.
Без лишних чувств и оборотов, человеческого нрава,
Лишь сторожевого пса, встречающим меня в (с)аду.

Двойственный луч мигом,
Пронесет тело по туманному шоссе,
Промелькнут ударом вспышки моих образов,
Они испишут кровью посмертное эссе.

Мое тело выпало из мира,
Забитого в углу следами насилия.
Бесконечных развинченных пунктиров,
Привязанных к коридорам бессилия.

Мой последний километр,
О котором напишут в утренних газетах,
А на деле долгий путь из недр,
Живший между строк в сонетах...
Со страдальческим мотивом,
Обернув красоту смертью очередной,
Подавленной, вечно стремящейся рецидивом,
Загнивающей зеницей внутри одной.

А грезы остануться в архиве,
Их хранитель покажеться тебе слугой.
Я улыбнусь тебе словно не заметив,
Как она достанет вату смыть мою кровь.