Небо девяносто первого
Блок питания заискрился и вспыхнул. Пётр, получив током до самых кончиков волос, полетел с ретранслятора вниз, роняя свои инструменты. За те недолгие пару секунд, что он совершал полёт до подстриженной травы с шестиметровой высоты, Пётр успел подумать о многом. Например, о том, какой выговор от начальства он получит за несоблюдение техники безопасности. Ещё он успел услышать: «Твою мать!» от следившего за процессом коллеги Толи (тоже, кстати, инженера) и понаблюдать за стремительно удаляющимся блоком питания, пускающим дым в чистое голубое небо.
Это было шестое июля девяносто первого года. День, который перекрутил всю его последующую жизнь в фарш.
Минут десять Пётр пролежал на газоне у забора, а когда очнулся, то вокруг никого не было. Держась за раскалывающуюся от боли голову, он стоял в центре плаца и не видел вокруг ничего живого. Только развевающийся на ветру кумач с серпом и молотом в звенящей тишине. Тогда ему было двадцать четыре, и что-то в его воспоминаниях сейчас уже безнадёжно стёрлось, какие-то обрывки смешались и наслоились друг на друга, но если ему и снились кошмары, то одни и те же. Снилось ему, как он встаёт, ходит по пустынной площади, кричит, но никто ему не отвечает. Как мокнет под промозглым дождём в лесу, дрожа от холода, и как его лучший друг, открыв дверь, не сразу узнаёт исхудавшее и чумазое чучело, в которое превратился Пётр по дороге домой. И в тот момент, в самый беззащитный для мозга, когда человек только засыпает, снова и снова возникал перед ним этот вопрос: «Как?»
Вопроса «Где?» не было. То место, куда сейчас направлялся Пётр, и было этим «Где». «Когда?» Это тоже было известно. Если бы тогда, шестого июля, он был в добром здравии – может, и не пришлось бы сюда идти. Или его бы уже не было в живых. Всё лучше, чем грызть себя пятнадцать лет. Но судьбу он не винил. Верить в судьбу – всё равно что снимать ответственность за конкретные события, произошедшие по конкретным причинам. Якобы, так и должно было случиться. Но ведь нет, не должно было. И если бы он нашёл виновника – тот бы давно висел под этим самым ретранслятором. Но виновник пропал, и наказывать было некого. Пока…
Если уж Пётр во что и верил, то только в науку. Именно поэтому в первую очередь он позвонил Юре – одному из четырёх потенциальных участников экспедиции, указанных в том смятом письме. С ним было проще всего найти общий язык: Юра, которому недавно стукнуло двадцать семь, был кандидатом физико-математических наук. Теоретическая физика. Звучит круто, но всё-таки теоретическая. Петра интересовала практическая сторона вопроса, однако Юру в команду он всё же взял. Потому что его имя было в списке. Юра согласился почти что сразу, и три миллиона на руки лишь укрепили его решимость.
Это была голова экспедиции, её интеллектуальное ядро. А вот те двое, которым Пётр звонил после – руки для грязной работы. И хотя он надеялся, что грязи не будет, где-то глубоко внутри он опасался, что живыми вернутся не все.
Впереди, шоркая берцами по опавшей хвое, шёл двоюродный брат Юры – охотник Глеб, следопыт, владелец самой навороченной и ладной экипировки в этой компании, с Сайгой наперевес. Сайгу он взял на всякий случай, да и не ходил он в лес без неё – вдруг попадётся глухая деревня с вечно пьяным населением, желающим пограбить хорошо одетых туристов (а такие случаи в его жизни были). Или надо будет отбиться от дикого зверя. О том, что в том месте, куда они все шли, не живут ни дикие звери, ни даже насекомые – никто и не знал. Однако, вам всем заплатили хороший аванс, вам обещали всего, что попадётся под руку, и притом столько, сколько сможете унести. Так что делайте свою работу и не задавайте лишних вопросов. Кстати, если сложить два плюс два, вырванные из контекста, Пётр мог предположить, что охотник Глеб не совсем и охотник, а скорее бывший солдат, и солдат весьма опытный. Однако где именно он воевал и что именно делал – Пётр не спрашивал. Да и какая разница, если его имя тоже было в списке.
Юра и Глеб – единственные, кто были знакомы между собою в этой экспедиции больше, чем одну неделю. Позади шёл угрюмый Медвежатник – специалист по взлому замков, сейфов и всего, что приколочено. Его настоящего имени никто не знал, да и Петру было плевать, как и остальным. Под номером телефона, по которому Пётр ему звонил, чтобы назначить встречу, он так и был записан: «Медвежатник».
Медвежатник отсидел два срока про профилю и дело своё знал. Даже когда со временем эволюционировали замки – он эволюционировал вместе с ними. Он был всегда в тренде. Виртуоз, настоящий самородок.
Эта разношёрстная компания двигалась молча по густому сосновому лесу, изредка останавливаясь организованно подкрепиться не разогретой тушёнкой и отлить в кустах. Далеко отходить Охотник запрещал, за всеми присматривал. Да, участники иногда обращались друг к другу по кличкам. Взятым, конечно, из рода деятельности. Учёный, Охотник, Инженер и Медвежатник. Такая вот компания.
Мужики шли с севера, и шли уже вторые сутки. Шли вдоль облысевшей узкой полоски леса, которая, по всей видимости, когда-то была грунтовой дорогой. Сейчас же она поросла всяким разнотравьем и изредка молодыми деревьями, поэтому идти рядом по хвое было проще. Участники не бухтели, что лес никак не заканчивается и что карта, возможно, врёт. Пётр пятнадцать лет не мог найти то место, куда он шёл. Все поиски неизменно приводили к тому, что он просто гулял по лесу, обшаривая квадратные километры и обманывая коллег на работе байками про то, что он якобы ездил на рыбалку. На картах и спутниках этого места не было. Но у него появилась теперь другая карта. Самодельная, практически нарисованная от руки, и нужное место было просто обведено кружочком.
Солнце уже садилось, мужики то и дело закрывали ладошками глаза от ярких лучей, пробирающихся сквозь верхушки крон. Пора было искать место для лагеря, но Охотник всё вёл людей дальше. Карте он тоже верил, несмотря на её топорное исполнение. Ведь она была точной во всём, чего остальные не замечали. Он знал – сейчас, вон за той чащей, что-то будет. Так сказала карта. Он только остановился и обернулся на остальных. Вереница остановилась следом.
— Ну, чё там? – с нетерпением спросил Медвежатник, выходя из-за Юры.
— Деревня… — тихо ответил вместо Охотника Пётр, и тот утвердительно кивнул.
— Ведём себя вежливо, улыбаемся, — сказал он, снимая Сайгу с предохранителя. Мало ли. Места-то абсолютно дикие.
Команда согласно кивнула тремя головами и двинулась дальше.
За бурными зарослями какой-то высокой сорной травы действительно показалась деревня. Впрочем, заросли эти сожрали её полностью. Ни над одной из труб на крышах домов не струился дым. Деревня, надо полагать, была заброшенной.
Четвёрка пробиралась через траву, внимательно смотря в окна домов, виднеющихся за бурьяном. Некоторые из них были заколочены, остальные – так и оставлены на милость богов. То есть уже разбиты.
— Кому вежливо улыбаться-то? – лукаво спросил Медвежатник Охотника, который смотрел то на самодельную карту Петра, то на свою, и сравнивал их.
— А вот, кстати, на моей карте никакой деревни нет, — тихо сказал Охотник.
— Да видно же – не живёт тут никто, — ответил Медвежатник.
— Если кто живёт – попросим ночлега. Если нет – заночуем в доме.
— Серьёзно? Тут ночевать? – всё не унимался Медвежатник.
— Да просто… Место какое-то… Гиблое, — мрачно ответил взломщик.
— Деревня как деревня, видал я и такие, — сказал Охотник и вдруг встал, как вкопанный, затем мотнул головой: «Пойдём посмотрим».
Мужики не поняли, что такого он увидел, пока пробирались через эту проклятую траву. Но следопыт на то и был следопытом, что замечал разные детали раньше других. Этой деталью оказался порядком заржавевший старый ЗИЛ – издалека сразу и не заметишь. Грузовик поцеловал дерево и от того поцелуя ему промяло капот и передний бампер. Ничего необычного, вроде бы, но…
— Мумия, охренеть… — тихо промямлил Медвежатник, увидев наполовину свисающее из кузова тело, руки которого тянулись к земле. Ну, мумией назвать скелет с остатками плоти было сложно, но а как ещё такое назвать?
— Шею свернули, — только сказал Охотник. Он встал одной ногой на спущенное колесо, схватился за край кузова и приподнялся. – Вот этот и свернул.
Медвежатник попытался подпрыгнуть, чтобы увидеть, что же там такое творилось в кузове, но роста, чтобы залезть на колесо и зацепиться за кузов — ему явно не хватало. Пётр и Юра, что забавно, терпеливо ждали информации, в то время как Медвежатник, словно ребёнок, засыпал Охотника вопросами:
— Восемь трупов, давно лежат. Друг друга поубивали… — спокойно ответил Охотник, не выражая удивления. Или пряча его.
Юра тем временем заглянул в салон. Упав на руль, сидела ещё одна мумия. Юра попытался открыть дверь, но та была заперта.
— Лет двадцать лежат, — продолжал осмотр Охотник. – Этот того задушил, вон те двое голыми руками друг друга убили. Остальные на ножах, видимо.
Юра обошёл дерево, в которое врезался ЗИЛ, чтобы открыть водительскую дверь, но она тоже была заперта. Водитель закрылся изнутри, а в небольшом окошечке, отделявшем салон от грузового кузова, торчала мумифицированная рука, вся в осколках. Видимо, тот человек пытался пробиться в салон. Зачем? Неизвестно, но пытался он страстно.
— Зачем поубивали друг друга-то? – спросил Медвежатник, обращаясь одновременно к Охотнику и Петру, но не успел дождаться ответа, как Юра стал долбить дверь, пытаясь её выломать.
— Дверь хочу открыть, — злобно ответил Юра. Он был очень импульсивным, когда хотел разгадать какую-то загадку; в жизни он вообще был непробиваемо спокойным и в конфликтах держался максимально хладнокровно, но если бы ему дали запертый сундучок и сказали, что там хранится формула лекарства от всех видов рака – он бы выгрыз замок зубами.
Медвежатник только деловито цокнул, снимая рюкзак. Юра послушно отошёл. Четыре секунды понадобилось Медвежатнику, чтобы вскрыть замок.
У водителя из шеи торчал нож. Красивый, большой, с красной рукояткой.
— Вот, посмотрите на угол ударов, — снова непробиваемо спокойно сказал Юра, как будто не он только что истерично стучал по двери. — Он зарезал сам себя.
Пётр всё это время молчал, но молчал не потому, что скрывал что-то. На его душе уже давно сильно скребло. Кровь его давно была подпорчена постоянным напряжением от чувства вины, страха и тоски, потому что он всё ближе подходил к шестому июля девяносто первого.
— И вот что странно, в лесу их никто не обглодал, — заметил Охотник. – Трупы целые. Как умерли – так и лежат. Стало быть – зверь тут не водится.
— Кстати, я ни одной мухи не видел, пока мы шли, — добавил Медвежатник. – А я бегал по лесам, давно бы уже мошкара одолела. Говорю же – место гиблое…
— Тоже верно, насекомых не видно. И птиц нет. Инженер, что скажешь? – спросил Охотник Петра, который стоял в сорной траве и смотрел не на грузовик, а на дома. Пётр не услышал. Он думал только об одном вопросе, который стоял рядом с вопросом «Как?»
«А вдруг можно?» Глупый, безнадёжный вопрос. Его душа успокоилась бы навсегда, если бы ему ответили: «Да».
— Я без понятия, — сухо ответил Пётр и двинулся к домам.
Охотник мотнул головой, и остальные пошли за ним, оставляя позади эту застывшую картину уезжающих в страхе людей, которые в один миг сошли с ума и поубивали друг друга. ЗИЛ остался гнить дальше вместе со своими пассажирами, которые уже никуда не приедут.
Обойдя все дома, двери у которых были не заперты, путники не нашли ничего интересного. Большинство были пустыми, в одном из них болтался на верёвке порядком подсохший висельник.
— Да, весёлая деревенька, — кисло сказал Медвежатник.
Самый крепкий дом с заколоченными окнами было решено использовать как приют на эту ночь.
Внутри стояла относительно целая мебель, и лежанки каждый устроил себе по своему вкусу. Лето стояло тёплое, искать дрова и растапливать печку смысла не было. Охотник предпочёл всё же свой спальник: грязные, запылившиеся кровати его не прельщали. Юра расположился на продавленном диване, пружины которого рано или поздно проткнули бы его рёбра. Медвежатник занял большую хозяйскую кровать, а Пётр просто ходил, осматривая дом. Икона в углу, русская печь, перемазанная тыщу раз, настенный отрывной календарь, остановившийся на девяносто первом году. На массивном столе Пётр увидел царапины. Они заканчивались вцепившимися мёртвой хваткой в дерево кусочками ногтей. Кто-то очень сильно царапал стол. Зачем? Тащили его за ноги, пока он сопротивлялся, или же он просто драл пальцами столешницу, вмиг сойдя с ума, как те люди в грузовике?
В тёмном чулане, освещаемом лишь лучами уходящего солнца, пробивающимися сквозь заколоченные доски, была ещё одна кровать. На уже серой простыне, заляпанной бурыми пятнами давно засохшей крови, лежали двое: мужчина и женщина. Пётр подошёл поближе. Рядом с мужиком на кровати лежало ружьё.
Остальные в большой комнате поглощали тушёнку и молчали. Точнее, молчали все, кроме Медвежатника, которому очень хотелось поговорить:
— Ну? За грузовик что думаете?
— А что тут думать, — ответил Охотник, чавкая тушёнкой высшего сорта. Да, консервы в поход он выбирать умел: только ГОСТовая, только мясо и жир. Смалец Охотник намазывал на галеты – так, по его личному мнению, вкуснее. – Это, видимо, последние жители. Взяли грузовик и поехали.
— А потом с ума вдруг все сошли?
Охотник молча пожал плечами, продолжая поедать тушёнку.
Юра смотрел в окно, через щель между приколоченных досок. Что он только что видел? Привиделось ему, или это так место проклятое действует на разум? Ему показалось, что через два дома кто-то пробежал во дворе сквозь бурьян. Или не показалось? И не просто пробежал, а с верёвкой на шее, которая не болталась, а будто была привязана к небу. Не тот ли висельник померещился?
— Галлюцинации, — неожиданно ответил Юра самому себе и Медвежатнику одновременно.
Тот состряпал озадаченное лицо.
— Глюки, у всех разом? Одинаковых грибов объелись?
— Может и так, может и так, — ответил Юра, не оборачиваясь.
А может и не так. Юра, по подозрениям Петра, на самом деле знал об этих местах куда больше, чем прикидывался. Но он был нужен ему. Он должен помочь найти ответы. Так было сказано в смятом письме.
А что стало с этими двумя? Почему их не похоронили, а так и оставили тут?
Ну, мужик, по крайней мере, застрелился из ружья, это ж очевидно: ему полголовы снесло. Но женщина… От чего именно она умерла?
Пётр хотел было пойти к остальным, но заметил красивую книжечку-блокнот на видном месте, как будто тот, кто оставил её, хотел, чтобы её нашли. Ну что ж, нашли.
Пётр сдул пыль. На столике ничего, кроме блокнота, не было. Тут, конечно, темно, из источников света – только яркие лучи в щелях, освещающие, словно прожекторы, броуновским движением снующую в воздухе пыль. Но вдруг это дневник, и там описано что-то, что напугает команду? А без этих людей дело не сделать. Так что лучше, наверное, читать прямо тут, в гробнице этих двоих.
Пыль садилась Петру на нос, и он чихнул. Никто не пожелал здоровья, значит, его отсюда не очень-то и слышно. Поехали. Книжечка с хрустом раскрылась: да, точно дневник. Удобно устроившись на полу, так, чтобы видеть дверь и кровать (хоть Пётр и не был суеверным, сидеть с покойниками ему было всё же неприятно), он принялся читать.
«Оставляю это для того, кто найдёт. Мужики попросили отвезти в город. Привёз им баллоны с газом, забрал пустые. Люди какие-то хмурые, помятые. И видно, что всем страшно. Сначала подумал, что шутки шутят. Никто не угостил ничем, хотя раньше к столу звали всегда. Сейчас даже Петрович умоляет взять с собой. Остальные, говорят, пешком пошли, прямо так, с детьми и вещами, не захотели меня дожидаться. Странно, но до города никто не добрался, я бы знал…»
Пётр почесал нос и чихнул ещё раз. Где-то в комнате Медвежатник донимал Юру абсолютно глупыми, по мнению второго, байками, рассказывая о пропавших жителях какой-то деревни, где из живых остался только страшный дед с топором, а попасть в эту деревню можно на старом раздолбанном автобусе. Юра только отмахивался от этих небылиц, ведь тоже слышал про эту деревню: её просто забросили.
«Антоша сказал, что уже месяц охота не идёт. Зверя нет, никакого. Гнус тоже пропал. Птицы улетели все. Ещё он сирену в лесу слышал, на севере, когда на охоту ходил. Через неделю пролетал над деревней вертолёт, обратно не вернулся. Хотя, может ему и не надо было обратно. Но мужики сразу запаниковали, говорят, мол, пропал вертолёт, и любой пропадёт, кто в ту сторону двинется. С той стороны раньше солдаты приезжали, покупали картошку, мясо и яйца. Уже месяц никого не было. Раньше там с вышек стреляли, если после предупреждения не уходить. Двое мужиков, Ванька и Саня, пошли посмотреть, вдруг солдат нет, вдруг пограбить можно. Не вернулись. Живность вся взбесилась, коровы стены у коровника пробили и сбежали. Стены в крови были, они головы себе порасшибли, но сбежали».
— Чего тут делаешь? – спросил вдруг Охотник, как-то очень тихо проскользнувший сквозь прикрытую дверь чулана.
Пётр даже немного испугался и не сразу нашёл, что ответить.
— Этих что ли? – Охотник указал на покойников. Пётр кивнул.
— Ты только остальным не говори, мы чего-то нервные все, — тихонько сказал Глеб. – Медвежатник а то у нас больно в приметы верит…
— И не собирался, — сухо ответил Пётр.
— Ладно, не буду мешать. Нам тут всё равно куковать ещё до ра…
Не успел Охотник договорить, как вздрогнул, глядя сквозь щели в окнах.
Охотник быстро вышел из чулана, схватил свою Сайгу, лежавшую на диване, и вышел из дома вон. Пётр подошёл поближе к окошку. Что ж он там такого увидел? Медвежатник занервничал, а Юра просто напряжённо смотрел в окно на то, как Охотник ходит вокруг дома, оглядываясь. Судя по его рукам – он был готов стрелять.
— Куда он ушёл? – спросил Медвежатник Петра, задумчиво вышедшего из чулана.
— Увидел что-то в окне, — ответил Пётр и заметил, как пристально смотрит на него Юра.
Охотник вернулся ни с чем и сказал то же самое, что и Юра сказал самому себе в своей голове, когда смотрел в окно.
Он поставил Сайгу у стены, закрыл дверь, и стал толкать к ней большой комод:
Медвежатник рванул на помощь, и доски заскрипели под грузом тяжеленного комода.
— На всякий случай, — сказал Охотник. – До рассвета не выходим. В сортир ходить на кухню, в уголок.
Все промолчали: Медвежатник – с тревогой в глазах, Юра – спокойно, а Пётр просто ушёл в чулан и продолжил читать.
«Пожитки уже были собраны. Насчитал девять человек пассажиров. Неспокойно на душе. Один из пассажиров – пришлый, мужики сказали, что как раз месяц назад из леса пришёл, грязный весь, в одних трусах. Мужики подумали, что из того места, куда вертолёт улетел. Но он пришёл с другой стороны леса. Нюра совсем плоха. Ехать не может. Иваныч решил остаться, но попросил двери все закрыть, когда уходить буду. Просто попросил. И я понял, зачем. Что ж, его выбор. Если вы это читаете, похороните их, пожалуйста, по-человечески…»
— Больно, — вдруг тихо сказал хриплый, измученный болезнью женский голос. У Петра так перехватило дыхание, что ему показалось, будто случился сердечный приступ. Рефлекторно он весь съёжился и забился в угол, с поджатыми ушами и до смерти перепуганный. Но труп оставался трупом, и Нюра из мёртвых, естественно, не воскресла.
Ещё немного Пётр просидел молча, не решаясь просто встать и убежать. Да и от чего бежать-то?
«Показалось», — подумалось ему. Как же часто это слово стало приходить в голову в этой проклятой деревне. Сердцебиение пришло в норму, мурашки, выступившие, как по команде, так же по команде и ушли. «Остался на ночь у Иваныча. Ели картошку жареную с грибами. Нюра так и не вышла, встать вообще не может, не ест. Горестно. Спал плохо, мужики не соврали – тут всем кошмары снятся. Снилось мне, будто сирена выла и вертолёт прямо на дом упал и раздавил всех. Проснулись с Иванычем от того, что Нюра плакала и царапала стол. И как она встала? Еле успокоили, все ногти выдрала себе. Утром узнали, что Петрович повесился. Закопали молча, мужик тот из леса, вида, кстати, интеллигентного, бледный стоял весь»
«Так, стоп», — подумал вдруг Пётр. – «Закопали молча? Он же висел у себя дома».
Хотя… А кто сказал, что это был Петрович?
«Как Иваныч и просил, запру дверь. Всё, что я услышал вслед на прощание: «Больно», и это сказал не Иваныч, это сказала Нюра» Команда снова прозвучала в горн, и мурашки выступили. «Больно», слово в слово то, что он только что слышал. Так, соберись. Ты же, твою мать, человек науки. Стресс. Стресс всё придумал. Ты прочитал наискосок это слово ранее, а затем оно и послышалось. Читай дальше.
«Мне было больно смотреть ей в глаза, а Иваныч не прощался и отводил взгляд. Просто положу на стол этот дневник и Богом прошу – не оставайтесь тут на ночь, и на юг в лес не ходите»
На этом месте записи кончились, Пётр отложил дневник на кровать и ещё раз посмотрел на этих двоих. Бедняги…
Водитель ЗИЛа сказал, что он взял с собой девять человек. Но ведь в грузовике было восемь трупов в машине. Стало быть, один из пассажиров покинул кровавую мясорубку. Выжил ли он?
Болтали перед сном мало. Первым уснул Юра. Учёный учёным, но храпел, как пьяница. Медвежатник скрипел зубами, а Охотник, казалось, спал с открытыми глазами.
Какая приятная тяжесть в теле… Наконец, мысли покинули его, и он сладко захрапел, не так громко, как Юра, конечно.
Петру снилось, что он снова был там. Ретранслятор… Проклятый столб с проводами. И Витька. Витька весело бегал по плацу, пока, наконец, не встал прямо перед Петром и не сказал с очень злым взглядом и взрослой интонацией:
Пётр вскрикнул и разбудил сам себя, страшного ничего не было в этом сне, но всё равно его всего покрыло мурашками. Никто, вроде, не проснулся: Охотник продолжал таращиться, а Юра так же храпел. И только Медвежатник тихонько хихикал, и Пётр заметил, что тот не на кровати, которую занял, а сидит на полу. Сидит, смотрит на дверь и хихикает. Что за…
Медвежатник вдруг так сильно засмеялся, что проснулись все. Охотник тут же направил на него фонарь: тот смотрел на забаррикадированную дверь и хохотал, совершенно не обращая внимания на ослепляющий его свет.
— Не буду! – орал он в истерике. – Не буду!
Когда все, наконец, встали, то увидели, что Медвежатник держит в трясущейся руке нож, и держит так, словно одна часть его разум; хочет воткнуть этот нож, а вторая – пытается себя спасти.
— Я не хочу! – крикнул он и воткнул нож себе в руку.
— Блядь! – заорал Охотник и бросился отнимать нож. – Мужики, помогите!
— Нет! – кричал Медвежатник и вырывался. — Я не буду!
Он снова попытался воткнуть нож в себя, на этот раз – в грудь, но вся компания навалилась на него так, что ничего сделать он больше не смог, но вырывался он, как одержимый.
— Нет! Не буду! Я не буду! – орал Медвежатник; Охотник держал его за руки, Пётр всем своим весом придавил ноги, а Юра пытался отнять нож, разжимая пальцы.
На секунду он завис: это был тот самый нож с красной рукояткой, что торчал из шеи водителя грузовика.
— Юра! Нож вытащи! – орал Охотник, — А ты крепче ноги держи! Да не дёргайся ты!
Наконец, разжав пальцы Медвежатника, Юра вырвал нож, едва не порезав себе руку, и швырнул его подальше. Медвежатник немного подёргался, затем совсем успокоился и спросил, глядя Охотнику в глаза:
Пётр сел на пол рядом, переводя дыхание. Юра отпустил руки, а Охотник даже не нашёлся, что ответить. Неизвестно, кто перепугался больше всех.
— Да слезь ты… — сказал Медвежатник, недовольно отряхиваясь, и тут же поморщился:
Он потрогал место колотой раны, откуда шла кровь.
— Ты себя убить хотел, — сказал Охотник. — Где ты нож взял?
— Он дал, — сам не зная почему, ответил Медвежатник.
— Шофёр, — сказал Юра, показывая нож Охотнику. – Из шеи торчал который. Рукоятка такая же.
Охотник осмотрелся: комод был на месте. Чтобы лунатик-Медвежатник принёс сюда нож, нужно было отодвинуть в одиночку тяжеленный комод, незаметно выйти, сходить до ЗИЛа, выдрать нож из шеи шофёра, вернуться и задвинуть комод обратно. Комод, который вечером скрипел по полу на всю деревню, пока Охотнику с Медвежатником едва хватило сил его задвинуть вдвоём.
— Куда мы идём? – вдруг сурово спросил Охотник Петра, который всё это время сидел молча.
Пётр испуганно поднял глаза и, хоть в комнате стояла практически кромешная тьма, не считая фонаря и жалких, узеньких полосок лунного света, было видно, что он действительно испугался вопроса.
Охотник достал из рюкзака бинты и перекись, Медвежатник молча взял пузырёк, полил себе на рану, и стал перевязывать руку.
— Юр, помоги ему, — сказал Охотник. – Так куда мы идём, Пётр?
— Мы же договаривались… — тихонько начал было тот, но Охотник его перебил:
— Договор изменился. Договаривались мы на то, что я доведу до места. И я доведу. Но смотреть, как люди без причины пытаются себя убить – я не буду. На карте кружочек, что там?
Пётр молчал. Он перебирал в голове варианты… А что, если он скажет правду, они откажутся идти дальше? Без них он дела не сделает. С другой стороны, была одна деталь важнее, чем его домыслы касательно этого места. Сам организатор экспедиции. Да, это был не Пётр. Это был неизвестный спонсор, что дал деньги и карту, но лица его Пётр не видел, да и было плевать: всё нужное он от него получил. По три миллиона на душу, карту и инструкции.
— Пётр, я не пойду дальше, пока ты не расскажешь, — басом прохрипел Охотник. – Решай сам. Будешь отпираться – я утром пойду обратно. Медвежатник, что скажешь?
— Я дальше пойду, — угрюмо ответил тот.
Охотник не ожидал такого ответа, для него факт того, что человек только что пытался без причины себя убить, и при этом всё равно хочет идти дальше – казался невероятно глупым.
— То есть, — иронично заулыбался он, — тебе всё равно, что ты себя щас чуть не зарезал? Как тот шофёр?
— Что, тебе деньги жизни дороже? – не унимался Охотник. – В три мульта её оценил?
— Да, дороже, — твёрдо ответил Медвежатник.
Охотник, явно не ожидав и этого ответа, только покачал головой.
— У дочки моей лейкоз, — так же твёрдо, но нисколько не грустно продолжил Медвежатник.
В комнате стало тихо, а Юра даже перестал возиться с бинтами.
— Выбора и у тебя нет, Глеб, — вмешался в разговор Пётр, который, пользуясь случаем, успел успокоиться и вспомнить про свой козырь. — Если ты забыл, то по условиям расписки деньги из ячейки вам дадут только в моём присутствии. Так что если я по пути сдохну – денег ты не получишь.
Пётр был доволен тем, что оказался хозяином положения.
— Да мне плевать, — ответил Охотник. – Аванс я уже получил и, честно говоря, считаю, что уже его отработал. Так что либо говоришь, куда и зачем мы идём, либо пойдёте без меня.
Неужели и вправду обратно уйдёт?
— Скажи им, — тихо, но твёрдо сказал Юра. Никто, кроме Петра, не обратил внимания на это «им». Он не сказал «нам», он сказал «им». Что же ты знаешь, Юра?
Нет, Охотник нужен ему. Неизвестно, что ждёт их на месте, и только он при оружии, а главное – умеет с ним обращаться.
— Какое ещё НИИ? – спросил Охотник.
— Называется «Купол-Один». Ну, по крайней мере, у нас его так называли.
— Я там работал. В девяносто первом.
— Ты там работал? – удивлённо спросил Юра.
— Ты тоже про него знал? – спросил Охотник.
— Только по слухам… — ответил Юра и тихонько сказал Медвежатнику, завязав узел на бинтах:
— Так, ты там работал, — продолжал допрос следопыт. — А это что за деревня?
— Я не знаю, — ответил Пётр. – Я тут не был. Вроде бы наши тут картошку с мясом закупали.
— И чем вы занимались в этом… НИИ?
— Точно не знаю, всё секретно было. Я просто инженер. Оборудование обслуживал.
Охотник ничего не ответил, но было понятно, что все недоумённо уставились на Петра.
— Ну, понятное дело, что пятнадцать лет он там сидеть не будет. Но я ж должен узнать, что и как там всё случилось. Шестого июля я полез чинить ретранслятор. Меня ударило током. Упал с шести или семи метров. Когда очнулся – никого не было.
— А твой сын-то там что забыл?
— Жил он там со мной, в общежитии. Родни у нас нет, мать его умерла. Разрешили, чтобы со мной жил.
— А дальше я ходил по лесам, но никого так и не нашёл. И тогда я вышел в посёлок, и на попутках добрался домой. Потом я возвращался, пытался найти эту базу, но не нашёл.
— Ладно, а карту тогда где взял?
Пётр замялся. Вот они, начались эти детали. Со стороны сейчас это прозвучит максимально глупо.
— В смысле? – завопил Медвежатник. – Мы идём по карте, которую ты нашёл в почтовом ящике?
— Ну ведь она верная? – спросил Юра. – А, Глеб? Карта верная?
— Я понимаю, что это глупым кажется со стороны, — сказал Пётр. — Но вместе с картой было письмо, где указаны ваши имена и телефоны.
— Это фантастика какая-то… То есть ты не знаешь, кто тебе в ящик это положил?
— Нет. И деньги, которые я вам плачу, тот же человек мне перечислил на счёт. Анонимно.
— Мдааа… — только озадаченно протянул Охотник.
— Я считаю, что без разницы, кто карту и деньги дал, — сказал Юра. – Карта рабочая, деньги настоящие. Надо идти дальше.
— Я сказал всё, что знаю. Правда, — в заключение сказал Пётр. – Медвежатник, сочувствую, что у твоей дочки лейкоз, но обещаю, что отдам всё, что сможешь достать из сейфов.
Медвежатник молча кивнул. Охотник помолчал, подумал.
— А теперь спать, — скомандовал Охотник. – На рассвете собираемся.
И всё-таки, как же Медвежатник достал нож, не выходя за дверь?
Пётр заснул, и на этот раз – без кошмаров.
Проснувшись, он увидел, что все ещё спят, только Охотника не было, хотя комод стоял на месте.
На кухне он услышал какой-то гул. Из-под пола открылся деревянный люк, который, по всей видимости, вёл в обычный погреб.
— Он сквозной, — сказал вылезающий оттуда Охотник, отряхиваясь от земли. Со двора ещё один вход. Видимо, картошку сыпали там. Удобно… Медвежатник так и пролез на улицу.
Отлично. Хоть в этом мистики не оказалось.
— Пошли, разбудим ребят. Пора выдвигаться.
Позавтракав разогретой на газовой горелке гречневой кашей с мясом в банках и галетами (Охотник снова старательно намазал на каждую из них смальца), команда выдвинулась из деревни, оставляя позади ЗИЛ и Иваныча с Нюрой, которых, вопреки просьбе, никто так и не похоронил. Да и зачем…
По пути, у последнего дома, Охотник остановился возле распахнутой двери и застыл. Идущие следом занервничали, предвкушая какое-то очередное страшное недоразумение, и тоже остановились. Висельника в доме не было. Под потолком только свисала старая верёвка.
Медвежатник задрожал, он, конечно, был в команде самым суеверным, но и Пётр, и даже Юра тоже застыли от удивления и страха. А вот этого ты не знаешь, Юра? — Пошли дальше, — вдруг тихо сказал тот. – Не забивайте голову.
Никто не пошевелился, все так и продолжали таращиться на верёвку, с которой сняли Петровича.
— Глеб! – твёрдо прикрикнул Юра. – Идём!
Следопыт пришёл в себя и молча двинулся дальше.
И снова шуршание хвои, снова топающие берцы и галеты на перекус. Идти оставалось недолго.
Пётр, как человек науки, пришёл, наконец, к выводу, что это точно были галлюцинации. Не было никакого Петровича в доме, да и на улице тоже. Его сняли с петли пятнадцать лет назад, похоронили у дома, как и писал в дневнике водитель ЗИЛа.
А ещё его не могли отпустить слова Витьки во сне. «Мне здесь не место». Как человек науки, Пётр понимал, что сны – это вовсе не путешествия в потустороннее или предсказания. Это всего лишь работа мозга. Но как просто человек… Бедный Витька. Тебя, скорее всего, тоже нет в живых. Пётр даже подумал, что если он найдёт этому доказательство, то оставаться в этом мире больше не останется для него причин. Но пока подтверждений тому нет – он считал и будет считать его без вести пропавшим.
Разговаривали мало. После ночного инцидента не особо-то и хотелось. Медвежатник пытался всех развеселить забавными историями о том, как он сбежал из колонии и бегал по лесам, но никто не поддержал эту попытку. Наконец, Охотник встал на месте, остановив и всю вереницу за собой, смотря на карту.
— Там, — показал он рукой. – Скоро.
У Петра защемило в сердце. Ему было знакомо это чувство. То же самое он испытывал, когда был в отъезде и ему сообщили по телефону о смерти сестры. До сих пор эта картинка в голове, как секретарша директора НИИ, в котором он находился, позвала его к кремового цвета дисковому телефону.
Эта новость меньше расшатала его, чем ощущения, когда он ехал к сестре в морг. Чем ближе он приближался – тем сильнее щемило в сердце. На что он надеется? Что Витька, которому сейчас должен стукнуть уже двадцать один год, будет ждать его здесь? Да нет же. Пётр шёл, чтобы убедиться в его смерти и понять, наконец, что тут случилось, и кто был виноват. А Юра должен ему в этом помочь, как и было указано в записке: «ответит на все вопросы».
Охотник свернул на заросшую грунтовку. Показались проржавевшие зелёные железные ворота с красными звёздами посередине, а вокруг них – массивные стены из бетонных панелей, прикрытые сверху вьющейся колючей проволокой. На дозорных вышках никого не было, прожекторы умерли.
— Пришли, — сказал очевидное Медвежатник. Юра смотрел на ворота молча, а у Петра скребло на душе. Пришли. В это проклятое, ненавистное ему место.
— Это и есть твой Купол-Один? – спросил Охотник.
— Уверен, — ответил вместо Петра Юра. – Место брошено, щас про него даже в правительстве не говорят. Те, кто постарше, просто не вспоминают.
— Хорошо, если так, — сказал Охотник и достал верёвку из рюкзака. – Я первый полезу. Медвежатник, подсоби.
«Интересно компания разделилась», — подумал Пётр. – «Охотник с Медвежатником прям не разлей вода. А вот Юра, по каким-то только ему известным причинам, на моей стороне. Ему тоже надо сюда. И он тоже не из-за денег и добычи пошёл. Что ему тут надо?»
Охотник сперва высунул голову и, убедившись, что на территории никого не видно, перелез через ворота и спрыгнул.
— Давай, пошли, — скомандовал он, и остальные с трудом стали преодолевать преграду, все, кроме жилистого Юры. Тот влетел на ворота, как ниндзя. Очки и смешные кудряшки никак не вязались с такой физподготовкой, и игнорирование этого факта частенько приводило к тому, что неверующие в науку бывали не раз биты по морде.
Перед командой открылся вид на довольно большую площадь, всю залитую бетоном, изредка прерываемую узкими полосками газона, который, разумеется, был уже не газоном, а бурьяном, и кое-где даже росли молодые деревца. Петру здесь всё было до боли знакомо. Справа, обрамляя площадь, стояли три четырёхэтажных корпуса. В первом находилась администрация, в третьем было общежитие для инженеров и других работников, а во второй Петра не пускали. Ограниченный доступ. Самое интересное творилось там и, как полагал Пётр, именно те люди, работавшие в этом корпусе, и были повинны в случившемся. Но вот что именно случилось – Пётр не знал. И кто именно виноват – тоже.
Он смотрел то на проклятый ретранслятор у левой стороны стены, с которого он свалился, то на третий корпус, в котором он жил с Витькой.
А вот и вертолёт. Тот, который по описанию в дневнике, не вернулся обратно. Вертолёт выглядел куце, но не сказать, чтобы сильно заржавел. Чуть дальше за ним стоял военный КрАЗ, а точнее, КрАЗ-255Б. В этих медведях Пётр разбирался хорошо, даже водил такой, бывало. Он даже вспомнил имена двух солдат, которые поочерёдно сидели за баранкой именно этого. Они исчезли так же, как и все остальные.
— Ну что, шеф, — прервал молчание Охотник. – Куда дальше идём?
«Шеф…», — подумал Пётр. – «Как будто не ты тут командуешь». Действительно, куда дальше? Надо начать с документов. Так было сказано в письме. А где будут документы?
— В первый корпус идём, — ответил Пётр, и Юра почему-то кивнул.
Вперёд, за ответами. Хотя Пётр шёл только за одним ответом – на вопрос «Как?»
Зайдя в холл корпуса, выкрашенный в какой-то скучный серо-голубой, уже с осыпавшейся с потолка штукатуркой и облезшей краской на стенах, они никого не нашли. Ни одного трупа. Только перевёрнутые столы и выдвинутые ящики. «Люди, которые побывали здесь до нас», — подумалось Петру, — «что-то искали».
— Вон туда, там директора кабинет был, — указал Пётр на длинный коридор. На стенах висели портреты вождей, которые после распада СССР так никто и не снял, потому что было некому. Охотник не расслаблялся – вдруг засада. Остальные же не особо напрягались: понятно было, что никаких засад тут нет, но пусть Охотник работает. Оглядываясь, четвёрка авантюристов не спеша шагала по коридору, то хрустя битым стеклом, то шурша валяющимися пожелтевшими от времени бумажками.
Дверь в роскошный кабинет директора, который был кем-то из высокопоставленных военных, была выломана. Мощная металлическая дверь, и кто-то просто спилил у неё петли. Юра увидел разочарованное лицо Петра, но виду не подал. Такие петли простой болгаркой не спилишь…
В кабинете всё было перевёрнуто вверх дном. Даже портреты вождей были сорваны – за ними искали сейф. На полу лежали кучки пепла и, как с сожалением догадался Пётр – это были сожжённые документы. Массивный сейф, стоящий на полу – так же был вскрыт.
— Хорошая работа, — сказал разочарованно Медвежатник, подойдя к нему. – Такой сложно потрошить.
— Они всё сожгли, — лишь горестно сказал Пётр, двигая ногой пыль и пепел из кучки.
— Кто это – они? – спросил Охотник.
— Солдаты, правительство, не знаю, — ответил Пётр. – Ворота закрыты, КрАЗ -наш стоит, а вертолёт не наш. Я думаю, сюда отправили солдат, чтобы все документы уничтожить. А раз вертолёт на месте, то они и сами пропали.
— Ага, и сейфы пустые, — добавил Медвежатник. – Добычи здесь, видимо, не будет.
Пётр перевернул валяющийся красивый деревянный стульчик с текстильной обивкой, сел на него и стал уныло размышлять. Ну и что дальше?
— Что дальше-то? – читая его мысли, спросил Охотник. – Может, где-то в другом месте твои документы?
— Нет. Всё самое важное хранилось у генерала.
— Знаете, вы конечно, думайте как хотите, — начал Юра, — но вот я не верю, чтобы человек, который отдал Петру столько денег и дал такую точную карту, не знал, что тут всё сожгут. Всё он знал. Он тоже, значит, тут работал. И генерал вряд ли прятал самое важное в простом сейфе. Любой сейф можно взломать.
— Это точно, — кисло подтвердил Медвежатник.
— Значит, надо искать лучше, — продолжил Юра. – Значит, что-то в полу или стене спрятано. Или в потолке.
— Так если бы оно тут было, неужели не нашли бы? – спросил Охотник.
— Кто? Эти что ли? – оживившись, издевательским тоном спросил Медвежатник, указывая подбородком в сторону улицы. – Тупорылая солдатня?
Медвежатник достал из своего рюкзака маленький молоточек и стал постукивать им по стенам.
— Тут я с Учёным солидарен: самые ушлые люди деньги в стенах прячут, — сказал он.
— Так если это все знают, почему тогда не нашли?
— Так это надо слух иметь правильный, — ответил Медвежатник, но его никто не понял.
Медвежатник упорно стучал по стенке и прислушивался. Что им двигало в тот момент? Азарт прирождённого взломщика, или желание поживиться добычей? А может, и то, и другое.
— Вот тут, — вдруг страстно сказал он. — Слышите?
— Слушайте, — Медвежатник два раза тихонько стукнул по пёстрым обоям, и ещё два раза чуть правее. – Слышите разницу?
— Ну, а я о чём. Тут правильный слух нужен. Вот тут, — он ударил левее, — просто бетон, а вот тут – бетон, под которым металл. Разница не ахти какая, но меня ж не просто так взяли.
Довольное лицо Медвежатника триумфально сияло. Он содрал обои, и да – под ними был квадрат бетонной дверцы, в самой глубине которого виднелась замочная скважина. Очень узкая скважина. Медвежатник лихорадочно стал рыться в своём рюкзаке, доставая какие-то инструменты.
— Отойдите, — громко сказал он и принялся за работу, а остальные стояли вокруг в томительном ожидании, наблюдая за ловкими движениями мастера, лоб которого понемногу стал блестеть от пота.
«Ну конечно, и я должен поверить, что Юра логически догадался, где могут спрятать самое важное», — подумал Пётр. – «Как бы не так. Юра, как ты мог знать наверняка? Значит, тот человек, что дал карту и денег, знал его лично. Значит, Юра в курсе, что тут произошло и знает об этом месте даже больше, чем я сам, я, инженер, проработавший тут пять лет».
Замок щёлкнул, и Медвежатник вытер пот со лба. Тонкой штуковиной, похожей на стамеску, он отодвинул толстую дверцу и заглянул в сейф. Ценностей там не было. Только папка.
Неизвестно, у кого глаза загорелись больше: у Юры, или у Петра. Во всяком случае, находка вызвала у Медвежатника лишь очередное разочарование.
Пётр схватил папку и стал её перелистывать, но ничего не понял – повсюду были какие-то коды. Как достали эти загадки!
— Юра, в письме было сказано, что ты поможешь ответить на вопросы.
Юра молча взял папку, а Пётр не отводил от него глаз.
— Мне, в принципе, всё равно, как ты в этом замешан, — сказал он, — только помоги понять, что дальше делать.
Юра ничего не ответил, только молча читал. Медвежатник шарил вокруг, но ничего ценного больше не нашёл, он даже принялся снова постукивать по стенам, чтобы найти ещё сейф, но тщетно.
— Это коды, — заключил Юра и закрыл папку. – Коды запуска, коды отмены, перезагрузки, настройки.
— Коды к чему? – спросил Пётр.
— К машине. Если тебе не сказали, над чем тут работали, то я вряд ли смогу объяснить на пальцах. Но то, что Медвежатник пытался себя убить, и все эти трупы в деревне – это всё машина. Побочный эффект, точнее. Когда сильно бьёт – кто-то себя убить хочет. Слабо – просто галлюцинации.
— Значит, надо идти во второй корпус, — сказал Пётр, двигаясь к двери. — Там и есть эта машина.
Юра собирался было уйти, но Пётр молча смотрел на него, не отводя взгляд.
— Скажи честно, Юр. Что тут было?
— Скажу честно, Пётр, — сухо ответил тот. – Были люди, и пока ты лежал в траве десять минут – они исчезли. Остальное всё – теория. И пока теория не доказана, это всё пустая болтовня. А я болтать попусту не люблю.
— Машина до тебя не дотянулась, радуйся.
Юра, держа в руках папку, пошёл по коридору, и остальные, удивляясь его жёсткости, двинулись за ним.
На улице, по дороге ко второму корпусу, Юра обратил внимание на глубокую царапину в бетоне, которая вела куда-то к вертолёту. На площади валялась лопасть, вылетевшая из, кажется, какой-то интересной системы вентиляции. Видимо, рвануло сильно, а это значит, что точно была авария.
— Ого! – аж прикрикнул Медвежатник, и все обернулись.
Намётанный и внимательный глаз профессионального вора. Казалось бы, просто валяющийся вещмешок. Однако, раз уж он заинтересовал Медвежатника, значит, в нём был мёд.
— Ага, — заулыбался он, роясь в вещмешке. Внутри были драгоценности, золотые часы, старые деньги и наградной пистолет. Медвежатник молча посмотрел на Петра, напоминая об уговоре, и тот одобрительно кивнул.
— Ч-щ-щ, — прошипел Охотник и замер на месте. – Слышите?
Команда прислушалась, но ничего не услышала.
— Не слышите, что ли? Как будто гудит что-то…
Наконец, до ушей остальных тоже дошло. Гудела сирена, но так тихо, словно где-то далеко, и в тоже время совсем близко. Охотник заметил, будто вертолёт становился чуть ярче и даже… новее. Воздух немного задрожал, и хоть этого не было видно, казалось, что даже летающие частички пыли немного потряхивает. Советский кумач на флагштоке, изодранный ветрами и дождями, тоже становился новее, исчезали дыры, ткань приобретала первозданный вид. Сирена выла всё громче, и Петру даже показалось, что он слышит голоса. Царапина в бетоне, лежавшая прямо под Медвежатником, вцепившимся в свой вещмешок, исчезала.
Наконец, сирена завыла на полную громкость, напугав команду, и они не нашли ничего лучше, чем стоять на месте, прижав от страха уши. Всё вокруг казалось таким… новым.
Медвежатник уронил вещмешок, услышав неподалёку крики и, когда Юра увидел, что система вентиляции стоит как новая – она тут же рванула, и оторвавшаяся лопасть полетела по знакомой уже траектории. Лишь один миг, и царапина в бетоне нарисовалась заново, ещё один миг, и Медвежатник беззвучно упал на отрезанных пролетевшей лопастью чуть выше колен ногах. Когда он рухнул на бетон и завопил, вот тогда и появились кричащие люди, но и они не могли перебить оглушающего воя сирены.
У вертолёта стояли солдаты, в которых палили с вышки. Охотник не понимал, в кого ему целиться и стоял как вкопанный, Юра и Пётр же, побледневшие, вросли в бетон и вращали глазами. Медвежатник истошно вопил, лёжа с перерубленными ногами, солдаты кричали и стреляли в других солдат, вокруг бегали люди, и Петра всего застрясло, когда в пробегающем человеке он узнал Толю – инженера, что так же исчез пятнадцать лет назад. У ретранслятора стояли двое деревенских, видимо, Ванька и Саня, так же не зная, что им делать. Один попытался выстрелить из ружья, но охотник солдату не ровня, и оба они упали замертво от нескольких метких выстрелов. — Бежать! – крикнул, наконец, Охотник, и побежал ко второму корпусу.
Пётр пытался помочь Медвежатнику, но Юра схватил его за руку и кричал сквозь сирену:
Это и так было очевидно: крови по бетону растеклось уже много, а Медвежатник только сказал из последних сил:
Те же слова, что так напугали ночью в избе, когда он пытался себя зарезать, и Пётр смотрел на него в полном ступоре пока, наконец, Юра не выдернул его за локоть из этого сна.
Солдаты падали на плац в окружении истерящих гражданских, а Пётр и Юра бежали вслед за Охотником. Тот услышал выстрелы совсем близко. Стреляли и по нему.
— Направо, налево по коридору, — бормотал про себя Юра, обгоняя следопыта и расталкивая паникующих учёных в фойе. Охраняющие корпус солдаты, увидев его, потянулись за автоматами, но получили по паре пуль от Охотника, а Юра всё бежал и бежал.
— Прямо, второй поворот, — словно вспоминал он, пробегая мимо ещё одного солдата, который так и не смог его остановить, потому что получил прикладом Охотника по лицу, да так сильно, что оставил лишь красную полосу, съезжая затылком по стене.
Наконец, показалась массивная дверь, похожая на переборку подводной лодки; дверь была открыта, и Юра влетел в комнату, не глядя, вслед за ним, едва не повалив его на пол, забежали Охотник и Пётр.
Охотник с трудом задвинул рычаг, Юра и Пётр, пытаясь отдышаться, сели на пол. Сирена всё выла и выла, послышался топот тяжёлых сапог, и в дверь стали стучать матерящиеся солдаты.
Вдруг всё затихло. Нет, не так медленно, как появлялось, затихло разом, будто плеер встал на паузу. Исчезли как крики, так и сирена, и трое путников остались в комнате одни. Только сейчас Охотник обратил внимание, как много тут аппаратуры. Посередине, над огромной приборной панелью, стоял включённый экран, готовый к командам. Много индикаторов мигали красным, что показалось Петру нехорошим знаком.
— Ушло, — сказал Охотник, приложив ухо к двери. – Кончилось.
— На время, — ответил, не глядя на него, Юра, плюхнул папку на длинную столешницу перед приборной панелью, сел на стул и принялся читать.
— На время. Будет снова, но не знаю, когда, — уверенно ответил Юра.
— Надо было сразу к воротам бежать, — сказал Охотник.
— Не надо было, — сухо ответил Юра и, подумав, отложил папку и повернулся на стульчике перед стоящими Петром и Глебом, как всезнающий учитель сидит перед провинившимися учениками. – Если бы ты выбежал за купол, оказался бы в девяносто первом.
Те только молча смотрели на него, пытаясь переварить этот бред, но в голове сомнения уже развеивались тем, что они только что видели.
— Эта капсула – единственное безопасное место, где время течёт, как обычно. Иначе бы тут с нами щас сидел Воронин. Вот на этом самом стуле, — продолжил Юра, глядя Петру в глаза.
— Ты знаешь Воронина? – удивлённо спросил тот.
— Знал. Только вот у нас в аспирантуре его знали, как Коршунова. Он сменил имя и фамилию, чтобы не трогали. И он до конца своих дней думал, что один выжил тут, — сказал Юра. – Оказалось, не один.
Пётр только вопрошающе смотрел на него. Да, Юра, ты знаешь даже больше, чем казалось.
— Я у него кандидатскую защищал. Тогда-то он мне всё и рассказал. Ну, не тогда, а когда конец его пришёл. Рак с метастазами. Не мог он уйти, не передав секрет.
Юра кашлянул. В остальном только его голос нарушал лёгкое потрескивание аппаратуры.
— Это самое безопасное тут место. Он сказал мне, как его найти. Больше нигде не спрятаться.
— Не ожидал от тебя таких сюрпризов… — недовольно сказал Охотник.
— Понимаю, но мне надо было убедиться, что это всё правда, а не выдумки умирающего старика. Воронину я доверял, это просто умнейший учёный. Но, пока не проверю сам, я всё равно до конца ничему не верю. Многое не сходилось в его расчётах.
— Он мне карту прислал? – спросил Пётр.
— Он. И он же продал перед смертью квартиру, чтобы ты мог устроить поход. Я единственный знал, что ты мне позвонишь. Понимаешь, у меня своя задача. Эта машина… — сказал Юра, погладив приборную панель. – Эту машину надо правильно выключить. Воронин всю жизнь думал, высчитывал, что будет, если её выключить, насколько это опасно.
Пётр сел на пол и упёрся спиной в стену. Охотник остался стоять и слушал.
— Купол-Один. Не просто так назвали, — продолжил Юра. — Где-то подальше на востоке есть полигон. Там они эту машину испытывали. Только вот шестого июля случилась авария, уверяю тебя, Пётр, виноватых тут нет. Это была авария. Координаты сменились, и вместо собак, которых перемещали на полигоне, купол сработал здесь.
— Можешь назвать это телепортацией, не знаю. Планировали, что можно будет забрасывать солдат с оружием куда угодно. Плоть, одежда, всё что на руках есть. Гениальная штука. Ландшафт не трогает, то есть с солдатами кусок земли не перемещается.
— А куда люди все делись? – спросил Пётр. – Куда мой сын делся?
— Ты же их видел. Они исчезли, и куда – я не знаю. И Воронин тоже не знал. Какой-то карман. И каждые трое суток купол снова оказывался здесь. Так сказал мне Воронин. Только он не знал, что промежуток по времени с годами укорачивается. Точнее, он знал, но по расчётам было не так быстро. Если бы всё было, как раньше, мы бы не попали под купол. Он должен был появиться только завтра. Я на это надеялся.
— И ты всё это знал, и нихрена не сказал? – рассвирепел Охотник. – Медвежатнику, блядь, ноги отрезало!
— И какой толк, если б я рассказал? Я всё равно не знал, что купол накроет сегодня. Вообще без разницы, всё случилось, как случилось.
Охотник злобно смотрел на Юру, а тому было плевать. Юра, цифры в голове выбили из тебя всю совесть?
— Как хочешь, — ответил Юра, читая коды. – Ты дядя взрослый.
Охотник открыл дверь и, не переступив порог, сказал:
— Остановлюсь по дороге, захочешь – догонишь.
Юра кивнул, не поворачивая головы.
— Я людей живых убил сегодня, — тихонько сказал Охотник, поворачивая рычаг.
— Нет, Глеб, — так же тихо ответил Юра, — ты убил покойников.
Охотник вышел, и Пётр запер за ним дверь.
— Ты сказал, что если выйти из купола, то окажешься в девяносто первом.
— А может так быть, что мой сын убежал из купола в лес? — спросил Пётр. — Для него время не поменялось. Может, я не там ищу. Вдруг он вообще взрослый уже и живёт где-то под другой фамилией.
— Ворота закрыты. Куда он убежал, по-твоему?
— Ну я же не попал под купол, значит, у ретранслятора безопасно.
— Тебе тогда повезло. Может, купол сработал и исчез, когда ты с него падал, — ответил Юра. – В любом случае, я видел двух охотников, которые стояли возле твоего ретранслятора. Значит, там тоже не вариант. Пётр замолчал. Юра продолжал перелистывать страницы в поисках нужного кода.
— Что собираешься делать? – спросил его Пётр.
— Когда купол снова накроет — машину надо перезагрузить, потом вручную выключить. Так можно это всё остановить.
— И куда денутся все эти люди, кто застрял в куполе?
— Без понятия. Они могут навсегда провалиться в тот карман, из которого появляются каждые… полчаса уже, да, полчаса. Или они просто умрут. Я не знаю.
Юра, наконец, оторвался от чтения, повернулся на стульчике, выказав этим, наверное, некое уважение.
— Ты хочешь сказать, что я точно никогда больше не увижу сына? – спросил Пётр, и в голосе его читалась то ли безысходность, то ли мольба.
— Настрой машину по-другому. Пусть из купола мы попадём в наше время, я не знаю, придумай что-нибудь, Юра! Всё-таки мольба.
— Я не могу. Пётр, это не так работает. Я должен выключить её. Если я этого не сделаю, время ещё больше уменьшится, и потом купол просто появится, и не уйдёт. И станет расширяться, ты понимаешь? Сначала сожрёт лес, потом поползёт дальше. Что ты делать будешь? Через забор прыгать? Или сюда побежишь? А, Пётр?
Юра всё больше распалялся и от злости у него стали багроветь щёки и раздуваться ноздри.
— Я свою часть уговора выполнил? Ответил на твои вопросы? Чего ты от меня хочешь-то? Как заебало уже с вами нянчиться!
Это был первый раз, когда этот интеллигент выругался. Он яростно смотрел в глаза Петру, а потом его самого вдруг аж передёрнуло от того, как он взорвался, ведь это было для него совсем несвойственно. Гнев тут же ушёл, уступив место бессилию. Он всего лишь физик-теоретик. Его учили разбираться в электромагнетизме, а не разгребать вот такие проблемы. Уже тот факт, что он сидит здесь, на этом стуле перед страшной машиной – сам по себе подвиг. Юра помотал головой и показал свои трясущиеся руки:
— Извини, нервы уже совсем ни к чёрту. Видишь? Мне страшно. Мне пиздец как страшно, — во второй раз выругался он. — Сюда вам нельзя. Да и как ты проведёшь ребёнка через солдат? Ты пойми, вас ещё на входе убьют. Ну, сына твоего, может, и не тронут. Даже если б тут был Глеб сейчас, в прошлый раз нам повезло, в этот могут и убить. Да и пока вы бежать будете, меня отсюда выволокут. Дверь должна быть заперта, красный сигнал должен гореть. Так Воронин сказал. Такие порядки.
Пётр опустил взгляд, шевеля со злости челюстью.
— Хочешь за купол? В девяносто первый?
— Мне плевать, — ответил твёрдо Пётр. – Пусть девяносто первый. Ну, помру раньше, значит. Я Витьку тут не оставлю, и угробить тебе его не дам. Похер мне и на твою миссию, и на Воронина, и на купол тоже.
Юра смотрел в глаза Петра, в эти наполненные яростью и решимостью глаза, и понял, что рисковать дракой здесь, в капсуле, лучше не стоит.
— У тебя будет четыре минуты. Я засекал. Ты должен успеть его найти и убежать с ним за забор.
Пётр задумался, закусив губы, и стал ходить по капсуле кругами.
— Понятно дело, что ты не успеешь! – сказал Юра. – Да и как ты через ворота перелезешь-то?
— Я знаю, где он будет. У себя в комнате. Пойду туда заранее. Время сэкономлю.
— Придумаю что-нибудь. Сколько осталось?
Юра посмотрел на часы, прикинул:
— Минут десять. Пора бы поискать лестницу какую-нибудь.
— Лестницы в подвале на складе, — сказал Пётр, вдруг взяв со стола бумажку и ручку, принявшись что-то писать. – Там всё заперто, без Медвежатника я не открою.
Пётр старательно писал какое-то письмо, ответив на удивлённый взгляд Юры:
— На всякий случай, если не выживу.
— Через десять минут я запру за тобой дверь, Пётр, — сказал Юра. – И больше её не открою.
— Я знаю, — ответил тот, не отрываясь от письма.
— Знаешь, Воронин тоже вышел отсюда, прошёл через лес и вышел с другой стороны. Чтобы не заподозрили, что он отсюда пришёл. Он боялся, что его, как свидетеля, убьют. О, вот они… Юра нашёл нужные коды, обводя их карандашиком.
— Он даже одежду всю снял, перемазался в грязи и сказал, будто заблудился. Потом поехал с местными в той деревне в ЗИЛе. Он там один выжил, потому что знал, что может случиться. Когда понял, что началось, сразу убежал.
«Так и знал», — подумал Пётр. – «Тот последний пассажир и есть Воронин».
Да мудак этот Воронин! Как он такое допустил? Авария аварией, но не будь этих профнепригодных ублюдков из второго корпуса, ничего бы этого не было.
— У тебя пять минут, — сообщил Юра.
Пётр свернул письмо, сунул его в карман и пошёл к двери, отпирая рычаг. Когда он обернулся, то увидел, что Юра стоит за его спиной и протягивает руку.
— Удачи, — сказал он и так сжал руку Петра, что тот снова удивился, откуда в этом щуплом кудрявом пареньке в очках столько мощи. – Удачи тебе в девяносто первом.
Пётр кивнул, а когда вышел – массивная дверь за ним захлопнулась и рычаг со скрипом ушёл в положение «закрыто». Прощай, Юра.
Поднимаясь по лестнице третьего корпуса, Петра повсюду преследовали воспоминания, и чем выше по лестнице он поднимался, тем тяжелее становилось на душе, как тогда в морге, когда он шёл к сестре. Вторая комната слева по коридору. Хорошо, что так близко к лестнице. Меньше надо будет бежать.
Пётр открыл дверь. Всё лежало на своих местах, только несколько игрушек Витька разбросал по полу. Слой пыли покрывал комнату, но окна были целые. Штаны и свитер Витьки аккуратно были сложены в стопку, как его и учил. Солдатам, видимо, не было дела до этого корпуса, ничего они тут не искали.
Пётр подошёл к письменному столу, за которым Витька обычно рисовал. Он вспомнил, как уставший приходил со смены и теребил его волосы на вихрастой голове. Цвета на рисунках давно поблёкли, бумага пожелтела. На одном из них Пётр увидел площадь с тремя корпусами, а рядом стоял вертолёт. Как такое может быть? Совпадение это, или нет? Сюда никогда не прилетали вертолёты, даже высшее руководство прибывало по грунтовке через лес, обычно по ночам. На другом рисунке он увидел свою семью: вот он сам стоит такой важный, рядом Ира, а посередине – Витька. Почему он нарисовал Иру блондинкой, хотя Пётр тыщу раз говорил Витьке, что его мать была рыжей – непонятно.
Блондинка медленно превращалась в рыжую на листочке, а воздух снова будто задрожал. Началось.
Сирена, едва слышная, приближалась. Пётр стоял у двери, чтобы вдруг не столкнуться с материализовавшимся Витькой.
Ноги предательски дрожали. Пётр заметил, что дышать стал так часто, будто сердце, как бы банально ни звучало, вот-вот выпрыгнет из груди.
Пыль из комнаты исчезала. Петру даже показалось, что в коридоре он услышал соседку Аню, которая опять ругалась с Валей по поводу съеденной колбасы. Слышны были лишь возгласы на повышенных тонах, но это была давно забытая мелодия из далёкого прошлого.
Сирена завыла так, что снова стало неприятно ушам. За столом оказался Витька, который уронил цветной карандаш от испуга.
У Петра теперь задрожала челюсть, но он быстро спохватился, плакать совсем не время. Пора.
— Пап, что это? – испуганно спросил Витька, вылезая из-за стола.
— Витя, бегом со мной! – крикнул Пётр, хватая его за руку.
Витька увидел постаревшего на пятнадцать лет отца, но тот и не выглядел на свой возраст, потому что регулярно занимался спортом и в целом вёл здоровый образ жизни. Однако, Витька замялся.
— Я заболел, Витька. Поэтому такой помятый. Потом всё объясню. Где твой компас?
— Вот, — показал Витька свой компас на руке, стилизованный под часы.
Пётр летел по лестничному пролёту, следя, чтобы Витька не покатился кувырком. На улице кричали люди, и уже послышалась стрельба. Выбежав из корпуса, Пётр, не отпуская Витькину руку, бежал сквозь паникующих работников к КрАЗу мимо вертолёта. На бетоне лежал Медвежатник с отрубленными ногами и вопил.
— Петя, помоги! – кричал он Петру, но тот только говорил Витьке:
В КрАЗе ключи должны быть в замке зажигания, и дверь должна быть открыта – это Пётр знал наверняка. Территория особо охраняемая, поэтому не было нужды что-то запирать. Неподалёку упал убитый солдат у вертолёта, и Витька взвизгнул. Дверь действительно не заперта, и ключи действительно в замке зажигания.
Пётр швырнул Витьку в салон и, – Двигайся! – сам залез за руль.
Солдаты на плаце падали один за другим от метких выстрелов солдат с вышек: всё-таки, у охраны базы подготовка была получше.
КрАЗ без проблем завёлся, и Пётр втопил педаль в пол. Только одна попытка.
— Держись крепко! – крикнул Пётр, когда на полном ходу грузовик приблизился к воротам. Удар был такой, что Витька чуть не сломал руку, а Пётр разбил лоб о руль.
Говорят, что адреналин спасает на короткое время даже от сильной боли. Именно поэтому Пётр не сразу заметил, что несколько пуль калибра 5,45 пробили стекло и застряли в нём самом. Грузовик пробил ворота, выехал носом в лес и замер. Витька корчился от ушибов, и только сейчас Пётр понял, что в него стреляли его же солдаты с вышки. Левая рука, левый бок – чуть ли не сито. Вот же гады…
Пётр достал смятое письмо и отдал его Витьке.
— Витя! Витя… Слушай внимательно. Иди на север по компасу…
— Не перебивай! Иди на север, к вечеру дойдёшь до деревни. Не останавливайся! Отдашь кому-нибудь из взрослых это письмо.
— Я догоню. У меня ноги болят сильно, — сказал Пётр, притянул Витьку за шею и поцеловал его в лоб. – Главное письмо отдай! Иди!
Витька, казалось, готов был заплакать, но сунул в карман письмо, вылез из КрАЗа и потопал по грунтовке вперёд, иногда оборачиваясь.
Хороший парень. Ты только живи.
Пётр вылез из грузовика и действительно хотел пойти следом, но, видимо переоценив свои силы, рухнул на землю. Этих самых сил не было даже ползти. Главное, Витька живой. Если это шестое июля девяносто первого, то Воронин придёт в деревню только через три дня. А это значит, что письмо, в котором Пётр рассказал всю правду, дойдёт до местных раньше Воронина. Поверят ли они? Хоть кто-то решится уехать и помочь его мальчику?
Пётр схватился за траву, пытаясь хоть немного проползти вперёд.
Какой будет жизнь Витьки? Кем он станет, посмотрит ли мир? Главное, что он жив.
Всё как-то странно белело вокруг. Пётр вдруг вспомнил, как Витька родился. Тот жаркий летний день. Какое-то спокойствие окутывало Петра, и он уже не чувствовал боль.
С Ирой он познакомился в универе и, как оно часто бывает в таких случаях, первый курс Ира так и не закончила, потому что случился Витька. Она хотела пойти на аборт, плакала, но он сумел уговорить её оставить его. Как это давно было… А потом были осложнения, и Витька, сам того не желая, убил мать. Врачи сказали в утешение что-то стандартное, но Пётр никогда, никогда не винил Витьку в её смерти. Никого не винил.
Доберётся ли шестилетний пацан до деревни один? Конечно! Пётр в этом не сомневался. Витька чертовски умён, весь в мать, а дикие звери уже бегут из леса, как с тонущего корабля. Пётр всё уползал подальше в траву и кусты, не хотел оставаться на дороге.
— Пока, пап, — только сказал в его голове Витька, и Пётр остался на траве смотреть на небо девяносто первого, ответив, наконец, на свой вопрос «Как?»
Это, на зависть многих людей, для Петра оказалось возможным. Витька, ты только живи.
Витька в последний раз обернулся на уже оставшийся позади грузовик и, видя, что отец за ним не идёт, вытер слёзы и побежал дальше.
Сидевший на бревне у кустов Охотник жевал тушёнку, и то ли чутьё подсказало, то ли какая-то интуиция, но он почему-то схватился за Сайгу и встал, смотря на грунтовку. Словно ветерок подул. Витька тоже бежать перестал, как будто почувствовал что-то. Они стояли лицом к лицу, но не видели друг друга. Потому что Витька стоял здесь в девяносто первом, а Глеб – в две тысячи седьмом.
Витька побежал дальше, и Охотник решил всё-таки вернуться за братом. Когда же он подошёл к воротам, то увидел, что они пробиты, и между ними застрял старый, проржавевший КрАЗ. Юра кое-как перелез через преграду, заглядывая в окошки.
— Всё, — сказал Юра. – Сделал.
— А это… — начал было Охотник, указывая на КрАЗ.
— Получается, что так. Стёкла, конечно, пробиты, но их ведь тут нет.
Юра покивал головой и пошёл дальше. Охотник двинулся за ним, оставляя позади богом забытый Купол-Один и не замечая того места, куда уполз когда-то раненый Пётр.
Когда они проходили через деревню, то увидели, что у дерева ЗИЛ уже не стоял. Неужели уехали? Добрались ли они до города?
Вернувшись домой, Охотник собрал вещи и уехал куда-то в Сибирь, то ли охотиться, то ли гидом работать.
Юра пытался найти Петра, проведать его, но всё тщетно. Витьку он тоже найти не смог.
А дальше… Дальше жизнь покатилась, как и раньше. Она текла мощным потоком, неся людей течением и разбивая о камни тех, кто пытался плыть против.
В один прекрасный день, когда Юра шёл с работы по улице, он увидел сидящего на лавке призрака. И как часто бывает, когда настолько погружён в свои мысли, что неожиданное событие чуть не сбивает с ног, так и Юра, увидев призрака, жадно жующего бургер, остановился и стал смотреть на него в упор, совершенно не заботясь, как это выглядит со стороны.
Да нет же, волосы чуть светлее, но лицо… Он был как две капли воды похож на Петра. Паренёк заметил, что какой-то прохожий встал прямо напротив него, и поднял взгляд на Юру.
— Да, — ответил призрак, продолжая жевать. – А вы кто?
Паренёк на лавке не на шутку переполошился и даже вскочил с неё, прекратив жевать.
— Вы знали моего отца? – спросила точная копия Петра.
Вот так, в прошедшем времени? Слово это, как молния, пробежалась по нейронам в мозгу Юры. Пробитые стёкла. Уехавший ЗИЛ. Не мог найти обоих, потому что одного уже не было на этом свете, а второго усыновили под другой фамилией. Все кусочки вставали на место, и самый страшный заставил Юру глубоко сожалеть, что он никак не мог тогда помочь Петру полгода назад.
Откуда ему было знать, если даже Воронин не понял, что Купол не только укорачивал промежуток появления те пятнадцать лет, но ещё и расширялся и к две тысячи седьмому уже сожрал ворота. Откуда ему было знать, что КрАЗ, проломив их, так и не покинул Купол, и Пётр, лёжа на траве, тоже не выбрался в девяносто первый. Он, как и Медвежатник, который никогда уже не вернётся к дочери, теперь вечно будет жить на крошечном клочке земли в окружении пустоты без времени и пространства, которую Юра как раз и называл «Карманом», и смотреть на чистое, но фальшивое небо девяносто первого.
Больше историй - здесь.
