"О чём был Староаккадский период?" §0. Введение.

История Староаккадского периода.

Проблемы интерпретации источников.

Традиционно начало Староаккадского периода отсчитывается с восшествия на престол Саргона в, примерно, 2350 году до н.э. Концом же считают 2210 год до н.э. (т.е. 140 лет спустя), однако некоторые историки также добавляют 40 лет правления Кутиев, объясняя это тем, что Аккад сохранялся в формате очень маленького государства.

Информация о династии Саргона дошла до нас не только за счёт собственных источников, но и за счёт записанных в Старовавилонский период литературных объектов. Так, за их счёт, прославились Саргон и Нарамсин, которые стали образцами королевской власти на протяжении многих веков на Ближнем Востоке.

Представления об истории этого периода традиционны - “великие цари” и их не менее великие деяния. Во многом это обосновано двумя причинами: с одной стороны, характер источников и их формат отчасти выдержаны в таком ключе, а с другой - эти цари и их деяния были действительно великими для той эпохи. Стоит отметить, что большинство обзоров Староаккадского периода вавилоноцентричные, т.е. не затрагивают территории Сирии и Элама, поэтому-то материал на эту тему слабо разработан.

Когда речь заходит о культуре (в общем её значении) Староаккадского периода, то следует сделать акцент на её аккадской части, так как она, во многом, инновационна и хорошо задокументирована, в отличии от шумерской её части, разработка и исследование которой до сих пор находится в плачевном состоянии. Шумерская культура того периода, скорее всего, являлась продолжением культуры раннединастического периода. Во многих отношениях, например, для большинства цилиндрических печатей, различие между "шумерской" и "аккадской" культурами не имеет большого значения.

Почти всё, что относится к Староаккадскому периоду, вызывает споры.

Если сравнивать данный период с длинным, богатым и сложным изучением Старовавилонской истории общества и культуры, изучение Староаккадского периода более молодое и менее зрелое, более того, изучение данного периода является прерогативой очень узкого круга исследователей с огромным количеством разногласий.

Причины искать ответы на эти вопросы очень актуальны на данный момент. Мы все еще очень мало знаем об Аккадской империи, ее происхождении и упадке, а также о том, что ей предшествовало. Сама столица, Аккаде, еще не найдена, не говоря уже о раскопках. Имеющиеся данные разрозненны, неполны и неаккуратно раскопаны, также справедливо вышесказанное. Особенно это касается архивных документов; простой реестр личных имен и титулов - Саргоновский "кто есть кто?" - творит чудеса. Иногда кажется, что даты даже противоречат друг другу. Например, некоторые принимают шумерское произведение "Проклятие Аккаде", чрезвычайно популярное, по крайней мере, среди литераторов династии Ур III и Старовавилонского периода, как свидетельство глубокой ненависти шумеров к правлению в Аккаде́, в частности всех произведений связанных с Нарам-Сином, но другая сторона показывает нам почитание памяти Саргона и Нарам-Сина в официальном культе периода Ура III, что доказывает нам, что антиаккадская вражда (или же антиаккадские настроения) никогда не существовала, кроме как в воображениях современных историков.

Доступная нам информация состоит из царских надписей, небольшого количества писем, около 4 тысяч административных документов, в основном с Юга и датируемых концом периода, нескольких памятников литературного искусства, в основном фрагментированных и второстепенных, около двух тысяч цилиндров-печатей или древних оттисков, некоторые из них, возможно, подделки, какие-то частные дома в Ниппуре и Дияле, возможно, не репрезентативные; план города, возможно Саргонического, несколько монументальных зданий в Телле Брак и Эшнунне, сомнительного толкования, и неполные раскопки и еще более неполные опубликованные останки Саргонической версии храма Энлиля в Ниппуре, которые должны служить единственным образцом того, как мог бы выглядеть главный Саргонический храм. Исследователь задаётся вопросом: «Где Саргоновские эквиваленты архива Марийского дворца и писем Шамаш-хазир? Где копии чудесно информативных частных писем и юридических документов из Старовавилонского Сиппара? Где царские архивы, как из Ура III?».

Аккад окажется интересным открытием. В некотором отношении такое печальное положение дел смягчается богатой традицией сказаний, известной из поздних текстов Старовавилонского периода, в основном на аккадском языке. Некоторые из этих текстов представляют собой повествовательные истории-“легенды”, другие представляют собой разрозненные отсылки к гадальной литературе (так называемые "исторические" предзнаменования), третьи также являются "хрониками". "Исторические" предзнаменования явно уходят корнями в те же самые легенды, часто относящиеся к одним и тем же событиям. Как обычно, толкование этой совокупности доказательств вызывает споры. В то время как многие, особенно среди ранних ассириологов, в основном признавали историчность традиции или, по крайней мере, пытались извлечь "историческое ядро", другие прямо отрицали то, что оно имеет какую-либо историческую ценность - они считали, что ядра являются основой преимущественно литературных исследований, а не истории. Этот подход, который привлек большое количество последователей, особенно в Америке, основан на литературной критике и применяет её теории. Тексты - все не утилитарны, включая легенды и королевские надписи - рассматриваются как литературный "дискурс". Они никогда не предлагают прямую информацию, а скорее излагают идеологию, или, что чаще всего, реагируют на такие заявления. Истинность таких утверждений слишком неопределенна, чтобы представлять особый интерес, дело скорее в том, чтобы узнать, что они говорят о себе и друг о друге как о произведениях современной литературы. В результате получился любопытный пейзаж, называемый интертекстуальностью, без людей, зато усеянный скрижалями, кричащими друг другу, как хорошо это описывает Михайловски в его работе 1990 года:

“Рефлексивность была частью конструкции самого текста. Таким образом, первостепенное значение имеет то, как тексты передают смысл, и частью этого механизма является способ, которым тексты говорят друг с другом. ... Здесь начинает появляться общий набор значений, закодированных, так сказать, в промежутках между текстами.”

Избегая подобного метафизического языка, Стив Тинни недавно противопоставил этот метод "литературной" традиции, говоря о Великом восстании против Нарам-Сина (Tinney 1995). Если говорить более конкретно, Тинни сравнил собственное описание Великого восстания Нарам-Сина, базировавшиеся на собственной трактовке литературных памятников, с старовавилонскими текстами о том же событии, в частности, в ms. G. (J. G. Westenholz 1997, 238 ff, 16B, "Geneva Version"). Он проанализировал тонкие различия между этими двумя текстами, исходя из предпосылки, что один из них может выйти за рамки простого утверждения, что литературный текст OB является переработкой надписей Нарам-Сина. Авторы литературных сочинений OB представили свои собственные взгляды на традиции, с которыми они работали, в результате чего автор ms. G., подчеркивая, как народное собрание в Кише, которое возвело Ипхур-киши в царство, был действительно обеспокоено тем, как цари пришли к власти, и косвенно высказал неблагоприятные отзывы о Нарам-Сине. Это соответствует, по словам Тинни, ситуации в Месопотамии начала второго тысячелетия, где доминировали сменяющиеся союзы племен аморитов, и заключает:

“Рассказы о королях, которые грубо обходили племенные союзы и основывали свою власть на нерелевантных божествах или столь же нерелевантных центральных династических правах, по-видимому, были бы встречены с насмешками и презрением. Пересмотренные версии (т.е. Старовавилонские тексты), распространенные среди других сюжетов в Мари, с изображением царя, избранного ex tempore главой специального военного собрания, должны были быть гораздо более приемлемыми и значительно больше смысла .... Литературный отчет OB в некотором смысле является ответом на заявления Нарам-Сина о его собственном царстве, ответом, заложенным в традиции о ранних царях Месопотамии, традиции, которая, в свою очередь, равносильна дискуссии о теории и практике царской власти .... Такие тексты, как нарративы OB о Великом восстании могут использоваться для освещения социально-политического фона самого периода OB, но им нет места в реконструкции событий Староаккадского периода.”

У Тинни были вопросы, связанные с тем, что ms. G не может быть полноценным, претендующим на объективность, раскрытием тех событий (стр. 9 f + fn. 35), и его аргументы, пожалуй, омрачены ошибочными переводами аккадского языка. Но в рассказе Тинни освещены две гораздо более важные проблемы литературно-критического подхода. Во-первых, очевиден субъективный, даже преднамеренный характер его интерпретации. Во-вторых, он искажает все соответствующие тексты. Все они представлены примерно на одном уровне - аргументы в литературных дебатах о царствовании: Старовавилонский автор ms. G. составил вымышленную надпись Нарам-Сина на основе и в ответ на уже существовавшую Старовавилонскую копию аутентичной надписи Нарам-Сина. Очевидно, чтобы оправдать эту точку зрения на тексты, Тинни говорит, что "мы фиксируем жизненно важную контекстную информацию в текстах". Но большинство древних вавилонских "легенд", в том числе и о Великом восстании, представляют собой скромные школьные упражнения для начинающих или немного продвинутых учеников, несомненно воспроизводящие популярные сказки, знакомые как учителю, так и ученику. Почерк и орфография в старом вавилонских текстах варьируются от откровенно жалких до более-менее сносных; тексты скорее о желании ученика продемонстрировать свои хорошие знания - ну, не совсем достойные Саргоновского титула.

Другое дело - старовавилонская копия надписи Нарам-Сина. Она написана безупречным Староаккадским письмом и языком, который могли читать только самые образованные ученые. Уполномоченная рука и плотное письмо показывают настоящего мастера. Даже оригинал, вероятно, невозможно было бы воспроизвести для большинства грамотных древних вавилонян, точно так же, как сегодня немногие британцы, даже среди образованных, могут прочитать средневековый английский манускрипт. Оригинальная надпись хранилась во дворе храма Энлиля, недоступном для всех, кроме священников, имеющих право входить в святыни. Превосходные копии древних вавилонских Саргоновских царских надписей были обычным явлением для писцовых школ, точно так же, как мы делаем наши клинописные копии с точно так же недоступных оригиналов в музеях для столь же узкой аудитории. Кроме того, старовавилонские копии, по-видимому, не распространялись за пределами городов, где хранились оригиналы: никаких копий надписей, посвященных Энлилю, не было найдено за пределами Ниппура, а копии надписей, посвященных Сину, были найдены только в Уре. Напротив, старовавилонские легенды были найдены далеко за пределами Мари и Шадуппума. Следовательно, не было "интертекстуальности", которую можно предполагать для двух этих групп текстов, можно говорить только об их общем, только об общем происхождении того, что действительно произошло.

По аналогии с Тинни Ливерани (1993b) утверждал, что легенды, якобы о Нарам-Сине или Саргоне, на самом деле связаны с правителями Исин-Ларсы или даже Шамши-Ададом в Ассирии, вымыслами, сочиненными для различных актуальных на тот момент политических целей, не имеющими отношения к истории правления Саргонов. Его обращение с Шар-Тамхари (стр. 52 и далее) является тому примером.

По словам Ливерани, эта история о том, как Саргон спас своих торговцев в Пурушханде, была придумана как аргумент в дебатах в городском совете Ашшура при Шамши-Ададе - настоящем "Саргоне" - за возобновление прежней Древнеассирийской торговли в Анатолии, которая была прервана как раз в тех самых районах. Ливерани не объясняет, как такой справочный документ для исполнительного собрания в Ашшуре может стать литературной традицией среди вавилонян и хеттов, ни как какой-нибудь новаторский вымысел может убедить кого-либо из деловых отцов города Ашшура, и при этом он не исследует как такие вымышленные композиции вошли в мир предсказаний.

И снова очевидны как произвольная интерпретация, так и игнорирование постановки текстов. “На мои деньги” (по моему мнению) легенды, приметы, школьные упражнения, вымышленные автобиографии - все это более или менее приукрашенные рефлексы устного "Сказания об Аккаде", которое была признано исторически верной теми, кто её использовал.

Безусловно, многое в этом вопросе связано с легендами и сказками, и в традиции источников существует печальная тенденция приписывать событиям неправильные названия. Эти особенности, кстати, штампуют такую традицию как устное сказание. Это не было получено из сохранившихся Саргоновских царских надписей, однако также эти истории не являются произвольным вымыслом. Традиция наглядно восходит к самим событиям: передача дел на спорные имена, в то время как сами события были запомнены достаточно, чтобы их можно было узнать, доказывает как древность, так и в основном устный характер традиции. Другая характерная особенность "устного сказания" - что есть только два царя Аккаде, Саргон и его сын Нарам-Син, и что падение Аккаде произошло при последнем, - встречается уже в "Проклятии Аккаде", написанном в течение 60 лет после Нарам-Сина.

Мы не должны забывать, что большинство подданных Саргона или Нарам-Сина знали о своих царях только понаслышке, поэтому идея Саргоновских царей как "живых легенд", возможно, находится “не за горами” в вопросе о своей возможности. Оставив на время шумерский материал, я думаю, мы должны принять традицию, по крайней мере в её общих чертах, как действительно популярное воспоминание об Аккадской династии, сравнимое с любой другой традицией устных сказаний - ни меньше, ни больше. Кроме того, это, по-видимому, в основе своей Северовавилонская традиция. Шумеры, и их восстания, присутствуют только как отдаленное эхо, в то время как разграбление Киша "Лугалзагеси" (Lugalzagesi) (на самом деле Эншакушанна (Enshakushanna)) и неблагодарность касситов к дому Саргона (Cf. J. G. Westenholz 1997, 231 ff, Text 16A, 5-10 = 16B, 16-20) или предательство Казаллу (Kazal-lu) "Саргона" (на самом деле Римуш, о чём будет рассказано позже) (King 1907, II 133) ниже, запомнились живо.

Мы также отмечаем, что традиция на всех сторонах Саргоновских царей была настроена против своих врагов. Он запомнил Саргона как того, кто освободил касситов от “рабства” (отсюда их неблагодарность в восстании против его “сына” Нарам-Сина), а отступничество Казаллу - как непростительную удар в спину. Только личность Нарам-Сина (соединенная с Шаркалишарри (Shar-Kali-Sharri)) окрашена в разные цвета, но все его враги злы. Возникает соблазн идентифицировать создателей традиции как Саргоновских землевладельцев Северной Вавилонии, многие из которых были обязаны своими владениями непосредственно правлению Аккадской династии, но вряд ли они смогли бы добиться такого успеха без поистине народного согласия. Короче говоря, народная память о династии Саргонидов была как подробной, так и в значительной степени благоприятной, несмотря на катастрофический конец этой династии. Последовавшее за этим правление Ура III почти не повлияло на народную память. Моё использование традиции саг как источника Саргонической истории будет сводиться к принципу “нет дыма без огня”. Конечно, предание “сказания” само по себе еще более интересно тем, что может рассказать нам о характере и функции Вавилонского исторического созерцания; но это выходит за рамки истории Староаккадского периода.

К недостатку связных Саргонических данных добавляется вмешательство нашей собственной предвзятости, наших собственных идеологических мнений. Я упомяну только три из них, поскольку они, как мне кажется, играют большую роль в современных реконструкциях истории данного периода.

Во-первых, нам трудно принять богов как движителей и встряхивателей истории, что бы ни говорили наши источники.

• Ярким примером является Kutscher 1989, 14, о Великом восстании: “Боги убивают в пределах своих владений; Они не вмешиваться в действия людей. Вся история изложена реалистично (в реалистичных терминах”.

Здесь мы имеем дело с фундаментальной разницей в мировоззрении. Классический мир науки и истории двумерен (бинарно-оппозиционен), т.е. нет места для классических христианских Небес наверху или Ада внизу, только для Человека и его иллюзий, плюс геополитика, география, пассионарность и тому подобное. Я не имею в виду, что такие объяснения неверны или не по делу, я также не прошу вас верить в Энлиля. Но мы должны признать, что месопотамцы знали, и что, если мы не научимся видеть мир их глазами, мы никогда не поймем многое из того, что они видели или делали. Они видели мир как богов вверху, а человечество - рабов богов - внизу. Если бы они сказали, что Энлиль сверг Хаус Урука и заставил Саргона лугаля, ссылаясь на первые строчки “Проклятие Аккаде”, то это было их истинным положением. Мы можем предложить климатические, демографические, гидрологические, чисто политические или любые другие факторы в качестве “реальных” причин взлета и падения Аккада; но это наша реальность, наш анализ данных, а не их, и он отражает состав нашего “пантеона” (иногда называемого “объяснительными моделями и концептами”), очень отличного от их. Подобным образом мы иногда понимаем “богов” как их священников. Лукавые товарищи, они манипулировали могущественным, но невежественным и суеверным королем в своих интересах, как позже это сделали прорицатели (Bottero 1973, l 33 ff.). Было даже высказано предположение, что жрецы Энлиля в Ниппуре призвали варваров отдать разорение Аккадской империи (Dijk 1970, 180 and passim; cf. Cooper 1983, 11 + fn. 61.) - разве они не были бы довольны (!). Но насколько я могу судить, у священников и прорицателей было мало политического влияния. Они были экспертами по культовым вопросам и прогнозам соответственно; они верили в реальность собственного опыта так же честно или нечестно, как и любой современный эксперт или специалист; и они были так же подчинены своим политическим хозяевам и зависели от них, как и современные ученые. Еще один поворотный момент - это отношение современной культуры (в частности культуры отмены) к неприятию культурных, этнических или даже национальных различий. В наше время мы видели, как идеологии, основанные на таких различиях, приводили к осуждаемым в современном обществе вещам. Все эти случаи (ВМВ, Холокост и.т.п.) приобрели среди нас мифический статус. Следовательно, многие в западной науке относятся очень предвзято от одного предположения о том, что, скажем, в Месопотамии Третьего тысячелетия между шумерами и аккадцами могли существовать “этнические различия”, независимо от того, насколько невиновны аргументы. “Шумеро-аккадская проблема” обсуждалась десятилетиями, иногда на горячих словах, и конца ей пока не видно. Исследователь Краус посвятил целую книгу этой проблеме, тщательно проанализировав соответствующие свидетельства, и сделал следующие выводы (Kraus 1970, 99. c 415):

“Шумеры и аккадцы вряд ли могут быть подвергнуты серьезному сомнению, но в настоящее время они не поддаются разделению для нас, потому что они, очевидно, уже вступили в симбиоз, который, из-за нехватки этих источников, не мог быть разгадан, возможно, уже по очень сложным самым старым источникам, известным нам. Теоретически их можно рассматривать как факторы культурной и политической истории, но их роль в этой истории остается для нас неясной. Поэтому рекомендуется не позволять им вообще или только с величайшей неохотой появляться в исторических презентациях после надлежащего введения”

В этом за ним последовали многие, в том числе Джерри Купер. Он назвал книгу Крауса “исчерпывающим и стимулирующим исследованием, которое, как можно надеяться, окончательно развеяло несколько мифов и заблуждений”.

• Cooper 1973, 240. В своей работе 1983, 9 f, изо всех сил старался избавить “Проклятие Аккаде” от какой-либо этнолингвистической вражды, см. Также 1993, 15. Но факты остаются, и этот текст представляет Нарам-Сина и его “аккадцев” как ведут себя так же, как худшие варвары, см. Alster 1985, 161, и что падение Аккаде описывается в совершенно ином настроении, чем во всех остальных подобных, как например “падение Ура”.

Тем не менее, «мифы и заблуждения» по-прежнему остаются ненормальными. Хеймпель (Heimpel 1974) утверждал, основываясь на личных именах, что шумеры и аккадцы как отдельные народы действительно существуют, и он нашел подтверждение в событиях Саргоновской истории. Ниссен (Nissen 1993, 97 + fn. 16.) сказал следующее о книге Крауса и ее последователей:

Все это обсуждение необходимо возобновить. Вывод Ф.Р.Крауса о том, что серьезных конфликтов быть не могло, потому что для них нет явных знаков в текстах, не может быть окончательным ответом. ... У меня есть подозрение, что это предложение Крауса было с готовностью принято, потому что оно прекрасно соответствовало идеалистическому настроению 50-х и 60-х годов, что для преодоления этнических различий требуется только интеллектуальное и эмоциональное осознание. Дружелюбный и гармоничный симбиоз шумеров и аккадцев представлял собой идиллическую картину того, каким желали видеть настоящий мир.

Вестенхольц (A.Westenholz 1993) тоже пытался определить различия в нематериальной культуре шумеров и аккадцев. Однако реальная ситуация была, конечно, менее однозначной. На мой взгляд, данные свидетельствуют о сложном взаимодействии между этническими различиями, локальным патриотизмом, профессиональными интересами, экономическими возможностями, культурными противоречиями, традициями и новаторскими идеями, религиозными конфликтами, соблазном продвижения и престижа, Саргоновской «стойкой» (стабильностью) как мощной идеей, которая одни приняли, другие отвергли, и так далее. Фактор этнической принадлежности присутствовал, но только как один из множества пересекающихся друг с другом; и никто тогда не выделил его как решающий фактор, заслуживающий особого внимания. Чтобы еще больше усложнить картину, есть некоторые незначительные свидетельства того, что «аккадцы» — то есть носители аккадского языка — включали в себя две ветви: одна из них жила в Вавилонии за столетия до Саргона, а другая пришла с тревогами как иммигранты и завоеватели с северо-восточной окраины Вавилонии (см. ниже). Тем не менее, у нас есть несколько явных упоминаний этнических различий, хотя и немного более поздних времен.

• Самое раннее упоминание шумерской и аккадской этнической идентичности (даже со ссылкой на прошлое) было сделано Шульги: “Я никогда не думал об осквернении какого-либо бывшего царя, будь то Аккад, Шумер или деспотичные Гутии”, (Šhulgi B Haayer) строчки 266-269). Несомненно, Шульги имел в виду коллекции королевских памятников, подобных памятникам в Ниппуре и Уре, которые в моде сохранились нетронутыми, чтобы быть скопированными во времена Старого Вавилона (где они сейчас, кстати?) - M. Trolle Lorsen обратил внимание на старинный царский эдикт (Sever 1990, 262, Kt.79 / k-101), в соответствии с которым Ассирия под страхом смерти не может продавать золото аккадцу, аморрейцу или суборейцу. Как говорит Лорсен: “они прекрасно знали об этнических различиях, когда они имели значение, они точно знали, кто из суборейцев, а кто нет”.

Третьим “камнем преткновения”, является то, что западная наука при интерпретации, грубо говоря, не любит королей. Запад в своей основе - продукт демократических обществ, поэтому, без малейшего доказательства, склонен рассматривать “сильных королей” из наших источников как восточных деспотов, тщеславных и некомпетентных тиранов, т.е. некоторые литературные памятники рассматриваются как объекты пропаганды, созданные в построенными в их школах писцов. Но мы действительно воздаем им должное за стремление нарушить литературную традицию: правители, которые спонсировали центры обучения и просвещения бюрократов в этих центрах-школах, обеспечивали политкорректность передаваемых там литератур.

• Wilcke 1993, 58 и 67; после Wilcke, Volk 1995, p. 28 fn. 165: “Нет необходимости в подробном обосновании, чтобы сделать правдоподобным то, что произведения преподавались и передавались в этой форме только при условии, что они соответствовали преобладающему политическому религиозному горе”, аналогично p. 55. Последователи этой школы не исследовали, почему, например, цари династии Ур III способствовали передаче наложений Энхедуаннака вместе с Проклятием на Аккаде, или почему они терпели культовое почитание саргоновских царей.

Мы воображаем, что короли всегда стремятся достичь “гегемонии” военными средствами и всегда стремятся “узаконить” себя в глазах своих доверчивых подданных.

• Лугальзагеси (Lugalzagesi) - знакомый пример, см., например, Charvat 1978; Glassner 1986, 9, ср. Cooper 1991, 171. “Тот факт, что сам Лугальзагеси никогда не упоминает только о завоеваниях, а описывает только царство мирного блаженства, был опровергнут одним британским ученым (частная переписка) со словами: “Несомненно, Лугальзагеси говорил о людских городах под его властью: тираны часто делают". Единственное особое мнение, которое я видел, - это Powell 1996, 313: “Завоевания Лугалзагеси и его “империя”, о которой читают в современной литературе, основаны на очень небольшом количестве свидетельств и большом количестве фантазий”.

Различные интерпретации Списка шумерских царей как пропагандистского документа, составленного для узаконивания той или иной династии, являются примерами такого отношения.

• Этот упорный национализм разъясняется многими авторами, например Kraus 1952, 46 и далее (узаконивая династию Исина); Civil 1980, 230 (Исин); Михаловский 1983, 240 сл. (Исин); Glassner 1986, 65 (Исин); Wilcke 1989, 558 и сл .; 1993, 36 (lsin, но первоначально Ур III, по генеалогии); Klein 1991, 128 f (Ур III, но первоначально Утухегал); Glassner 1993, 114 (Утухегаль); Vincente 1995, 267 f (Шамши-Адад?); и несколько других. По-видимому, единственный, кто не согласен, - это Герд Штайнер, который рассматривает “Список царей” как антиимпериалистический трактат с фаталистическим мировоззрением, похожий на “Проклятие Аккаде” (Steiner 1992, 261 ff).

По моему мнению, это искажает характер документа в целом. Его широкое распространение и обширная жизнь (он был еще известен Бероссосу (Berossos)) делают его серьезным научным трудом; ни один из королей, якобы заказавших эту работу, никогда не упоминал об этом, пусть даже косвенно, в оправдание своего правления, а как пропагандистскую литературу читать его очень скучно. Насколько я понимаю, основная концепция «Списка царей» действительно древняя (A. Westenholz 1974, 154 ff.), очевидно, что она не нашла тёплого приема у ученых, но и не нашла опровержения. Но почему бы не рассматривать Список царей как одно из многих проявлений интереса месопотамцев к их истории? Можно привести еще несколько примеров нашей антикоролевской предвзятости (Wilcke 1993, passim; Michalowski 1989, 6 f.).

Примером может служить Michalowski 1993, потому что в остальном эта статья и проницательна, и интеллектуальна. “Саргоническая пропаганда” - это его стандартный термин для королевских надписей; и он говорит следующее (стр. 74):

“Следует принять во внимание ... новые способы повествования, которые были введены в игру писцами Саргона. Характерной чертой староаккадских контактов с районом Персидского залива является упор на военные конфликты. Как отмечалось выше (где?), этот регион был объектом многочисленных набегов Саргона, Римуша и Маништусу, по крайней мере, об этом говорится в монументальных надписях, составленных от их имени. В то же время поразительно, что недавние интенсивные археологические исследования, проведенные на острове Бахрейн, на побережье Саудовской Аравии и в Омане, не выявили ни малейшего доказательства присутствия аккадских боевых действий.”

Короче говоря, какие они были чванливые генералы оперетты. Но на самом деле единственным и отличным случаем “смертоносного аккадского присутствия” в Персидском заливе, упомянутым этими тремя королями, является морское нападение Маништусу на 32 города в Омане, единичный эпизод, который вряд ли оставит идентифицируемые следы, которые можно было бы раскопать сегодня.

• См. D. Potts 1990, I 126 и 138 о братской могиле не менее 188 человек в Хили-Норт (могила A). Скелеты наглядно показывают, что многие из этих людей кончили насильственной смертью, некоторые были сожжены как плоть; тем не менее, они были похоронены аккуратно. Поттс предлагает увидеть здесь один из результатов нападения Маништусу, хотя он и предполагает, что это “пик фантазии”.

Нарам-Син добавляет “ещё одна компания в Магане”. В остальном речь идет только о торговых отношениях.

Все это было не так, как месопотамцы видели своих царей, этому есть множество свидетельств.

Последователям этой школы еще предстоит показать, что месопотамские цари, когда Энлиль возвысил их до царства, притворяются, что им нужно узаконить себя. Не имею в виду, что царские надписи являются евангельской истиной, конечно, мы должны просеять их слова. Но еще предстоит установить эмпирически, в какой степени их царственные авторы будут манипулировать истиной и для каких целей.

• Это несправедливое требование, так как у нас практически нет доказательств для проверки достоверности королевских надписей. Сложилось впечатление, что они примерно совпадают с новоассирийскими царскими надписями, за исключением того, что саргоновские цари гораздо менее известны. Сеннахирим, например, не вернулся домой, хвастаясь тем, что обошел Иерусалим. О мнимых победах за границами не сообщалось бы, хотя бы потому, что король был не единственным, кто вернулся с поля боя: его солдаты тоже знали о том, что произошло на самом деле. В лучшем случае Сеннахериб может быть виновен в некотором творческом редактировании правды, порок, который полностью разделяют репортажи CNN о войне в Персидском заливе, например. Тем не менее, обычно признается, что титул королей точно отражает их общую власть: после своей сплоченной войны с лугалзагеси Урукагина был “королем Гирсу”, но уже не “королем Лагаша”; и преемники Шаркалишарри никогда не владели властью больше, чем сам Аккаде. Если они чтят истину в своих титулах, почему не в соответствии с их официальными представлениями о себе?

Простые предположения и демократические предрассудки здесь не годятся. Царские надписи были одним из публичных проявлений королевской власти; а царство было дано богами, это было отличительной чертой цивилизации. Только у некоторых варваров не было королей (Мы такие варвары!). Обозначив недостатки как наших источников, так и наших концептуальных образов, я попытаюсь описать ход событий, которые привели к подъему Аккадской империи при Саргоне и к ее падению при Шаркалишарри. Но помните, это мой анализ, Стейнкеллер или Ниссен рассказали бы вам совсем другие истории.

P.S. В своих рассуждениях от первого лица я полностью обязан работе господина Ааге Вестерхольца (“Mesopotamien: Akkade-Zeit und Ur III-Zeit” Walther Sallaberger & Aage Westenholz), а часть ссылок, в рамках моей работы, призываю искать вас в указанной работе.

Данный документ защищен шумерским заговором-копирайтом от воровства. У вора выпадет прямая кишка.