Неисправные механизмы
Автор: Dianalegens
1. Fehler.
Снег подобен сотням тысяч маленьких черепков. Слишком частый хруст раздаётся под поступью отяжелевших шагов. Каждый момент проведённый среди предгорной местности отдаёт страхом. И его преобразование не заставило себя долго ждать.
Паническая атака, одна за другой бесконтрольно поглощали её разум, и лишь тело, что из последних сил двигалось как-то само по себе. Вне зависимости от существенных ран, нанесённых неведомыми тварями.
Абсолютная пустота схожа с дикой пропастью в её разуме. Рассудок в своей критической точке. Тело истерзано, искусано и порезано. Полная неизвестность позади и точно такая же полная неизвестность впереди, но чем дольше она шла, тем мутнее плыла общая картина. Не самая лучшая картина.
Алая кровь медленно стекала по руке. Разодранный в клочья рукав, которым она старалась прикрыть рану. Капли на свежевыпавшем снегу были подобны путеводной нити, которую она сама и создавала, совершенно не осознавая этого. Склон вёл её всё ниже и ниже, а извилистые ветви безжизненных деревьев были подобны скрюченным и таким же иссушённым пальцам. Длинные с чудовищно неестественной формой.
Болезненный стон, после которого она рухнула на снег. Припала к промёрзшей земле, подхватывая обжигающий морозный воздух. Жжёт горло, жжёт лёгкие. Больно думать. Больно хоть что-либо понимать. Всё что она видела, ощущалось как самый страшный ночной кошмар из всех существующих. И никакая молитва мира не могла бы спасти её от этого безумия, что окружило её со всех сторон. Даже если бы она и могла произнести хоть слово, то всё равно бы не вспомнила. Она вообще ничего бы не вспомнила. Она ничего не помнит. Все её воспоминания оборвались неведомо где и начали свой ход именно с этого места. С места, когда её окружила ночная тьма и холод. А после кратковременного блуждания по лесной местности в полном одиночестве, она услышала этот вой. Дикий вой. И ни одно живое существо не способно издавать такие звуки. Вот тогда она и ринулась в полную неизвестность. Ровно по этой причине она и находится в таком положении.
Мороз сковывает ещё больше, кожу обжигает снег, с которого она просто не в состоянии встать. Цепляет снежный покров, пробираясь пальцами к твёрдой земле, обламывая то, что смутно представляло ногтевые пластины. Только форма у основания, сливалась с частичками земли и крови.
Кровь везде. В нос бьёт этот запах. Этот не с чем не спутываемый запах. С примесью металлического оттенка. Ровно в этот момент она натыкается на что-то странное. На что-то слишком твёрдое и такое же холодное как и всё здесь. На ощупь тянет пальцы выше и просто пытается зацепится. Она с трудом в состоянии приоткрыть глаза, оставалось только слушать. Вслушиваться во внутренние крики и шум где-то позади.
Инстинкты всё так же дремлют где-то внутри каждого. И когда надежда угасает, пробуждается то самое, первобытное желание выжить. Когда собственный организм работает на каких-то запредельных для человека возможностях, черпая ресурсы, откуда это только возможно.
Адреналин будоражит, подталкивает девушку, заставляя встать. Заставляя встать на ноги и идти. Наводняющий её сознание ужас блокирует, не позволяет и шага совершить, но всё резко видоизменяется. Пустота в её голове преображается в мысли, стоило только вдалеке увидеть плотное и тёмное облако. Всё последующее не имело ровным счётом ничего общего с разумностью. Для неё вообще ничего не имело значения. Ведомая лишь чёрной дымкой, она продолжила добивать себя саму. Ради выживания. Выживания любыми доступными способами, особенно когда он всего лишь один.
Движение не иначе чем жизнь, которая стремительно близилась к своему завершению.
Кропотливая работа требовательна во всём. Особенно в безукоризненной концентрации, которой у него было более чем предостаточно. Но важно не только это. Твёрдость руки всегда имела в своём роде не менее важную роль. Иначе механизмы будут работать неслаженно. Будут барахлить, а после развалятся, и вся работа будет попросту бесполезна. В такие моменты осечек ему особенно яростно хотелось, чтобы под рукой всегда присутствовало что-то, на чём можно было спустить всю злобу. Объект не имел ровным счётом никакого значения, важна была лишь заполненность, чтобы в помещении было что угодно, хоть как-то походящее на человека. Ну или на какую-либо часть, того что можно было считать человеком. В этот раз срываться на чём-либо не было в его планах, ибо механизмы новой версии спроектированного им реактора работали как нужно. Строго и без лишних изъянов. Всё было вымерено до точных частиц, до точнейших дюймов. Работало беспрекословно. Скромная, но ничуть не менее восторженная победа. Это приблизило его к заветной цели. Хотя бы на немного.
Откинувшись на стуле, мужчина закурил сигару. Делал затяг неспешно, неторопливо, продолжая неотрывно смотреть на плод своих трудов, что обошлись ему в скромные пару бессонных ночей и полную безвылазку из своего рабочего помещения. Внимательно вглядывался в чётко вымеренные линии, в готовый чертёж его очередного творения.
Это было необходимо зафиксировать. Записывать всё подряд было глупой и пустой тратой его времени, но только не в случае его экспериментов и разработок. Особенно таких. Особенно успешных. Тянет пальцы к диктофону, прожимая кнопку записи.
— Запись номер… Не важно… Мне наконец удалось немного обойти проблему с перегревом реактора. По крайней мере теперь они не будут задымляться на пол пути, что улучшит общую работоспособность и…
Хайзенберг остановился на полуслове, так и не успев договорить. В общем договаривать ему резко перехотелось. Одолевающее его настроение из на редкость воодушевлённого переменилось на дикое раздражение, зудящее где-то в глотке. Перехватив ещё дымящуюся сигару, мужчина сжал ту меж зубов, спешно накидывая на плечи свой чуть измятый плащ. Потрёпанная временем, но всё такая же излюбленная шляпа идеально легла на голову, тем самым частично скрывая светлые волосы с проглядывающейся сединой. В самый последний момент круглые очки также расположились на привычном для него месте.
Всё ещё раздражённо сделав глубокий затяг, Хайзенберг покинул рабочее помещение, быстрым шагом направившись по узкому коридору. Металлический мостик линией тянулся над пропастью, со дна которой раздавался механический лязг и грохот. Решётчатая поверхность поскрипывала под тяжестью его шагов, а вытянутая вперёд рука в одно мгновение притянула к себе металлическую рукоять массивного молота.
В полном обличии он направлялся всё выше, а конечным пунктом был один из лифтов, что поднимал прямиком на поверхность. Вход может и был только один, но вот выходов как минимум два, но именно этим он пользовался достаточно редко, или вообще не пользовался. Лифт тот малость поизносился и на первое указующее нажатие на красную кнопку и вовсе не отреагировал. Правда, владыку такой расклад совершенно не устраивал. Непреклонность и полный контроль должен быть во всём. В каждой мельчайшей детали. В каждом движении. Жёсткий стук по кнопке действовал безотказно, правда теперь малость проржавевший лифт, протяжно постанывая своими механизмами, вряд ли заработает снова, пока рука самого мастера не соблаговолит проделать определённый апгрейд поистине старого грузоподъёмного лифта.
Чем выше, тем больше ощущался тот самый морозно чистый воздух, пробирающий до самых костей. Предрассветные лучи вот-вот проскользнут из-за скалистых вершин, озаряя своим золотистым светом снег, заставляя тот поблёскивать её ярче, чем сейчас.
Холод снаружи и внутри. Его давно уже не завораживают эти виды, что в реальности были действительно хороши. Его уже изрядно тошнит от каждодневной картины происходящего. От этого грёбаного снега, от протяжной и извилистой линии хребтов этих гор, будто обхватывающих это место. Всё диктовало свои правила, всё здесь насквозь пропитано неизменной переменной, которой он дал чёткое название — тюрьма. Неприступная крепость, в которой он оказался невольным пленником. Все остальные «сокамерники» этого цирка уродов считали совершенно иначе. Ценность чей-либо жизни — её нет. Именно здесь это ощущалось максимально точно, а такая особа как Миранда это ему доходчиво объяснила. Как всегда, не спросив его. Всё дальнейшее или последующее пошло как по накатанной. Жизнь здесь приобрела совсем другие очертания в самых разных формах. Зверские, оскаленные, окроплённые, изувеченные и изуродованные. Ценность чего-либо утратило свою особенность, но для него неизменно было лишь одно — это свобода, к которой он без устали протягивал свои пальцы, плотно обтянутые чёрными перчатками. Именно ради неё он на полных оборотах прорабатывал каждую деталь, прорабатывал столько всевозможных планов, и столько же раз напивался. Особенно сильно, когда очередной план давал чёткий и характерный сбой. Провал.
И именно сейчас, когда всё шло максимально по верной траектории, его и так крайне шаткий покой нарушило предчувствие чужака на собственной территории. НА ЕГО ТЕРРИТОРИИ. Он не знал, что его злит больше всего: сам факт того, что кто-то добровольно решил распрощаться с собственной, похоже бесполезной, жизнью, раз уж решил заявиться сюда без разрешения, или же тот факт, что некто заявился не с парадного входа? Второе настораживало сильнее. Кто вообще мог заявиться на территорию его фабрики со стороны леса?
Раздражение от происходящего никуда не испарилось, собственно, и должно было испариться. Верным решением избавления было именно лишение непрошеного гостя жизни, но чаще всего он просто отправлял их на убой кому-нибудь из своей «семейки». Те же делали это с особой «утончённостью».
Его внутренняя чуйка вела его всё ближе и ближе к тому самому источнику. И чем ближе он вышагивал навстречу, тем яснее он видел перед собой не иначе чем до ужаса привычное металлическое ограждение, которое лёгким взмахом руки расползлось по разные стороны от владыки. Никаких протоптанных троп или каких-либо путей. Здесь их и не должно быть, здесь, собственно, и никого не должно быть, но постороннее присутствие всё так же было, и именно это и заставляло его двигаться всё дальше и глубже, минуя извилистые ветви, ломая те пред собой, попутно проваливаясь в снег.
— Давай мы не будет усложнять друг другу жизнь. Я знаю, что ты здесь.
В ответ прозвучал лишь ветер, колыхнувший ветви впереди него.
Злобно выдохнув и сделав ещё несколько широких шагов в чётком направлении вверх по склону, он наконец заметил что-то явно не характерное для этой местности. Чистейший белый снег разбавлялся алыми разводами, а рядом с ними виднелось тело, уткнувшееся в растекающееся пятно. Горячая кровь немного подтаяла снег вокруг недвижимого тела, но всё равно этого было недостаточно, чтобы можно было как следует разглядеть лицо.
Опустив молот кувалдой вниз, мужчина присел на корточки. Изгиб тела был свойственен женскому полу. Продолжал внимательно изучать тело и раны, что однозначно были нанесены далеко не людьми, делая чёткое умозаключение. Уже намеревался встать и преспокойно уйти, намеревался вернуться обратно к своей работе, к своим чертежам, творениям, но во всех смыслах зудящая мысль не давала покоя. Если бы такое существо как чёрт существовал в реальности, то именно он его и дёрнул. Дёрнуло настолько сильно, отчего пальцы его левой руки потянулись к кожаной поверхности перчатки на правой руке. Быстро отодвинув пряди слипшихся волос, касается тонкой кожи её шеи. Пульс есть, хоть и слабый. Всё ещё жива.
— Ну надо же, — протянул мужчина, встав в полный рост. — А ты живучая.
Простая констатация факта, одновременно являющаяся мыслями вслух. Слишком громкими мыслями вслух. Оставалось только решить, что делать дальше. Собственно, он ничего и не хотел решать. Оставить эту неизвестную и явно неместную здесь на растерзание здешнему зверью, или забрать? Второй вариант всплывал в его больном сознании всё чаще и чаще. Малая вспышка, рассекаемая здравой мыслью. Молчаливо развернувшись и сделав несколько спешных шагов, он вновь остановился. Вновь обернулся, нахмуривая линию бровей, снова вслушиваясь в собственные раздумья.
Уставился на тело, попутно делая тот самый чёткий и быстрый анализ, рассматривая свою возможно будущую подопытную исключительно в качестве испытуемой его пока ещё не доработанного прототипа. Тем более в качестве своих роботов он использовал исключительно мужские тела. Тем более если она не выживет, тело можно будет модернизировать так, как ему будет угодно. По крайней мере, возможная перспектива для новых экспериментов его немного приободрила.
Лёгкое тело, одним рывком было подхвачено его руками, после так же взвалено на плечо. Небрежно, совершенно игнорируя раны и возможные сильные травмы Хайзенберг продолжал вышагивать быстро, желая как можно скорее вернутся в свою обитель. Где шум двигателей был подобен трели. Где словно мертвенный холод фабрики окутывал его снаружи и внутри. В тех же стенах он и похоронил остатки своей эмпатии к другим. Там же он растратил всё, что когда-то можно было называть человечностью.
Все механизмы его фабрики работали слаженно, отстукивали так, как должны это делать. Двигались в такт, стыковались, создавая чёткую конструкцию и чёткий образ безукоризненной слаженности. Мелкие шестерёнки двигались в чётком круговом направлении, но тем было труднее найти среди сотни тысяч маленьких деталей ту самую. Ту самую крохотную частичку всего механизма, которая дала мелкий сбой, влекущий за собой большие последствия. Последствия в виде неисправности. Его неисправности.
