Модерн, Толкин, Кимры: где искать русскую Хоббитанию
Кто-то из не искушенных в архитектуре ютуб-туристов сравнил круглые кимрские модерновые окошки со входом в жилища хоббитов.
В каком-то смысле старые Кимры и есть наш русский Шир.
Есть такое английское графство (на наши деньги - район, или уезд) - Worcestershire. Это самое сердце Англии и родина знаменитой приправы, над названием любят глумиться американцы:
На самом деле все проще: Вустершир, если по-русски.
/ˈwʊstəʃə/ - если по-английски.
Именно Вустершир воплощал собой идею английской беззаботной идиллии для Дж. Р. Р. Толкина. Там родилась мама писателя.
Вторая часть слова, -шир, как раз и означает что-то вроде "район".
Хоббитский Шир (The Shire), метафора Старой Доброй Англии, списан с региона Западный Мидленд (на наши деньги - губерния), а сам Бильбо Бэггинс живет в аналоге Вустершира.
Где же искать русский аналог Вустершира, русскую идиллическую Хоббитанию?
Русский Шир, если он есть, мог бы затеряться где-то в лесах и болотах Тверской земли. Именно оттуда вышел модерновый великорусский народный романтизм, который проявился в таких явлениях, как, например, балалайка или Билибин.
Или - кимрский деревянный модерн.
Нора хоббита тоже - чем не модерн? круглые двери и окошки, доведенное до предела стремление соответствовать естественным, природным линиям.
Впрочем, буквальное вплетение жилища в рельеф - это уже из области модернизма.
К 1930-м годам, когда был написан "Хоббит: туда и обратно", модерн уже изжил себя, а модернизм только набирал обороты.
И тем не менее, Толкина можно смело называть поздним ребенком модерна. Из его признаний следовало, что на него сильно повлиял национальный романтизм, подъем которого он наблюдал в других европейских культурах. Особенно он отмечает впечатление от финского эпоса. Калевалу мы видим глазами художников эпохи модерна (национального романтизма, югендштиля, ар-нуво - у этого направления много имен).
Финские архитекторы, вдохновленные национальным эпосом, повлияли на облик Северной Европы того времени.
Национальный миф во многих странах Европы рассказывали художественным языком модерна.
Сочиняя "Хоббита", Толкин тоже формировал национальный миф:
«Меня с самых юных лет огорчала нищета моей любимой родины, у нее нет собственных преданий (связанных с ее языком и почвой), во всяком случае того качества, что я искал и находил (в качестве составляющей части) в легендах других земель. Есть эпос греческий и кельтский, романский, германский, скандинавский и финский (последний произвел на меня сильнейшее впечатление); но ровным счетом ничего английского, кроме дешевых изданий народных сказок».
Толкин создавал английский национальный миф – не великобританский, а именно что великорусс… простите, срединно-, глубинноанглийский миф.
Именно оттуда, из английской глубинки, модерн и вышел.
Идеологическая база для нового направления была заложена в Англии за полвека до того, как в норе поселился Хоббит.
Речь идет о движении "Искусств и ремесел" (Arts&Crafts), главной фигурой которого был вот этот мужчина - Уильям Моррис (1834-96).
Кстати, его мама, как и матушка Дж. Р. Р. Т., была родом из Вустершира. Но это просто совпадение.
Главной идеей Морриса и его соратников была убежденность в превосходстве ручного труда над машинным, кустарного над фабричным.
Бездушная продукция для массового потребителя была проблемой для Англии уже тогда, в Викторианскую эпоху (тогда как, например, в Кимрах такой проблемы еще не было).
Моррис и его соратники развивали декоративно-прикладное искусство, черпая вдохновение в идеализируемом Средневековье и в природе.
Усвоенные архитекторами новой эпохи, эти идеи монументально воплотились в растительных мотивах модерновых зданий. Тонкие, как стебли, колонны:
Изящные, как ветки, оконные рамы:
"Средневековые" башенки у современных (на тот момент) домов:
Каждый национальный романтизм искал свой "золотой век": не у всякой культуры в анамнезе были средневековые каменные замки, как у англичан или шведов, кто-то брал за основу старинные деревянные церкви или вовсе народную архитектуру.
У иных не было и того, так что национальный стиль пришлось изобретать заново на основе зарубежных образцов.
Именно так вынуждены были поступить финские высококультурные сепаратисты: собственной достойной внимания исторической архитектуры у них попросту не нашлось, так что они принялись интерпретировать и осовременивать не свои древности, а соседние, главным образом, североевропейские.
В каком-то смысле финский югендштиль - это архитектурный "Хоббит" или "Властелин колец": нечто эпичное, изобретенное почти с нуля.
Но оттого не менее великолепное. Финны внесли большой вклад в то, что известно нам как северный модерн, сделав его частью своей идентичности.
"Чухонский модерн", как его презрительно называли у нас столичные снобы, оставил яркий след в Петербурге...
Архитекторы северного национального романтизма иногда сочетали камень своих светлых замков с деревом.
Русским иногда было достаточно только дерева.
Уютный северный модерн пришелся кстати петербургским дачникам.
В имении господина фон Крузе под Гатчиной была построена восхитительная купальня и не менее впечатляющая баня, которые, в отличие от господского дома в русском стиле, были воодушевлены модерном и скандинавской архаикой.
Вдохновленные ставкиркой купальня и баня (проект Александра Владовского), попали на страницы журнала "Архитектурный Музей".
В журнале эти невозможные, воздушные теремки и увидел кимрский купец Алексей Лужин.
Безымянный тверской архитектор, к которому обратился бизнесмен из сапожной столицы, решил слить концепцию бани и купальни из имения фон Крузе в единый ансамбль, скрепив два объема сенями с декоративной башенкой. [1]
Дом Лужина, самый красивый в Кимрах, вырос здесь в 1909 году.
Теремки фон Крузе до наших дней не дошли, а лужинский, к счастью, да.
Реставрация была проведена несколько лет назад на средства местного предпринимателя. Правда, колористическое решение - белый и желтый - представляется сомнительным. В оригинале была зеленая, как трава, крыша; голубое, как небо, узорочье; натуральный цвет бревен.
Домики хоббитов, какими их сейчас изображают и воплощают, окрашены по тому же принципу:
От столичного модерна деревянные теремки Кимр отличаются куда более дешевыми материалами и меньшими размерами.
По сравнению с питерскими дачами модерновые избушки сапожников - как норы хоббитов в сравнении с эльфийскими дворцами.
Вообще, модерновые дома всегда стремились выглядеть так, будто сами здесь выросли: как роща или как грибы.
Естественность проявлялась в подражании и самой природе, и творчеству человека тех времен, когда тот еще оставался как бы частью этой природы, ну или по крайней мере был ближе к ней, чем в эпоху, о которой идет речь.
Деревянные дома в Кимрах соответствуют этой идеологии без усилий: местный модерн - лишь отчасти продукт умствования "хипстеров" из мировых столиц; его основа - "природная".
Это и "экологические" традиционные материалы - собственно, дерево; это и элементы народной архитектуры за модными фасадами - все-таки во многом эти дома оставались крестьянскими избами.
И какие-то народные привычки по обустройству быта. Перед модерновыми теремками ставили скамеечки:
Что роднит Кимры и Шир, помимо круглых порталов? Из Кимр при желании тоже можно сделать идиллию.
Уютной России будущего нужен образ в прошлом, с которым современный русский мог бы себя ассоциировать.
Образ дворянского гнезда в основном нам чужд - по понятным, увы, причинам.
Но как насчет богатого села с домиками сказочной красоты, чьи блеск и слава были добыты честным трудом обычных крестьян и купцов в основном крестьянского же происхождения?
Путь в русскую Хоббитанию берет свое начало на платформе №9¾ на Савёловском вокзале Москвы.
В начале XX века рельсы дотянули до села Савёлово, Кимры же оставались за Волгой, имея с вокзалом паромное сообщение.
Тайна Савёловского вокзала в Москве в том, что он на самом деле Кимрский. И станция метро о том же: "Савёловская" пишем, а "Кимрская" в уме. [2].
Вокзалы Москвы ведут в столицы: Ленинградский, Киевский, Рижский, Казанский; в другие страны: Белорусский; в крупные региональные центры: Курский. И вдруг целый московский вокзал ведет в село.
На самом деле, Кимры тоже были столицей - столицей сапожного ремесла, именно оно сделало их богатыми.
Старые, дореволюционные Кимры - это воплощенная "американская" мечта простого русского человека, бывшего крепостного.
Несколько веков подряд Кимры получали госзаказы на обувание русской армии (эта традиция началась с Петра I и продолжалась аж до советской войны в Афганистане).
Расцвет промысла был обусловлен никудышностью окрестных земель, на которых ничего не росло (а значит, крестьянам надо было заниматься чем-то вместо земледелия), и близостью к Волге: людям, работающим в сырости на реке, требовалась хорошая обувь.
На протяжении сотен лет местные кустари шили сапоги и другую обувь.
А на вырученные капиталы открывали собственные дела (например, скупали и перепродавали в Петербург хлеб, который у них совсем не рос).
Уже в первой половине XIX века Кимра (тогда название сохраняло единственное число) разбогатела настолько, что местные крестьяне решили сами себя выкупить.
Последней владелицей села была вот эта женщина:
Графиня Юлия Павловна Самойлова, муза художника Карла Брюллова, который писал ее портреты много раз, а на полотне «Последний день Помпеи» изобразил аж четырежды.
Юлия Павловна как раз искала покупателя на свое село (поскольку устраивала личную жизнь за границей), когда кимряки вызвались самостоятельно выкупить себя. Под это дело они в 1846 году заняли в казне 495 тысяч рублей, пообещавшись выплатить ссуду, хотя бы за это пришлось заложить свои дома и жен.
К концу 1916 года в Кимрах проживало около 20 тысяч человек. Работали 2 банка,
казначейство, кредитное товарищество, несколько училищ и школ.
Электричество, газ, телефон, водопровод - коммунальный рай без хлопот и забот.
И прочие блага цивилизации, доступные обычно крупным городам.
Да и выглядели Кимры, хотя и не столь масштабно, но местами вполне достойно региональных центров того времени.
При этом Кимры оставались селом.
Вот какими были сельские пейзажи до революции:
Кое-что из прошлого великолепия сохранилось до сей поры:
Но, как отмечала еще Екатерина II, "издали [Кимра] не уступает Петергофу, а вблизи уже всё не то".
Если смотреть вблизи - идиллия рушится.
Участники движения искусств и ремесел были, в основном, социалистами, как и их лидер - Уильям Моррис. Они считали, что возвращение к ремесленному труду обогатит простой люд.
Кустарное производство обуви действительно сделало кимряков богатыми. Впрочем, посмотрев на них, Моррис наверняка сказал бы, что не совсем то имел в виду.
Капиталистическая история успеха Кимр оборачивалась капиталистическими же ужасами: рынок заставлял сапожников идти на прямой обман, выпуская заведомо некачественную обувь, а самих кустарей загонял в тяжелые условия труда (12 часов в день в тесных помещениях).
Детский труд в то время тоже был чем-то нормальным.
Добавьте к этому вопиющее социальное неравенство, несправедливое распределение прибыли (когда перекупщики получают намного больше, чем непосредственные производители).
Еще один сквозной мотив кимрских мемуаров - безобразное пьянство сапожников, надиравшихся после тяжелой трудовой недели.
Кимряки, конечно, не похожи на хоббитов - беззаботных кудрявых толстячков с волосатыми ногами, никогда в жизни не работавших, разве что на собственном огороде.
Если подбирать литературно-сказочный аналог жителям Кимр, то они будут больше похожи на домовенка Кузю - как если бы Кузя вырос.
— Например, — сказал я, — соседний Кимрский район сапожников: какая там бедность типа обуви, какой неуклюжий человек сапожник...
— Правда, — говорю, — много рыжих почему-то, с окладистыми бородами, в староозерских кафтанах, нелюдимые.
— Ост-Индия, — почему-то определил жених Кимрский край.
— Несколько минут езды, — продолжаю, — из этой Ост-Индии, как вы называете, — и совершенная ему противоположность: башмачник лёгкий, подвижной человек, — чем не француз?..
Под башмачником, скорее всего, имелся в виду житель соседнего с Кимрами Талдома. Вообще в этом регионе было что-то вроде промышленного кластера по изготовлению обуви, и Кимры были его центром. Бог знает почему у писателя сложилось такое восприятие: все-таки в описываемую эпоху обувная столица была намного более развитым и богатым населенным пунктом, нежели близлежащие.
Есть немало и каменных домов, даже очень хороших. Все это дает селу Кимре, особенно в сухую погоду, вид чистенького, не очень большого, но красивенького города. Да по справедливости нужно сказать, что есть и уездные города, которые гораздо обширнее, но лучше и богаче будет село Кимра. <...>
Роскошь имеет в Кимрах три степени. <...>
Люди, имеющие хорошее состояние, одеваются в селе Кимре ничем не хуже городских купцов.
Одежда среднего класса почти такая же, разница состоит только в меньшей ценности материи.
Молодые люди низшего класса одеваются почти также, как и люди высшего, или по крайней мере — среднего, тогда как средства их далеко не одинаковы. Короче сказать: не зная лично человека, при встрече с ним на улице, легко ошибиться в его состоянии, а при разговоре люди этого класса бывают еще бойчее первых двух классов, и особенно те, которые живали в столицах.
Когда в Кимры пришел чаемый сторонниками Морриса социализм, любимое ими же кустарное производство (хорошим или плохим оно на самом деле было) окончательно исчезло. Обувное производство осталось в Кимрах, но было сосредоточено на фабрике.
Вместе с кустарями исчезла и симпатичная традиция строительства собственных деревянных теремков.
Правда, не сразу: уникальность кимрского модерна в том, что он продолжался после революции - в эпоху нэпа здесь были построены несколько частных теремков...
и даже стадион в стиле модерн!
Но затем традиция окончательно прервалась.
Получается, что социализм уничтожил и ремесло (сапожное), и искусство (частного строительства). Иронично.
Сейчас деревянные домики - единственное, что составляет уникальность Кимр - в основном доживают свой век.
По сю пору город в целом выглядит так, как, наверное, могла бы выглядеть Хоббитания, пережившая нашествие орков.
Постсоветские Кимры перестали кого-либо обувать, превратившись в столицу наркомании. Московские торчки в 90-х прозвали город "Голливудом" за то, что здесь можно было получить яркие разрушительные впечатления в ассортименте. [6]
Но тьма, кажется, потихоньку отступает.
Будто бы хоббиты, которые, как известно, лучше всего умеют прятаться, робко выходят из своих укрытий и мало-помалу латают и красят свои норки.
В городе действует филиал волонтерского движения "Том Сойер Фест". За несколько лет Алексей Молчанов и его соратники уже привели в порядок два дома:
Недавно Кимры выиграли федеральный грант на создание комфортной городской среды. Будем надеяться, что деньги будут потрачены в том числе на сохранение нежного и хрупкого архитектурного наследия города.
Русские хоббиты, переживших за последние 100 лет слишком много приключений, возвращаются к нормальной размеренной жизни в собственных Ширах.
Малые города России один за другим постепенно оживают, облагораживаются.
Гораздо медленнее, чем хотелось бы, - и часто не совсем так, как следовало бы, - и тем не менее.
Россия вспоминает себя и становится уютнее, но впереди еще много работы.
На старые Кимры лучше всего смотреть издалека и с нежностью, так же, как Толкин смотрел на фамильный Вустершир.
Как Моррис смотрел на ремесленников любимого им Средневековья.
Не отворачиваясь от плохого, нужно уметь видеть 1) по-настоящему ценное, 2) картину в целом.
1) По-настоящему ценное сосредоточено в дошедших до нас домиках, выполненных в стиле модерн. Крестьянская изба, оставаясь собой, приобретает модные черты, а затем уже к современному стилю добавляет трогательный локальный колорит, обогащая и развивая этот стиль.
Кажется, жизнь в таких домах и на улицах с такими домами похожа на жизнь в нормальном мире. Каждый из нас заслуживает чего-то подобного.
2) Картина в целом такова, что, несмотря ни на что, несмотря ни на какие сложности, недостатки, несправедливости, ошибки, несовершенства, русские крестьяне в отдельно взятом селе сформировали уникальный и привлекательный образ жизни.
В каком-то смысле Кимры и подобные им локации - это русские Помпеи. Деревянные руины, которые мы (более-менее широкая общественность - спасибо, интернет и автомобилизация) только в последние годы извлекаем для себя из-под пепла забвения, не просто сохранили особенный стиль - по ним можно восстановить притягательный образ жизни начала XX века.
Расцвет частной инициативы и предпринимательства, обеспечивавших рост частного и всеобщего благополучия в условиях нормальной для жизни человека среды. То есть, уютной.
Деревянная архитектура стала визуальным символом этой идеи. После революции она некоторое время воспроизводилась как самобытное явление (уже вне влияния культурных центров) - к этому располагали условия, приближенные к нормальной, естественной жизни.
Затем традиция была насильственно прервана и окончательно забыта.
Моррис черпал вдохновенье в идеализированном Средневековье. Толкин всматривался в более глубокие бездны - в те времена, когда создавались предания.
А мы, люди XXI века, с тем же правом можем обратиться к идеалам теперь уже старинных для нас эпох - эпохи "Искусств и ремесел", эпохи национального романтизма, эпохи модерна.
"Небесная" уютная Россия, какой можно ее было бы себе представить, наверное, похожа на идеализированные старые Кимры. Без 12-часового рабочего дня, но со скамеечками под дверью твоего собственного теремка.
Возможно, это так же фантастично, как Хоббитания, но Хоббитания и не претендует на то, чтобы быть правдой - наоборот, это заведомая сказка.
Но как же хочется в ней оказаться!
Спасибо:
Алексею Молчанову - организатору "Том Сойер Феста" в Кимрах, за предоставленные фотографии (и за "Том Сойер Фест")
Егору Косыреву - экскурсоводу из Кимр, участнику ТСФ в Кимрах за любезно предоставленные фотографии.
а также Наталье Журавлевой, Татьяне Нуракишевой за любезно предоставленные фотографии.
Сноски:
[1] Подробнее о доме Лужина читайте в статье Алексея Молчанова: Дом Лужина — интересные факты.
[2] В 30-е годы Савёлово вошло в состав города Кимры, теперь их соединяет красивый мост, построенный в 1978 году.
[3] Подробнее о тяготах и невзгодах существования жителя Кимр можно узнать здесь: Село Кимры Тверской губернии в XIX – нач. XX вв. Панорама жизни. Отметим, что эта статья представляется тенденциозной: так, в ней, например, ни разу не упомянута уникальная архитектура Кимр, сформированная именно в означенный период.
[4] Цитата по: Владимир Коркунов "Кимры в тексте". Книга рекомендуется для углубленного ознакомления с историей Кимр.
[5] Как это было. Свидетельства очевидца
[6] См. Владимир Коркунов "Кимры в тексте"