Вилла для мертвеца, или Прекрасная ошибка
1887 год. Юный Владимир Ульянов навсегда покидает Симбирск, а в швейцарском городе Ла-Шо-де-Фон на свет появляется Шарль-Эдуард Жаннере-Гри, будущий великий архитектор, известный как Ле Корбюзье.
Спустя 83 года, в 1970-м, когда оба будут уже мертвы, их имена окажутся навсегда связаны благодаря одному грандиозному, но спорному проекту в русской провинции.
У Ленина и Ле Корбюзье в его наиболее радикальном изводе есть кое-что общее: стремление снести старый мир и построить что-то новое. Правда, второй имел в виду прежде всего архитектуру, а первый, так сказать, ее содержимое. И Ленину, и Ле Корбюзье задумка удалась, но лишь отчасти.
Жаннере-Гри сильнее, чем кто бы то ни было, повлиял на облик современного здания. Еще повлияли исторические события. Например, появление железобетона. Или мировые войны. Ниже — проект "Дом-Ино", созданный Жаннере-Гри в 1914 году для послевоенного строительства. Да, тогда думали, что война продлится месяца три.
Каркасная формация, позволяющая создавать свободную планировку или, например, свободный фасад, или сад на крыше, или ленточное остекление. Или соединяться с другими такими же структурами. Короче, это была личинка современного здания.
Самым известным реальным объектом, созданным на основе этого "скелета", стала построенная под Парижем в 1929 году вилла Савуа (или Савой, как у нас привыкли ее называть, хотя это и неправильно).
Эта вилла, как может показаться, отменяет всю архитектурную традицию — и само прошлое как таковое. А вместе с ним — и национальное.
Если дома эпохи ар-нуво порою стремятся выглядеть так, будто они сами тут выросли, являя собой единицу пейзажа наравне, скажем, с рощей или холмом, то творения европейских модернистов больше похожи на временное жилье для колонистов, приземлившихся на другой планете и начавших здесь жизнь с нуля. Кажется, что обитателей этих жилых модулей совершенно ничего не связывает с прошлым, будто они родились на космическом корабле во время полета сюда. Так что этим господам (или лучше — товарищам) остается глядеть исключительно в будущее. Ну и заодно по сторонам —благо, панорамное остекление создает для этого все возможности.
Разумеется, ничего не рождается в пустоте, и вилла Савой тоже имеет бэкграунд, который может ее объяснить. Так, в юности Ле Корбюзье любил вместе со своими родителями совершать походы по швейцарским Альпам. Возможно, это повлияло на его стремление строить такую архитектуру, которая не мешала бы поступлению воздуха и света и наслаждению видами. Это раз.
Два — в 1911 году Ле Корбюзье совершает поездку по Греции и Малой Азии, надолго зависая на Акрополе. Так что свободно стоящие колонны виллы Савой можно считать переосмысленным периптером Парфенона (как мы покажем в дальнейшем, это не единственное важное для нас последствие посещения этого археологического памятника).
Ле Корбюзье в наиболее радикальном своем изводе хотел бы стереть старые города с лица Земли гигантским ластиком. А на их месте возвести то, что, как он считал, будет гораздо лучше. Например, стремящиеся в стратосферу небоскребы посреди безбрежных зеленых парков (и безбрежных автопарковок, добавляли критики).
Таким ластиком стала Вторая мировая война. Бомбардировщики и тяжелые орудия сделали архитекторам настоящий подарок. К счастью, к тому времени идеалы Ле Корбюзье слегка смягчились. Для коммуны Сен-Дье он спроектировал
"крупный общественный центр, который был бы скомпонован из зданий высоких и низких, разнообразных по форме, асимметрично расставленных, но при этом образующих некое гармоническое целое",
объясняла в своей лекции архитектуровед Анна Броновицкая. Ле Корбюзье утверждал, что при создании проекта отталкивался от композиции афинского Акрополя:
Жители коммуны этот проект не приняли, однако он был замечен мировым архитектурным сообществом, в том числе в Советском Союзе. Мы еще вернемся этому важному для нас моменту, но сначала — больше, больше контекста!
В 20-е годы в СССР расцветал архитектурный авангардизм. Ле Корбюзье и русские архитекторы из ВХУТЕМАСа были хорошо знакомы и оказывали друг на друга влияние. Примерно к 1930-му году авангардизм у нас был отменен, началось авторитарное насаждение историзма ("сталинский ампир") и ар-деко (ярчайший пример стиля — сталинские высотки). Которые, в свою очередь, ушли из практики во времена разоблачения культа личности, когда советская архитектура вернулась к модернистскому интернациональному стилю.
Тем временем в мире модернисты не только восстанавливали Европу, но и строили целые города в развивающихся странах. В 50-х годах в Индии по проекту Ле Корбюзье с нуля строится город Чандигарх. В 60-х взявшая путь на модернизацию Бразилия, также посреди ничего, возводит новую одноименную столицу — по проектам Оскара Нимейера и заветам Ле Корбюзье (который ушел из жизни в 1965-м).
В таком контексте СССР готовится в 1970 году отметить 100-летие со дня рождения Ленина. Внимание приковано к советскому Вифлеему — Ульяновску. Затевается грандиозный проект по переустройству центра города. На Венце возводится целый комплекс зданий по лучшим образцам того времени.
Новый корпус педагогического института,
который напоминает знаменитый забор ПО-2, но это к делу не относится,
...в качестве прототипа использует штаб-квартиру компании Enso в Хельсинки, возведенную по проекту Алвара Аалто (1962 г.).
Гостиница Венец, местный "небоскреб"...
...напоминает творение Оскара Нимейера — дворец Национального собрания в Бразилиа...
...или проекты того же Ле Корбюзье:
Главным же объектом архитектурного ансамбля становится Ленинский мемориал. Это многофункциональное здание: помимо музея, посвященного имениннику, и своеобразного торжественного зала для отправления соответствующего культа, здесь есть кино- и концертный залы и прочие полезные помещения.
Ради нового архитектурного ансамбля была снесена улица Стрелецкая и еще несколько заметных исторических зданий.
Авторами проекта Ленинского мемориала значатся архитекторы из МАРХИ Борис Мезенцев, Гарольд Исакович, Михаил Константинов и др. Борис Мезенцев указан первым в ряду, видимо, как директор проектного института — ЦНИИЭП зданий культуры, спорта и управления. Однако кто именно из списка разработал проект, неизвестно. На отмывках можно найти фамилию Константинова. Согласно "Википедии", этот архитектор, потерявший ногу во время войны, был известен своими "независимыми" взглядами.
Как отмечает Анна Броновицкая, изначально облик Мемориала задумывался фактурным, с покрытой рельефами верхней частью. Это проект 1967 года:
Однако от рельефов и рустовки (которые как раз приблизили бы облик здания к позднему Корбюзье) в итоге отказались. Возможно, не успевали подготовить их в срок. Так что мемориал получился гладким и абстрактным, совсем как вилла Савуа:
Вот еще раз вилла для сравнения:
Все заповеди Ле Корбюзье тут как тут: здание приподнято на столбах-опорах, ленточное остекление, свободный фасад. Разве что сада на крыше нет.
Мемориал — это вилла Савуа, вспомнившая свое дальнее родство с Парфеноном и попытавшаяся стать храмом. Расположение — на вершине горы — тоже в масть: идеальная архитектура по Корбюзье предполагает виды.
К слову о Парфеноне. Архитектурный ансамбль в Ульяновске
а тот, в свою очередь, к Акрополю:
Белые объемы без излишеств и наличие в обозримом пространстве широченной Волги смутно напоминают о юге и море — что особенно сильно чувствуется жарким летом (а летом тут жарче, чем в Москве).
У комплекса есть секретик — дело в том, что Стрелецкая улица была снесена не полностью. Мемориал, подобно эдакой антикрепости, как бы обнимает своим прозрачным квадратным «патио» старинные домики, с разной степенью сомнительности причастные к первым дням жизни коммунистического мессии.
Чтобы понять, насколько вообще уместны были усилия по сбережению ленинского "вертепа", стоит почитать, как об отношении Ильича к жилью в принципе пишет Лев Данилкин в своей книге «Ленин. Пантократор солнечных пылинок»:
«В первые восемь лет жизни ВИ Ульяновы постоянно меняли квартиры, словно бежали от какого-то Ирода, гнавшегося за их младенцами. Этой скачке есть рациональное объяснение — после пожара 1864 года в Симбирске было мало сдающихся в аренду квартир, где могла бы разместиться большая семья с шестью маленькими детьми, поэтому методом проб и ошибок приходилось выискивать что-нибудь приемлемое. Видимо, поэтому всем Ульяновым – и ВИ в первую очередь – было свойственно номадическое сознание, привычка легко переезжать с места на место, даже не задумываясь о приобретении недвижимости, и жить в кое-как обставленных чужими людьми квартирах; «невлипание», способность легко переносить вечную неприкаянность».
Кстати, тот же автор нашел максимально негативные слова для ульяновского советского модернизма, но об этом позже.
В целом снаружи здание действительно похоже скорее на виллу, чем на храм. На виллу, которую построили для великана. Может быть, для призрака того, чье имя капслоком кустится на склоне горы?
И тут самое время поговорить о том, что у Мемцентра внутри. Музейная часть окончательно избавляется от модернистской легкости и преисполнена багряной советской торжественностью. Ассоциации эта обстановка вызывает похоронные. Свидетельство тому — впечатление о посещении музея от современного апологета Ленина, Льва Данилкина (там же):
"Внутри мемориала неуютно, как в крематории: помимо дежурной диорамы Стрелецкой улицы, здесь покоится электрифицированная карта «Триумфальное шествие советской власти», созданная из кусочков того же рубинового стекла, что и звезды кремлевских башен. Пустой «Торжественный зал» с геометрическим мозаичным узором из цветной смальты укомплектован, впрочем, огромной статуей из уральского мрамора; высота этой церкви-в-церкви – 17 метров – «по замыслу архитекторов символизирует величие революции 1917 года»; а белизна кумира – надо полагать, непогрешимость того, кому следует возносить здесь молитвы. Несмотря на просчитанную научными методами акустику, голос экскурсовода едва слышен: фигура Ленина отражает звуковые волны, источник которых находится в соседних залах, где расположилась «выставка динозавров», откочевавших сюда, чтобы поселиться под защитой коммунистического тирекса".
При всем уважении к труду музейных сотрудников, хочется никогда не заходить внутрь, а вместо этого смотреть на это далеко не последнее в архитектурном отношении сооружение... как на сферическое здание в историческом вакууме, забыв о его назначении.
Очень хочется полюбить это здание, и его невесомость, и его игру светотени, и заложенную в нем на уровне архитектуры идею устремленности в будущее, и его дворик со старыми домиками и березками, но — не получается.
Строгая геометрия, выполняющая приказ символизировать строгую торжественность, неожиданно наделяет прямоугольные формы качествами надгробной плиты.
Смыслы, вложенные в это произведение, вместо светлого будущего затягивают в темное, сложное прошлое ("белый" ты или "красный", это место напомнит тебе, что цветущей сложности в нашем прошлом куда больше, чем радости).
Впрочем, это всего лишь впечатление современного обывателя. Признанные специалисты по архитектуре не усматривают противоречия между формами здания и его назначением:
Абсолютно не согласна [с мнением о том, что архитектура здания не соответствует мемориальной функции]. Цель Ленина — ускоренная модернизация России, а за ней и всего мира, — совпадает с задачами архитектуры модернизма. Мемориальная составляющая — законсервированные домики где (вроде бы) жили Ульяновы, а современное здание — гигантский реликварий. Реликварии даже в средневековье делали в стиле своего времени, а не того, в котором жил святой.
- Анна Броновицкая, архитектуровед, архитектурный критик, специально для проекта "Уютная Россия".
Вообще, как и сам Ленин, посвященный ему Мемориал провоцирует захватывающе разные мнения о себе:
"Здание производит неизгладимое впечатление. Оно не подавляет человека, а наоборот —возвышает его, поднимая на какой-то другой уровень сознания. Не покидает ощущение, что это здание запроектировано для людей с другой эргономикой — предтеч трехметрового роста и вселенского разума. И это при том, что идеология ушла из здания. Уже давно нет Советского Союза, нет его пропаганды, нет выпусков «Правды» и новостей «От Советского Информбюро…». Запроектированное как Храм, здание остается храмом. Но для меня это храм чистых пространственных решений, смелых созидательных идей, Храм силы человеческого разума. Храм Чистой Архитектуры".
- Михаил Капитонов, архитектор. "Храм модернизма"
"Ленинский мемориал <...> представляет собой плод запретной любви Чаушеску и Фидия Пасквителя: на выстеленной скользкими мраморными плитами площадке приподнят на колоннах-сваях сплющенный сверху и снизу бетонномраморный куб с квадратными навершиями. Вдвое-втрое больше храма Зевса в Олимпии, мемориал должен внушать величие и трепет, как городская доминанта. Многие уродливые здания со временем приобретают статус "иконических", но у мемориала, эрзац-купола которого выглядят особенно безобразно, едва ли есть шансы попасть в их разряд, даже если все остальные постройки на земле будут разрушены атомной бомбардировкой; да и в качестве памятника позднесоветскому маразму и творческому бесплодию он слишком компромиссный и эклектичнообыденный: так может выглядеть и АЭС, и Дом пионеров, и НИИ, и Дворец съездов правящей партии, и увеличенная заправочная станция".
- Лев Данилкин, "Ленин. Пантократор солнечных пылинок"
"[Комментируя цитату из книги Данилкина] Это тот случай, когда отношение ко времени и теме окрашивает восприятие архитектуры. Могу возразить, что мемориал проектировался в шестидесятых, а это лучший период советской истории, и культ Ленина — порождение оттепели, когда стояла задача вытеснить культ Сталина. Ульяновский мемориал — не шедевр, но вполне приличная архитектура. Безусловно, самое впечатляющее, что есть в Ульяновске. Историческую улицу, конечно, жаль, но модернизм смотрел вперед, в будущее, а из прошлого был готов сохранять только шедевры и исторически важные фрагменты, как было сделано в мемориале".
- Анна Броновицкая, архитектуровед, архитектурный критик, специально для проекта "Уютная Россия".
Как бы то ни было, это здание — памятник человеку, который однажды решил, что до сих пор мир был устроен неправильно и что уж он-то точно знает, как сделать лучше. Под это определение подходит и Ленин, и Ле Корбюзье.
В силу этого ульяновский Мемориал можно рассматривать еще и как памятник грандиозной и прекрасной мечте. И — грандиозной и прекрасной ошибке. С модернистами такое часто случалось: настоящая вилла Савуа оказалась беременна протекающей крышей и в какой-то момент пришла в запустение — государству пришлось вмешиваться, чтобы спасти шедевр от сноса; нимейеровская Бразилиа красиво выглядит с высоты птичьего полета и на фотографиях, но, как выяснилось, ужасно неудобна для жизни и даже для туристических посещений.
На берегах Волги был возведен гигантский светлый невесомый дворец, но, как теперь выясняется, он оказался населен призраками неупокоенных мертвецов.
И если эта мечта была ошибкой, тем не менее, порою нельзя не залюбоваться красотой этой мечты. Можно залюбоваться — но трудно полюбить.
Как не получается полюбить это здание, так не получается и принять его в качестве части собственной идентичности.
Не получается положить в секретную шкатулку любимых вещей.
Разумеется, образцы советского модернизма, в том числе ульяновские, достойны того, чтобы их сохранять и беречь.
Хотя их не поместишь на плакат с надписью "Сражайся за это".
Может быть, какой-нибудь деревянный теремок там был бы уместнее?
Остается только догадываться, как выглядела бы наша архитектура XX века, не случись в России победы революции. Опыт других стран, в которых не нашлось своих керенских и лениных, показывает неизбежность распространения модернизма. Вероятно, то же самое произошло бы и здесь. И тогда мы бы увидели модернистские храмы РПЦ.
Можете себе представить крест над Мемориалом?
Сейчас Ленинский мемориал переживает масштабную реставрацию и стоит в лесах.
К сожалению, далеко не весь совмод в Ульяновске так берегут. Ряд объектов не удалось сохранить, по крайней мере, в аутентичном виде. Так, Дворец пионеров беспощадно обшили вентфасадом. Аксаковская детская библиотека находится в аварийном состоянии. И такую архитектуру особенно жаль, потому что модернизм, не отягощенный "взрослой" идеологической нагрузкой, расцветает, являя свои лучшие качества в образцах, связанных с детским творчеством и образованием. Здесь мечтам о будущем не мешает никакой мрачный бэкграунд.