«Прометей прикованный» - Эсхил (525 - 456 до н.э)
Часто бывает, что мыслители и художники, которым на заре мысли и чувства выпал исторический случай создать что-то принципиально новое, не имеют возможности оттолкнуться от творческого опыта своих предшественников и вынуждены покорно впитывать непоколебимые культурные установки, царившие на веку их предков. V-е столетие до н.э. в Древних Афинах ознаменовалось расцветом литературного и театрального дела, что благодаря мыслям и эмоциям, сценическим словом стимулируемым, привело к неизбежным сомнениям в религиозно-культурных устоях прошлого. Будучи консервативно настроенным, ветеран греко-персидских войн и праотец европейской трагедии Эсхил не был слепым проводником традиций и культа, ему предшествующих. Он соединял два полюса - старое и новое, подвергал пересмотру как общережимный, так и и внутрисемейный уклад: Эвмениды в одноимённой трагедии литератора выступают архаичными механизмами мщения, ввязывающимися в конфликт с нововведённым судебным институтом ареопагом в лице Паллады и Феба; в то же время отношения «власть-народ» и «мщение-человек» у трагика перетекают в русло семейного «отец-сын-мать» (см. театралогию «Орестея»). Из такого социального дуализма произошёл самый либеральный и свободолюбивый текст Эсхила - «Прометей прикованный».
«Прометей прикованный» - архетипическая история о противостоянии деспотической власти и прорвавшегося через её бетонированное покрытие ростка человеколюбия. Прометей - титан, во время Титаномахии перешедший на сторону богов-олимпийцев и по завершении распри вошедший в Зевсов кабинет министров. Прометей - номенклатурщик при режиме Насилия Громовержца. Отречься от системы, которой служил долгие годы, всегда опаснее, чем бросить ей вызов с нуля: во втором случае встаёт вопрос рядового гражданского неповиновения, а в первом - вопрос предательства (грех, верно ведущий к Ледяному озеру Коцит). Неважно, чем будет продиктован переход в противоположным лагерь - честным осознанием чего-то или искренней сменой взглядов, - отступивший от режима деспотии в глазах госпроизвола всегда будет безнадёжным и злостным предателем. Такая «вероломная» участь выпала гуманисту Прометею.
Власть Зевса выражается в двух аллегорических фигурах - Воле и Силе. Они его властные парламентёры. Стойкость и верность высоким гуманистическим идеалам Прометея же проявились в его дарах человечеству: науке ведения хозяйства, надежде, заслонившей пророческие способности человека, и главном цивилизационном элементе - огне. Даровав народу искусство быта и жизни, мученик возвысился над гегемонией Зевса, обрёкши себя на вечные стенания. Как естественно для трудов первоучредителей, опусы Эсхила плоски, лишены психологизма: декламирующий своё нравственное первенство Прометей схематичен, его индивидуальность узнаётся лишь благодаря мифологическому бэкграунду зрителя; представители Зевса безвольные глашатаи, ни на шаг не отступающие от гласа хозяина (аллегорическое происхождение, верю, ни при чём). Противоречивость трагедии, тот самый Эсхиловский дуализм, выражает хор сочувствующих Океанид. Они и Прометеевы плакальщицы, и его вразумители. С одной стороны, хор оплакивает муки страдальца, но с другой - призывает покориться воле Тучегонителя. Океан тоже выступает неоднозначным стариком: за его соболезнованиями скрываются увещевания поддаться. Несмотря на все наказы, Прометей стоит на своём и принимает мученическую смерть.
Главный античный страдалец пошёл против своей «осмотрительной» и «прозорливой» природы. Его самоотверженность - зум на ценность человеческой жизни. В этом смысле обращение к истории о человеколюбивом титане было своевременным, Эсхил уловил дух времени. Помимо театрального дела, в Аттике V-го века вспыхнул режим власти демоса, вошли в моду общественные собрания, Сократ обратился к природе человека, отринув умозрительные космогонические рассуждения предшественников, будущие литераторы, среди которых особенно выделился Еврипид, стали всё больше внимания уделять индивидуальным чертам homo, внедрять психологизм описания. Всё заговорило для человека и во имя человека. Из такого клочка человеколюбия произойдёт европейский гуманизм, который причинит человеку не меньше мук, чем претерпел Прометей, - человеку, в силу которого так верил.
