Венский акционизм: искусство или провокация

Провокативность и радикализм в искусстве вызывают у многих зрителей непонимание, однако подобный подход является отличным триггером для острой эмоции, которая заставит сопереживать, думать и выходить за рамки привычного. Для дальнейшего разговора об этом нам необходимо договорится, что искусство никому ничего не должно, но у художника зачастую есть идея. Из этого следует, что самоцелью всего происходящего на художественной сцене – что бы там ни происходило – является не только эпатаж, но и полноценное художественное высказывание. Один из ярчайших представителей подобного искусства – венский акционизм, который при всей своей нелицеприятности нёс в себе как рефлексию о прошлом, так и идеи о будущем.

Венский акционизм – радикальное движение австрийских художников 60-х годов прошлого века. Основными членами группы были: Гюнтер Брус, Отто Мюль, Герман Нитш и Рудольф Шварцкоглер. Все произведения этого творческого движения отличает высокая степень деструктивности и насилия. Художники начинали с живописи, перейдя впоследствии к абстрактному экспрессионизму, а точнее живописи действия, где основную роль играет не конечный результат, а сам процесс создания картины. В основном использовалась красная краска как символ крови. Так постепенно художники приходили к перформансу: вместо того, чтобы писать на полотнах, их стали раздирать. Основные мотивы живописи также перетекли в акции, но художники ушли от использования красок и холстов как символов, перейдя к человеческой фигуре. В качестве выразительных средств в перформансе использовалась еда, кровь, туши животных, а в качестве “холстов” – тела людей, что станет важной идеей венцев, как позже сформулирует Томас Дрейер – “groteske Körperkonzeption” (гротескная концепция тела). Люди могли валяться в грязи, ввинчивать себе в голову штопор до появления крови, висеть на распятии, выпивая кровь. Необходимо отметить, что художники наносили себе увечья и устраивали подобные перформансы в здравом уме и с полным осознанием происходящего, о чём можно судить по чёткой структурированности содержимого и вполне ясным посылам. На это, конечно, можно возразить, приведя в пример Отто Мюля и его коммуну, за которую он был осуждён: Мюль пропагандировал идеологию свободной сексуальности и хотел восстать против общества средствами искусства… Прогрессивная власть и безумие Мюля привели к сексуальному насилию над несовершеннолетними. В 1991 году Мюль был признан виновным в совершении моральных преступлений, включая изнасилование, нарушение закона о наркотиках и влияние на свидетелей, и приговорен к семи годам тюремного заключения. И тут как раз важно именно то, что изнасилование не несёт в себе добровольности участия, а следовательно никак не коррелируется с тем, о чём мы говорили раньше, так что думаю, что продолжение этого рассуждения было бы излишним.

Возникает естественный вопрос: «что хотел сказать художник?», однако не менее важным является и то, каким языком говорит художник. В творчестве венского акционизма можно уследить параллели со многими другими направлениями и художниками, самые очевидные - Джексон Поллок, его творчество явно повлияло на избрание живописи действия, которую он придумал, и флуксус – течение, заложившее основы современного перформанса и взаимодействия со зрителем. Однако есть и параллели с ритуалами различных культур, жертвоприношениями и с временами зарождения христианства: это чуть ли не лейтмотив вообще всего происходящего, как бы намекающий не то что на цикличность истории, а скорее на её неизменность. Жестокость также отражала и опыт двух мировых войн, которые сильно повлияли на образ мышления всего мира и европейцев в частности (особенно немцев и австрийцев). Именно подобный симбиоз историчности и актуальности рождает эффект ужаса от происходящего и именно поэтому подобный подход к протесту станет позднее крайне популярным в мире. Важен также и следующий аспект: То, что происходит во время пер­форманса, — это одно. То, что остается задокументированным, — другое. И то, как перформанс расходится в слухах, новостях и остается в народной памяти, — третье. Всё, что каждый воспринимает сейчас, смотря на перформансы венского акционизма, и то как мы читаем тексты на эту тему, даже этот текст, формирует абсолютно разные взгляды, и даже больше: один и тот же перформанс просто на видео и в нашей памяти/рассуждениях – два абсолютно разных явления. Сами же художники описывали своё творчество как эстетическую форму молитвы: также как и в молитве, важным элементом художественных актов было достижение катарсиса. Провокативность использовалась как кратчайший путь к высшей точке эмоционального напряжения и очищения, то есть влияла (и влияет) на зрителя, словно авиакатастрофа на пассажира, выжившего в ней.

Венский акционизм повлиял на всю последующую историю перформанса. Влияние австрийцев можно увидеть в творчестве групп Pink Floyd с мюзиклом «The Wall» и Rammstein, использующей прямые визуальные отсылки, например, обложка альбома «Made in Germany» напоминает перфоманс Гюнтера Бруса, который гулял по Вене, облитый белой краской. Количество же художников и вовсе неисчислимо. Самая заметная фигура в мире перформанса на сегодняшний день – Марина Абрамович – устраивала перформанс, в котором зрители могли делать всё что угодно с телом художницы, используя предметы, которые были в зале (среди них был и пистолет). Пётр Павленский, пожалуй первый же приходящий на ум отечественный последователь венского акционизма, хотя его творчество скорее пример упрощения идей предшественников. Также на грани искусства и политики балансирует и рок-группа (хотя уже скорее оппозиционное движение) Pussy Riot, которые продолжают развитие идей именно протеста, а не художественной составляющей, безусловно заметной, но не первостепенной.

Творческое движение, возникшее в Австрии 60-х, распространило на весь мир и на разные культуры своё влияние, которое спустя 60 лет не просто не спадает, но и укрепляется, рождая новые подходы и прочтения культуры протеста и радикализма, внеся огромный вклад в развитие искусства в целом и акционизма в частности. Как и всегда, будут люди и восторгающиеся, и вдохновляющиеся, и критикующие, однако важно понимать, что любая реакция - уже рефлексия, а значит, несмотря на окраску, своё влияние венцы оказали на всех, кто когда-либо столкнулся с их творчеством, что подчёркивает важность эмоции, привязанной к искусству, которая либо способна вскрыть для зрителя новый смысл, либо вовсе является этим смыслом. В конце концов, гении, разрушая границы нравственности, становятся отвергнутыми обществом, но их творчество несёт этому же обществу идеи о будущем.