Утопленник
…Его иссиня-серое морщинистое лицо, лицо утопленника, ограненное тиной и илом, словно луна в ночи, белизна овала в пучине мрака иногда является мне во снах. Глаза его, водянистые, мутные, смотрят на меня. Он машет мне рукой. Пальцы оплетены водорослями. Он приветствует меня, утопленник, зовет к себе…
Я просыпаюсь и не могу надышаться воздухом, захлебываюсь им, таким пьянящим, чистым перед рассветом…
Жара стояла как в печи. Одежда – хоть выжимай, опрокинешь в себя стакан, он тут же липнет мокрой рубашкой на спине. Я ехал в город купить кое-каких деталей по мелочи для сломанного телевизора. Изнывал от жажды. Решил повернуть к ручью, охладиться. Вода там грязная, с болот вытекает, не даром Чертовым озером в народе то место зовётся, пить, конечно, нельзя, но голову намочить да умыться - в самый раз.
Уже издали заприметил знакомый красный мотоцикл, и со спины Антошу – тот сидел на корточках, внимательно глядел в воду.
-Здравствуй! – крикнул я, подъезжая ближе.
Антоша поднял руку в приветствии, головы, однако не подняв.
-Ты чего тут? Потерял, небось, чего?
-А чего? – я присел, стал глядеть в воду, в то место, куда глядел Антоша. Вода как вода, мутная, тиной пахнет, не видать ничего.
-Медитируешь? – подколол его я.
-Там. . . есть кто-то… - выдавил Антоша шепотом. Я хотел было от души рассмеяться над шуткой Антоши – веселый он парень, да только взгляд увидав его, мороз пробрал меня.
-Там есть кто-то, - повторил он.
-Ты нормально себя чувствуешь? У тебя голова не болит? Удар пади солнечный? – я потрогал лоб Антоши, но выявить теплового удара не смог –в медицине не силен, лоб да лоб, вроде нормальной температуры.
-Я с лесопилки ехал, думаю, заверну к озеру, невмоготу жара. Да и мотоцикл накалился. Пешим ходом сюда доковылял. Наклонился лицо ополоснуть, да так и замер. Из воды-то глядит на меня кто-то, зеленый. Глазами полупал на меня и на глубину ушел. Вот.
-Не веришь мне? Да чего мне врать-то?
Я растерялся. Действительно, чего бы ему врать? Хохмить удумал? Так уже и не смешно вроде как получается. Да и вид у Антоши такой, что невольно верилось – словно мешком пришибленный.
Мне дед конечно рассказывал про местное озеро и болота, будто бы там амфибии какие живут, но как источник достоверных фактов дед был слаб, ибо много пил, а склонность к мистицизму проявлял во всём - называл тёщу бабу Машу ведьмой, а собственную корову Нюрку – посланницей внеземных цивилизаций; в дни же особо долгих запоев и вовсе не раз признавался что видел инопланетян.
-Антоша, пойдем домой. Ну его, это болото.
Я помог подняться Антоше, встряхнул его пару раз, чтобы вывести из ступора, пожал руку, и мы разошлись.
Я так и не умылся, зато Антошин рассказ обдал меня ледяным ветром.
2.
Хоть и жили мы по соседству, Антошу я не видел после той встречи несколько дней. Я занимался своими делами, коих как всегда невпроворот, и проведать Антошу было некогда. К пятнице, окончательно спалив телевизор, плюнул на всё, взял бутылку водки из заначки, огурцов в карманы нарвал и двинул к Антоше, поговорить о высоком искусстве, кинематографе, обсудить вопросы политики и обустройства страны, покритиковать ввод войск на Филиппины, подтвердить догму о всеобщей бабской дурости и, если до того дойдет, под баян спеть что-нибудь из раннего «Биттлз».
Встретил я Антошу у его порога, взмыленного, с сумкой на плече, куда-то спешащего.
-А я к тебе с гостинцами, - я по заговорщически подмигнул ему, продемонстрировал свои дары.
-Не могу, - Антоша попытался улизнуть, я остановил его за плечо. Невольно задел его сумку, и она упала, исторгая из себя железные банки.
-«Килька в масле», - прочитал я этикетку.
Антоша выхватил из моих рук консервы, сердито посмотрел на меня.
Но Антоша уже мчал по пыльной дороге, даже не на мотоцикле, пешком, оставив калитку не закрытой.
3.
Тревожный звоночек прозвучал через две недели, когда к нам в дом вбежала его мать, сквозь слезы всхлипывая начала причитать:
-Антошеньки нет не ночевал дома! Ой пропал убили его алкаши какие порезали в драке по голове молотком наверное, али окочурился где!
Антоша, дурная голова, от него всего можно было ожидать. Не мог он спокойно усидеть. Всё искал чего-то, «место в жизни» - говорил. Удумает на гитаре учиться играть, купит учебник, инструмент, месяц побринькает да забросит это дело. «Не моё», говорит и новую придурь ищет. По юности легче было, там рыбки всякие в аквариуме, выращивал их, потом пауков в банке разводил, пока их кот Васька не поубивал, камни, минералы. А взрослеть стал, масштабнее мыслить стал. «Надо полностью погрузиться в начинание чтобы понять моё - не моё», - говорил Антоша и перечитывал по сотне раз учебник истории за восьмой класс когда хотел стать историком. Шил из мамкиных штор парашют, когда решил пойти в армию, непременно в ВДВ, - не взяли, по болезни. Хватался за тысячи дел, не одно не оканчивал. Мать, видя это, уже и не надеялась, что он когда-нибудь всё-таки найдёт то самое «своё», которое так упорно искал. Ругала его, когда он выдумывал что-то новенькое, останавливала его, говорила что не получиться, опять бросит. Не заметила, как начала превращаться из матери в сварливую мачеху. С матерью Антоша часто ссорился, уходил, конечно, из дому, но к вечеру всегда возвращался.
-Да с девками загулял, наверное, - ответил я. Антоша красив собой, его девки любят.
Жена моя видимо из-за этого его не сильно жалует, ревнует.
-Третий день, Фома, не появляется. Я тоже поначалу думала – загулял. Погуляет и вернется. А его нет и нет. И на вторую ночь. И третью вот не спала, всё прислушивалась, вдруг вернется, извелась вся. Фома, а вдруг его бандиты какие отмутузили? Поспорил пади с такими же, упрямыми, они его по голове и образумили. У него же знаешь, какой характер.
Я знал. Быстро собрался, думал ружье взять, передумал. Своими силами разберемся.
Выбежали из дому, на нервах, а куда бежать-то? Бабка на клуб сельский показывает. Я, было, пошел, но словно остановило меня что-то. А потом как молнией ударило.
Рванул я в сторону лесопилки. Свернул к оврагу, через колючки, сдирая в клочья штаны, спустился, словно лавина, к озеру.
У берега кто-то был, я их еще издали заприметил. Один вроде как на Антошу нашего похож, второй сутулый, даже горбатый, в лунном свете блестящий какой-то, будто маслам вымазан. Куртка такая у него что ль? И глаза огромные, янтарные, светятся. Лица не видно. Я, признаться, струхнул, приостановился. Позвал:
Мало ли? Может, перепутал, к чужим людям заявился без приглашения.
Горбатый, услыхав мой голос, испугался, взвизгнул и бросился в воду.
-Постой! – крикнул второй. По голосу я его сразу узнал.
-Антоша! – я подбежал к нему. В исхудавшем перепачканном илом лице сложно было признать Антошу.
- Ну чего вам всем от меня надо-то?!
-Тебя мать потеряла. Куда пропал?
-Тебе не понять, - выдохнул он.
-Чего это не понять? Не глупей тебя, - я даже немного обиделся на него.
Антоша посмотрел на меня, вздохнул.
-Понимаешь, Фома… тут такое. Озеро наше походу и в правду необычное. Ты ведь помнишь, видел меня тут тогда, когда в город за деталями собрался?
Я присел рядом с Антошей. В темноте рукой нащупал что-то на земле. Поднес ближе к глазам – консервная банка, килька в масле, вскрытая толи камнем, толи еще не пойми чем, как попало, вкривь. Выеденная до блеска.
-Мне ведь тогда не почудилось, я взаправду лицо то видел. Мамке рассказал, она не поверила, дураком обозвала. Я тоже чуть не подумал что с ума сошел раз лица в воде вижу. А потом проверить решил – ну дурак я или нет. К озеру пришел, стал глядеть. Долго глядел. Никого. Хотел было уходить, а у меня из кармана нагрудного на рубашке конфетка в воду плюхнулась. Я гляжу, как она в глубину оседает, медленно так, и ту этот, водяной… конфетку схватил. А потом второй. Они даже подрались из-за сладости. Я тогда испугался, убежал. Всё, думаю, поехала крыша окончательно. Права мамка. Лечиться пора.
А потом любопытство всё же взяло своё. Вернулся через два дня. Еще конфет принес. Стал прикармливать. И не страшные они вовсе. Сладкое любят. Килька им еще нравиться, в масле.
Антоша пнул жестянку в сторону от воды.
-Фома, это ведь иная форма жизни! Понимаешь? Они когда привыкли ко мне, говорили со мной. Я их языка, конечно, не знаю, да и дело не в этом. Главное я понял, что они никакие не злые, такие же, как мы, кильку любят, конфеты, капусту кислую, дыма сигарет не переносят и нас, людей, боятся. Особенно рыбаков. Мы с водяными даже плавали вместе. Я по началу боялся, думал, утянут на дно. А они брызгаться давай, как дети малые.
Тогда-то я окончательно перестал их бояться. А мамка…- Антоша вновь тяжело вздохнул. – Скажи мамке, что не вернусь я больше домой. Нечего мне там делать.
-Да ты что же?! – не вытерпел я.
-Здесь жить буду! – оборвал Антоша. – На озере, летом рыбой питаться буду, ягодами, грибами, к зиме может избушку какую срублю. Изучать новую жизнь буду. Меня, может, потом в учебниках напечатают когда-нибудь. Что был такой Антон Серов, новую жизнь открыл.
-Антоша, да ты и в правду сума сошел!
И Антоша приблизился к берегу. Ладонью стал водить по воде. В такт своим движениям тихо засвистел грустную незатейливую мелодию. Походил он в этот момент на колдуна, я даже в пал в какое-то оцепенение, транс от его манипуляций. Ничего существенного, однако, не происходило, и я, с силой оторвав взгляд от Антоши, взглянул на гладь воды.
Озеро молчало. Потом по воде прошлись пузыри воздуха, вода стала шершавой. А потом появились они…
Господи, никогда их не забуду! Лоснящиеся, черные и пахнет от них как от рыб – холодом и тиной. Они вышли из воды, сутулые, с гладким змееподобными хвостами. Клацая пастями-пещерами, усеянными множеством мелких острых клыков они враждебно стали оглядывать меня, обнюхивать с расстояния и презрительно фыркать. Окружили Антошу.
-Они любят меня, Фома! – Антоша рассмеялся, его смех еще больше напугал меня. – Они зовут меня жить к себе, в озеро. Там у них семья. Они умеют делать так, чтобы человек мог дышать под водой, трансформация, Фома. И знаешь, Фома, с каждым днём мне эта идея кажется всё более заманчивой. Они лучше людей.
Я вскрикнул, кажется, вскрикнул, потому что все твари разом оглянулись нам меня. Их янтарные глаза сверкнули яростью, и это было последним, что окончательно сломало моё сознание реальности. Я закричал, бросился сквозь лес, даже не зная куда, просто в темноту, подальше от этого безумия.
Сколько я бежал? через какие дебри? – не помню. Ясность ума окончательно вернулась ко мне только утром. Жена допытывала, где я был и от чего штаны мои, и лицо одинаково изодраны, а от самого от меня пахнет помойкой. Я ей ничего не сказал, не мог вспоминать случившегося. Выпил крепко.
А потом приехал Иван. Сказал, что Антоша утонул. Его местные пацаны по утру видели, как он купаться полез в воду, занырнул, да так и не вынырнул.
Селом собрались искать Антошу. Палками и буграми прочесали дно Чертового озера. Нашли только рубашку Антошину. Её в гроб и положили.
4.
Народ решил сразу – Антоша утонул по глупости, пьян видимо был, полез купаться в воду, да и захлебнулся, али судорогой ногу ему свело. Чего не взбредет недалекого ума человеку?
Похороны устроили на следующий день, мало-мальски отвели поминки, выпили за упокой его неугомонной души да и позабыли о нем, окунувшись в суматоху дней.
Лишь я знал что Антоша вовсе и не утонул. Он просто стал другим, одним из этих существ. Теперь это уже и не Антоша вовсе.
Раз в месяц, выпив для храбрости, ночью я иду к озеру, оставляю на берегу консервы и сладости, не для тех тварей, для Антоши. И каждый раз, когда прихожу вновь, консервы оказываются выеденными.
Я смотрю на гладь озера, вода тихо шепчет мне: «Спасибо». Всякий раз думаю об одном – неужели это стоило того, чтобы обменять свою жизнь на другую? Озеро улыбается, шепчет: «Попробуй…».