Гость
День был в меру серый. Изморозь еле держалась на ветвях. По реке плыли куски падших деревьев, как чудища, с животами поднятыми к небу.
И между ними течение несло труп.
Его лицо лежало под водой среди мусора и воды. Напоказ — спина, в следах времени. Через дебри и туман к нему летела стая птиц. Они приземлились. Уставились бездонными глазами на тело, повисшее в древесных кандалах. Холодное. Течение билось об него.
Долго рассматривали птицы труп. Остатки мяса на костях, комки жира из вскрытой брюшины. Голову, отдавшую себя на отсечение. Гаркнула стая и медленно подошла. Хвать за ресницу, хвать за кусочек кожи на макушке. Убедились – опасности нет.
Но затем произошло невероятное.
В испуге птицы разлетелись. Жадно глотая воздух, труп дергал остатками ног. Над гладью поднялась мутная пена. Он вытащил из веток правую руку. На ней мизинца не было. Затем — другую, с ней оказалось проще. От движений трупа ветки затрещали, и неожиданно он провалился под воду. Течение несло, бросая об камни и другие препятствия.
Спустя время труп обнаружил себя на берегу. Он лег набок и попытался закричать. Из легких вытекла вода, вместе с падалью, что жила у него внутри.
От рук почти ничего не осталось.
Держа у тела крылья, рядом ползла искалеченная птица, что клевала труп в ветвях. Не думая, он сразу же бросился на нее. Придавил. У птицы не было шансов. С каждым укусом в мясе оставались его зубы.
Разделавшись с ней, труп облокотился на дерево. Что-то странное мучило его. Вроде бы и знакомое, а будто из прошлой жизни. Пальцы не слушались. Искал перышки во рту, но не мог ухватиться. То в глаз попадет, то в остатки щеки покусанной.
И метра не пройдя, он упал грудью вниз. Раньше у него были ноги, а теперь – огрызки, на которые нельзя положиться.
По дебрям леса полз труп. Не переставая кричать, глотая грязь, он заново чувствовал свое тело. И чем дальше он был от реки, тем больше к нему возвращалось живого. Сначала боль, а с ней обида. Труп бил руками землю, ненавидел ее всю. Позвонки терли натянутую кожу, лезли сквозь. Его скрутило, как эмбрион в гнилых листьях, до грубого стона души.
Когда боль утихла, он смог встать, удержаться на ногах. Каждый следующий шаг становился все естественней. И вскоре труп вышел из леса.
Они стояли посреди прихожей. Под горящей лампой.
– О! Привет, сынок! – заверещал мужчина и обнял его.
Чтобы разглядеть отца, труп поддерживал веки. Перед ним был совсем иной человек. Не работяга-мужчина, которого знал. Такой же, как и другие отцы – обыкновенный старик. Без волос, с глубокими морщинами. Почернели родинки за ушами. Смотрит исподлобья радостно, но за глазами печаль.
Отец хлопнул труп по плечу, попав прямо в ключицу.
Из спальни вышла женщина, уже лишенная былых красот. Тяжелая внешне, добрая внутри. Она закрыла руками рот и промычала.
Женщина взяла труп за голову и поцеловала его в целую щеку.
– Чай будешь? Конечно будешь, блин! Так, а брат-то твой где?
Труп посадили на кухне за стол. Он опустил плечи и его голова чуть было не слетела вниз. Пришлось напрячься, чтобы рассмотреть юнца, которого женщина привела к нему. Совсем высокий, выше своих родителей на голову. Толстоват, в прыщах. Под носом мягкая волосня.
– Ну, епт, – отец подтолкнул его ближе, – обними брата!
Юнец положил руки на плечи трупа и прижал к себе. То, что было его сердцем, замолчало. Женщина тем временем достала телефон и сделала несколько фотографий со вспышкой. Когда юнец отпустил труп, тот повалился назад, как колос пшеницы придавленный ветром.
Рядом с ним села женщина, налила по кружкам чай и сказала:
Юнец покраснел. Фыркнул. И убежал к себе в комнату. Оттуда несло подростком.
– Солнце! – крикнул мужчина из коридора. – А где его вещи? Мы их случаем не…
Труп поднес руки к чашке. Добрый покой пробежался по коже.
– Ты пока чай пей, родной, – сказала женщина и ушла к голосу мужа.
Опираясь на стул, труп встал напротив окна. За ним была его школа, высокие дома из кирпича. Несколько детей шли с рюкзаками, подгоняемые своими родителями. Люди в оранжевых костюмах собирали листву и бросали в черные мешки. Как будто и вчера так было.
Коленями он чувствовал жар батареи.
– Я же говорила, не выкинули! Жалко выкидывать!
Мать и отец стояли на пороге. Свет из окна слепил их, но в нем они видели своего сына. Черную, изуродованную фигуру. Обрамленную серыми лучами. Развернувшись к ним, оба замерли и разрыдались.
Когда женщина обняла его, труп положил свои губы ей на макушку, оставив в волосах кровавый след.
Медленно шел труп, между стройками и березовой рощей. Спортивки на нем собирали с асфальта грязь. Грудь грела толстовка. Его обходили незнакомцы, как рухлядь, брошенную посреди дороги. На каждого встречного он бездумно пялился.
Все вокруг казалось ему чужим, но страшно знакомым. Например, поляна за домом, там, где собачники топтали круги и нарики кололись. Или школа в соседнем квартале. Сколько бы ее ни ремонтировали, она оставалась прежней.
Труп постоял напротив и заковылял дальше, убрав разодранные руки в карманы.
Вертолетная площадка, аллея в листьях. Центральная больница с полицейским на входе. Роддом, где родился. Мелкая известь. Очереди в магазинах, финансовая пустота. Каждый светофор горел красным. И всюду осень с ее закономерными цветами.
Хмурые шли вперемешку с пьяными. Их речь от лая была неотличима. Голос безразличия. Обыкновенный шум с глотанием согласных.
Холодный ветер подкрался со спины. А с ним и облегчение. Все как обычно, как и раньше. Грязное и прекрасное. Грубое и злое. Это все было трупом оставлено.
Мир отдался ему, но он ничего не испытал взамен.
Из подъезда вышел паренек. Невысокий, с широкими плечами. Он кинул сигарету в зубы и раскрыл руки для объятий. Труп не знал как реагировать. Он повторил за парнем, и оба стояли у подъезда, смотря друг на друга с руками в стороны.
– Ой, да иди ты сюда, – тихо сказал парень и обнял труп. – Ну чего? Как в старые добрые, по кофейку?
В кофейни, где стены лгали о своем величии, сидели люди за работой. Под окнами клевали перышки синицы. Бариста вышла к стойке и приветливо улыбнулась.
– Я угощаю, не препирайся. Все-таки ты гость.
Они заняли место у окна с видом на бескрайний лес. Вдоль него росла железная опора ЛЭП. А небо рвало на куски.
Друг говорил без охоты. С последней их встречи ничего не изменилось: работа отнимает все, что только можно. Жена в порядке, недавно решила пойти учиться на психолога. До конца выплат по квартире осталось чуть меньше трети века. А семья – как семья, купили дом в области и теперь наслаждаются загородной жизнью будто мещане.
Труп кивнул, издав неразумный стон. Посмотрел на парня, как он держал кружку. Сделал глоток. Труп повторил за ним и теплое жжение кольнуло его. Из дырявой щеки все вытекло на стол.
Село солнце за верхушками деревьев. Что-то появилось, что-то исчезло. Редкие машины проезжали мимо, как и люди, которым будто бы суждено просто мелькнуть разок и все.
Труп дергал ногами. К горлу ползла близость. Но что бы не говорил парень, он слышал одно: в жизни этих людей трупа больше нет. Каждая история замыкалась в других, в каких-то проходимцах и сумасшедших, заказчиков и власть имущих.
Кому повезло остаться. Кто заслужил свою жизнь.
– А у тебя чего? – спросил парень.
Труп сделал глоток, и в этот раз кофе потекло по горлу. Он повернулся к парню и издал крик, после которого посетители разбежались.
Дома он сорвал с себя одежду, что прилипла к ранам. Увидев это, отец попросил бросить ее в стирку. Так, над кучей грязных вещей легла толстовка и спортивки в трупном яде.
Он уселся на кровать и застыл. Глаза больше не падали из век. Осмотрел свое тело – всего за день срослись пальцы на руках, дали ростки новые мышцы. Сломанные кости почти не болели. Притронулся к голове. На месте дырки в черепе появилась тонкая корка.
Отец и мать планировали сходить на свидание в театр. Не могли определиться с постановкой. Открылась комната брата. Задрожал пол. Юнец вклинился в разговор и напомнил родителям, что на выходных они хотели съездить за покупками, где продавали его любимую пиццу. Вместе, через смех и споры, они нашли компромисс – утром в торговый центр, купить что-нибудь приятное для дома, а уже вечером, когда брат уйдет гулять с друзьями, они пойдут в театр.
Такая жизнь у них. Текущая. Как река лесная.
После в гостиную зашла мать, села рядом с трупом.
– Ты еще здесь… Пока… Это хорошо. Не хочешь с нами завтра поехать?
Он повернул голову к матери и ничего не ответил.
Сказать все, что раньше не успел: как сильно он любил и перед смертью видел только их. И брата своего, юнца, за него готов он был убить. Что жизнь – не пытка, а изощренный труд, в котором преуспеть можно лишь однажды, где не так страшны периоды мучений, как прекрасно наслаждение в перерывах между ними.
Но было поздно. Теперь он труп. Как сотни других молчал.
Мать отвернула глаза и сказала:
– Ладно, пойду покурю. Ужасная привычка.
Через сквозняк она вошла на балкон и закрыла за собой. Тут же хлопнула дверь на кухне, где отец смотрел футбол. Затем и из комнаты брата донеслось. Смех. Потухли голоса, пропали звуки. Труп остался один.
Его охватил ужас, когда он почувствовал, как из глаз что-то течет. Вскочил с дивана и заковылял в ванную, боясь, что зальет кровью пол. Но это была не кровь.
В ранние часы, когда еще не разобрать утро это или ночь, труп собрал внутрь живота кишки. Надел майку и брюки. Затянул ремень до последней дырки. Внутренности сдавила ткань. По ней ползло красное пятно.
Он застегнул рубашку у горла. Опустил подол до колен. На ногах болтались черные туфли. Все было ему не по размеру.
Труп обошел гостиную, смотря на полки. Стало меньше книг, меньше всяких причудливых сувениров из путешествий. Одно было неизменным – детская фотография в белой рамке, где они с братом, еще малыши, лежат на кровати, смотрят в камеру. Улыбаются.
Рядом мать поставила новую, что сделала прошлым утром на телефон.
Брат обнимает труп своего брата.
Он смотрел на фотографию, пока не почувствовал, как глаза под давлением выкатываются наружу. В предбаннике труп накинул отцовскую куртку. Встал перед дверью и замычал.
Из спальни появился отец, в спортивках и майке-алкашке. Щурился от света лампочки, еще не проснулся. Сгорбленный, но старался выше казаться. Он сказал:
– Ты приходи еще, это твой дом, тебя здесь всегда ждут. Хорошо?
Отец обнял труп сына, а затем поцеловал его на прощание.
Дорога к лесу заняла какое-то время.
Голые ветви — тысячи маленьких рук чесали голову трупа, прежде чем он оказался за ними. Как верный поводырь, его вела тропа, еще не высохшая от дождя. Совсем скоро туфли целиком покрыли куски грязи. Труп сбросил обувь, не видя в ней больше никакой нужды.
На опушке для влюбленных он увидел первый свет. Солнце ударило по лицу с такой силой, что от испуга труп оступился и задел торчащую в траве железку.
Он смотрел на мир живых в последний раз. Между поредевших деревьев росла труба электростанции, позади голубого панельного дома. День обещал быть солнечным. Тяжело было его оставить.
Все глубже и глубже труп уходил в лес. Темнело.
По кустам заголосила живность. Клювы и глаза полетели за ним. Труп отмахивался как мог, но птицы не боялись мертвеца. Изредка подлетали ближе, чтобы цапнуть его за голову или висящие на лоскутах кожи пальцы.
Слабел. Качался и падал. Самая наглая из птиц, облетела его и с размаху врезалась точно в солнечное сплетение, оставив в рубашке дырку. Труп согнулся, но ничего не почувствовал.
Скоро он вышел к реке. Туда, где сужалось русло. Отгоняя птиц, труп сбросил с себя одежду. Мирно текла черная вода. Он притронулся к глади и подождал, надеясь снова ощутить холод.
На фалангах пальцев собиралась радужная пленка.
Рядом с ним лежало дерево. Ему подобное. Совсем недавно оно пало, и теперь его верхушка рассекала поток реки. Труп вцепился пальцами в кору. Забросил тело на ствол, распоров старые раны. Снова позвонки прорезались на спине. Шаги стали тяжелыми, ноги путались в кишках.
Когда же у него получилось забраться, он увидел свое отражение в воде.
С разодранным лицом, дырявое. Пальцы держатся на честном слове, а кости треснули во множестве мест. Живот вскрыт, пустой. Мясо сходит также легко, как с ножа.
Труп досчитал до трех и отдал себя воде.
Вместо того чтобы оказаться одним из тел на поверхности реки, труп пошел на дно. Легкие заполнила вода. В потоке с него срывало кожу. Он замахал, пытаясь схватиться за прибрежные ветки.
Окутала его коварная грязь, тащила к себе на конец.
Он кричал, пока язык не унесло течением. Слух то исчезал, то появлялся. Бушевала вода. Настолько, что ему вырвало руку вместе с ключицей. Он дергал ногами, будто отмахивался от воображаемого зверя в глубинах.
За него взялся страх. Плыли бесконечные берега. И другие мертвецы.
Что-то удержало его на месте. Не то водоросли, не то петли самоубийц под водой. Что не плыло бы в реке, труп как волнорез, собирал это. Он уперся на ствол дерева и отчаянно закричал. Без голоса. Никакого спасения не пришло. Мокрый и злой, труп прижался к дереву. Поднял голову и оробел.
Сквозь дебри леса бился свет. И за закрытыми илом глазами, труп увидел спасение. Что у входа в чащу есть тропа, обратная дорога к родному дому.
Все было в его оставшейся руке. Он потянул ее к берегу.
Через брызги и новые чувства труп наконец-то захотел быть живым.