Утечка заметок на 6-й День Персонажа Бальзамировщика
[Портрет] Непрекращающийся ливень Дождь пройдёт, ночь закончится, и всё однажды достигнет своего предела. Всё, что он может предложить — это тихое присутствие в последнем пути и в прощальный момент.
Эзоп Карл: Полевые заметки расследования I
Записей, касающихся ранней жизни некоего Эзопа Карла, практически не сохранилось. В юности он, похоже, поддерживал лишь самые слабые связи с обществом, оставляя за собой разве что имя, мелькавшее в официальных регистрах — в записях о рождении, списках учеников, а самое любопытное — в реестре пропавших без вести поместья Олетус. Каждый раз имя Эзоп Карл всплывало лишь затем, чтобы снова исчезнуть, словно утренний туман. Стоило мне немалых усилий отыскать тонкие нити его прошлого, которые в итоге удалось собрать воедино благодаря воспоминаниям гробовщика, что по воле случая или судьбы пересёкся с этим мальчиком.
Эзоп Карл
Самый ранний след Эзопа Карла, что мне удалось обнаружить, значился в записях скромной школы в Харрогейте. Хотя он не задержался там достаточно долго, чтобы завершить обучение, ряд необычных административных пометок позволил мне лучше представить себе, каким он был тогда.
«Не отличался от прочих мальчиков своего возраста — до смерти матери. После этого его тихий нрав и суровая одежда придавали ему бледный, почти призрачный вид…» — гласила одна поблекшая страница. Другая, содержавшая рекомендацию временно отстранить его от занятий, была написана куда прямолинейнее и проникнута тоном глубокой тревоги:
«Хотя телесных недугов у мальчика нет, ему необходим отдых — душевный покой и забота надёжного взрослого в тихом доме».
Именно в этот период некий мистер Джерри Карл взял ребёнка под свою опеку. Можно предположить, что мистер Карл проявил немалое самообладание, чтобы заручиться доверием школьного начальства. Ему передали юного Эзопа в надежде, что под его присмотром мальчик сумеет выйти из-под тени горя.
След привёл меня к частной похоронной конторе на окраине города — скромному заведению, начавшему путь с производства мебели и гробов, а позже расширившемуся до полного спектра ритуальных услуг.
Поначалу мои расспросы у нынешнего владельца успеха не имели. Однако удача улыбнулась мне: этот человек вёл дневники, где записывал повседневные события и случайных посетителей. С лёгкой финансовой благодарностью и мягким уговариванием он позволил мне пролистать эти обрывки прошлого.
"Мальчик выглядел как кукла — молчаливый, закутанный в одеяло с лёгким запахом лекарств. Рядом стояла исхудавшая женщина, такая хрупкая, что, казалось, вот-вот рухнет".
Эта запись пробудила в старике давние воспоминания. Смахнув пыль с обложки, он оживился:
"Да-да, я помню того мальца. Понимаете, в нашем деле люди редко подпускают других к себе. Та дама, должно быть, почувствовала, что её время близко — пришла устраивать собственные похороны. Такое случается. Но чтобы привести с собой живого ребёнка…"
"Чтобы привести мальчика — и ни разу не отправить его из комнаты. За все мои годы такое видел я лишь однажды."
Это отклонение от обычаев оставило неизгладимое впечатление. Женщина, хотя и измученная болезнью, держалась за жизнь с мрачным упорством. Я не возьмусь судить, стоит ли такое страдание считать добродетелью, но гробовщик, казалось, глубоко уважал её выдержку. Его слова были проникнуты благоговением перед силой, которую она нашла в свои последние дни.
Он вспоминал, как мальчику позволяли — возможно, даже поощряли — оставаться рядом. Со временем она доверила свои дела мистеру Джерри Карлу. Она так и не покинула тот дом скорби. И её сын — тоже.
"Она не подпускала мальчика к себе, но и не пыталась уберечь его от вида смерти. Он стоял рядом, пока Джерри Карл занимался покойниками — спокойный, слишком спокойный. Имя? Эзоп, да, точно. В нём была какая-то неподвижность… мужество, которого и взрослым порой не достаёт."
"А у Джерри руки были известные — никогда не дрожали, даже когда зашивал самые изувеченные тела. А Эзоп наблюдал — без содрогания. Не знаю, чему та женщина надеялась его научить, но мальчик даже помогал чистить Джерри его инструменты. Это было не обучение для ребёнка."
Что до того, как Эзоп окончательно оказался под опекой Джерри Карла — гробовщик признался, что не знает.
"Я лишь помню, как однажды ночью Джерри вернулся с мальчиком под своим зонтом. Бедняга был весь мокрый, с охапкой жёлтых роз. Полумёртвый от усталости."
Я не стала спрашивать, куда делась та женщина.
"С тех пор Эзоп жил с Джерри. По правде сказать, у мальца дар к этой работе был. Но слишком рано — не положено детям такое знать. В морге нет настоящего общества. Я однажды видел, как он беседовал с гробом, словно с новым соседом. Этому мальчику нужно было увидеть мир."
Что осталось в памяти старика — так это привычки Эзопа, полученные во время ученичества у Джерри: как он осторожно расправлял одежду покойников, как аккуратно восстанавливал треснувшие черепа. Если бы не его юный возраст, я бы назвала его образцовым и бережным бальзамировщиком без всяких оговорок.
Слово «уважение» всплывало снова и снова в рассказах тех, кто когда-то обращался за услугами к этим двум Карлам. Семьи отзывались о них тепло, считая их идеальными провожатыми к последнему пристанищу. Спокойные, сдержанные, чуждые ссорам между живыми, они одинаково относились к усопшим и к оставшимся.
Думаю, именно здесь Эзоп Карл научился не бояться смерти, а встречать её с пониманием. Но, возможно, именно здесь и зародилось то странное «когнитивное отклонение», что позже будет отмечено в документах особняка, извратив его врождённую мягкость в нечто, чего люди стали бояться.
Для Эзопа Карла смерть стала не концом, а переходом к покою. Действительно ли он помогал заблудшим душам обрести облегчение, как сам так стремился? Последняя запись, что мне удалось найти — возможно, его последнее послание — описывала его встречу с будущим в состоянии умиротворения.
Здравый смысл подсказывает, что смерть в огне не может быть мирной. И всё же, когда я перелистнула последние страницы его дела, ожидая найти отчёт патологоанатома о страшных травмах, там не оказалось ничего — ни причины смерти, ни описания ран. В странной симметрии с остальной его жизнью, Эзоп Карл исчез из истории так же, как и жил в ней: тихо, без следа, поглощённый пожаром, из которого никто не вышел.
Эта «миссия», быть может, и вовсе не должна была начинаться, но теперь она завершена. Остаётся лишь надеяться, что ему наконец дарован был тихий сон.