Утечка заметок Мальчика с Топором и письма Журналистки
[Портрет] Под можжевеловым деревом Банка с конфетами под можжевеловым деревом хранит сладкие воспоминания о его семье и обещания родного города — теперь утраченные и неисполненные.
Робби Уайт: Полевые заметки расследования I
Когда я каталогизировала записи пациентов, лечившихся в приюте на Уайт-Сэнд-стрит, я наткнулась на любопытную запись о брате и сестре, переживших нечто из ряда вон выходящее. Когда я расспросила персонал, все рассказы сводились к трагичному и сенсационному образу сестры — обезумевшей, с топором в руках. Но никто не вспоминал о трагической смерти её младшего брата — мальчика, покоящегося под старым можжевельником.
Робби Уайт
В архивах приюта на Уайт-Сэнд-стрит и его предшественников почти не сохранилось письменных или фотодокументов о Робби Уайте. Кажется, его присутствие намеренно стерли из всех записей. Даже добровольцы, работавшие в приюте, избегают произносить его имя. Единственная зацепка — запись в дневнике одного из смотрителей, где описан шалостливый случай: мальчик забрался ночью на балкон приюта и устроил инцидент. Некоторые также упоминали некоего безумного пациента с топором: «Он вернулся из мёртвых — как и под тем самым можжевельником — подрезая ветки».
Я лишь записала эти обрывочные, субъективные замечания и временно отложила их. Моё расследование вынудило меня покинуть приют в надежде, что местные жители смогут прояснить ситуацию.
Вокруг приюта почти не осталось зданий, лишь вдалеке — одинокий газетный киоск. Продавец, заметив редкого прохожего, подошёл ко мне с лёгкой уверенностью и протянул свежую газету. Он поинтересовался, что привело меня к приюту, и, услышав имя погибшего мальчика, на мгновение замер. Представившись как Эрнест, он согласился рассказать всё, что знал, после того как я пообещала не публиковать чувствительную информацию.
Рассказ Эрнеста во многом совпадал с заголовками старых газет. В тот самый день, по его словам, он разносил газеты и выкрикивал новости. Тема дня — «Случайные смерти семьи Уайт». Одни считали, что они погибли из-за неудачной сделки в подполье, другие — что стали жертвами обрушения в увеселительном заведении. Как бы то ни было, детей Уайт отправили в приют, забытых и покинутых. Эрнест вспоминал, как видел мальчика, «втолкнутого в приют в слезах», а смотритель пренебрежительно назвал его «плаксой». Сестра, хоть и выглядела подавленной, не выпускала руку брата.
«В последующие дни, — продолжал Эрнест, — я часто видел детей, выходящих из приюта. Некоторые — без конечностей, опирались друг на друга, выпрашивая милостыню. Сначала я думал, что это несчастные случаи, пока снова не увидел ту девочку. Когда она впервые пришла, была уставшей и испуганной, но целой и даже здоровой!»
Голос Эрнеста дрогнул, он вспоминал с детской наивностью, не понимая тогда, насколько ужасны были происходящие события.
В то время он часто замечал мальчика — Робби — подрезающего ветки вдоль железного забора приюта. Иногда их взгляды встречались — и между ними возникало молчаливое понимание. Однажды «плакса» протянул Эрнесту фигурку из можжевеловых веток. «Косая и даже немного уродливая, — с улыбкой вспоминал Эрнест, — но для меня, ребёнка, она значила очень много».
С тех пор мальчики стали обмениваться подарками: Эрнест покупал конфеты и молоко на свои скромные заработки и передавал через забор, а Робби — делал новые изделия из можжевельника. Со временем их беседы стали доверительнее, и Эрнест узнал имена детей. Робби часто рассказывал о доме в Сомерсете, о тёплом молоке от родителей и горьком травяном чае, которым его поили во время болезни.
«Когда я подрезал ветки можжевельника, вспоминал, как сидел на плечах у папы.»
«Под можжевельником похоронены воспоминания о нас с сестрой.»
«Молоко было холодным и немного кислым, но с сестрой всё казалось счастливым.»
«Хочу, чтобы сестра скорее вернулась.»
Я была тронута воспоминаниями Эрнеста, но старалась сохранять объективность. Их дружба длилась, пока однажды Эрнест не узнал: приют на Уайт-Сэнд-стрит сменил владельца. После этого детей стало появляться всё меньше, и Робби он почти не видел. Всё чаще мимо проносили носилки с покрытыми телами, но мальчик ещё не осознавал ужаса происходящего.
Последнее воспоминание об Робби: однажды ночью, после раздачи газет, он услышал, как его зовут. Робби стоял по другую сторону забора — бледный и истощённый. Он сказал, что уже несколько дней не видел сестру. После смены владельца её заперли в комнате наверху.
«Сестра вылила моё лекарство, — сказал он. — Сказала, если я его выпью, конфет больше не будет.»
«Я хотел ему помочь, — признался Эрнест, с тоской в голосе. — Сказал ему: Когда стемнеет, попробуй прокрасться и взгляни на сестру в окно у стены. Робби, здесь что-то не так. Беги с ней. Встретимся снаружи, будем разносить газеты вместе. Устроим себе жизнь.»
Но надежда оказалась напрасной. Вскоре в газетах появилась зловещая новость о пациенте с топором, и имя Робби Уайта исчезло из всех упоминаний.
Собрав все сведения от Эрнеста и других источников, я попыталась восстановить полную картину. Хотя виновник трагедий, возможно, был найден, их последствия остались неизгладимыми — особенно для Эрнеста. Он, казалось, был единственным, кто по-прежнему помнил о Робби. Когда я пообещала, что расследование останется конфиденциальным, Эрнест заметно успокоился.
«Сомерсет, — часто говорил Робби, — может хранить ответы.»
И вот, после недолгого путешествия, я оказалась в Сомерсете. Там я нашла парк «Можжевеловое дерево», о котором он упоминал.
Пожилые жители до сих пор тепло отзывались о семье Уайт. Особенно о Робби — хоть и был он невысок, после воскресных служб радостно носился по улицам, приветствуя всех. Дом их давно принадлежал другим, а можжевельник, когда-то украшавший сад, срубили. Осталась лишь путаница сорняков и бурьян.
Следуя подсказкам Эрнеста, я продолжила поиски и вскоре обнаружила в земле нечто твёрдое — стеклянную бутылку. Печать была сорвана, конфеты внутри съедены муравьями, остались лишь выцветшие фантики. Внутри — пожелтевшая, размытая фотография: сияющая, здоровая Долорес Уайт держит улыбающегося Робби. На обратной стороне надпись:
«Если Робби примет лекарство — получит конфету в награду.»
В тот момент я поняла: Робби Уайт был не той «плаксой» из жутких архивов приюта, а счастливым ребёнком, полным жизни и любви, под сенью можжевелового дерева.
[Портретная рамка] Журналистка Традиционная награда на 2-й День Персонажа
Уважаемый редактор газеты The Spectrum,
Надеюсь, это письмо застанет вас в добром здравии.
Из достоверных источников мне стало известно, что The Spectrum на протяжении долгого времени предан идее продвижения социальной справедливости через расследования, основанные на фактах. Ваша репутация объективного и достоверного издания с широкими информационными возможностями полностью соответствует моим профессиональным принципам и стремлениям.
Как независимая исследовательница, я хотела бы выразить интерес к сотрудничеству с вами в области расследования нераскрытых дел, на позиции журналистки. Ниже представлено краткое резюме моих предыдущих расследований:
• Исследование взаимосвязи между зарубежной торговлей Ост-Индской компании и коррупцией в парламенте
• Дело о пропавших женщинах в Уайтчепеле
• Убийство на плантации календулы в Харлеме
• Резня в поместье Олетус, Глазго
……
В целях защиты конфиденциальности моих источников, предлагаю, чтобы вся переписка после официального оформления сотрудничества велась исключительно через зашифрованную телеграфную службу Центрального телеграфного офиса Кейптауна. Я также намерена публиковать все материалы под псевдонимом, передавая The Spectrum полное авторское право на них.
Если вы сочтёте моё предложение достойным внимания, я готова незамедлительно выехать в Лондон с полным комплектом материалов по делам, соглашениями о конфиденциальности источников и отказами от ответственности — для вашего рассмотрения.
С нетерпением жду вашего ответа.