Парное козье молоко

Парное козье молоко... Только-только сдоенное и процеженное в советский литровый бидончик через чистый белый платочек вместе с теплой нежной пенкой. Я помню, что это было вкусно, хотя попробовав то же самое взрослым, я не смог это пить. Но в детстве казалось очень вкусно. Только ради этого хотелось к бабушке в мамин родительский дом. Мы туда ездили нечасто: всего раз или максимум два раза в год. Иногда ездили на поезде, хотя, к моему глубокому расстройству, все чаще на автобусе до Шевченково, а там пешком километра 3-4 к бабушкиным стареньким воротам с ручкой в форме отраженной зеркально буквы «С». Уже тогда сгорбленная тяжелым крестьянским трудом бабушка встречала нас в маленькой мазанке, которая служила летней кухней. Потом брала свою палку, самую обычную, из сада, отполированную рукой в месте хвата, и мы шли в другой, каменный, дом. Там было невероятно много интересного: советский шкаф с витриной, где кроме обязательных в каждом доме сервизов, были волшебные фосфорные олени, светящиеся под одеялом; открывающаяся сверху вниз дверь, скрывавшая какие-то загадочные бутылёчки (долго смотреть было нельзя — за открывание этой двери ругали); массивный черный дисковый телефон и лежащая рядом загадочная телефонная книга; и совершенно невероятный магнитофон для грампластинок со шкалой радиоволн размером с современный телевизор и сказкой про Иржика, который научился понимать язык животных. И бабушка — спокойная-спокойная, разговаривающая как-то по-особенному, не так, как родители, особенные слова, без вычурности, фамильярности и надменности, но очень понятные и точные, какие-то объемные и концентрированные — казалось что все предложение сжали в одно это слово. И шутки у бабушки были такие тонкие-тонкие, особенные, такие легкие, что ли, как пенка на парном козьем молоке.

Позавчера бабушки не стало.

Она уже давно переехала из того дома в дом моей мамы, мы виделись даже чаще, ее даже еще помнит двухлетний Лева. Она была такая же спокойная и ненавязчивая, такая же точная в своем особенном языке, но уже практически не шутила: мне кажется, что грустила по своему дому, колодцу с огромным тополем, фруктовому саду. А еще я теперь не пью козьего молока.

Сегодня утром мы привезли ей завтрак на могилку, последний раз с ней покушали, а когда уходили над нами пронесся голгочущий клин гусей. «Ее душа полетела», — сказала мама и заплакала.

Покойся с миром, бабушка. Извини, что любили тебя недостаточно. Может, мы и не запомним тебя такой красивой, какой ты была в молодости, но запомним твое доброе и красивое сердце.