У. Липпман о новостях, стереотипах и восприятии людей

В обществе царит довольно устаревший взгляд на вопросы социальной психологии (да и на мир в целом). Даже понятие "стереотип" стереотипизировалось до того, что полностью изменило свой смысл. Почитайте выдержки из классика социальной психологии, Уолтера Липпмана. Просвещающее чтиво. Вот примерно такой философии мы и придерживаемся. У нас такого накоплено много, увидите, когда будет сайт (и смотрите меню группы).

Гипотеза, кажущаяся мне наиболее плодотворной, состоит в том, что новости и истина — не одно и то же и что они должны четко различаться. Функция новостей в том, чтобы сигнализировать о событии, функция истины — освещать скрытые факты, устанавливать между ними связь и создавать картину действительности, которая позволяла бы человеку действовать. Только в тех точках, где социальные условия принимают узнаваемую и поддающуюся измерению форму, корпус истинного знания и корпус новостей совпадают. И это сравнительно небольшая часть всего поля человеческого интереса.

Мы видим, что вести об изменениях в нем приходят то быстро, то с опозданием; но что бы мы ни принимали за подлинную картину мира, относимся мы к ней так, как будто она и есть реальная жизнь. Это трудно учитывать, когда речь идет о нас лично и о представлениях, которыми мы руководствуемся в повседневной жизни. Однако мы убеждены в очевидности этого, когда речь заходит о людях, живших в иные исторические периоды согласно своему, с нашей точки зрения смешному, мировоззрению. Мы утверждаем, глядя на них со стороны, что мир, который представая перед ними, был зачастую абсолютно противоположен миру, который они себе представляли. Мы также видим, что, повелевая и сражаясь, торгуя и проводя реформы в мире, каким они его представляли, наши предки добивались или не добивались своих целей в мире реальном.

Монах по имени Козьма, известный своими научными достижениями, написал «Христианскую топографию», где излагалось христианское представление о мире. Он основывал свои заключения на Священном Писании. Таким образом, мир, по Козьме, — это прямоугольник, протяженность которого с востока на запад в два раза больше, чем с севера на юг. В центре прямоугольника покоится суша, окруженная океаном, который, в свою очередь, окружен другой сушей — местом обитания людей до Потопа, откуда и отправился в путешествие Ной. На севере находится высокая конусообразная гора, вокруг которой вращаются Солнце и Луна. Когда Солнце оказывается за горой, то наступает ночь. Небесный свод состоит из четырех стен, поднимающихся от краев внешней суши и смыкающихся наверху в виде купола. С внешней стороны небо также омывает океан, то есть «воды, которые находятся над небесным сводом». Пространство между небесным океаном и конечным сводом Вселенной принадлежит блаженным. Пространство между землей и небом населено ангелами. Наконец, раз св. Павел сказал, что все люди созданы для того, чтобы жить «по всему лицу земли» (Деян. Ал. 17; 26), то как в таком случае они могут жить на задней стороне, где, как предполагалось, жили антиподы?

«Поскольку так гласит Писание, то христианин не должен "даже говорить об антиподах"». Тем более ни один христианин не должен отправляться в плавание на их поиски; никто из христианских правителей не должен предоставлять ему для этого корабли; и ни один набожный моряк не должен отправляться в плавание на этом корабле.
Для Козьмы Индикоплова в созданной им карте мира не было ничего абсурдного. Только имея в виду его искреннюю убежденность, что Вселенная была именно такой, как он ее описал, мы можем представить, какой страх испытал бы он перед Магелланом, или Пири, или авиатором, рискующим, поднявшись в воздух на высоту семи миль, столкнуться с ангелами и упереться в небесный свод. Мы лучше поймем и жестокости войны, и политические баталии, если будем помнить, что почти любой участник этих сражений абсолютно уверен в истинности своих представлений о противнике, что он принимает как факт не то, что является фактом, а то, что он считает фактом.

Случайное происшествие, творческое воображение, желание верить — из этих трех элементов складывается суррогатная реальность, которая вызывает сильнейшую инстинктивную реакцию. Достаточно очевидно, что при некоторых условиях люди реагируют на фикции столь же сильно, сколь на действительные события, а во многих случаях помогают создавать те самые фикции, на которые сами же и реагируют. Пусть первым бросит камень тот, кто не поверил, что русская армия в августе 1914 года достигла Англии, кто не поверил рассказу о злодеяниях без прямых доказательств, кто никогда не подозревал заговора, предательства или шпионажа там, где их не было и в помине. Пусть первым бросит камень тот, кто никогда не поверил как в истинную правду в свои собственные подозрения, которые были высказаны вслух другим человеком, но не более сведущим, чем он сам.

Во всех этих примерах мы должны обратить внимание на одну общую черту — между человеком и его средой располагается некая псевдосреда. Поведение человека является реакцией именно на эту псевдосреду. Последствия этой реакции, собственно действия человека, происходят уже в реальной среде. Если поведение выражается не в практических действиях, а в том, что можно условно обозначить как мысли или эмоции, потребуется много времени, чтобы в структуре фиктивного мира образовалась серьезная брешь. Но если стимул, исходящий из псевдофактов, ведет к взаимодействию с объектами или другими людьми, то противоречие возникает достаточно быстро. Складывается впечатление, что некто лезет на рожон, учится на собственных ошибках, испытывает дискомфорт от неумения приспособиться к окружающей действительности. То есть разворачивается трагедия в духе Герберта Спенсера, когда Прекрасную Теорию убивает Шайка Грубых Фактов. Понятно, что в области социальных отношений приспособление человека к окружающей действительности происходит посредством фикций.

В целом, окружающая среда — слишком сложное и изменяющееся образование, чтобы можно было познавать ее напрямую. Мы не готовы иметь дело со столь тонкими различиями, разнообразием, перемещениями и комбинациями. Но поскольку нам приходится действовать в этой среде, прежде чем начать с ней оперировать, необходимо воссоздать ее на более простой модели. Чтобы путешествовать, человек должен иметь географические карты. Основная сложность кроется в том, что невозможно создать карту, сидя в келье, необходимо отправиться в путешествие, разведать новые земли и уж затем нанести их на карту.

Итак, аналитик общественного мнения должен начать с того, чтобы признать существование взаимосвязи между сценой действия, восприятием этой сцены в сознании людей и реакцией людей на восприятие происходящего на сцене действия.

Утром 29 сентября 1919 года, за завтраком, один из сенаторов прочитал сообщение в газете «Вашингтон пост» (Washington Post) о том, что на побережье Далмации высадилась морская пехота США. Вот что говорилось в газете:

Теперь факты установлены Установлены следующие важные факты. Приказ контр-адмирала Эндрюса, командующего военно-морскими силами в Адриатике, поступили от Британского Адмиралтейства через Военный Совет и контр-адмирала Кнаппса в Лондоне. Никто не спрашивал подтверждения приказа у министерства военно-морского флота...

Без ведома Дэниэлса Г-н Дзниэлс, по-видимому, оказался в странной ситуации, когда пришли телеграфные сообщения о том, что силы, которые он должен был полностью контролировать, без его ведома начали военные действия. Стало очевидно, что Британское Адмиралтейство могло отдавать приказы контр-адмиралу Эндрюсу, чтобы тот действовал от имени Великобритании и ее союзников, поскольку ситуация требовала жертв государственного масштаба, чтобы держать в узде соратников Д'Аннунцио .

Как стало ясно позднее, согласно новому плану Лиги Наций в экстремальных ситуациях иностранцы могут управлять Американскими военно-морскими силами — с согласия или без оного со стороны министерства военно-морского флота США... и т. д.
На заседании сената первым комментирует сообщение г-н Нокс от Пенсильвании. Он негодует и требует расследования. В следующем выступлении — г-на Брандеджи от штата Коннектикут — уже чувствуется, что возмущенный тон первого выступающего порождает доверие. Если г-н Нокс возмущается и хочет узнать, правдиво ли сообщение, то г-н Брандеджи через полминуты хочет узнать, что бы произошло, если бы были потери среди личного состава. Г-н Нокс, заинтересовавшись вопросом, забывает, что он требовал расследования, и отвечает на вопрос. Гибель американских морских пехотинцев означала бы вступление страны в войну. До сих пор дискуссия развивалась в условном наклонении. Далее следует ее продолжение. Г-н МакКормик от штата Иллинойс напоминает сенату, что администрация Вильсона склонна к ведению небольших несанкционированных войн. Он повторяет остроумное замечание Теодора Рузвельта о «ведении мира». Новый обмен репликами. Г-н Брандеджи замечает, что корабли действовали «согласно приказам Совета Лиги Наций, который заседает где-то там», но он не помнит, кто представляет Соединенные Штаты в этом органе. Совет Лиги Наций не упоминается в конституции Соединенных Штатов. Поэтому г-н Нью предлагает резолюцию, согласно которой требуется представить соответствующие факты.

До этого момента сенаторы все еще смутно осознают, что они обсуждают слух. Будучи юристами, они все еще помнят о необходимости предоставления доказательств и свидетельств очевидцев. Но как люди из плоти и крови они уже испытывают страшное негодование из-за того, что американские корабли получили приказ участвовать в военных действиях от иностранного руководства и без согласия конгресса. Психологически они готовы верить этому, поскольку, будучи республиканцами, выступают против Лиги Наций. Это подстегивает к выступлению лидера демократов Хичкока, сенатора от штата Небраска. Он становится на защиту Совета Лиги Наций: тот действовал в условиях войны. Мир еще не был заключен, потому что республиканцы затягивают его заключение. Следовательно, действия Совета были продиктованы необходимостью и не противоречили законам. Обе стороны теперь допускают, что сообщение было правдивым, а выводы, которые они делают, продиктованы их партийной принадлежностью. Тем не менее основу дискуссии составляет это удивительное допущение, и оно пересиливает принятую ранее резолюцию проверить его истинность. Данная ситуация показывает, насколько трудно даже профессиональным юристам не реагировать на ситуацию до тех пор, пока не выяснится, что же на самом деле произошло. Сенаторы реагировали мгновенно, приняв фикцию за правду потому, что очень хотели этого.

Несколькими днями позже появилось официальное сообщение, что ни британское правительство, ни Совет Лиги Наций не отдавали никаких приказов силам морской пехоты США. Десант высадился по просьбе итальянского правительства для защиты итальянцев, и американский командующий получил официальную благодарность от итальянских властей. Морские пехотинцы не начинали военных действий против Италии. Они действовали согласно практике, принятой в международном сообществе, не имевшей никакого отношения к Лиге Наций.

Сценой, где происходили действия, была Адриатика. Восприятие места действия в умах вашингтонских сенаторов было заведомо ложным. Ложную картину создал человек, которого волновали не столько события в Адриатике, сколько поражение Лиги Наций. Реакция сената на эту картину вновь разожгла межпартийные противоречия по вопросу поддержки Лиги Наций.

Современное общество, — говорит Честертон, — является по своей природе небезопасным, поскольку оно основывается на представлении о том, что все люди будут делать одно и то же, руководствуясь разными причинами... И точно так же, как в голове каторжника может зреть злостное преступление, которое он намеревается совершить в одиночку, под шляпой провинциального чиновника может гнездиться особая философская система. Один человек может быть абсолютным материалистом и считать, что его собственное тело — страшная машина, порождающая его сознание. Он будет прислушиваться к своим мыслям как к монотонному тиканью часов. Другой человек, его сосед, может быть сторонником движения «Христианская наука» (Christian Science) и каким-то образом представлять свое тело менее материальным, чем тень от него. Он может даже почти увериться в том, что движения его собственных рук и ног подобны движениям змей в галлюцинациях человека в состоянии белой горячки. А третий может быть христианином. Он, как говорят его соседи, живет в мире волшебных сказок, в мире неземных образов, скрытых для всех, но явных для него самого. Четвертый может быть теософом и, вероятно, — вегетарианцем, и я не вижу оснований, почему я не могу доставить себе удовольствие, вообразив, что пятый поклоняется дьяволу... Независимо от того, есть ли какой-то толк от такого разнообразия, можно сказать, что единство этого сообщества ненадежно.

Предположение, что все люди всех времен и народов, думающие по-разному, будут тем не менее действовать одинаково, очень сомнительно. Оно означает, что вы строите общество не на общности людей и даже не на соглашении между ними, а скорее — на случайном стечении обстоятельств. Четверо людей могут встретиться под одним уличным фонарем; один из них подошел к нему, чтобы, выполняя программу реформы городского хозяйства, покрасить его в густо-зеленый цвет; другой — чтобы заглянуть в свой требник; третий — чтобы обхватить его в восторженном порыве, вызванном винными парами; а последний — чтобы встретиться со своей дамой сердца. Но ожидать встречи тех же самых людей в этом месте на следующий вечер неразумно...».

Вместо четырех прохожих возле уличного столба представьте правительства, партии, корпорации, общества, социальные и профессиональные группы, университеты, секты, национальные группы. Подумайте о законодателе, который голосует за правовой акт, касающийся народов, живущих на огромном расстоянии от него; о государственном деятеле, принимающем решение. Подумайте о мирной конференции, перекраивающей границы Европы; о дипломате, который находится за рубежом и пытается разгадать намерения как своего правительства, так и правительства иностранного государства; о бизнесмене, который устанавливает контакты, чтобы начать дело в экономически отсталой стране; об авторе передовиц, призывающем к войне; о священнике, обращающемся к полиции с требованием ограничить увеселительные мероприятия.

Мы допускаем, что человеческие поступки основываются не на прямом и очевидном знании, а на картинах, которые индивид рисует сам или получает от кого-то другого. Если в его атласе говорится, что мир плоский, он не станет близко подплывать к тому месту, которое он полагает краем земли, опасаясь свалиться. Если на его карте изображен фонтан вечной молодости, то какой-нибудь Понсе де Леон отправится на его поиски. Если некто откопает кусок породы желтого цвета, похожей на золото, он в течение какого-то времени будет действовать так, как будто и в самом деле нашел золото. То, как люди представляют себе мир, определяет в данный конкретный момент, что они будут делать. То есть определяет их усилия, их ощущения, надежды, но не определяет достижений и результатов.

Но подобные позиции критиков означают, что они принимают окружающий мир как само собой разумеющийся. Тем самым они признают, что общество — это нечто, соответствующее их представлению о норме или о свободе.

Очень полезно задаться вопросом, из каких источников вы узнали о фактах, на которых основываете свое мнение. Кто на самом деле увидел, услышал, почувствовал, посчитал и назвал предмет, о котором у вас есть определенное мнение? Может быть, это был человек, сказавший вам о нем, или человек, услышавший об этом от кого-то другого, или кто-то, узнавший об этом предмете еще более опосредованно?