К М. Цветаевой

Я молчу, но не безмолвствую,

Я кричу, и сбитое дыханье

Вновь по лёгким режет остро.

Я пошёл на первое свидание

С черною тропою без огней

И боюсь, что стало поздно.

Я молчу. Я молчу и не могу промолвить слова.

Я шучу. Шучу, что жизнь — такая сука:

Не уготовила другого.

А сам люблю её, за всё прощу: за слабость

И за скуку. Не уготовлю ей проклятья злого.

Я молчу лишь потому, что нету

Сил на объяснения.

Я страшусь, что не поймут, что я скрипач,

Который не играл на скрипке.

Что нет мне долгожданного спасенья, ведь я наездник,

Вор с бродячим нравом, ветром в голове.

Курю не трубки, сигареты. Любитель бус, Луны,

Ношу серебряные серьги.

Я ласковый любовник и, может быть,

Плохой товарищ с цыганской страстею разлуки. Да!

Я твой, Марина, верный друг и брат по духу.

Твой предок был скрипач, а ты была поэтом.

И если дух ваш был бродяч, горяч,

То мы сойдемся и на этом.

Быть может, ты семья моя. Быть может,

Черпал я с озёр твоих

И воду заколдованную пил.

Но знаю я, что мы одни средь всех —

Бродячие скитальцы у Луны.

Я молчу, но не безмолвствую.

Я нашёл в молчании покой.

Я брожу, хожу и сердобольствую

О том, что сам себе не подхожу.

О том, что чёрный мне идет, как ночи;

О том, что мне идёт быть безмятежным,

Ветреным и нежным. Пускай, жестоким,

И иногда небрежным. Пускай, я отпущу.

Скажу: "прощай". И не стану вязать тетиву для стрелы.

Но я не забуду ни мгновенья борьбы,

Не забуду любви, ни ночей у Луны.

О, ноги мои лошадиные,

Имя моё бесполое,

Крылья мои робкие,

Сердце голубоватое.

Ведите по миру лихому лихого бродягу.

Ведите ночью.

Дайте тягу.

28.10