April 26

Религия, космос и фантастика: о романе Мери Расселл "Птица малая"

Книгу я читала довольно давно.

Оригинальное издание вышло в свет в 1996 году в США и удостоилось ряда престижных премий.

Обложка оригинального издания

Обложка оригинального издания

Я читала роман в издании: Мэри Д.Рассел, Птица малая. М.: АСТ, 2006. - Перевод Г. Доломана.

Обложка издания 2006.

Обложка издания 2006.

Вдохновленная успехом дебютной книги, Расселл написала продолжение - "Дети Бога"; у нас оно было издано в 2008 году.

Название и посыл

На английском первый роман называется "Воробышек", но подразумевается аллюзия на цитату из Евангелия от Матфея (10:29): "Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без [воли] Отца вашего" (синодальный перевод). В английском переводе там именно воробьи: "Are not two sparrows sold for a copper coin? And not one of them falls to the ground apart from your Father’s will".

Это тот случай, когда религия и Библия присутствуют не просто ради красивой цитаты, а в силу необходимости.

Аннотация интригует:

Планета Ракхат системы Альфа Центавра. Мир загадочной древней цивилизации. Мир, на который отправляется первая экспедиция землян, спонсируемая… Ватиканом. На борту звездолета — астроном, инженер, врач, специалист по компьютерам и четыре миссионера-иезуита.

Вообще, конечно, состав ПЕРВОЙ экспедиции землян на чужую обитаемую планету удивителен. Понятно, что, если она оплачена Ватиканом, то на борту будет находиться священник. Других там не держат. Но четыре-то зачем?..

Ну, ладно, воля автора - закон.

Я не собираюсь писать подробную рецензию, но кое-что всё-таки отмечу.

Музыка земная, инопланетная и вселенская

- Первым пойманным и идентифицированным на Земле сигналом неземной цивилизации оказывается МУЗЫКА. Это уже нечто свеженькое; до сих пор мне такое не встречалось, а ведь оно вполне естественно в свете неувядаемой теории музыки как особого языка.
В этой связи - очень точная мысль на с. 135 в диалоге героев: "Вы заметили, Питер, что вся музыка, которая напоминает инопланетную более всего, священна по своей сути? - спросил отец Генерал".
Да ведь так оно и есть. Потому что музыка вообще изначально - священна, а то, что этим словом по привычке называет подавляющее большинство нынешнего населения земного шара, ею совсем не является.
Забавно, что, фантазируя однажды сама с собой на подобные темы, я подумала: вот бы описать мир, в котором музыка действительно является единственно возможным способом контакта и выражения мыслей и чувств... Уж тогда бы земляне "попели"! Ведь музыка не способна лгать - это та самая "мыслеречь", о которой так тонко писала Урсула Ле Гуин.
Впрочем, реальность романа Расселл вывернула наизнанку все мои ожидания.

Я-то приготовилась читать нечто на тему "музыканты всей планет, соединяйтесь!"

Золотой диск Вояджера с записью земных звуков и космический фон. Коллаж мой.

Золотой диск Вояджера с записью земных звуков и космический фон. Коллаж мой.

Относительность истины

- Идейной основой миссии, описанной Рассел, стало открытие истины (интуитивно известной, впрочем, еще чуть ли не Франциску Ассизскому): у Бога есть и другие дети. Франциск распространял ее на братьев меньших, проповедуя птицам и уча "братца волка" не кушать овечек. Но со времен Джордано Бруно, Кеплера и Кирхера идея множественности обитаемых миров всерьез вошла в сознание западных европейцев, отразившись и в научных, и в фантастических сочинениях.

Космоопера Афанасия КирхераНаука и фантастика5 декабря 2023

Из серьезных фантастов 20 века этой темой занимался отчасти Лем (что вполне естественно для католика), а отчасти Кларк (в цикле о Раме).

И что же, все разумные гуманоиды суть братья?.. - Да ничего подобного!

Обычно произведения о контакте разумов следуют трем парадигмам:

  • 1. Утопическая парадигма: у нас всё плохо, у них - прекрасно, следовательно, нужно взять неземлян в наставники и переделать себя (парадигма утопии; пример - раманский цикл Кларка);
  • 2. Антиутопическая парадигма: на Земле всё не так уж плохо или даже совсем прекрасно (коммунизм построили, всех осчастливили), зато ТАМ - кошмар и ужас, с которым надо как-то бороться (пример - "Час быка" Ефремова);
  • 3. Катастрофическая парадигма: контакт с иным разумом ни к чему хорошему априори привести не может, ибо мы слишком разные, а любое вмешательство в чужую жизнь - наше в их жизнь или их в нашу - чревато катастрофой или фрустрацией (пример - "Солярис" Лема).

Роман Мэри Рассел примечателен тем, что начинается в русле первой парадигмы. Внеземные песни кажутся невероятно пленительными, а существа, создавшие их - сверхгениальными. Первое же племя, с которым сталкиваются миссионеры на планете Ракхат - детски приветливое, мирное и дружелюбное.

Затем повествование модулирует в сторону второй парадигмы. Миссионеров тут никто не ждал, они порождают не гармонию, а конфликт местных племен, в результате чего экспедиция гибнет. Единственный выживший герой, миссионер-лингвист Эмилио Сандос, претерпевает все муки ада по воле самого гениального из "певцов" - представителей другой расы этой планеты. Сандоса подвергают жесточайшим и унизительнейшим пыткам, причем для инопланетян его страдания - отчасти забава (как забавляются недалекие люди, наблюдая за животными в цирке или в плохом зоопарке), а отчасти - источник вдохновения для создания новых музыкальных шедевров.

Наконец, смысл романа склоняется в сторону третьей парадигмы: катастрофа переходит в отчаяние и фрустрацию.

Ведь причиной страшных физических увечий и душевных терзаний Сандоса становится не какая-то особо зловредная адская сущность местного "Орфея", а трагическое отсутствие какого-либо понимания между двумя разумными космическими расами.

Гордыня и миссионерство, гений и злодейство

Сандос был склонен принять ту роль, в которой его видели окружающие: роль божьего посланца и чуть ли не святого; в создателе дивных песен он был готов прозреть одно из воплощений божественной воли - и именно в этом качестве Бог уготовил ему самую страшную каверзу: "Потому что, если Бог вел меня к Божьей любви, как это казалось, если я признаю, что красота и восторг были реальны и истинны, тогда остальное тоже было волей Божьей... Я в руках Господа, думал я. Я любил Бога и доверял Его любви. Занятно, не правда ли? Я убрал всякую защиту. У меня не было ничего, кроме любви Господа. Я был нагим пред Богом, и меня изна.сило.вали" (с. 462).
Последнее слово следует понимать совершенно буквально: неземной Орфей сделал из миссионера сексуальную игрушку для себя и своих приятелей, а тот был неспособен сопротивляться, поскольку до этого ему изуродовали руки.
"...Были сочинены песни, описывающие новый опыт. И концерты, конечно, были переданы по радио... Должно быть, вы уже слышали и те творения, где поется обо мне. Это не молитва. Боже! Не молитва - пор.ногра.фия. Песни звучали очень красиво... Меня заставляли слушать, хотя я был, пожалуй, неблагодарным ценителем этого искусства"...
Гений и злодейство?...
Но инопланетный "Орфей" не был злодеем в нашем смысле этого слова, поскольку совершенно не воспринимал объект своих забав как существо, не то что равное себе, но и вообще достойное бережного и гуманного отношения. Ведь люди спокойно режут кур, холостят скот и домашних животных, едят живых устриц - и никаких моральных коллизий и угрызений совести это обычно не порождает. А почему бы поэту, покушавши тех самых живых пищащих устриц, не написать замечательное стихотворение?... Собственно, такие стихи уже написаны молодой Ахматовой:

"Звенела музыка в саду таким невыразимым горем,

свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду"...

Но роман - не только о том, что ТАМ, скорее всего, не поймут НАС. Он еще и о том, что МЫ, даже самые умные, тонкие, хорошо подготовленные и настроенные на успешность контакта, не способны адекватно понять ИХ.

Беды Сандоса начались с того, что земляне, движимые самыми благими мотивами, нарушили экологическое и социального равновесие, сложившееся между двумя расами Ракхата - и это привело в краху экспедиции и гибели всех ее участников, кроме Сандоса, который, пожалуй, предпочел бы умереть, чем вытерпеть то, что ему довелось пережить.
Речь не только о неземных цивилизациях; с этой проблемой сталкивается любой человек, взаимодействующий с людьми другой культуры и ментальности (те же иезуиты в Китае 16-17 века).
Стало быть, дело не в жестокости Бога, находящего удовольствие вновь и вновь делать римейк истории многострадального Иова.
Дело в заведомой ограниченности любого разума, заключенного в материальную оболочку.
А насчет Бога и Человека в романе тоже есть красивая мысль - вероятно, уже кем-то придуманная, но всё же...
Одна из героинь, еврейка София, размышляет о религии, которой так привержен Сандос, и требует у него объяснения сути мессы.

"Представьте Звезду Давида, - тихо сказал он. - Два треугольника, один острием вниз, другой - вверх. По-моему, это мощный образ: божество простирается вниз, человечество тянется кверху. А в центре - пересечение, где встречаются божество и человек. Месса происходит именно в этом пространстве... Я понимаю это как место, где смыкаются божество и человек. И, возможно, как обещание. Что Господь придет к нам, если мы потянемся к Нему, что мы и наши самые простые человеческие действия - вроде поедания хлеба и пития вина - могут преобразиться и стать священными"... (с.148).

Другой вопрос, что человеку, не склонному воспринимать ни здешний мир, ни Вселенную в рамках религиозного вероучения (в том числе христианского), вся эта проблематика покажется умозрительной и надуманной. А человеку определенной конфессии, наоборот, рассуждения Расселл о религии покажутся слишком вольными и не соответствующими духу и букве единственно правильного учения (как его понимают они).

Где уже нам общаться с инопланетянами, если мы даже друг с другом договориться не можем?

Собственно, наверное, поэтому отзывы о романах Расселл в сети такие противоречивые. Кто-то в восторге, кто-то ругается, кто-то раздраженно пишет - "тягомотина".

Перечитывать этот роман я бы не стала. Но подумать на эти темы было полезно.

--

Свою космооперу "Хранительница" я затевала как мир без войн и катастроф (за исключением сугубо природных и космических), и, конечно, ориентировалась на парадигму утопии - только не коммунистической, Юпитер упаси, этого я накушалась вдосталь в СССР.

Поэтому мои герои - космолингвисты - неустанно наводят мосты между разными цивилизациями, находя всюду точки соприкосновения и избегая как прогрессорства, так и мании космического величия.

Однако небольшая "пасхалочка" в адрес Мери Расселл у меня тоже есть. В книге "Око космоса" вкратце описывается планета Ликанос (название - переиначенное греческое "Лиханос", обозначение самой далекой, крайней, ноты на кифаре). Ее жители чем-то похожи на богомолов ростом с человека. Они одновременно и плотоядные хищники (впрочем, гостей не едят!), и изощренные в крючкотворстве юристы, и прирожденные поэты и музыканты: изъясняются только стихами с анафорами, а развлекаются, импровизируя целые оперы. Однако, поскольку они соблюдают законы Межгалактического альянса, они состоят в содружестве разумных миров и порой посещают идиллическую Тиатару (только им приходится находиться там в шлемах с искусственным воздухом, воспроизводящим атмоферу их планеты).

Мои романы из цикла "Хранительница" размещены на Литмаркете и на Литресе, а также на портале Литсовет.