Всем Панк-Парадокс!
Ранее Interesting Punk делился переводами большой истории Bad Religion и двух книг Грэга Грэффина ("Анархия эволюции и “Войны популяций: новый взгляд на конкуренцию и сосуществование”).
Теперь пришла пора почитать его мемуары!
►О переводчике.
Чернявский Денис. Проживает в Праге, занимается печатью, изданием книг и организацией мероприятий. Фан Bad Religion с 15 лет.
—Я сказал Джону, чтобы он шёл за пушкой. Грэээээг, почему Джон не взял пушку?! — Джордж смотрел на меня, широко раскрыв налитые страхом глаза. На его щеках вспухали багровые рубцы, он вцепился в мой лацкан и подтянул меня к себе, будто пытаясь вытащить из меня ответ.— На меня налетели двадцать человек, Грэг, двадцать человек!
Джордж и его кузен Джон — русские эмигранты, с короткими стрижками, как под одну машинку. Джон — низкий, коренастый, с такой плотной монобровью, что казалось, будто это была тень, нарисованная маркером. Джордж — выше, стройный, с лицом, словно выточенным из камня: резкие скулы, квадратная челюсть, взгляд, в котором всегда было что-то напряжённое, как у боксёра перед боем. Мы были панками — и я, и они. Они всегда держались вместе: носились по улицам, искали движуху, скакали в слэме на концертах. И всё время шептались между собой на своём загадочном, непривычном языке. А вот меня они считали «нормальным». Я не пил, не употреблял, поэтому для них я был голосом разума. Тем, у кого всегда есть ответ. Или, по крайней мере, видимость этого ответа.
— Я не знаю, почему Джон не сделал то, что ты просил, Джордж, — сказал я, — но он сейчас за рулём, прямо рядом с тобой. Почему бы тебе не спросить у него самого?
Но Джордж был слишком взбешён, пьян и избит, чтобы воспринимать что-либо здраво. Он продолжал вымещать злость на мне:
— Грэг, эти ублюдки! Били меня ногами, топтали… Пушка в бардачке была!
— Поехали, Джон, — сказал я, — вези Джорджа подальше отсюда.
— Да уж, Грэээг, — отозвался Джон своим ломаным английским с густым русским акцентом. — Ох, и херня! Валим в Oki-Dog, обратно, домой!
Хотя я и понимал, что у Джорджа с Джоном наверняка где-то в машине припрятано оружие, они вовсе не были отъявленными преступниками — и уж точно не были убийцами. Они были такими же, как и тысячи других жителей Лос-Анджелеса — представители первого поколения иммигрантов из рабочих семей. Их родители или отправляли их сюда, или переселялись всей роднёй — к кузенам, дядям, кому угодно — в Южную Калифорнию, в погоне за мечтой о лучшей жизни.Их можно было встретить каждую ночь возле любого панк-концерта в районе Большого Голливуда — в поисках веселья, девчонок, выпивки или таблеток. Они ничем не отличались от остальных завсегдатаев клубов осенью 1981 года. Но в тот вечер дела обстояли иначе: было затишье. В Голливуде и окрестностях не проходило ни одного шоу. А значит, нужно было где-то зависнуть — и для нас таким местом была проверенная, надёжная точка: палатка с хот-догами на Бульваре Санта-Моника, известная под названием Oki-Dog. Панков там всегда принимали. Пока остальные забегаловки воротили от нас нос, владельцы Oki-Dog встречали нас с восточной приветливостью и сильным акцентом:
— Хааай, май фрееенд! Что будешь брать?
Размякшая картошка фри, чили-доги — всё как обычно. Но даже если мы ничего не покупали, они терпеливо сносили весь наш вечерний хаос на парковке. Там мы чувствовали себя как дома и всегда были готовы устроить какую-нибудь движуху — на улице Тинселтауна или где угодно, где на нас могли бы обратить внимание.
— А давайте поедем в Вествуд, — предложил кто-то с парковки у Oki-Dog.
Вествуд, с его сверкающими широкими тротуарами, роскошными кинотеатрами, дорогими ресторанами, уличными лавками, пончиковыми и модными бутиками, был настоящим плавильным котлом благополучия, молодости и академической культуры. На юге его ограничивал Уилшир-бульвар, на востоке — Хилгард-авеню. Примерно два десятка кварталов обслуживали потребности множества Лос Ангелинос*. Через улицу Ле-Конте начинался UCLA*. Всего в нескольких милях на запад по Уилширу — пляж. В другую сторону — Голливуд и центр Лос-Анджелеса. Все дороги вели в Вествуд. В отличие от Голливуда, здесь не было мрака и грязи, и, в отличие от более опасных районов ЛА, Вествуд был безопасным — это был студенческий городок, пристанище учащихся UCLA и излюбленное место для еженедельных премьер крупных киностудий.
*Лос Ангелинос – сленговое самоназвание жителей Лос-Анджелеса и окрестностей (здесь и далее примечания переводчика).
*UCLA (University of California, Los Angeles) - Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.
Тротуары Вествуда были полны жизни — здесь гуляли студенты, вперемешку с разношёрстной публикой из других районов города, съезжавшейся за порцией яркой ночной жизни. По широким проспектам курсировали «крузеры» — парни и девушки разных рас и национальностей, для которых культура автомобилей стала образом жизни.
Некоторые из них — как и панки, с которыми я тогда тусовался — приезжали вовсе не ради гламура и светской суеты. Они искали, как бы подорвать этот предсказуемо приятный вечерний покой Вествуда. А порой — и как бы вцепиться кому-нибудь в лицо.
Я чувствовал себя в Вествуде как дома. Именно благодаря UCLA семья Грэффинов переехала в Лос-Анджелес, когда мне было всего одиннадцать. Мама оставила свою должность декана в Университете Висконсин-Милуоки, чтобы занять аналогичную должность в UCLA в 1976 году. Иногда она брала меня и брата, Гранта, с собой на работу и отпускала нас побродить по кампусу или по Вествуд-Виллидж. Это было в порядке вещей. Мы с детства шастали по университетским городкам.
Отец тоже был университетским человеком — преподавал в Университете Висконсин-Парксайд. Одни из самых ранних моих воспоминаний — как мы с братом приходили с кем-то из родителей на работу и получали от них короткое: «Гуляйте», — пока они вели лекцию или заседание. Запахи аудиторий, библиотек, ксероксных комнат, кабинетов преподавателей — всё это до сих пор вызывает у меня чувство уюта и чего-то по-настоящему родного.
Но этот вечер не был ни уютным, ни родным. Когда мы выгрузились из машин на одном из университетских паркингов, стало ясно: горстка панков, к которой я принадлежал, сейчас собиралась пройти сквозь коридор враждебности в самом центре праздничного Вествуда.
В эту ночь развлекать публику предстояло нам.
В тот вечер за рулём был Грег Хетсон — известный персонаж сцены, уже успевший поиграть в двух культовых группах. В одной — Redd Kross — в его услугах больше не нуждались, а в другой — Circle Jerks — он уже стоял на вершине лос-анджелесской панк-иерархии, помогая группе расширять влияние.
Грег ездил на El Camino и сказал:
— Запрыгивай. Я всё равно домой еду.
Он жил недалеко от Вествуда, и я часто бывал у него — его квартира нередко служила нашей точкой отправления в очередное ночное приключение.
Я сел на пассажирское сиденье, высунул голову в окно, и мы покатили на запад по Санта-Монике, к перекрёстку с Уилширом.
— Может, найдём девчонок в Вествуде, — сказал Грег. Он был уверен: кроме самой панк-музыки, это была ещё одна тема, которая одинаково заводила обоих Грегов.
Тусоваться с Грегом Хетсоном — это всегда было приключение. Если тебе вдруг нужно было узнать, где проходит самая безумная вечеринка в Голливуде, или какой-то секретный концерт в складском помещении в Хоторне или ещё в каком-нибудь уголке Лос-Анджелесской чаши — Грег знал всё. Абсолютно всё.
Он всегда был доброжелателен, вежлив, с обаятельной улыбкой и умным, живым умом. Но при этом он держал руку на пульсе всего того разврата и сумасшествия, благодаря которому панк-сцена и стала легендарной. Не то чтобы он сам участвовал во всём этом, но дружба с ним избавляла нас от необходимости расспрашивать каких-то случайных таксистов, куда ехать за весельем. Грег Хетсон был нашим личным проводником. Чёрт возьми, у него даже такси было — старенький немецкий дизельный Mercedes, прямо как в Берлине.
Слушать, как он, сидя за рулём — а руль всегда казался чуть слишком большим для его тела — вещал с уверенностью опытного гида о самых горячих точках и тайных уголках города, стоивших нашего внимания, — было всё равно что иметь собственного Рика Стивса в роли лучшего друга.
Когда мы добрались до парковки у Гейли-авеню в Вествуде, из десятков машин, включая El Camino Грега Хетсона, начали высыпать панки. Удары армейских и инженерных ботинок по асфальту звучали грозно, когда мы выпрыгнули из машин и начали продираться сквозь толпу возле Mann’s Westwood Theater. Грег, как обычно, был в своей поношенной зелёной армейской куртке, джинсах и кедах. Я — в той же кожанке, украшенной сзади символом Bad Religion: белым крестом в кругу. Из карманов болтались цепи на молниях, завершая мой прикид. Я чувствовал прилив радости и энергии, ведь это просто супер - прогуливаться по улицам со своими друзьями, среди которых были и участники культовых групп!
Но всего через несколько минут эти знакомые с детства улицы станут буквальной ареной для стычек. Мы были слишком ярким пятном на этих улицах. Тут же подтянулись студенческие качки, окружив нас насмешками и толчками. Из машин на улице доносились гудки и выкрики, некоторые водители размахивали оружием. Они не собирались позволять кучке оборванных, немытых панков перетянуть на себя всё внимание. Это был их район, их вечер — и они тоже хотели, чтобы их заметили.
Мы представляли собой разрозненную толпу подростков из самых разных слоёв жизни. Многие из нас даже толком не знали друг друга. Большинство были, по сути, безобидными, добродушными ребятами, но среди нас были и те, кто сидел на алкоголе, таблетках или чём-то похуже — вроде героина. Впрочем, они, скорее всего, вредили только себе, не окружающим.
Тем не менее, волна уличного насилия, которая охватывала всё больше районов Южной Калифорнии, начала захлёстывать и панк-сцену. Бандитские группировки с побережья и всё чаще появлялись в клубах Голливуда. Эти ребята были по-настоящему опасными и начинали составлять внушительную часть аудитории на концертах.
Но в тот вечер наша толпа была собрана из разных мелких, «независимых» компаний друзей и знакомых, рассыпанных по всему Южному Лос-Анджелесу. Каждая такая компания представляла свой район, свой маленький мир, но на этот вечер мы все — будто бы — были одной тусовкой.
В Вествуде, как и в наших районах и школах, мы выглядели лёгкой мишенью для насмешек и унижений — будь то в одиночку или всей толпой. Мы не внушали страха. Но одно объединяло всех панков за пределами Голливуда: нас ненавидели.
Среди «нормальных» людей кипела какая-то злоба, почти патологическая, направленная на всех, кто осознанно рвал на себе одежду, выстриг себе ирокез, рисовал на куртке «анархию» или слушал группы, которые открыто пели о том, чтобы всё разнести к чертям.
Эта ненависть к панкам в то время достигла своего пика. Прогулка по мирному, облагороженному району города в кожанках, с нашими значками и нашивками, уже воспринималась как вызов. Как акт агрессии. И мы это прекрасно понимали.
Машины гудели, а Джордж вышел на середину дороги, как сумасшедший, крича:— Фаааак ю! — он размахивал руками и показывал средний палец всем подряд, а мы смотрели на него с нервным смехом, сдержанным, но весёлым.
Машины начали замедляться, гудеть в клаксоны и кричать ругательства, проезжая мимо.
— Панки — отстой, пидоры! — выкрикнул кто-то из окна.
Грег Хетсон и я держались сзади, в то время как толпа панков тянулась за Джорджем, подначивая его и перекрывая движение. У некоторых в руках были бутылки из-под пива, и по меньшей мере одна полетела в сторону машин.
Через несколько минут несколько автомобилей притормозили и из них высыпала толпа — человек двенадцать, явно настроенных на драку. Южноцентральные банды — особенно афроамериканские — имели громкую славу в Южной Калифорнии, и мы даже не хотели выяснять, были ли эти парни из Crips или Bloods*.
Crips и Bloods - две крупные и враждующие уличные банды, образовавшиеся в Лос-Анджелесе. Основное различие между ними заключается в цвете одежды: Crips обычно носят синий цвет, а Bloods - красный. Они также имеют разные сленги, символы и даже танцевальные стили.
Они вываливались из машин, и часть из них сразу направилась к Джорджу. Остальные из нас тут же бросились врассыпную. Убегать было неприятно, но уже через квартал я понял: меня никто и не преследует.
— А какого чёрта я вообще бегу? — спросил я себя и, переведя дух, спокойно пошёл обратно туда, где началась вся заварушка.
Там становилось жарко. Панки особо не сопротивлялись, а те, кто пытался — получали по полной. Джордж, накачанный алкоголем и в состоянии панической храбрости, был самым громким и дерзким из нас. Вот только уличным бойцом он никогда не был.
Когда я вернулся, к драке уже присоединились какие-то качки и братки из студенческого братства — и теперь эта странная, но сплочённая коалиция панконенавистников готовилась к новой волне нападения.
Джордж лежал на земле, и его били ногами сразу несколько человек. В этот момент в мою сторону понёсся какой-то здоровяк. Он попытался схватить меня на полном ходу, но я увернулся, толкнул его от себя и рванул обратно к парковке.
Грег Хетсон уже был у машины. Джон припарковал свой грузовик рядом.
— Залезай! — крикнул Джон. — Грэг, надо забрать Джорджа!
Мы поехали обратно двумя машинами и вскоре нашли бедного Джорджа — его бросили, он лежал весь в крови, но, к счастью, ничего смертельного. Я помог ему залезть в грузовик и уложил его на скамью в кабине.
Он схватил меня за лацкан куртки двумя железными хватками и посмотрел мне в лицо бешеными, налитыми кровью глазами.
— Ты видел это, Грэг?! — кричал он. — Двадцать человек! Двадцать человек на меня набросились! —Он продолжал тараторить: — Почему Джон не взял пушку? Почему он не взял пушку, мать твою?!
Помимо синяков, ушибов и пары прилетевших ударов, никто из панков в Вествуде серьёзно не пострадал. К счастью, оружие так и не было применено. Но в остальном — это была типичная ночь для панков в Лос-Анджелесе, когда приходилось убегать от ненависти.
Меня никогда не привлекал бандитский менталитет. Наоборот — я ненавидел насилие. Я не был бойцом. Но я верил в музыку. И ощущал мгновенную связь с каждым, кто тоже её по-настоящему чувствовал.
К сожалению, в то время казалось, что весь остальной мир ненавидит нас — панков.
Казалось, полиция ненавидела панков не меньше, чем остальное общество. У меня уже было тому несколько доказательств. Одно из них — на востоке Лос-Анджелеса, 24 октября 1980 года, около девяти вечера. Полиция появилась у Baces Hall в полном обмундировании для разгона беспорядков. Со щитами наперевес, тяжёлые ботинки с глухим стуком по асфальту, они наступали на толпу — в основном подростков, силуэты которых терялись в сумраке не только из-за тусклых уличных фонарей, но и из-за внутренней разбитости, которую каждый из них нёс в себе.
Мы собрались, чтобы пошуметь внутри клуба, но многих панков даже не пустили на концерт Black Flag — зал был переполнен до предела. Я тоже остался снаружи. Хотя у меня уже была своя группа, меня никто не знал, в списки гостей я не попал. Мне было пятнадцать, я во многом ещё оставался ребёнком, но даже тогда я уже понимал: бунт физический, конечно, даёт выброс адреналина, но для панк-музыканта — это тупик.
Если каждый раз после такого шоу клубы будут закрываться, если полиция будет встречать нас, как врагов государства, то как Bad Religion вообще когда-нибудь смогут сыграть?
Среди панков не существовало никакой доктрины, никакой инструкции на случай полицейского рейда. Ни панки, ни я сам ещё не были достаточно взрослыми для таких формальностей.«Нормой реакции», если так можно выразиться, для нас, панк-рокеров, служили, скорее всего, ещё свежие в воображении образы протестов против войны во Вьетнаме или борьбы за гражданские права — всё это происходило всего лишь за десятилетие до нас. Но как бы там ни было, наша реакция на полицейское насилие в Лос-Анджелесе были совершенно стихийной и никак не организованной. Мы не находили прецедентов ни в панк-сценах Лондона, ни в Нью-Йорке, ни в Детройте — ни в одном из тех мест, о которых читали в фэнзинах и музыкальных журналах.
Так что, когда толпа в панике начала разбегаться, в этом не было ничего удивительного. Инстинкт бегства сработал и у меня — и, в отличие от некоторых моих товарищей, у которых бравады было больше, чем здравого смысла, я не стал геройствовать. Когда полетели дубинки — я просто убежал.
Всего месяцем раньше, 19 сентября, мой новый друг и басист Джей Бентли подкинул меня на концерт неподалёку от перекрёстка Аламеда и 4-й улицы, в клуб под названием Hideaway, что ближе к даунтауну Лос-Анджелеса. Мы были в восторге — нас ждал живой сет от Грега Хетсона и Кита Морриса с Circle Jerks.
Кита я уже видел раньше — на концерте в Fleetwood, клубе в Хантингтон-Бич. Он был моим любимым вокалистом. Тогда он ещё выступал с Black Flag. Я тогда и не понял, что его самодельная футболка с надписью Circle Jerks — это не просто панковская шутка, а тизер его следующей группы. То выступление во Fleetwood оказалось его последним в составе Black Flag, и теперь мы с Джеем были на подъёме — увидеть Кита Морриса в его новой группе было чем-то особенным.
Как тогда было модно, мы пропустили разогрев — Descendents — и пришли как раз к тому моменту, когда на сцену собирались выйти Stains. Пока они настраивались, снаружи у переполненного зала появилась полиция.
Один из парней из команды Stains вышел на сцену и схватил микрофон:
— Давайте все просто сделают шаг назад! Менты снаружи, но внутрь не пойдут. Если мы не будем бузить — можно будет спокойно тусоваться!
Не успел он договорить, как из лобби донёсся грохот.
Hideaway на самом деле не был клубом — это была переоборудованная автомастерская, и передние стеклянные ворота-роллеты всё ещё закрывались, как в гараже. Когда подъехали патрульные машины и копы попытались разогнать тусовку перед входом, толпа взорвалась. Панки в ярости протаранили ворота старым Chevy, прямо через стекло.
— Что-то мне подсказывает, мы не увидим сегодня Circle Jerks, — сказал Джей.
Через несколько секунд после тарана полиция ворвалась внутрь и начала громить всё подряд, разгоняя панков. Мы с Джеем быстро юркнули к его зелёному пикапу Toyota и умчались обратно — в спокойную, почти скучную тишину нашего района в западной части Сан-Фернандо Вэлли.
— Увидимся в понедельник в школе.
— Ага, — ответил я и вошёл в дом, в свою тихую обстановку, где главой семьи была разведённая мама, трудившаяся без устали, чтобы содержать меня и моего старшего брата Гранта.
Полицейские рейды против пригородных подростков на музыкальных площадках, возможно, были феноменом, уникальным для того времени и места. Но моя реакция на них была вполне предсказуемой: отстранение. Береги себя, уходи внутрь, беги. Закрой голову руками — чтобы потом, ночью, ты мог всё осмыслить и извлечь из произошедшего хоть какое-то понимание.
Для меня всегда более важнее был здравый смысл, чем вызов, месть или желание подстрекать толпу. Осмыслять насилие или эмоционально разрушительные события — таков был мой способ справляться с реальностью. И, надо сказать, это было у нас семейным.
Вернувшись домой, в тихий пригородный уголок Лос-Анджелеса под названием Canoga Park, той ночью, когда адреналин уже начал сходить на нет, я погрузился в раздумья о бурном прошлом. Эмоциональных травм в семье у меня и так хватало, и панк-рок должен было, как я тогда надеялся, стать способом облегчить боль — а не усугубить её.
Мне всё чаще начинала сниться простая, прежняя жизнь — друзья детства, которых я оставил в Висконсине. Наверняка они и сейчас собирают команды — без меня — чтобы завтра сыграть ещё одну из наших эпических игр в футбол на районе.
А я сидел здесь — в доме без особого направления, в районе без особого смысла, посреди Сан-Фернандо. Вернулся домой к десяти вечера, снова погрузился в свой тревожный, расколотый сон — и мечтал. Мечтал о путешествии в какое-то лучшее «потом» — вдаль от настоящего, которому всего три года, но которое, казалось, унесло меня к самому краю континента.Туда, где я чувствовал себя последним мальчиком в Америке, провожающим закат — и надеющимся, что с рассветом исчезнут все вчерашние испытания.
Сохранить в закладках1 просмотрInteresting Punk22 июл в 21:21Константин ШмеСтатистика Редактировать100% открыли71% просмотрели 1/360% просмотрели 2/354% — всёСтатистика этой статьиСредняя статистика статей сообщества
▼Interesting Punk Литература: vk.cc/7B6RiT
▼Bad Religion Post's: vk.cc/ayyN0G
#punkparadox #badreligion #greggraffin #interestingpunktranslator #interestingpunk