Сидим как то с пацанаме

Сидим как то с пацанаме, вотку жрём у меня во дворе. Палучку абмываем. Втраём, как всегда. Я, значицца, Толян, ну и Кургуз. Скушно ещё стало, помню. Тут Кургуз, возьми, да и пиздани в масть:
- Бля. Жывём, как скаты. Ни радости в жызни, нихуя.
Мы тут насторожылись с Толяном. Знаем уже, когда Кургуза начинает на тоску пробивать, обычно приход бывает. Или привод очередной в ментовку. А я только на работу новую устроился. Мне приводы не весело чо та. Ну, я и говорю ему:
- Да нормально всё. Живём, баб ебём. Чо ещо надо?
Толян, видя, что надо вступиться, тоже свой гривенник присунул:
- Да. Ебём…
Кургуз посмотрел на него, как на юродивого, и говорит:
- Ну и хули?
Толян запузырился, но что ответить не нашёлся. И я тоже. Если по чеснаку, то Кургуз прав. Не жизнь, а сплошной самообман. Ну, вотки выпьем. Поебёмся когда-никогда. На танцах там, еблет кому ни будь начистим. Ну, или нам. Вот и вся жызнь.
- А чо ты предлагаешь? – Спрашиваю.
Кургуз прищурился так нехорошо, и говорит:
- Давайте тачилу свинтим. Тёлак покатаем. Поебёмся как люди.
- Заметут. – Говорит Толян. – Да и у кого? «Волгу» у Михалыча, если тока. Он вроде починил её.
Кургуз сплюнул и башкой замотал:
- Неа. Не пачинил нихуя. В ней только посидеть можно, если чо. А я ебал такое веселье.
- Может «Ниву» председательскую? – Предложил Толик. Она на ходу. Вчера сам видел, как он на ней с Зинкой высекал…
- Ты совсем штоли ёбу дался? – Говорю я. – Думай, што говоришь.
- А чо?
- Да ни чо! – Отвечаю. – Лучше уж так. Без веселья жить.
Посидели чутка. Очередную пол литру распаковали. Вроде всё успокоилось, да хуй там. Если Кургузу, в его дурной кочан, что закралось, то пиздец. На ходу не спрыгнешь. Так и в этот раз. Выпил Кургуз, огурцом хрустнул, и говорит:
- В райцентр надо ехать. Там своих угонщиков хватает. Хуй нас кто будет искать. А как тачилу спиздить, я знаю. Кино смотрел. За 60 секунд, нехуй делать сколупнуть можно.
Ну, нехуй делать, так тому и быть. Решили на завтра в райцентр ехать.

Утром стук в окно. Я ебало пока протоптал, квасу хлебнул и на улицу выхожу. Сматрю, стоит Толян, а на морде у него лыжная шапка с дырками для глаз. Он ещё руки так в стороны развёл, пакрутился на месте и спрашивает:
- Ну, как? Заебись?
- Чо, - говорю, - так и поедешь?
- А чо?
- Да хуй знает? Стрёмный вид больно. Ты это… у Кургуза спроси.
- Ога. Я и вам взял, если чо. Тока это… шапок не было. Бабкины рейтузы взял. – Говорит Толян, и протягивает мне какое то тряпьё в застарелых пятнах, то ли мочи, то ли выделений хуй пайми каких. И чуть не в ебало мне их суёт. Только, говорит дырки сами себе проделайте.
Я, блять, чуть не блеванул, когда рядом со своим еблетом эту хуйню увидел:
- Ты чо, схуел, огрызок? Штоп я вшивники тваей бабки параличной на ебало пристраивал? Ёбу дался?
- Да они стираные. – Обиделся Толян.
- Ага, я заметил, блять.
Кароче, отказался я от подношения. Толян засунул ритузы в «дипломат», который с собой прихватил, и мы двинули до Кургуза. Толян так в шапке и попиздил через село. Хорошо, рано было, часа четыре утра. Иначе бы точно – замели нахуй.
Кургуз уже давно на ногах был. Мы когда вошли, он как раз кино про угоны по видику зырил. Так, не оборачиваясь, и сказал нам:
- Щас. Адин мамент надо прояснить, и двигаем. – Так он сказал.
Ну, надо так надо. Мы тоже пристроились. Втыкаем в кино. Чем больше смотрим, тем меньше уверенности, что с райцентра на точиле уедем. Кино досмотрели, Кургуз повернулся и Толяна в шапочном камуфляже увидел. Головой затряс так, нервно. Задышал часто, запереживал, кароче, и гаварит:
- Так, блять! Я сматрю, вы приготовились, ниибаца как. При таком маскараде, нам лучше в райцентр не ехать, а прямо тут к участковому податься.
Хорошо, что я ещё без прибамбасов на морде, думаю. И говорю:
- Кургуз, я ему то же самое сказал, а он говорит, мол, для конспирацыи. И нам ещё исподнее бабкино припас. Нет, ты покажи. – Это я уже Толяну.
- Да ну вас нахуй! – Говорит Толян. – Всё время хочешь как лучше…
- Ладно. Оголи еблет, и попиздили. Времени мало, а нам ещё тачку надо найти. – Успокоился Кургуз.

***
До райцентра доехали без приключений. Стали по городу шариться, тачилу подходящую искать. Нету нихуя подходящего. Иномарки, блять, такие, што и подойти к ним страшно, не то что вскрывать. Да и не видно нихуя. Тонировка, сука. Начнёшь в дверь ломиться, а там может ухари какие сидят. Да и как открыть, хуй пайми. У нас кроме монтировки и молотка нету ни хера. Только стекло если расхуячить. К полудню меня это веселье подзаебало слегка. Смотрю, Толяна тоже. Один Кургуз, как кабан упёртый всё нас наставляет:
- Всё заебись будет. Уедем как люди, на колёсах. Не ссыте.
Мы и не ссали. Стали по «копейкам» и «шахам» шустрить. Как назло, ни одной бесхозной нету. Или ебошат куда, или припаркованные стоят, но внутри какие то апёздалы сидят. Хули, блять, сидеть? Не панимаю. Напрягает, шо пиздец. Толян даже подошёл к одной такой на обочине, в открытое окно ебало засунул и как заорёт:
- Хули ты сидишь, мудило?
Мужык, ясен хуй, пересрал, и по газам вдул. Хорошо ещё, что Толян без намордника был. А то, думаю, хозяин бы копыта прям в машине и откинул.

Кароче, часам к трём уже всем и всё остопиздело, даже Кургузу. Да ещё жрать захотелось.
- Пашли на автовокзал. – Говорит Кургуз. – Пожрём хоть. Если там ничего не найдём, будем обратно двигать. Толян не возражал, я тоже.
Пришли мы, значитца в автовогзальную рыгаловку, навалили себе какого то местного говна, и сидим, жрём. Скучаем, блять. Тут Толян вдруг как подпрыгнет на стуле. У меня от неожиданности аж желудок местной сабаки поперёк горла встал. И ни туда, ни сюда.
- Идея у меня. – Говорит наш младшенький, и аж светится весь.
Я пока собачий потрох из горла выковыривал, Толян нас в нокаут и послал:
- Давайте маршрутку спиздим. Нам не похуй на чом кататься? И шапка пригодиться. Жалко всё таки. Дырки в ней теперь.
И начал из «дипломата» причиндалы вынимать, и на столе складывать.
Кургуз призадумался, да и говорит:
- А хули? Давай. – Сказал он. Только с видоса исподнего Кургуза чуть не стошнило. – Ты это… может, шапку мне дашь?
- С хуя ли тебе шапку? – Тут уже я встрял. Хуету изо рта выплюнул, и за намордник уцепился.
- С хуя или нет, а мне, как идейному вдохновителю, с какой то мотнёй на голове, на дело идти впадлу. – Ответил Кургуз, и схватился за другой конец шапки.
Я не отпускаю. Нехватало ещё от какой то там высушенной кобылы герпес на всё маё маладое и красивое ебало заполучить.
- Не дам, - говорю. - У меня аллергия на хуету.
- На какую ещё хуету? – Спрашивает Кургуз.
Я, недолго думая, возьми и пиздани, что первое в голову пришло:
- На такую. Мене в детстве, Клавдия Васильна, ведьма наша местная, помните такую, по ебалу юпкой своей провела. С тех пор, задыхаюсь от женскава исподнева. Даже, когда Светка труселя стаскивает, мочи нету терпеть. Дыхание, блять, так и заходится. Короче так; или шапку мне, или вы меня со старушечьей мотнёй на башке, за собой всю дорогу волочить будете. Пока не сдохну.
- Да хуй с ним, отдай ему шапку. – Сказал Толян, и оглянулся испуганно, потому што наш делёж наеблетников, уже привлёк внимание нескольких сидящих неподалёку уёбков – водителей.
- Ладно. Я так пойду, с аткрытым ебалом. – Сказал Кургуз, и сгрёб со стола своё хозяйство.

Найти маршрутку без водилы было ахуйски просто. Скажем так, все маршрутки были без водил. Половина из них давилась ботвой в тошниловке, а другая, наверное, как раз сралась этой самой ботвой в общественном сортире. Хуёво было только то, что в каждой маршрутке сидело по нескольку охуевших от ожидания селян со своим говнобарахлом. И мы стали искать рыдван, наименее обсаженный перепуганным планктоном. Такой вскоре и нашёлся. Мы с Толяном залезли в салон и быстро натянули на ебальники Толяновы лохмотья. А наш идейный вдохновитель, закинулся на водительское сидение, ёбнул молотком по замку зажигания и стал крутить какие-то провода. Деревенские гандоны, набившиеся в салон маршрутки, нихуя сначала не врубились и пялились на нас своими выпученными буркалами. Толян замялся, стал мычать как параличный и размахивать руками. Среди селян стала наблюдаться лёхкая паника. Они смотрели на Толяна и нихуя не врубались чо от них хотят. И тут я заметил, что наш младшенький запамятовал проковырять дырки для глаз в бабкиных вшывниках, и метался по маршрутке, как прокажённый. А меня на смех пропёрло. И я начал ржать. Тут какая то дура с красным ебалом тихо завыла, и метнулась на выход. Остальная свора колхозного говнобыдла, роняя по дороге кульки со своим дерьмом, повалила за краснорожей селянкой. В адин момент в маршрутке не осталось никого, за исключением какова то пришмаленного деда на боковом сидении.
- Пашол нахуй атсюда! – Заорал я, вплотную подойдя к старому уёбку. – Ты чо, аглох, плесень колхозная.
Но он па доброму лыбился и никуда вроде не собирался валить, а наоборот, вцепился своими клешнями в поручень переднего сидения и радостно пялился на Толяна. Я попытался оторвать его варежки от поручня, но дед ни в какую не хотел уёбывать из маршрутки. Да было уже и поздно. Кургуз, наконец соединил там какую то хуету, и двигатель завёлся.

Кароче, с города мы съебали секунд за 60, как в кино и обещалось. Всё бы заебись, если бы не дед. Он сидит, падла, и в хуй не дует. Радуется жизни, блять такая. Я его уже и за шею, и за ноги пытался оторвать от поручня, но этот блядский пахарь, так уцепился граблями своими, што хуй оторвёшь. От Толяна вообще толку не было. Когда Кургуз по газам дал, Толик своей, обмотанной бабкиным исподним тыквой, в шест здорово приложился, и теперь валялся в проходе в бесчувственном состоянии.
- Слыш, Кургуз! – Ору я. – Тут у меня ветеран, блять! Высадить надо.
Кургуз нихуя не слышит, топит как Спиди-гонщик, в рот ему ноги. А перец этот жылистый глянул на меня и говорит:
- Мне до конечной, милок.
Я и прихуел тут. Ну, думаю, сучара, будет тебе щас конечная. И ору Кургузу:
- Ёб тваю мать, Кургуз, объявляй, сука, конечную! Сволочь тут замшелая к нам прицепилась, и сползать не желает.
Ну, Кургуз по тормозам дал, и в микрофон говорит:
- Конечная. Всем уёбкам вываливать нахуй из автобуса. Вапросы есть?
Дед , сучара хитрожопая, в окно посмотрел, и говорит, что мол, нихуя не его остановка. И выходить наотрез отказывается.
- Я не могу долго стоять. Нам когти рвать нужно. Так и тёлок не успеем покатать. Ебись он в рот, пассажир твой. – Заорал Кургуз, и снова по газам врезал.
- Сучара ты старая. – Говорю я деду, и ему на ебало свою шапку пристроил, штоп вида его блядского не наблюдать.

***
А возле околицы как раз тёлки наши ошивались. На речку пиздовали, мочалки полоскать. И тут мы, как в кино, бля! Я окно открыл, Светку свою увидел и ору:
- Эй, бабы! А это мы, ёбана! На моторе, блять! Тормози, Кургуз, чо ты раздухарился то так.
Кургуз остановился, красиво так ещё получилось у него, с пробуксовкой. Хуеву тучу пыли с дороги поднял, так, што я Светку свою из виду потерял на кароткае время. Эффект, хуле! Тут и Толян в себя стал приходить. Сел на полу и нихуя не понимает, где находится. Руками водит, ни пиздов, говорит, не вижу. Ну, понятно, через бапкины ритузы видно хуёво видать, да если ещё по еблету трубой приложить хорошенечко, так вообще зрение потерять можно.
- Давай к нам, девки. – Говорю, высунув ебальник в окно.
Кургуз дверь открыл, и бабы в салон повалили. Заходят и стремаются чо та. Я спрашиваю:
- Вы чо?
- Да ни чо. – Говорят, а сами на деда косяться. – Чо это за хрен в маске? С вами штоль? Он чо, из ОМОНа? Или с «Алькаиды» может?
- Нет, - отвечаю. – Со СМЕРЖа он, как есть.
И к деду обращаюсь:
- Да, дед?
А дед, сука старая, вдруг начал про «Бьётца ф тесной пичурке агонь» подвывать. Ещё и протяжно так, сука, тошнотно. И ссаться начал. Прям на пол.

Ну, паехали мы на реку. Тёлки давольны, их на моторе везут. Никто такова уважения им никогда не оказывал. Да ещё с песнями. Партизан-песенник, видать от паралича своего ебучего немного отошёл, и понял, што рядом бабы едут. Ну, и стал их репертуаром подавлять. Про коней каких то, да про рябину. Сначала тихо пел, а потом так хуячить стал, што мы уже друг друга не слышали в автобусе. Нам поначалу нравилось, а потом заебло слехка. Особенно на речке. Мы па кустам с тёлкаме разбрелись, а эта старая сволочь, то ли конечную свою признал, то ли ему одному тоскливо стало, но из маршрутки он выполз, сучара. И стал ходить между кустов и песнями тошнить. Причом, уже совсем какую то хуету начал петь. Видать репертуар иссяк. Што то такое пел ветхозаветное. А я под ветхозаветное кончить не могу, хоть ты усрись.

Вопщем славно мы тогда поебались. С оральными извращениями нам дали. И всё из-за мотора. Тёлки любят всё таки, когда к ним па - человечески. На маршрутке зассали, конечно, долго ездить. На следующий день отогнали её на трассу. Вместе с параличным вокалистом. От поручня втроём его оторвали, он видать ослаб, (сутки не жрал нихуя), и за руль усадили. И ещё по тыкве ему присунули, штоп он слегонца приспал. А потом в ментовку позвонили. Говорим, видели, мол на обочине, какого то старого аккупанта за рулём автобуса. На пазывные не атвечает, и никуда вести не хочет, падла. И номерок маршрутки пояснили. Ну, этого хуя и загребли с поличным. В газетах ещё писали тогда, что мол, совсем пенсионеры прихуели. Им уже и бесплатный праезд, и хуй ещё пайми какие услуги, чуть в жопы не расцеловывают. А они, падлы параличные, городской транспорт пиздят.