«Вирус заслонил Бога»

Леонид Сафронов – настоятель храма Святителя Николая Чудотворца в посёлке Рудничном, который возродил на месте разрушенной в советское время церкви, а также профессиональный литератор с 30-летним стажем. По его инициативе уже в семи колониях построены и действуют храмы. В течение многих лет священник совершает паломничество на реку Великую. И этот ход, несмотря на запреты, для него не был исключением. Отец Леонид – единственный священнослужитель, который прошёл вместе с паломниками до Великорецкого и обратно. «Источник» пообщался со священником спустя две недели после возвращения из хода и расспросил его о последствиях такого решения.

– Как дался вам Великорецкий крестный ход?

– Хорошо дался. Нас никто не гнал, люди шли с радостью – человек должен всегда трудиться. Господь сказал в поте лица хлеб добывать, и человеку на душе, когда он потрудится, хорошо. Даже возьмём так называемое крепостное право, песни того времени были замечательнейшей глубины. И не надо говорить, что крепостное право – это плохо. Плохо то, когда Бога не дают, а остальное всё хорошо. Если не дают, то надо брать. И чем труднее Крестный ход, тем легче на душе.

Если человек один раз сходил, он потом всё ходит и ходит на крестный ход, это необъяснимо. Если даже человек всю жизнь ходит в церковь, он не ответит, почему он туда ходит молиться. А ответ прост – потому что ему хорошо. Когда мы были молодыми, не могли и 15 минут в церкви выстоять, а старушки стояли. Это тоже необъяснимо. Когда ты стоишь, энергия проходит через тебя, это Божья Благодать: чем дольше ты стоишь – тем легче на душе.

Поэтому Крестный ход – это когда надо по-настоящему помолиться, по-настоящему почувствовать Благодать. Это не просто идти, как многие ходят, болтают, а надо идти с молитвой. Мы так раньше ходили, когда молодые были, а потом начали понимать, что крестный ход – это богослужение. Сейчас уже многие люди стараются на ходу читать акафист.

– Как отнеслись к запрету?

– Понятно, что коронавирус, понятно, что надо остерегаться, но нужно понять и другое. Если люди собрались и пошли без разрешения, то и их всё равно надо вести священству, чтобы они не просто шли сами по себе, а шли с молитвой и ради покаяния, а не ради каких-то там недовольств властями. И нельзя, чтоб Великорецкий крестный ход прерывался. Было как-то в истории: не пошёл крестный ход – пошёл град, урожай погиб.

– Вас благословляли на Крестный ход?

– Не благословляли. Я, конечно, чувствую вину, но я не мог не идти. Кроме того, у меня значительный священнический опыт и многолетний опыт крестоходца. Наши светские власти в большинстве своём нецерковные, что плохо. Наша Россия вообще расхристанная. Столько лет «выжигали» веру!

Поэтому нашим властям приказ дали – и они, даже не думая, стали всё запрещать налево и направо. Вот, например Пасхальное Богослужение. Ну, что власти теряют от запрета Пасхи? Ничего! Кроме боязни потерять свое место. Это шкурные интересы. В 30-е годы ломали храмы. В нашем районе было уничтожено три громадных каменных храма. Зачем? Их, что, Дзержинский со Сталиным разломали? Думаете, приказ такой был? Просто кто-то захотел выслужиться и перевестись на работу в областные структуры! Шкурники- карьеристы! Можно и на Пасху сходить, но только осторожно! Но зачем: «Это нельзя, то нельзя!». Можно, всё можно и никто бы не заразился, потому что ведь это дело веры. А в Москве уже дошли до того, что нельзя тяжело больных людей, которые уже без сознания, исповедовать и причащать. Но почему нельзя? Я помню, исповедовал одну женщину, она упала со стога, и полгода была в коме. Кто-то додумался, наконец, пригласить священника. Я пришёл и сказал: «Нина, если ты грешна, то моргай глазами», – и она заморгала.... Человек, который уже полгода в коме, услышал священника! А потом, когда причащал, она открыла рот. Все только ахнули. У неё даже глотательного рефлекса не было, а она причастилась! Человек в коме, но это не значит, что душа у человека в бессознательном состоянии. Душа всё чувствует, душа ждёт очищения, чтобы уйти с Богом. Посещение священником умирающего называется Напутствием. Через три дня Нина, примиренная с Богом, умерла. Душа её полгода ждала, чтоб её причастили. Даже чумной и заразный человек не должен покидать этот мир без напутствия. У нас страх перед вирусом заслоняет страх божий...

Была Пасхальная седьмица, я езжу по деревням и тюрьмам, и – никто не принимает. Тюрьмы – понятно, а в сёлах отказались принимать священника на Пасхальную службу. Постояли бы на полутора метрах друг от друга. Я говорю одной прихожанке: «Тебе уже 87 лет, ты боишься чего? Ты боишься коронавируса? А с Богом встретиться не боишься?». Страшно умереть без покаяния. Чума приходит к нам за грехи, наш человек не готов к смерти. Почитайте «Записки охотника», – для меня это высочайшая книга о народной жизни, – рассказ «Смерть», все они там правильно умирают.... Был же СПИД – никто же не боялся. И тоже грешили, а СПИД – это болезнь пострашнее короновируса.

Я не чувствую себя на коне. Мне неудобно, что я пошёл при таких условиях, но я пошёл из-за людей, которые находились в унынии. Если бы весь народ был церковный, то все пошли бы в крестный ход, несмотря на нынешнюю чуму.

– После хода были какие-то уже беседы с руководством епархии?

– У нас ещё никаких разговоров не было. Я после хода ушёл на самоизоляцию. Сходил-сходил, виноват-виноват, но я не мог не идти.

– Чем больше всего запомнился этот ход?

– Тем, что нас не принимали, но я не заметил в этом тяжести. В Монастырском и без вирусов не принимают – люди там большей частью нецерковные. Мы переночевали в палатке, всё очень хорошо. Была и пища. Находились люди, которые не боялись заразиться и привозили пищу. Почему сейчас с большими рюкзаками идут в ход? Потому что никто не подаст, не накормит. Раньше с котомочкой шёл, и всех накормят и напоят.

– Матушка с вами шла?

– Матушка не ходит несколько лет, потому что неё ноги болят и сердце. Мы много с ней ходили раньше – с детьми, большими рюкзаками. Она приезжает на машине, чтобы что-то привезти – увезти.

– Вы сами как относитесь к такому времени жизни: маски, запреты? Сами соблюдаете?

– Я этого ничего не использую. Мне даже стыдно ходить так на службу. Понимаете, это просто искушение для себя самого и людей. Как будто Бога нет. Это маскарад! Маска для отмазки! Нас не подпускали к Великорецкой иконе, чтобы к ней приложиться во время хода, а когда ход кончился, почему-то нас пустили. Ходи в маске, пожалуйста, я никому не запрещаю. Дело-то не в маске, дело в том, что за маской стоит. Мы не знаем, что с нами творится, а что в мире творится из-за нас, мы этого тем более не знаем. Нужно, чтобы страх перед вирусом был не больше страха божьего, а меньше. Я бы советовал каждому человеку в этот период читать псалтырь и помолиться за все свои грехи. Это лучше гораздо, чем маска. Это может спасти душу!

– Расскажите о своем нынешнем творчестве, что сейчас пишите?

– Я вот как раз сейчас вышел на пруд, в основном, пишу детские стихи... Всё пишу детские – у меня куча внуков... Сейчас никуда не пускают из-за коронавируса, а обслуживать надо постоянно – нагрузка большая очень. Пока не до поэзии – время такое. Священников не хватает, дорог нет, везде безработица. Поэтому всё делается на энтузиазме. Однако, если дан дар настоящий писать стихи, то Бог спросит за пренебрежение талантом.

Беседовала Катя Злобина, фото: Евгений Туманов