6 (ч.1)
Все случилось очень быстро. Белая машина подрезала меня, пришлось ударить по тормозам. Я сразу посмотрел на номер и понял, что это не случайно. Их было двое, они вылезли с разных сторон. Двигались очень быстро, мне показалось, что у них тела львов и головы людей. Первый замахнулся битой и ударил по лобовому стеклу, второй попытался открыть пассажирскую дверь.
Я достал из-под сиденья Инны арбалет. Лобовое стекло треснуло, я направил арбалет в нужное место и поразил первую цель.
Его не было видно, он куда-то пропал.
Как? Белая машина преградила путь, объехать невозможно, встала так, что заняла всю узкую дорогу. Мой «гольф» не сможет протаранить ее. Сдавать назад, развернуться? Других машин нет. Выйти и сдвинуть, убрать с пути?
Еще один удар по лобовому стеклу. Откуда он взялся? Я направил арбалет и пустил стрелу мимо, он успел увернуться и снова исчез из вида. На стекле теперь была огромная трещина, я удивлялся, как оно вообще выдержало два размашистых удара битой.
Я хотел выйти и пустить третью стрелу точно в цель, но даже в такой ситуации помнил, что нельзя выходить из машины. Выйду и все кончится, сначала надо завершить путь.
Он забрался на крышу и скреб по ней своими когтями, потом начал бить, но кроме небольшого искажения металла ничего не происходило, «гольф» держал оборону, я чувствовал, что это наша крепость, и пока мы в ней, ничего не случится.
Он прекратил бить и снова пропал, я не видел его в зеркалах. Я стал резко сдавать назад. Мы были в том месте, где мальчики били по мячу и попадали в машину, а сейчас здесь находились только мы, больше никого.
Что-то ударило снизу, через секунду он прыгнул на капот, размахнулся и снова хотел бить. В одной руке я держал руль, в другой арбалет. Я не прицеливался, выстрел попал в нужную точку. Нападавший отлетел назад и скорчился на асфальте.
Я еще раз посмотрел на номер. Да, он совпадал с номером черной машины.
Я сдавал назад, свернул во дворы, мы были в безопасности. «Гольф» немного пострадал, ничего критичного.
Значит, не завершим седьмой круг, домой придется возвращаться другим путем, там не проехать, белая машина.
Есть другие дороги, да хоть эта, через дворы.
Она права, едем и все, не надо ничего выдумывать. Пора вернуться домой.
Но я не хочу, чтобы она меня отпускала.
Помоги мне, не способному самому сделать выбор, решиться и вернуться туда, куда без тебя вернуться нет сил, и не дай малодушию взять верх над решимостью, помоги в готовности сделать то, что всем сердцем не желаю.
Инна достала коробку из бардачка и высыпала маленькие кубики с буквами.
Я знал, что это. Иногда мы играли в эту игру, составляли слова из выпавших букв.
Я не думал, слова сами возникали в голове.
Я придумал эту фразу еще в детстве и повторял ее всегда, когда со мной кто-то соперничал.
Ты будешь первым, как Роберт Скотт.
Все знают эту историю, да? Но я хочу рассказать другую.
У меня не было друзей, эту роль исполнял воспитатель. За эту роль он бы не получил статуэтку.
Мне исполнилось двенадцать, отец придумал игру, в которую я погрузился с головой. Воспитатель был моим соперником. «Этот?» – спросил и рассмеялся. Я считал себя значительно лучше и умнее воспитателя.
Это было настоящее расследование. Отец предложил нам загадку. «ИМЯ библейского патриарха возвышается меж тысячелетних гостей, смотрящих друг на друга и нашедших покой меж двух улиц с четырьмя именами».
Сначала я подумал: «Чего?». Потом передал задание воспитателю. Он ухмыльнулся, как будто сразу нашел ответ. «Сколько у нас времени?». «Времени?». «Да». «Никакого времени. В этой игре время не имеет значения. Кто первым найдет слово, того я объявлю победителем».
Мы начали поиск. Я был уверен, что найду первым. «Поиск слова? Увлекательную игру выбрал ваш достопочтенный отец, очень увлекательную, мой инфант. Интересно, он сам или ему подсказала ваша мадам мадре».
Я долго думал над тем, с чего начать. Какой библейский патриарх, какие тысячелетние гости, какие две улицы с четырьмя именами? За что зацепиться? Что мог загадать отец? Это должно быть как-то связано с городом, он всегда хотел, чтобы все знали историю так, как он.
Начну с конца. Две улицы с четырьмя именами. Где в Петербурге две улицы с четырьмя именами? Надо искать те, что сменили названия, но их по привычке называют так, как раньше. Что это за улицы, откуда мне знать? Искал, никаких зацепок, ноль мыслей.
Через день я спросил воспитателя, далеко ли он продвинулся в поиске ответа. Посмотрел снисходительно. «Зайдите к отцу». Хорошо, к отцу. Постучался в его комнату, где он писал книги и которую называл кабинетом. «Продвинулся?». «Нет». Отец сказал, что воспитатель уже нашел первую составляющую, но пока не смог дать правильный ответ. «Удивительный человек», – и закрыл дверь перед моим носом.
Я никогда не понимал, почему отец так тепло относился к воспитателю и всегда восхищенно говорил о нем. Со мной он был сухим, не хвалил и уж точно не восхищался.
Прошло два дня. Я сделал сотни запросов и совершил две большие прогулки по городу в надежде, что это наведет меня на какие-то мысли. Не навело. Вечером я зашел к отцу. «Он нашел вторую составляющую. Странно, что еще не дал ответ. Даже не предположил». Отец спросил, как продвигаются мои дела. «Никак. Ничего». Он спросил, что я предпринимаю. Услышал про прогулки по городу. «Удачи», – сухо.
Когда я встретил воспитателя, он ухмыльнулся в два раза несноснее, чем обычно. «Мой юный друг, вероятно, вы уже отгадали загадку?». «Нет». «Какая тревожная оказия». Так и сказал, опять эта «оказия».
Он откинулся в кресле и стал разгадывать кроссворд в The New York Times, у нас хранились старые номера. Я взбесился, выхватил газету из его рук и разорвал на куски. «Инфант, что вы». Плюнул ему в лицо, у меня было много накопленной слюны. «Да что». Прыгнул на него и стал наносить удар за ударом.
Инна вернула меня в машину. Нужно составить еще одно слово из предложенных букв.
– Перепады, приступы гнева. Ты же знаешь, я не очень.
– Не очень нормальный, поэтому перепады.
Зашифровать слово в кроссворде The New York Times и отправить Педди новогодним подарком.
Воспитатель сказал отцу правильный ответ на следующий день и не забыл упомянуть мою вчерашнюю выходку. Отец пригласил меня в кабинет. «Пожмите руки, вы ведь друзья и соперники». Ну что за формулировка, отец, ты же писатель? «Вы ведь друзья и соперники». Кто так пишет? Пафосный бред, банальность.
Я отказывался подавать руку, он заставил. «У нас есть победитель, думаю, теперь он может рассказать путь к разгадке».
Впоследствии отец давал нам новые загадки, я научился искать слова и через полгода был непобедим. Но тогда, в первый раз, у меня не было никаких шансов. Любопытство оказалось сильнее, чем ненависть к воспитателю, поэтому я внимательно выслушал его путь к разгадке.
Две улицы с четырьмя именами – это линии Васильевского острова. Улиц две, названий четыре. Дома напротив друг друга имеют разные названия в адресе: вторая линия, дом двадцать один, третья линия, дом десять.
Тысячелетние гости, смотрящие друг на друга – сфинксы, стоящие на Университетской набережной. Им три с половиной тысячи лет, они были в гробнице Аменхотепа III.
Что видно, если встать между сфинксов? Исаакиевский собор. «Возвышается библейский патриарх». Имя библейского патриарха – Исаак.
Я проиграл воспитателю и впал в уныние. Мне было обидно, что он догадался, а я нет, что отец считает его удивительным человеком, а меня нет, что я на самом деле не такой уж удивительный, раз не смог даже на шаг приблизиться к отгадке. Я не хотел ни есть, ни пить, днями сидел в кресле и делал то, что раньше считал позорным занятием – разгадывал кроссворды, к которым еще не успел прикоснуться воспитатель.
– То, что ты вспомнил из детства – не грехи. Ты же был ребенком.
Это просто пример. Гордыня? Тысяча раз. Зависть? Тысяча раз. Гнев? Тысяча – это мало. Десять тысяч раз. Какая разница, ребенок или нет? У меня тысячи грехов.
– Тебе пора, возвращайся домой.
Не хочу возвращаться. Не хочу писать никакие тексты, хочу остаться здесь, с тобой.
– Твое время еще не пришло, ты не можешь быть со мной.
Здесь, в этом месте, в моей голове, тысячи тысяч грехов. Медленно ползут, согнувшись до земли под тяжестью камня, привязанного к шее. Одетые во власяницу, с зашитыми веками, сидят, прижавшись спиной к скале, плечами – друг к другу. В дыму, от которого ничего не видно. Несутся в вечном непокое. Рыдают, лежа лицом к земле и не смея двинуться. Исхудавшие до костей, дважды мертвые на вид. В огне.
Достаточно, это может продолжаться вечно, я должен вернуться, хоть не хочу этого.
– Грехи кончились. Ты все перечислил.
– Это мое покаяние. Ты отпустишь?
Шестнадцатого апреля я вышел из машины и направился к парадной. Я не оборачивался. Инны больше не будет, я точно знаю. Мы больше не проедем с ней семь кругов. Мое возвращение завершено.