Медбрат в онкологии: бойтесь лечиться в наших условиях

— Расскажите, чем вы занимаетесь? — О, работая в онкологии я занимался многими делами. От рутинной бумажной работы, с бесконечным перекладыванием карт пациентов и дублированием данных, до перевозки тяжелобольных в хосписы. В основном — выполнял предписания врача-уролога, с которым и сотрудничал, работая, по сути, в паре.

— А почему вы ушли с работы? — Меня оттуда выжало мое начальство, недовольное тем, как я себя вел.

— А как вы себя вели? — Я всегда стараюсь уважительно относиться к личности, а когда тебя давят на работе, на которой ты сталкиваешься со смертью каждый день — это неприятно, мягко говоря.

Максимально уважительно, насколько это возможно. Просто вышестоящее начальство в медицине всегда ищет ошибку в сотруднике.

Не может быть такого, чтобы в чем-то был неправ пациент, или стояли проблемы обстоятельств. Это всегда вина медика

И с этим сложно работать.

— Расскажите, что такое отделение онкологии? Что оно из себя представляет? — Трудно описать. По факту — длинный и чистый медицинский корпус, в который приходят люди, в поиске лечения, для обследования, для помощи и, чаще всего, для поддержки. Онкологическое отделение — это вечно гнетущая атмосфера, это тяжелые запахи химикатов и начинающих умирать тел, это ощущение беспокойства, не покидающие и спустя год работы. По большому счету, обычное приемное отделение поликлиники и отделение онкологического центра отличаются в одном — в контингенте, а именно, в пациентах.

Онкобольные — очень сложные люди.

— Что входило в ваши обязанности? — Подготовка всех необходимых инструментов к манипуляциям с пациентами, которые обращались к нам по урологическому профилю — основная часть работы. Рутинная, в общем-то, деятельность, доводящаяся до автоматизма — протереть, обработать, уложить в раствор, и так раз за разом, до бесконечности.

Ведение документации тоже лежало на мне, и, поверьте, отсортировать две тысячи карточек — куда тяжелее, чем провести биопсию.

— Как вы пришли к этой работе? — По завершении обучения я проходил там практику, и, как-то незаметно, втянулся, по началу это вызывало интерес. Мне помогли устроиться на работу, взяли без испытательного срока, и, уже после начала работы, я полностью втянулся в это. Все вышло само собой, это не был стопроцентно осознанный выбор. Была возможность поработать в онкологии, и я ее ухватил.

— Сколько вы там проработали и на какой должности? — Я был ассистентом уролога, по сути — медбратом с чуть большим кругом обязанностей и возможностей. Работал ровно год, с августа 2018 по август 2019 года.

— А сколько вы зарабатывали? — Если в рублях — 16 тысяч в месяц. Плюс премиальные по праздникам. На самом деле, единственное, что не дает зачастую умереть с голоду медработнику — это благодарность пациента.

— Какой рабочий график? — Стандартный рабочий график, пять-два, с восьми утра до шести вечера, по будням, раз в 2 недели — дежурство на выходной день, суббота или воскресенье, в стационаре.

— Почему вы работали там целый год за такой малый оклад? — Меня постоянно держали разные вещи. Нежелание подводить коллег, стремление помочь пациентам, многих из которых, на третий-четвертый месяц, я уже знал лично, со всеми их историями. Меня коробила мысль о том, что я могу бросить тех людей, с которыми работаю, и для которых работаю. Со временем это стало меньше волновать, но уйти все равно казалось не вариантом, пока меня не поставили перед фактом: "Пиши заявление".

Да и тяжело бросать то, чему ты отдаешь свое время и умения.

— Расскажите именно процесс увольнения. Как вам это подали? — Как данность. Мой врач, с которым я работал, ушел за две недели до того, доведенный придирками начальства и требованиями соблюдать бюрократию. Им казалось, что это нормально — дважды скопировать все данные больных на бумаге и дважды — в двух разных электронных базах, параллельно с этим, мы должны были проводить непосредственно прием и все манипуляции, процедуры.

Нас задушили бюрократией и убрали, поставив тех, кто умел работать с бумагами, но работа с пациентами была похерена. Я был на короткой ноге с одним врачом, что там остался, и, поверьте, к урологу стали ходить с куда меньшим желанием, пусть даже все бумаги были верны. А сам факт того, что я увольняюсь, никак не подкрепляли — со следующей недели ты не работаешь, и все.

С урологом обстояло так же, пусть и в иных масштабах.

— Какие еще проблемы помимо отчетов и бюрократии были в больнице? — Недостаток некоторых лекарств — постоянно. Выделять гормонотерапию и иммунотерапию на всех было просто невозможно, раковые больные могли ждать два или три месяца, или приобретать все сами, зато дешевая и достаточно губительная химия — в прямом доступе. Всегда.

Устаревшие инструменты, проржавевшие лотки, сотни и тысячи раз уходившие в обработку, неотапливание некоторых помещений зимой, переработки без оплаты — все это было обыденно

Самой тяжёлой частью, не смотря на все описанное, было само общение с людьми. Ко всему можно привыкнуть, но невозможно спокойно сказать человеку, что у него рак. Ни в первый, ни в сотый раз. Реакция была разнообразна.

— Расскажите о том, как эту информацию принимали люди. — Разнообразно. Чаще всего, человек впадает в апатию и неверие, отказываясь соглашаться, и потом смиряется и опускает руки. Бывали истерики, бывали тихие и спокойные уходы, без слов, некоторые даже считали это дурной шуткой, но иные удивляли тем, что стойко держали удар и даже радовались жизнь, пусть им и было отпущено едва ли несколько лет.

Но самым частым спутником таких людей была равнодушная апатия.

— Вы говорили, что при низкой зарплате вам помогали не умирать с голоду пациенты. Как? — По-разному. Многие приносили еду, представляете? Просто домашние пирожки и котлеты в лоточках и банках. Дарили сладости, алкоголь, порой — оставляли на столе конверты с деньгами, не без этого. Уровень понимания, который достигали в отношении ситуации с зарплатами у среднего медицинского звена пациенты, порой даже пугал, ведь вышестоящие этого не замечали. У нас, в Казахстане, ведь всё замечательно с медициной, в кавычках. А иногда не бывало даже мелочи на проезд на автобусе. Стыдно вспоминать.

— Как у вас на протяжении года складывались отношения с начальством и коллегами? — Своего главного врача я видел трижды за все время, и лишь раз разговаривал. Сомневаюсь, что он вообще помнит меня. Мой патрон — уролог, был отличным человеком, который помогал советами и поддержкой там, где мне хватало опыта и умений, частенько помогал с деньгами, просто так, пусть даже у самого было пусто на кармане. Я ведь еще очень молод, и стараюсь быть неконфликтным.

Главным противником моего присутствия была заместитель главврача по сестринскому делу, по бумагам — мой начальник. Она была большой любительницей орать на подопечных и устраивать им сверхурочные, когда ей это нужно, за что ее многие не любили. Высказываться ей в лицо решился только я, и это не сказалось хорошо, как вы понимаете.

— Работа в больнице и сериалы "Интерны", "Клиника" и пр. сильно отличаются? — Часто не хватает закадрового смеха. Такая работа и жизнь — одна бесконечная сатира, и это печально.

Конечно, отличий масса. В сериале никогда не покажут, как выглядит гниющее тело больного, достигшее стадии некроза. Там никогда не услышишь криков человека, который корчится от боли, которую причиняют метастазы. Не почуешь запах гноя, мочи и крови, после очередной операции. Мыльные оперы куда чище, но гораздо лживей.

— Все мы слышали о черном врачебном юморе. Расскажите, в действительности он имеет место быть? — А как иначе? Если все время быть серьезным во всех тех вопросах, что касаются здоровья и жизни людей, можно серьезно двинуться головой, никакие нервы не выдержат. Юмор — это зачастую защитная реакция и способ разрядки, конечно, сугубо в кругу коллег. Да и часто встречающиеся вредные привычки служат тем же целям.

— Приведите примеры черного врачебного юмора. — Хм. Сразу вспоминается старый анекдот, про гречку в желудке трупа и патологоанатомов. Часто мы ставим друг другу диагнозы, пророчащие скорую гибель. Некоторые шутки, мол, "Сломаю себе руку, да возьму больничный — хоть отдохну!" таковыми уж шутками иногда и не кажутся. Чаще всего это ситуативные подколки и юмор внутри профессии.

Как самый известный пример — "Вскрытие показало, что больной спал".

Слышал это, именно от коллег, дважды или трижды.

— При больных так шутите? Как они реагируют? — Цинизма старались не допускать. Это же раковые больные, им все тяжело воспринимать. Но поднять настроение больному старались, как могли.

— Какие плюсы своей работы назовете? — Это интересно. Это всегда очень интересно. И такой искренней благодарности я не встречал никогда, только работая там. Очень много знакомств, очень много историй, много пищи для раздумий. Да и такую школу жизни пройти за год - дорогого стоит.

— Расскажите какую-либо историю, произошедшую там с вами. — Самым запомнившимся моментом был случай, произошедший с одним пациентом. Старенький уже, дедушка, с раком обеих почек, метастазы ушли в мочевой и позвоночник. Вечные боли и кровь в моче, которые к тому же стали давать примесь гноя. одна из почек и пузырь были удалены, но большую часть проблем это не решило, состояние усугублялось.

Понять было сложно, и мой врач принял решение вычистить все, грубо говоря, вручную, помощью катетеризации мочеточника через уростому. Мы тогда потратили минут десять, пытаясь ввести трубку, и когда пробились — оттуда хлынула гнойная кровь. Зеленовато-бурая, почти густая кашица. Пять полных лотков по 400 мл. каждый. Было жутко, очень воняло, но это была самая интересная манипуляция, проводимая в почти полевых условиях, чуть ли не руками. С тех пор мне очень сложно перебить аппетит.

— Вас еще можно чем-то подобным удивить? — Едва ли.

— С друзьями вы шутите на такие темы? Они понимают? — Да, и мне многое приходится объяснять, хоть я и удивляюсь их брезгливости и фуканью.

— Что еще жесткое вы наблюдали за время работы? — Кастрата. Натурально кастрированного человека, запустившего рак полового члена. Самый несчастный тридцатилетний мужчина, которого я знаю.

— Рак вообще излечим? — На ранних стадиях, если провести оперативное лечение, и то, только при некоторых случаях — можно практически исключить шанс рецидива. Но если рак уже подтвердили, то даже радикальное удаление не может привести к однозначной победе над болезнью, шанс повторного возникновения всегда будет высок.

— Почему возникает рак? — Точной причины, если честно, я назвать не смогу. Канцерогены, в общем-то, присутствуют практически во всех клетках организма человека, и предсказать появление опухоли можно едва ли. И то, что образ жизни влияет на это, верно лишь очень отчасти. Многие из тех пациентов, что вели здоровый образ жизни и занимались спортом, страдали от рака, в то время как те, кто честно заявлял о своем пристрастии к алкоголю и сигаретам, порой были абсолютно здоровы в этом плане. А утверждениям многих светил науки я предпочитаю не верить.

— Почему не верите ученым? — Они часто ошибаются.

— Какие у вас были отношения с пациентами? — Со многими — чисто рабочие, в рамках этики и деонтологии. Хоть некоторым я и был собеседником и помощником, если видел, что это требуется. Чаще всего, в поддержке нуждались одинокие и пожилые люди, и я не мог не оказать ту помощь, что могу, кроме непосредственно медицинской.

— Какая атмосфера царит в отделении? — Вечно рабочая. Работая в медицине, вообще редко приходится отдыхать, а в городской онкологии отдых бывал только в послерабочие часы, а иногда и во время. Всегда находилось дело, всегда неотложное и срочное, всегда нужное. И за всем этим не ощущался гнёт страха и отчаяния. Именно потому и возможно долго работать в онкологии, да и в медицине, в принципе — за работой порой не видно и не слышно ничего.

— А среди больных? — Либо молчание, либо вечные разговоры обо всем. Заполнение этой пустоты и страха, чем угодно.

— Как можно бороться с раком? — Эффективность высока у оперативного лечения и специализированных препаратов — гормональной, иммуномодулирующей, химической терапии.

Важную роль играет психика больного, его желание и стремление жить

— Видели ли вы полностью отчаявшихся пациентов? Как с такими работать? — Видел, конечно. Опустошенные люди. Для работы с ними в штате и есть психолог. Главное — не дать пациенту зачахнуть, пока с ним не поговорит специалист.

— А что им говорил психолог? — Убеждал жить дальше, бороться, искать выход, надеется на лучшее. Просто разговаривал. Иногда это лучшее, что может сделать даже спец.

— Сколько смертей вы застали? Как к этому относились? — Из всех пациентов, на моих глазах умер лишь один — тихо и во сне, во время моего ночного дежурства, обколотый морфием. Это было успокаивающе. Как бы странно это не звучало, но эта тихая кончина очень умиротворила меня. Многие ушли, незаметно для большинства, став еще одной карточкой в архиве. И это было очень грустно, осознавать, что многие из тех, с кем ты вел беседы и кому оказывал помощь, уже никогда не постучат в дверь кабинета.

— Не снится ли вам это в кошмарах? — Нет, я не страдаю чужой смертью. Я уже давно отучен это переживать так сильно.

— С родственниками больных доводилось общаться? Как они вели себя? — А вот это тяжело. Близкие больного порой переживают в разы больше. Тяжелей всего было с родителями, потерявшими своего сына — рак желудка. Тот сгорел за полгода. Его мать и отец за эти шесть месяцев состарились на целую жизнь, и даже не могли спокойной говорить. Вот об этом мне сложно вспоминать безэмоционально. Я тогда еще проходил практику, и работал в хирургии, а не в урологии.

— Какой категории людей сложнее всего сообщать новость о болезни? — Молодым женщинам. Мужчины и пожилые люди переносят это более стойко, в силу стандартов воспитания и возраста. А прекрасный пол проходит сквозь это с болью.

Люди обеспеченные и образованные тоже относятся немного легче.

— Каков вообще риск заболевания раком? — В нашей сфере — онкоурологии — самый часто встречаемый случай, среди мужчин, это рак простаты, от сорока-сорока пяти лет, и рак мочевого пузыря, у мужчин и женщин от тридцати-тридцати пяти лет. У молодых людей высок шанс рака яичка, девушки чаще страдают от рака почек.

Риски примерно одинаковые для всех, если на то пошло. Рак не выбирает.

— Почему вы вообще решили стать врачом? Ведь в СНГ это малооплачиваемая профессия с кучей документации. — Потому что я был наивен. Я верил, что желание помогать и лечить, желание творить хоть небольшое добро, этот ореол спасителя, да и неизменный интерес данной сферы могут перекрыть все. Шесть лет в сфере дали понять, что перекрыть все можно, только если щедро сдобрить все деньгами.

— То есть, зная это, вы бы передумали? — Нет. Я спасал жизни людям. Это стоит того, чтобы потратить несколько лет жизни. Деньги, хочется верить, я всегда успею заработать.

— Какую самую большую благодарность вы получали? — Был случай. Внучка одного тяжёлого дедушки, которого мы вытащили с интоксикацией и сердечным приступом, плача и улыбаясь крепко обняла меня. Из меня тогда словно стержень вырвали. Такое тепло и радость разлилось по телу.

— Вы верите в Бога? — Не могу отрицать его существования, пока не встречу, или не встречу, лично, доказательства его присутствия, или его самого. Я отрицаю религии, как инструмент управления умами, "опиум для народа", но уважаю веру, и сам порой ощущаю нечто похожее. Я, скорее, агностик, чем атеист.

— Как вы относитесь к тому, что больные зачастую благодарят не врача, а Бога? — Врача они благодарить и не обязаны, хоть это и приятно. Это работа. Так что их благодарность и их вера — их же личное дело.

— Нравится ли вам вообще принимать пациентов и исполнять свою работу? Или же вас часто это выводит из себя? — В тяжёлые дни — я бываю взвинчен и на нервах. Все-таки это работа с людьми, и не всегда просто сохранить спокойный ум. Но саму свою работу я, честно говоря, любил и люблю. Если убрать бюрократизм, самодурство начальства и похуизм государства, то это будет отличный пример работы человека для человека, что я всегда уважал. Если б платили еще чуть больше, чем уборщику.

— Расскажите подробнее о самодурстве начальства. В чем оно проявлялось? — Не можете работать в выходные? Будете перерабатывать в будни.
- Не хотите выходить в чужую смену? Значит и премии не хотите?
- У вас прием? Надо срочно заполнить эти бумаги, прямо сейчас. Пациентами тоже занимайтесь, что вы, не справитесь?
- После процедур обязательно подойдите в отдела кадров. Зачем? Там узнаете*чаще всего это не стоило потраченного времени*
- Необходимо провести биопсию пятерым больным. Да, сразу, успевайте. [И нам плевать на необходимость обработки]

И это так, самые яркие примеры. Именно в медицине этого допускать нельзя, уж не говоря о том, что и в иных сферах это не приветствуется.

— Приходилось ли вам присутствовать при операции? — Несколько раз, пять-шесть — точно.

— Расскажите, какая атмосфера там стоит? Насколько тяжело врачам? — Все делается слаженно, быстро, с проверенными людьми. Больше всего напряжены хирурги, ассистирующие им медики. Все очень спокойно, все еще, допускать панику в операционной — конец всему.

— Что происходит сразу после операции? — Первичная обработка поверхностей, инструментов, использованный материал распределяется по классам отходов, пациента увозят в реанимацию. Или в морг, тут как выйдет.

— Часто среди представителей старшего поколения распространено мнение, что использование микроволновок, мобильных телефонов, компьютеров провоцирует рак. Можете опровергнуть или подтвердить это мнение? — Порой это высказывает и молодежь. Очень популярная и любимая байка. Нельзя ничего сказать точно, это слишком похоже на утку и слабо подтверждено, чтобы верить этому.

— А сигареты действительно влияют на возникновение рака? Как ни странно, да. Процент больных с раком гортани, горла, легких выше среди курильщиков.

— Часто ли люди прибегают к альтернативной медицине? — Да, и порой сами врачи рекомендуют подобное. К примеру, больным с простатой рекомендуется употребление бобовых в больших размерах, периодический прием конопляного масла тоже приносит пользу. Зачастую, это все самолечение, но даже в виде назначений подобное — не редкость.

— Вас не одолевали эмоции во время работы? Сильно мешали? — Мешают всегда. Мы все люди. Мы можем уставать, можем злиться, можем быть невнимательны, рассеяны. Каждый из нас порой ощущает грусть или отчаяние, познает апатию и безразличие. Мы все проходим сквозь эмоции, пусть нам и нельзя допускать подобное, велением толпы.

— А возможно ли возникновение рака в ходе пластических операций? — Если у больного уже была доброкачественная, "спящая" опухоль, то внешнее воздействие вполне может вызвать злокачественный процесс. Но "занести" рак, как инфекцию, невозможно. Только раздражить уже имеющиеся образования.

— Есть такое мнение, что родинки на теле человека — доброкачественные опухоли, это верно? — Есть, и оно отчасти верно. Каждая родинка — вероятная папиллома.

— Следует ли их удалять? — Нет смысла, наоборот, лучше не трогать подобного рода вещи, пока они не беспокоят.

Но и не обращать внимания нельзя.

— Как понять, что с ними что-то не так? — Раздражение, рост, выпячивание, боли вокруг оных, воспаление.

— Как вы выявляли рак? — Два основных способа — инструментальная диагностика и биопсийный метод. То есть, либо проводится КТ, МРТ, ПЭТ, с прицелом на определенную область, либо на все тело, либо, уже с конкретными подозрениями на процесс, берется, оперативным методом, в ходе манипуляции, образец ткани, на гистологический анализ, где уже и выявляется природа процесса.

— На ранних стадиях возможно выявить рак? — Конечно. Даже если этого не покажет гистология, всегда есть имунногистохимия, более подробно изучающий клетки лабораторный способ. Главное — бдительность.

— Какая вероятность вылечить рак? Или это точно смерть? — Нельзя сказать, что рак излечим, но ультимативным убийцей он не является. По большому счету, рак так страшен потому, что нет стопроцентно верных способов победить его раз, и навсегда, как корь или краснуху. Вероятность того, сколько проживет пациент, всегда разнится, и, в зависимости от процесса, его локализации и запущенности, может составлять до десяти-двадцати лет.

А смерть вообще разнообразна и склонна к импровизации. Рак — лишь одна из ее масок

— Часто в новостях всплывают заголовки, что ученые изобрели лекарство от рака. Почему тогда он не побежден? — Потому что это невыгодно компаниям, производящим те лекарства, которые подавляют рак ныне. Потому что производство таких препаратов, дженериков — убийц рака, порой стоит невероятных усилий и ресурсов, не в рамках мира, конечно, но отдельных пределов. Потому что природа онкологических заболеваний сложна, и с этим мы пока ничего не можем сделать.

— Есть ли среди врачей суеверия? Расскажите о них. — Да, некоторые имеются. Нельзя желать счастливого дежурства. Хирург перед операцией должен бахнуть немного водки или спирта(Сам не видел, но наслышан). За каждый успех надо выпить. Сигареткой обязательно поделиться с тем, кто вышел с тяжёлой операции. Это в чем-то даже традиция.

— Где лучше всего лечат рак? В какой стране и регионе РФ? — Ожидаемо — Германия и Южная Корея в лидерах, сильны в этом врачи Израиля и Штатов, традиционно хороша китайская медицина. По ситуации в России ничего однозначно сказать не могу.

— Вы за эвтаназию безнадежных больных или против? — Больше за. Вынуждать человека страдать тогда, когда медицина бессильна — антигуманно.

— А есть ли шанс, что в РФ разрешат эвтаназию? — Пролоббировать данный вопрос сложнее, чем вылечить гангрену взглядом. Менталитет не тот, взгляды и перспективы развития иные. Да и потом - это тоже деньги, которые будут выделяться на онкобольного, но не факт, что к нему попадут. А мертвецы не приносят столько прибыли.

— Завещают ли больные свое тело науке? — Чаще, чем можно подумать, но реже, чем могли бы. В большинстве случаев, родственники выступают резко против — предать тело земле кажется им лучшей идеей.

— Что происходит, если все-таки завещают? Что дальше? — Препарирование. Всегда нужны органы для пересадки, всегда нужны ткани, костный мозг, всегда нужен тот материал, который "производит" лишь человеческое тело.

Не знаю, как обстоит дела сейчас, но пару лет назад подобное ещё позволяло изучать тела студентам.

— А родственники за это что-то получат? — Мне неизвестно.

— Были ли случаи врачебных ошибок, в результате которых поставили неверный диагноз или назначили неверное лечение? — Бывали.

— Что в таком случае говорили клиентам? — Извинялись и отрицали любую вину. Каждый пытается спихнуть вину на другого. Лечащий врач скажет, что виноват гистолог, гистологи спишут все на средний персонал, те найдут козла отпущения, который окажется вообще не при делах, и все в итоге окончится вызовом на ковер к главному всех причастных врачей, которые общими усилиями вытащат нас всех из этой жопы.

Подобное было лишь раз, и, тем не менее, весьма показательно.

— Расскажите об этом случае подробнее. — Мужчина, который отказывался от биопсии простаты, в виду осложнений, что могли быть вызваны данной процедурой. Был несколько раз отправлен на КТ и МРТ, сдавал кровь на онкомаркеры, и все показатели говорили, что это возможный рак, но точности не было никакой. В итоге, ему была поставлена ДГПЖ(Аденома простаты), и он должен был отправиться лечить доброкачественный процесс, но тут выявляется метастаз в кости таза. Проводится дообследование, в результате которого ставят рак, врачу дают по шее, всем причастным прилетает по шапке, пациент(отпетый скандалист и очень склочная сволочь) начинает прием терапии.

Много нервов из-за отказа от биопсии, которая выявила бы рак тут же.

— Работает ли эффект плацебо при лечении? — Порой показывает эффективность. Но это мнимое улучшение.

— А психологический настрой? — Могу сказать то же самое.

— Есть ли у вас обращение к читателям? — Не бойтесь умереть от рака. Бойтесь лечиться в наших условиях. Не у наших врачей, но в наших условиях.