Сломанный капкан. Глава 14
Она была его. Она должна была принадлежать ему.
Так думал Артём, идя с остановки розовым сентябрьским утром после того, как проводил Миру и посадил её на автобус до универа. Ночёвки на Дальней продолжались и мало-помалу становились всё чаще. Начинала уже косо смотреть на него бабушка, и этот вопрос следовало решить. Вопросов от матери Миры не поступало — скорее всего, просто потому, что её матери было на неё всё равно.
«Мне же нужно видеть, с кем общается моя дочь», — Артём мысленно передразнил Елену Александровну и пнул засохший ком грязи на дороге. Увидела один разок, а потом отдала ему все бразды правления и вообще интересоваться перестала. Хотя… что ж, тем и лучше — минус одна проблема.
И всё же не так он себе представлял хорошую семью. Такую, какую ему в будущем хотелось бы иметь. Уж он-то искоренял в себе всё, что могло достаться ему от отца, всеми силами стремился избежать его модели, а тут… и с другой стороны такой багаж сгрузили. Оставалось только следить за тем, чтобы Мира у своей матери привычки не позаимствовала. А ещё надеяться на себя — и на то, что, если вдруг это и случится, он сможет помочь ей всё исправить.
— Здорово, — выдернул его из размышлений Кузьмин, сидящий у себя на крыльце с сигаретой.
Артём кивнул в ответ и продолжил свой путь.
— Ты, поди, так и женишься скоро. А казалось, вчера ещё вот таким вот, — сосед показал рукой, каким именно, — тут ошивался.
— Я ж говорил… — Кузьмин стряхнул пепел с сигареты. — Твоя девчонка-то.
Артём снова кивнул и скрылся за дверью.
Может, когда-нибудь и произойдёт так, как он говорит. В конце концов, пока никаких весомых препятствий, кроме её порой дурного поведения, не наблюдалось. В душе она была совсем ещё ребёнком. Вот окончат они универ — тогда можно будет подумать о чём-то серьёзном. Поработают пару лет, в конце концов… если она, конечно, сможет найти себе работу не в музее.
А пока, несмотря на все недостатки, она просто была его и должна была принадлежать ему. Без всяких штампов и громких обязательств. Он понял это в тот вечер, когда она шагнула навстречу ему, насквозь промокшему от дождя. Он убедился в этом, когда она открыла ему дверь тем бессонным, рваным утром, которое притянуло его в Сориново. Он начал говорить ей об этом с тех пор, как она тем же днём заполнила собой всю его жизнь, — и до сих пор говорил. Неважно, какими словами и в каких именно моментах, — она должна была это понимать.
Тогда как раз был один из тех дней, когда это казалось особенно нужным, — потому он и промелькнул быстро. Солнце подарило свои лучи и вскоре ушло, оставив городу похожий на утро того же дня розовый вечер. Даже выхлопные газы и автомобильные гудки, наводнившие центр, ничего особенно не портили. Артём стоял в сквере у фонтана и пытался взглядом выцепить из толпы ту, кто теперь составляла его жизнь.
Неподалёку раздался давно уже знакомый смех Белкиной, а потом вдруг стала заметна и её белобрысая голова — и рядом с ней, конечно, виднелось по контрасту и что-то тёмное.
Они шли к фонтану — сначала по другой стороне улицы, потом через переход — и вот уже почти дошли.
Мира явно была довольна чем-то и держала в руке картонный стаканчик из кофейни, где их курс вечно заседал между парами и после них. Она обняла Белкину на прощанье и потёрлась щекой о её щеку так быстро, что Артём не успел сделать ни шага и ни звука. Следом Белкина упорхнула, и Мира осталась одна.
— Не понял, — полувопросительно сказал Артём вместо приветствия, подходя ближе, и положил руку ей на плечо.
— Нас тут отпустили пораньше, и вот… Чай малиновый взяли, — ответила она с улыбкой.
— Не понял, — повторил он, снимая лямку рюкзака с её трясущегося плеча. — И вообще, говорю я тебе, не наваливай столько на спину.
Артём взял из её рук стаканчик и прихлебнул немного.
— Фу, кислятина… Бери обратно. Я не понял, чего это ты опять с Белкиной. Вы ж разошлись?
— Да не расходились мы. Мы и в Страхове вместе жили.
— А весной, тут же, что было? — задал Артём риторический вопрос и посмотрел на Миру в упор.
— Недопонимание было. Но теперь мы всё выяснили.
— Главное, чтобы оно того стоило. Только мне не говори потом: «Тёма, она у меня за спиной шушукается». Хотя я — я всегда буду думать о тебе…
— Куда ж ты денешься, — усмехнулась Мира, допивая чай.
Они встали со скамейки, взялись за руку и пошли главной городской улицей по направлению к Соринову, чтобы ехать Мире было меньше. Город всё стыл и стыл после недолгого, но солнечного дня, всё сильнее задувал ветер, всё меньше оставалось на тротуарах людей.
Мира устало молчала, а Артём говорил ей что-то, что важно было для него и потому было важно ей, пока не рассказал обо всём, о чём мог в тот день. Когда это случилось, он сглотнул и проговорил уже тише:
— Я так не хочу, чтобы ты ехала сейчас в свою бетонную дыру.
Мира остановилась и посмотрела ему в глаза.
— И завтра, — продолжил он. — И послезавтра. И всю следующую неделю.
Он хотел сказать больше, но почему-то не смог, и разговор развалился. Скоро они всё-таки пошли на остановку, куда приходили автобусы по направлению в Сориново, постояли, уже привычно обнимаясь на прощанье, и Артём отпустил её. Пока не уехал автобус, он смотрел, как она машет в окно рукой. Сам побрёл в совсем другую сторону, поглядывая на телефон и ожидая от неё сообщения, а через час не выдержал и позвонил.
Её голос звучал в трубке стеснённо, так, будто ей приходилось терпеть неудобство, и это его раздражало. Можно подумать, она сама автобус ведёт, — да и видел он, что там были свободные места, куда она наверняка и села.
— Ты говорить со мной хочешь или нет сегодня? — спросил он после пары повисших в воздухе и ничего не давших реплик.
Эти его слова тоже повисли в воздухе, что точно означало «нет».
Повисло бы такое молчание в трубке, если бы она хотела сказать однозначное «да»?
В первый ли раз с ним такое случалось?
Артём думал, что она станет для него особенной, но она так быстро и даже здесь оказалась лишь одной из многих.
— Я доеду, и мы поговорим с тобой спокойно, а пока мне неудобно, — залепетала она в трубку.
А его разрывало прямо сейчас — потом, может, оказалось бы уже и не нужно. Хотелось сказать, что…
Да что там, уже и вправду не нужно. Это было уже совсем, совсем бесполезно.
В горле засел ком обиды. Артём уходил всё дальше и дальше от центра, который ассоциировался у него теперь не с универом, а с ней, и становилось легче. Наверное, не стоило теперь пятнать и Дальнюю — иначе как потом жить, если его места навсегда станут их?
Нужно было вести себя осторожнее, проверять тех, кто даёт надежды, и на все сто верить только себе.
А со своей дурью пусть сама разберётся.
Приехав домой, она написала, как он её и просил, но это было и вправду совсем уже бесполезно. До следующего полудня Артём не говорил с ней, делая вид, что её не существует, — сама приползёт. Погрузился в учёбу, думал о том, каким может быть его будущее без Миры, и видел его наполненным работой и саморазвитием. Он был уверен, что стоит на одном из кратчайших путей к успеху — хорошее образование должно было многое решить. Помочь заложить базу для семьи, а потом тогда уж и думать об этой семье. Не лететь вперёд паровоза и не портить самому себе жизнь поспешными решениями, основанными на гормональных всплесках.
Думая так, он почти не замечал, что нутро его, будто ржавчина, подъедают обида и надежда на то, что она всё-таки разрешится. Не чувствовал, как становится хрупким внутренний стержень. Сидя дома наедине с собой, он был уверен, что справится, — дома и стены помогают. Но приехав на следующий день в универ, острее ощутил собственное одиночество.
Если бы он не надеялся, всё было бы в разы проще. Все вокруг почему-то считали, что надеяться на лучшее — это хорошо. «Надежда умирает последней», — мирно говорили они. Всё было так, но он не мог этому радоваться и, если бы мог, убил бы её первой. Надежда мешала видеть реальность такой, какая она есть, а что могло быть ценнее в жизни?
Мысленно отвечая себе на этот вопрос, он опять сглатывал обидный ком в горле и ждал, пока надежда умрёт.
Он ждал и не мог прекратить ждать, но надежда его не слушала и тихо сидела внутри. Она шевельнулась, когда Артём вошёл в главный университетский корпус, где обычно учился, — хотя надежде там нечем было поживиться. Мира училась в другом здании, а у него сегодня не было физ-ры, так что хорошо было сесть на скамейку в коридоре и сидеть в ожидании пары.
Корпус вёл себя непривычно шумно. Много было тех, кого он видел впервые, — в основном женщин и девушек. Они заходили внутрь, поправляли причёску у зеркала и гуськом тянулись на второй этаж, к конференц-залу. Где-то между ними пришёл наконец Лёха, сел рядом и открыл на коленях ноутбук.
— Слышь, а сегодня чего за столпотворение? — спросил Артём.
— Ой, да тут какая-то конференция по культуре, моя будет тоже — их сюда сгоняют, — ответил Лёха, имея в виду свою Белкину.
Внутренний стержень треснул напополам. Артём выдохнул, завидев у турникетов две головы — одну белобрысую, а другую с чёрными, как тот день, волосами.
Тот день стал светлее, потому что она опять не смогла пройти мимо, замедлила шаг, а он не мог спрятаться, уйти за угол — ещё слишком жива была надежда.
Мира действительно шла на конференцию, но в тот раз не сглупила, выбрала его и решила, что он важнее. Сказала Белкиной, что придёт ко второй части, после кофе-брейка, схватила Артёма за руку, и они вместе скрылись от её преподов в глубине коридора.
На ней был глупый оверсайз-свитер почти тех же цветов, что и на том самом мамином фото. Когда они вышли вместе во внутренний дворик университета, где Мира не была ещё ни разу — студенты из других корпусов туда прохода не знали, и Артём мог побыть проводником, — он порадовался, глядя на то, как гармонируют эти цвета с листвой деревьев.
Мира тоже заметно радовалась осени, тёплому сентябрьскому солнцу и тому, что они рядом.
— Ну почему ты всегда принимаешь всё в штыки, — вздохнула она. — Ездил же со мной в Сориново вечером, знаешь, что у нас с автобусами.
— И мне тоже жутко надоело туда ездить, — продолжила Мира. — Веришь или нет, я каждый раз втайне мечтаю, что уж в тот-то вечер мы к тебе… А потом опять к тебе. И так сколько угодно.
— А чего тогда время тянуть, — сказал Артём наполовину вопросительно, наполовину утвердительно. — Я поговорю с бабушкой.
Мира выставила ладонь, как бы говоря «дай пять». Точно так же она сделала в день подготовки к выставке. Казалось, это было вчера, а на деле просто уже почти четыре месяца… а ведь их жизнь только начиналась.
И внутри пока ещё робко, боясь упасть обратно, вставала в полный рост надежда.
Надежда стояла на ногах всё крепче и крепче. После субботнего завтрака в доме установилось мирное настроение, и наступило самое время для того, чтобы поговорить о нужном. Не вставая из-за стола, Артём выложил всё как есть: они хотят жить вместе, и лучше — неважно почему — сделать это на Дальней.
— А ты понимаешь, что это будет твоя ответственность? — Бабушка смотрела на Артёма из-за роговых очков.
— И тебе надо будет с себя начать.
— И ты мне пообещаешь, что на ней женишься, потому что нечего мне девок зазря портить.
Артём кивнул, хотя до семьи было так далеко, что и представить себе казалось невозможным. Да, наверное, и не стоило — он думал только о том, что ему хотелось получить прямо сейчас.
— Вот что ты будешь с этим делать? — не отставала бабушка.
— Мы пойдём к её матери и попросим на первое время помощи… А потом я найду работу. У нас вон куча стажировок.
Вот только конкуренция за места на них была большой, претендовал на них много кто, и новоявленный второкурсник без особых достижений там никому не был нужен.
— Придумаю что-нибудь, ба, — подвёл он разговор к концу. — Мы обязательно будем тебе помогать, а…
— А я к лету уеду на дачу, чтобы не мешать вам тут, молодёжь, — подмигнула бабушка.
— Да не мешаешь ты… — Артём встал и потрепал её по седой голове. Пора было собираться и ехать в центр — они с Мирой договорились погулять там на день города.
Маршрутка дальше не ехала: главные улицы были перекрыты, и прямо по дорогам, радуясь непривычной свободе, струились потоки людей. Гулко отдаваясь внутри, грохотала музыка, приятная и не очень; разносились с установленных то тут, то там сцен усиленные микрофонами голоса; толпы собирались вокруг фокусников и столов с сувенирами; за мороженым и сладкой ватой растягивались очереди.
Артём бежал к остановки, дальше которой не ехал автобус Миры. То лавировал между людьми, то чуть не врезался в них, чертыхаясь, и очень спешил.
Когда он прибежал, её на месте всё ещё не было. Он встал, чтобы отдышаться, и заметил у остановки бабулю, торгующую цветами. Салютными залпами — кстати, Артём и Мира хотели остаться в центре до самого салюта в десять — распускались в её ведре ярко-малиновые и фиолетовые астры.
— Питьсят за штуку, — улыбнулась бабуля.
Он достал пятьсот рублей и взял девять штук. Потом он обязательно пожалеет, что потратил деньги на такую дребедень, но сейчас не время жалеть — зато будет красиво.
Оставив сдачу у бабули, Артём оглянулся и увидел, что Мира уже на месте и ищет его глазами. Её глубокого синего цвета платье подходило к тому, что он хотел ей подарить, и он поспешил это сделать, чтобы потом взять её за руку и влиться в людской поток, текущий по проспекту мимо таких же бабуль, торгующих пирожками, мимо уличных музыкантов с противно настроенными инструментами — в самое сердце города, в университетский сквер. Там можно было сесть на газон, постелив заранее приготовленный плед, и смотреть в высокое сентябрьское небо, куда в тот день больше никто смотреть не хотел.
Когда сидеть на газоне надоело, они, болтая о том о сём, решили резануть ещё один круг по главным улицам. Ещё один круг — и он ей всё скажет. Почему же он этого так боится, ведь это — хорошо?
— А я хочу взять себе малиновый чай… — Мира потянулась в кофейню.
Туда ходили многие из их универа, но особенно популярной кофейня была у гумфаковцев. Артёма смешило то, что они относились к ней чуть ли не как к святыне.
— Валяй, — бросил он и вырвал из её рук букет астр.
Он остался снаружи, потому что не хотел встретиться ещё с кем-нибудь из универа в кофейне и остаться там. Блуждал взглядом по меловой доске с меню у входа, переводил взгляд на расписание, доску объявлений и вдруг остановился на слове «РАБОТА».
Он обещал бабушке найти работу, а стажировок не предвидится. Вот она обрадуется, когда узнает, что он решил не тянуть!
Кофейне требовались промоутеры. Работа, конечно, не особо приятная и перспективная, но…
Артём вытащил из кармана телефон и сфотографировал объявление, чтобы потом позвонить. Вскоре из кофейни вышла со своим малиновым чаем Мира. Она сразу же заметила, как изменилось его лицо — в этом смысле от неё всегда было трудно скрываться, — и спросила, в чём дело.
— А? — Она наклонила голову вбок.
— Завтра ты собираешь вещи и переезжаешь ко мне.
Мира поставила картонный стаканчик с логотипом кофейни на парапет и молча обняла его.
— А я начинаю работать, — закончил он уже ей на ухо, чувствуя, как она острым подбородком упирается в плечо.