ТРИ ГИТАРЫ 1
У моих старых гитар вид неважный. Одна потрескалась, у другой искривился гриф, на третьей не хватает колков, потому что натягивали металл вместо нейлона. Но еще хуже с самой первой. Нулевой, я бы сказал. По дворам да подъездам таскал я «Тайгу-1» с карандашом под грифом. И за неимением своего пел блатные песни. Про седых девушек, ждущих из тюрьмы женихов, про дочь прокурора, про Таганку, про Мурку, и бог весть про что еще, кому и о чем. До тех пор, пока гитарёнку не разбили у меня на глазах.
Чешская красавица проживала в кожаном футляре на окраине с хозяином по имени Володя. Ради встречи с нею, я тащился час-полтора на метро и на двух автобусах. Садились на кухне. Когда откупоривали, жена Володи норовила сразу уйти: ей не нравились гости, вроде меня.
Володя ловил ее за полу халата.
— Наташа, останься, — просил я, — ну, что тебе стоит!
— Это мы уже проходили! Пошли вы оба к черту!
Она была уверена, что напившись, мы начнем долбать по струнам, орать непристойщину и разбудим ребенка.
Клялись, что не разбудим. А если что, сыграем малышу испанскую «Голубку», и он заснет.
Наталья резала лук, кое-как разбрасывала селедку по тарелке, брызгала уксусом, обзывала нас «идиотами долбанными».
Мы пили. За окном виднелись такие же белые дома, с такими же окнами, до горизонта, а вдоль кольцевой дороги паслись козы.
Наконец, он приносил заветный футляр, щелкал замками. И среди бархата появлялось чудо. Володя проводил пальцем по струнам над звукоснимателем. Он играл мажорную гамму, которую осилил по самоучителю, затем уступал чешку мне.
Мы пели вполголоса. В перерывах он гладил гитару по лакированному боку.
— Да, да! Вместо розетки — вырезы!
— И перламутр на ладах. Из настоящих карибских раковин.
Мне казалось, что это не гитара, а целое состояние, но, как ни странно, Володя выменял ее у алкаша за литр водки.
Я никак не мог оторвать от себя гитару. Похоже, ей тоже не очень этого хотелось. Мы увлекались. Где-то полвторого ночи появлялась его жена с вопросом на мятом лице. Володя возвращал чешку в бархатное ложе. Жена тащила его в коридор, но малогабаритка так задумана, что слышен каждый звук.
Это про меня. Это я, выходит, должен убираться.
— Наташка, поздно, метро уже не ходит.
Сейчас он скажет про зарплату.
— Но зарплата только пятнадцатого!
А она скажет, чтобы я все равно уматывал.
— Слушай, делай, что хочешь! Но путь катится на хрен!
— Давай постелем ему в ванной!
— Какая ванная? Я штаны и куртку Ричарда замочила!
Врет. Я сам видел. Замочила, но не в ванне, а в тазу.
— Тогда на кухне! Я раскладушку принесу!
— Может, мы его с нами положим? Ты вспомни, когда у нас последний раз было! Неделю назад, две?
— У тебя были критические дни.
Да, это было выше и моих сил. Я надевал ботинки, куртку, кое-как попадал в рукава.
— Ребята, кончайте ссориться, я ухожу.
Володя сжимал мое плечо. Я всегда удивлялся его силе: ладонь меньше моей, а пальцы, как клешни. Наталья, прощально зыркнув на меня, удалялась в гостиную, она же спальня.
Месяца через три я узнал, что они развелись. Разумеется, не из-за гитары и не из-за меня. Володя завербовался в Заполярье. Он приехал проститься перед самолетом. На плечах и шапке блестели снежинки.
Он протянул мне футляр с чешкой.
— Не сходи с ума. Это все, что у тебя есть.
— Деньги не причем, — сказал Володя. — Это подарок. Только поклянись, что не продашь ее. Никогда.
— Чтоб мне провалиться на этом месте, если я продам чешку!
Он появился через лет десять с новой женой. Едва мы обнялись, он принялся метаться по комнате, осматривая углы, и, не найдя гитары, помрачнел.
— Где она? — спросил он, не поднимая глаз.
Я повел его в другую комнату, снял со шкафа тертый от времени и странствий футляр. Он прижался к гитаре щекой и заплакал.
Гитара все еще хранила запахи его прежнего дома, сидячей ванны, где я так ни разу и не переночевал, кухни с видом на белые дома и маленького сына.
Володя вернулся. Он мог бы и забрать инструмент, однако погрузил чешку в футляр и положил на место.
— О чем вы там секретничали? — спросила новая жена Володи, кажется, Марина, когда мы вышли.