Вам по учебнику отвечать, или как на самом деле было?

В нашей научной разведке в любезном приглашении главного редактора журнала «Экспедиция» Дарины Каруны разобраться в этом вопросе мы остановимся на втором вопросе – какие процессы определяют и формируют искажения истории в науке, в сохранении исторических источников и массовом сознании. При этом понимая, что эти процессы часто неразрывно связаны между собой.

Во-первых, первым источником официальной истории для молодого поколения являются учебники. Если проанализировать учебники истории, то мы столкнемся с интересным выводом о том, что история пишется как череда войн, иногда на несколько страниц, прерванная размышлениями и «фактажом» о социально-экономическом, научно-технологическом, культурном развитии. В этом изложении часто просто указываются авторы, некоторые сведения биографии, называются открытия или произведения, экономические инновации. Но целостность логики истории мира и войны, развития и решения важнейших потребностей эпохи находится за текстом учебника.

Объективные, существенные, повторяющиеся, устойчивые, необходимые, внутренние связи и отношения между явлениями и событиями, как исторические закономерности не исследуются. Зато логика войны, часто в отрыве от исторического процесса рассматривается подробно, внимательно и с удовольствием: с движущими силами, причинами, поводом, ходом и этапами войны, результатами и следствиями, мирными договорами, мироустройством, определенными победителями, системой дипломатии и т.д.

Войны, восстания, перевороты и революции, как поворотные пункты военной и политической истории, занимают больший объём исторических учебников. И расхожей фразой стало высказывание: «историю пишут победители». Запомним эту четверку – война, восстание, переворот и революция. Так, в советской историографии восстание декабристов встраивалось в логику «декабристы разбудили Герцена, Герцен – народовольцев» и дальше по линии поиска класса и партии вплоть до эпохальной Великой Октябрьской революции. Подобные выстраивания традиций постфактум происходили в разрыве всемирной истории на истории национальных государств. Так, создание государства Италии истории государств средневековья и нового времени на Аппенинском полуострове автоматически стали периодом истории Италии после 1861 года. По сути, создание национальных государств, демаркация их границ, стали основой для пространственного определения истории, оставалось определить временную последовательность как этапы формирования государства.

В общую концепцию надо было лишь вписать «четверку поворотных пунктов» военно-политической истории. Безусловно национальная история, как история социальных, политических, экономических и культурных страт, институций и организаций необходима как мезоуровень – средний уровень исторических исследований, но в единстве с метауровнем – всемирной историей и микроуровнем истории, деятелей истории и отдельных референтных групп, повседневности.

При этом стоит отметить поворотные и решающие пункты на всех уровнях исторических исследований, абсолютизация какого-то фрагмента или процесса истории часто является ее искажением, тем более набор фактов без понимания логики всемирной истории, периода истории и ее уровней.

Во-вторых, большую часть истории также занимают империи, которые расширяются в экспансии (войнами, захватом и другими формами экспансии). Они тиражируют свои ценности, институции, организацию сфер жизнедеятельности, после чего происходит контракция в результате социальных революций, гражданских войн, внешних захватов «варваров» или формирования новых империй, или в результате утраты жизнеспособности, в истощении внутренних сил империи. Контракция означает сжатие и может приводить даже к развалу империй.

В империях исследуются «сухопутная» континентальная или «морская» идеи, их обоснование и организационное обеспечение, технологии захвата, удержания легитимации/делегитимации власти. Во всемирной истории исследуется достаточно много империй: Греческая (после создания Афинского союза), Римская, Византийская, Священная Римская империя, Испанская, Португальская, Британская, Российская, Американская и т.д. Я уже не говорю о восточных империях, начиная с преднеазиатских (например, Персидского царства), древних и средневековых китайских и индийских империях, и конечно монгольской империи и т.д. Как, впрочем, не будем подробно останавливаться на современных и постсовременных империях.

При этом те империи, которые взяли за основу «мифологемы» (а это их коллективное бессознательное) образы, сюжеты с поименованием и смыслами (подобно программному обеспечению социальности), основаны на фундаменте или части фундамента разрушенных империй. Претенденты на империю с помощью истории доказывали, что они продолжатели дела (например, «Москва – третий Рим»; в Китае «Свергнем династию Цинь – восстановим династию Мин»; или в других случаях «вернемся к Золотому веку» и т.д.) или являются более высокой ступенью цивилизации. В любом случае доказывается «превосходство над предыдущей властью» не только в кратковременном, но и долгосрочном масштабе истории.

Итак, обратим внимание: в большом объеме истории рассматривается смена империй как обоснование повышения превосходства и уровня развития в долгосрочной перспективе.

В-третьих, возможным процессом в искажении истории является логика победителей, которая часто формирует выборочность фактов (вплоть до уничтожения материальных артефактов и архивных документов), и политизация истории. То, о чем прекрасно сказал Александр Моисеевич Пятигорский: «Там, где происходит политизация, теряется историчность». Не менее интересным является факт, что в силу тех или иных быстрых смен власти приходят люди с ресентиментным мышлением, способные критиковать и обесценивать достойное, но не действовать и решать. В основе обесценивания лежит слабость, обесцениваются даже очень важные и необходимые ценности. Ресентиментные люди способны к разрушению, но не способны к усилиям создания в результате своей личной слабости, незнания и невежества или отсутствия уровня целостности развитой ответственной личности.

В этом случае формируется культура интриг, доносов, мошенничества, а история становится архивом для выборочного поиска фактов и их комбинирования в политической извращенной логике без знания исторических законов и закономерностей. История лишь служит прецедентом для обоснования современной ситуации и выбора.

В-четвертых, история может быть искажена, когда служит просто полем для гимнастики ума, утратившего меру объективности и историчности. Допустим, историк исследует какой-то исторический процесс и у историка есть своя концепция, под которую подбираются факты или его творчество ограничивают «старшие товарищи», не исходя из поиска истины, а исходя из отстаивания собственного авторитета. Например, ограничивает «консенсусно» принятыми и популярными в совете по защите научных работ концептами или просто надо знать только теории предшественников или «авторитетов», и работа превращается в последовательный цитатник, «политес» (как политический ритуал – «вспомнить всех»). При этом в истории действительно нужен историко-генетический подход, последовательное знание того, как изучали предметное поле другие ученые, какие есть школы и подходы. Но остаются важнейшими в разграничении «профанации искажений» и науки принципы объективности и историзма, поиск историком истины и смысла событий, а не только «игра в бисер», «политес» и «инициация» в научной школе (демонстрация приверженности к ней).

Наряду с принципами объективности и историзма, важным является ценностный принцип – что отстаивает ученый и к чему стремится. Отметим только некоторые варианты, известные в исторической науке.

Вариант первый – ученый стремится к истине, понимая, что есть истина первого порядка, второго и так далее. Исследование на основе объективности позволяет глубже понимать направленность и механизмы исторических событий, процессов, эпох и явлений. Продвижения от истины первого порядка к последующим постепенно раскрывают более глубокие закономерности истории.

Вариант второй – отстаивание в ущерб истине ценности принадлежности к «научной школе», когда традиции становятся «затхлыми» и косными, инновации возможны во все более узких рамках среза научной школы предметного поля. Темы научных исследований мельчают и происходит то, что Т. Кун называл начало смены научно-исследовательских программ.

Вариант третий, как и второй, связан с ангажированностью историка, в этом случае политикой, например правящей элиты, партии или этноса – это принцип партийности (известный в Советском Союзе). Принцип цензуры – применяемый в авторитарных и тоталитарных обществах в интересах правителя или политической элиты, принцип национальной (или еще какой-то) целесообразности. В этом случае частное (партийное, этническое или другое групповое) становится важнее общего и всеобщего, цивилизационного или всемирно-исторического процессов.

Вариант четвертый отражает тягу к развлечениям на основе истории. История превращается в экскурсионный набор интересных фактов, закрепленных в маршруте туристов, в движении по историческому пространству города или большей территории для обеспечения туристской сферы.

Это вовсе не означает, что история должна быть сухой и неинтересной, но означает, что она не должна быть «служанкой туризма». В туристически собранной фрагментарности истории теряется не только гибкость ума, но просто удовлетворяется потребность впечатлений на историческом фоне и воплощается экономика потребления.

В-пятых, искажение исторического познания определено различным осмыслением трех составляющих в череде событий в конкретной истории, а именно: причинно-следственных отношений (объективного); выборов и деятельности людей, различных групп, организаций, вплоть до государств и международных сообществ (субъективное); случайное (информационный «шум», осознанные искажения, обманы в экономических и политических играх – субъективно воспринимаемое как случайность, стечение обстоятельств как непознанные закономерности – объективные случайности). В конкретной истории особую роль играет человеческий фактор, люди, принимающие решения, в исторических событиях, которые учитывают или нет неопределенность, могут действовать спонтанно, безумно или расчетливо, обладают или не обладают волей стратегическим и тактическим мышлением, учитывают воображаемые вероятности, которые основаны на фактах, на интуиции или желании (благих намерениях).

В истории описывают только действия и результат, что позволяет ученым писать оценочно, не вникая в вероятностные вариативные условия и технологии деятельности. А это необходимо в понимании конкретной истории, субъективное особенно возрастает в ситуациях неопределенности и неустойчивости.

Именно поэтому так важны «решающие» и «поворотные» моменты истории, те точки би- или полифуркации, которые в неустойчивой ситуации конкретной истории определяют или меняют ход истории, корректируют ее направление. Здесь мы сталкиваемся с традиционной проблемой «роли личности в истории». И хотя история не обладает сослагательным наклонением, но исторические деятели находятся в ситуации выбора деятельности, направляя усилия в каком-то направлении с учетом возможных вариантов развития. Кто знает, что было бы, если бы генерал Груши не был таким педантом в выполнении приказа Наполеона и в решающий момент усилил бы армию императора, поверив в собственную интуицию, в битве при Ватерлоо. Роль личности в принятии решения в решающий или переломный момент события возрастает многократно. Любое игнорирование одной из составляющих конкретной истории – объективного, субъективного или случайного (часто самоорганизующегося) – приводит к искажению истории.

Поэтому, в-шестых, особого рассмотрения требуют неустойчивые ситуации в историческом процессе, когда причинно-следственные связи находятся в поле стохастичности, вероятности, а роль деятельности и выбора людей, принимающих решения (субъективное), возрастает, поскольку сцепление обстоятельств чувствительно к их действиям. В решающих и поворотных моментах результат исторических событий зависит от интеллекта и морально-волевых качеств личности. Отсюда в исторических исследованиях возрастает роль понимания психологических и социологических закономерностей действующих и взаимодействующих людей.

В-седьмых, история требует проникновения в конкретно-исторические условия, в логику мышления того исторического периода, который исследуется, в повседневность того времени и пространства. Этот вопрос очень серьезно искажается в современной массовой культуре, происходит гибридизация исторического макияжа современности.

В-восьмых, отсутствие верификации исторических фактов в средствах массовой информации, в массовых коммуникациях и социальных сетях создает условия для искажения истории в массовом сознании. Этот процесс связан с медиационным характером массовой информации. Посредником (медиатором) понимания и осмысления истории являются не только средства массовой информации (печатные органы – газеты и журналы, радио, телевидение и реклама) и коммуникации (книги, телефонная, мессенджерная, радио-, интернет-связь в различных сочетаниях, а также кино, мультфильмы, музыка, комиксы и т.д.), а также социальные сети на основе интернет-коммуникаций (Твиттер, Фейсбук, Ютуб, Инстаграм, Телеграм, Тик-ток и др.). На современном этапе это приводит не только к оцифровке, диджитализации истории, но и фрагментации в лентах новостей, наряду с другими виртуальными событиями, а также применяется дизайн исторических событий (что является прямым искажением исторического процесса). В этих массовых медиациях история не верифицируется и нарративы часто носят непроверенный характер.

В-девятых, возможности искажения приводят к тому, что история становится оружием, а не предметной сферой и инструментом познания действительности ученым. Исторические концепции и факты становятся полем «мемориальных войн» – войн за память, за историческую психологию людей и мировоззрения. История как верификатор современных событий прошлым при искажении становится технологией управления массовым поведением.

Знание искажений истории может использоваться с различными целями. Но, поскольку искажение истории ведется активно и целенаправленно, поэтому необходимо осмысление этих искажений для возвращения к научному подходу истории, к стремлению к истине, отстаиванию принципов объективности, историзма, развития, ценности и всеобщей связи.

Искажения, как гиперреальность, фантазмы, «дымовая завеса», деформация и шизофреническое комплексирование выборочных фактов, означает утрату меры историзма и объективности, развития и всеобщей связи, ценности всеобщего, а значит, утрату ценности истины, научной верификации информации.

Научная открытость и доказательность, академическая автономность (как отказ от ангажированности), независимость политизации истории, стремление к истине являются навигационными ориентирами ученого историка.

Автор: Лепский Максим, доктор философских наук, профессор, академик Украинской академии наук, академик Европейской академии наук Украины, действительный член Экспедиционного корпуса