Еще поживем

Этот рассказ был написан и опубликован незадолго до репатриации, в 1989 году, но я совершенно не помню, где. Нашла, разбирая архивы, текст, напечатанный на машинке. Положу его здесь в надежде, что сохранится, а может, кто-то и прочитает. Как же длинно, неспешно раньше писалось. И совсем, совсем не так, как сейчас.

-Толька, вставай, старый! Туристы из Узбекистана приехали, селить надо, а ты разлёгся тут! Э-эх, пьянь…
Дед поставил на пол тощие ноги с синюшными ступнями, высморкался, вытер руку о рваные трусы:
-Разоралась, Маня! Твое дело - селить.
-Так освобождай комнату! Я в других уже постелила.
-И в Санькиной?
-Ну. Его с Веркой на чердак отправила, а внуков - к себе…
Старуха полоскала и полоскала тряпку в ведре с горячей водой.
-Эй, бабушка, - закричали со двора, - чай есть? Чай пить будем!
Маня разогнулась, ушла на кухню, разожгла керогаз, поставила чайник, положила на него руки.
-Мерзнут, окаянные.
-Ай-я-яй, - засмеялись узбеки, - ты там мерзнешь, бабушка, куда все греться ездят. Чай пить будем! Танцевать будем! В магазин сходим - хорошо жить будем! Тут водка есть?
Морщинистое лицо Мани дернулось и расплылось, как резиновая рожа - игрушка, которую надевают на пальцы и растягивают в гримасах. Голова чуть свесилась на бок и подалась вперёд:
-А вы, это… поддаете маленько?
-Маленько-маленько, - засмеялись узбеки.
-Так, может, возьмёте сегодня бутылочку, а?... А?

Давно не крашенный дом стариков стоял на горе. Протекала плохо залатанная крыша. На стенках сохранились выцарапанные надписи туристов: "Здесь в 1975 году были…", "Здесь в 1980-м отдыхали…" Кухонька на дворе, куры, кролики, блохастая собака Тишка, да недостроенная баня.
Все комнаты старики с весны до осени сдавали. Только одну Маня оставляла - на втором этаже, откуда было видно море.
Когда старик засыпал, старуха подходила на кривых своих, жилистых ногах к окну, подпирала, наклоняясь, голову потрескавшимися ладонями, глядела на море и говорила ему:
-Ну, чего, живёшь пока? И мы ещё поживем… Вот, Санька вырос, оженился, Верка двойнят народила, теперь им расти нужно…

Кухонный стол с протертой до дыр клеенкой окружили узбеки.
-На большую глубину нырял, рапанов достал, жарить будем! - радовался один из них.
-Курям своих рапанов отдай, - старик натянул на лоб засаленную кепку, - нельзя ничего жрать из моря этого! Понос будет. Вон, у меня все время понос.
-От водки у тебя понос, - старуха заправила серую лямку от лифчика под рукав.
-Не встревать! А то, гляди мне! - старик собрал дрожащие пальцы с расслоенными ногтями в кулак. - Вишь, люди угощают! Рюмки давай… пока Санька не пришел.
-Зря на хозяйку кричишь, зря, - закивали узбеки.
-Бить ее надо! - Старик стукнул кулаком по столу. Задребезжали давно надтреснутые тарелки. - Иначе любить не будет, - неожиданно хихикнул он.
Лицо старика не менялось, что бы он ни говорил, как не менялось оно много лет, опухнув однажды и навсегда приобретя серо-лиловый цвет. Дед громко засмеялся своей шутке и зашелся тут же в мокром, хриплом кашле.
-Ду-урак! - сплюнула старуха.
-Дедушка! - узбеки разлили водку по рюмкам, - а виноград-то что ж у тебя гибнет?
-Черт его знает! - закусил помидором дед. - То дождем побьет, мать его ядри, то солнцем выжжет.
-Дождь и солнце помогать должны.
-Мне вон чо помогает, - поднял рюмку дед, - тут те дождь, тут те и солнце… Эх, спой, что ли, Мань!
Старуха потерла озябшие плечи, поежилась, и тихонечко затянула что-то невнятное:
-оооо-ее-оой…
-Кончай выть, Манька, - тут же перебил, заорав дед, - чай гостям ставь!
И завертел, закрутил руками над головой, припевая:
-Чай не пил - откуда сила?
Чай попил - совсем ослаб…

Хрипел, кашляя во сне, старик. Старуха долго ворочалась на скрипящей сетке кровати, вздыхала тяжело, потом поднялась.
-Ну, чего не растешь? - спросила она, перегнувшись через подоконник, у винограда. - Болеешь, что ли? Или Тольку, старого, боишься? Во-он, гляди, вдалеке дерево стоит и ничем не болеет. Повернись же ты, а то дальше носа своего не видишь. Вблизи-то все больное: и дубы, и сосны, и пальмы. Лианы их душат. Обовьются, сок выпьют, и конец дереву. И те жить хотят, и эти. ЧуднЫе, что друг у дружки-то кровь пить? Все ж погибнут… и отдыхающие к нам не поедут. Денег не будет.

-Зачем турков порезали? - строго глядела на узбеков старуха.
-О, турки! - оживились туристы. - В кинотеатре узбеку ноги на плечи поставили! На базаре узбеку ягоды опрокинули!..
-Побили бы их! Резать зачем было?
-Мы их не резать, мы их гнать хотели. От них - грубости много.
-Они вам - грубить, а вы им - дома жечь?
-Они нас били, мы - их. Потом мы победили - всех турков до одного выгнали.
-Рады, да? - подбоченилась Маня. - Вас научили, что турки во всех делах виноваты, вы и пошли стрелять. Их бы научили - они бы первыми пошли. Друг на друга ходим, а убивать тех надо, кто против Горбачева, вот кого!
-Э-э, нет! - узбеки развалились после еды на скамейке, ковыряя в зубах. - Против Москвы нас уговариваешь, бабушка. Не пойдет! Нам до правительства далеко, а до турков близко.
Один из них, отрыгнув, потянулся к бутылке:
-Садись, бабушка, водки нальем, а то ты сегодня сердитая.
-Вы уж ему по горло налили! - старуха обошла стол, подошла к старику, вдавившему тяжёлую голову в вялые руки, взяла за тонкие вылинявшие волосы и проподняла:
-Толька! Внуки с моря идут, кормить надо.
-П-шла вон! - старик выпустил слюну через прогнившие зубы, - чай не пил - откуда сила? Чай попп-пил…
Старуха с остервенением дернула его за волосы и отпустила. Лоб глухо стукнулся о стол.

Оля с Максимом постанывали, беспокойно подрагивая во сне.
-Жарко им небось, - подумала Маня, - сняла с них простыню, обернулась ею сама, присела на кровать и зашептала:
-Пока вы спите, я сказку расскажу. В одном доме хозяйка с вечера приберется, все по местам расставит, спать с мужем пойдет, а на утро, глядь, все стулья от стола отодвинуты, будто сидел кто. Раз такое случается, другой раз… Хозяин и говорит, надоело, мол, я ночью спрячусь, выслежу, кто к нам ходит. Как решил, так и сделал. Ждал он час, ждал другой, вдруг видит, из каждой стены тени выходят и в людей превращаются. Сели все четверо к столу и беседуют. Один говорит: "Какую бы беду людям учинить? Может, войну пошлем?" Другие ему в ответ: "Была уже война страшная, пережили ее". Второй спрашивает: "Может, голод пошлем?" "Посылали, - отвечают остальные, - справились люди". Третий - им: "Можно болезни прислать". А все - ему: "И это мы делали". Тут четвертый вступил: "Если им долго ничего не посылать, - говорит, - они сами друг дружку ненавидеть начнут. Вот тогда все и кончится"...
Оля зачесалась, заворочалась, разбудила Максима, тот заплакал.
-А ну-ка спать! - прикрикнула старуха, - расчесались тут. Вон болячек сколько! Мать с отцом не следят совсем, а бабка, давай, лечи!
Она вздохнула, поглядев в окно:
-Море раньше все болячки лечило. От людей возьмёт, себе примет. Напринимало, видать, не лезет больше…как в деда вашего, дурака.

-Верка! - кричала старуха невестке, - кому сказала, все за собой убирать? Кому сказала продукты на ключ запирать?
Толстая Верка оглядела Маню круглыми телячьими глазами:
-Чо орёшь?
-То ору, что пропадать все стало!
-Узбеков больше пускай.
-Не пускать - так где же денег на всю ораву брать? От Саньки твоего много ль проку? Что от него, что от тебя. Тьфу, бездельники!
-Туристы воруют, а на меня орёшь. - Верка уселась, растопырила короткие пальцы на белых ногах и зевнула, - Педикюр, что ли сделать? У тебя есть лак для ногтей? Да что ты так посудой разгремелась, будто потеряла чего?
-Потеряла! Толька целый таз помидоров нарвал, неделю б ели, а их - как не было! Масло где? Колбаса? Сахар? А это чье, Верка? Слышь, - Маня поперхнулась и перешла на шепот, - Недопитая, только начатая… Вер, а, Вер!
-Да наливай ты, вот, запричитала тоже…

Максим держал за руку неумытую Ольгу.
-Подойди, заплету, что ли, - пробасила Верка.
-Не могу, - пискнула Ольга.
-Чо?
-Пьяная я, вон чо, - засмеялась дочка.
-А я ее чичас бить буду, - деловито проговорил Максим и ударил сестру кулаком в грудь.
Ольга упала и заголосила, как взрослая:
-Гля! Люди! Бьют, бьют!
Максим склонился над ней, покачал головой и ударил по лицу.
-У-у, зверюга, - орала, коверкая слова, Ольга, - тебе за решеткой жить!
-Деточки, внучики, - запричитала Маня, - ух, как некраси-ииво, фу- ууу-уф…
Говорить старухе было трудно, язык вываливался изо рта. Она все пыталась втянуть его обратно, да он не слушался. Тогда Маня отломила кусок хлеба, заправила его в рот вместе с языком и залепетала, стараясь не запутаться:
-Вот, как поведу вас, внучики, в кино, про американское чудище смотреть. Оно людей есть будет. Не боитесь? Нет? - старуха противно хихикнула. - Оно и деточек есть будет. Не боитесь?
Максим с поднявшейся Ольгой замерли, открыв рты.
-Сначала ручки-ножки съест, потом головки отъест…
Старуха уже хохотала в голос. Затряслась в беззвучном смехе Верка. Заходил ходуном стол. Заскрипели скамейки.
-Во, бабка с ума сошла!
А бабка кричала:
-Олюшка, Максимушка! Подойдите ко мне, милые, я вам покажу, как американское чудище у деток животики отъедает!
Дети попятились, вцепившись друг в дружку. Старуха сделала к ним неверный шаг, шлёпнулась, подползла на коленях, схватилась за Олину юбку.
-Пусти ее! - завизжал Максим.
Но старуха уже крепко ухватилась за внучку, задрала маечку и целовала, целовала мокрыми губами все прыщи на Олином животе:
-Вот как, вот так хватают чудища деточек, вот так обнимают их, родимых, так их целуют…чтобы не мёрзли, не коченели они, как их бабка старая!

-Толька, Толька, дурак пьяный! - трясла старуха деда за плечо, - ты помидоры куда клал?
-А?
-У-у, пень глухой! Не могу ж я орать, когда ночь на дворе! Помидоры, говорю, куда девал?
-Пшшшла вон, - рявкнул старик.
-Вон, вон! Помидоров нет, сахара нет, масла нет, колбасы нет. Жрать нечего и купить не на что!
Старуха вышла из дома. "Тишка!" - позвала она дворнягу. Собака подбежала, почесалась, потом поглядела на хозяйку: "Пойдем, что ли?"
Маня потрепала Тишку и отправилась в путь.
Все больное днём выздоравливало в ночи. Могучими казались обвитые лианами стволы, зелёными - пожухлые листья, крепкими - дома. Окурки и огрызки на дороге слились с землёй.
Старуха брела по гальке вдоль берега, за ней трусил Тишка, поскуливая: "Куда это мы?"
-Куда, куда? - отвечала Маня, - к большому камню.
-А зачем?
-Дышать, вот зачем. Целый день, будто в пакете полутеленовом хожу. Холодный озноб все платья разъел. Пот-то соленый, а шьют, Тишка, плохо, и материя - никуда! Потяни - разъедется по ниточке. Это при Брежневе люди работать перестали. А распустил их ещё Хрущев. Горбачеву, бедненькому, теперь не справиться. Хоть и меченный он, да не тот его метил, кто надо. Тот, кто надо, на такие дела не метит!
Тишка тихонько тявкнул.

-Не надо меня угощать, - старик грозно отодвинул тарелку. - Плов вы варили?
-Мы, - улыбались узбеки, - такой плов, дедушка, пальчики оближешь!
-Масло брали?
-Брали.
-Помидоры брали?
-Брали.
-Кто платить будет?
-За все заплатили! У тебя, дедушка, ничего не брали.
-Врете! - хлопнул ладонью по столу старик и поднялся.
-Ай, плохо ссориться. - Узбеки открыли новую бутылку.
Старик недоверчиво глянул на подвинутый к нему стакан. Потом запрокинув голову, вылил водку в горло, крякнул и сел:
-Ах, ядри вас всех к матери, наливай ещё! От, сюда!.. Ещё чуток налей и все. Баста! Манечка, хозяйка моя дорогая! Иди песни петь, чай гостям кипятить. Чай не пил - откуда сила? Чай попил - совсем ослаб. - Пританцовывая, дед пошел вокруг стола. - А увижу, кто ворует - к стенке! Всех воров - стрелять! Всех до единого! Сталин всех стрелял - в стране порядок был. Перестал стрелять - разворовали государство, сволочи! Всех стрелять! Мааа-ня!
-Опять напоили, - показалась на кухне старуха. - Крыша течет. Баня гниёт. Кроликам трава не кошена…
Она схватила за ворот старика. "Стррррлять" прошипел он неуверенно и сразу обмяк.
-Пошел! - пнула его в спину Маня, - да не в дом, пьянь чертова, в баню иди, там валяйся, грязь, чтоб ты подох, окаянный!
Дед постоял, подержался за стенку того, что не стало баней, осел на каменный пол и завалился на бок, мирно положив под голову кепку.
-Чай, бабушка! Чай, пожалуйста, давай! - кричали узбеки.
Она шлепнула закоптившийся чайник на керогаз:
-Чай - водка - водка - чай! Глаза б мои вас не видели!
-Ай, бабушка, когда ты к нам в гости приедешь, разве мы так ругаться будем? Позови-ка внуков, мы их пловом угощать будем.
-Внуков мать ихняя с утра воспитует: побила да заперла.
-Строгая у тебя невестка, бабушка! - Узбеки вытирали жирные руки о коротко стриженные волосы. - красивая, большааая.
-Легко бока наращивать, когда трудиться не надо. Знай, с мужем спи!
-А где ты, бабушка, себе мужа нашла?
-Буду я вам рассказывать, - буркнула старуха.
-Не надо сердиться. Мы тебе денег решили дать. За ночлег возьми, за чай, за сахар… А вот тебе за помидоры, за масло, да и за колбасу.
Старуха быстро подсела к столу и сгребла мятые бумажки.
-Пробуй плов, водку пей, уезжаем завтра.
Маня глотнула немножко из рюмки, передохнула, поглядела ласково на туристов:
-Вот, значит, жили мы тогда в Казахстане. Сталин туда родителей из России переселил. И в России холодно жили, и в Казахстане холодно. А после войны туда Тольку занесло… Евонных всех поубивало, - ему всё равно, куда ехать было. С усами ходил…а все равно дурак. Оженился у нас на гулящей девке, да ещё в церковь с ней венчаться пошел. Думал, так потаскуху от мужиков отлучить, а она его - от водки. Только ведь для того, чтобы тебе кто надо помог, жить надо - как положено. А если живёшь, как не надо, так тебе и помогать будет кто не надо - пить, гулять, да чужое брать. Вот как я за Тольку вышла, так и простилась.
-С кем, бабушка?
-С кем надо. Толька-то скоро вместе с женой пить стал. Она от него - к дружкам бегать повадилась, а он, черт усатый, - ко мне. Я его - гнать. А мужиков поубивало всех. Забор развалился… Больно жирный плов у вас, - прервала рассказ Маня, - и рис какой-то твердый, недоваренный, что ли. Все-то у вас не по-русски, все-то у вас не по-людски!
Она допила рюмку, пошамкала мягкими губами, скривила резиновое свое морщинистое лицо и затянула:
-оооо-ее-оой…
Налейте-ка ещё, не идёт песня.
-Кончилась водка, - развели руками туристы. И деньги кончились. Вот, магнитофон купили. Посмотри, красавец какой!
Кто-то нажал на клавишу.
Тыр-лы-дрынь, дрыыынь…
Тыр-лы, тыр-лы, дрын-нь…
Неожиданно, нелепо, не растворяясь, повисла над коричневым виноградом, кривым керогазом и прокопчеными кастрюлями ноющая восточная музыка.
Тишка залаял. Петух закричал. Заволновались куры.
-Тьфу ты, дрянь какая! - переваливаясь, двинулась к дому старуха.

Ночью Маня, прижав к себе деньги, ушла за калитку, но долго не прошла, уселась, потом улеглась на землю.
-Насосался воздуху и распух, - бросила она месяцу, - о чем с тобой, пьяным, разговаривать? Лучше я со звёздочками посоветуюсь… вот, значит, какая история. В молодости мне помереть страшно было. Позже, когда на мертвых нагляделась, помирать противно стало. Теперь давно уж и не страшно, и не противно. Что же я живу-то? Мёрзну и мёрзну с самого детства… меня ведь и мать с отцом не любили, не ласкали. Некогда было. Заберите вы меня, звёздочки, родимые, а оставите - хоть шепните, зачем.
Старуха перевернулась поудобнее, закрыла глаза. Звёзды закружились, замелькали, покрутили ее и подняли ввысь. Стало легче телу, спокойно от темноты глазам. Невесомыми стали руки, ноги, разогнулась спина. Старуху несло вверх, сквозь черный воздух к ещё более черному, за которым ничего не было, кроме густой тьмы. "И тут холодно", - равнодушно подумала старуха.

Утром к старику пришли прощаться узбеки. Они смеялись, крутили руками над головой:
-Просыпайся, танцуй-танцуй, дедушка!
-Где хозяйка? - гаркнул дед.
-Сами искали, нет нигде, тан-цуй, тан-цуй!
-Пошли все к ядреной матери!
-Чай не пил - откуда сила? - веселились узбеки.
-Маня! - звал старик, бродя по двору. - Мааа-ня! - скулил он.
Никто не отзывался.
Старик сел к столу, перекурил и заорал что есть мочи: Ма-а-ня!
Скрипнула калитка. Шлепая расклеянными подмётками, Маня подошла к столу, поставила на него сумку.
-Чего ушла, не сказавши? Где была? Чего набрала?
Старуха молча выложила из сумки кубики для Ольги, машинку для Максима, Верке - лак для ногтей, Саньке - кошелек, кепку и трусы для мужа.
-Еще чего в сумке оставила?
-Это не нам.
-Показывай, говорю, чего!
-Узбекам вот, водки купила, да колбасы в дорогу. Они говорили вчера, что деньги кончились.
-Кончилась… Напились с утра твои узбеки и уехали. Заначка, видать, была. Утаили, сволочи!
Усталая старуха присела на край скамейки, укуталась попавшимся под руку грязным кухонным полотенцем, стала глядеть куда-то вдаль.
-Чаю налей! Чего уставилась неведомо куда, - проворчал дед, - окаменела,что ли?
Старуха глядела и глядела, не двигаясь, куда-то белесыми глазами, поверх сердитого мужа, потом поверх ревущих внуков, потом поверх растрёпанный Верки с синяком под глазом. До нее едва доносилось: "Мамка побила!"
"Санька ваш, зверюга проклятая, с утра напился, узбеков напоил!" "Лицо изуродовал! Жизнь погубил! За решетку засажу! Детей в детдом отправлю!", "Мамка плохая! Злая мамка! Убью!"..
Крик улетал высоко, превращался в писк. Верка, Ольга, Максим, Толька, - все закружились, замелткали в старухиных глазах, как ночные звёзды. Очнулась она, разглядев посреди кухни качающегося Саньку в грязной майке на острых плечах, с крестиком на тонкой шее.
-С узбеками пил? - кричал Толька.
-Ну, - мычал Санька.
-Где взял?
-У Верки спрятано было.
-А побил ее чего?
-Зажать хотела.
-Ишь ты, - удовлетворённо хмыкнул отец, - так им, ядри их всех! Доставай бутылку из материной сумки, наливай всем. Хозяйку, смотри, не забудь! А то она тут насмерть окоченеет.
Толька выпил и сказал Саньке:
-Чаще Верку бей.
Санька выпил и сказал Верке:
-Давай, садись, налью.
Верка выпила и крикнула детям:
-Отцепитесь. Вон, к бабке липните!
Потом выпила старуха и тихо-тихо спросила:
-Санька, а те помидоры, что отец насобирал, ты - взял?
-Ну, я, - буркнул сын.
-А масло - тоже ты?
-Ну…
-И сахар - ты, и колбасу, - качнула головой мать.
Потом она стала водить пальцем по липкому столу. Остатки жирного плова и сладкого чая залепили муравьи.
-Бабушка, ты чего в стол пальцем тыкаешь? - спросил Максим.
-Звездочки рисую, внучек. Вот, вверху звёздочка, и внизу - звёздочка, справа звёздочка, и напротив - звёздочка.
Ольга, держась за стол, привстала на цыпочки: "Как на Кремле".
-А если их соединить, - шептала старуха, - крестик получится, как у папки вашего, безбожника…
И она заплакала. Сначала тихонько. Потом сильно, шумно, отчаянно.
-Ты чо это вдруг? - оторвалась от стакана Верка.
-Жаль мне тебя, - причитала, раскачиваясь, Маня, - ленивая ты. Саньку Жаль - воровать не боится. Тольку жаль - дураком помрёт. Внучиков жаль - вырастут и сопьются…
Старуха прервалась, вздохнула порывисто и опять зашлась в плаче:
-Виноград жаль, и деревья жаль, и Тишку жаль, и Горбачева, и турков всех, и узбеков…
-А узбеков-то чего? - кинул на мать мутный взор Санька.
-Они говорили, - всхлипнула Маня, - Арал ихний помирает, оо-х, жаль…
Слезы,не задерживаясь, скатывались со стертого годами лица на обвисшую грудь. По телу старухи разливалось тепло.

← Рассказы