4. Лев Дуров

Очень много в моем архиве интервью с приезжавшими в Израиль артистами. Очень мало среди собеседников тех, которые мне показались достойными, интересными, думающими. Собственно, процент тот же, что и среди не-актеров))…

Как жизнь? Прошла!

Войдя в дом, он представился: "Левик".
За стол усесться пытался с краю, хотя стол был круглым, — в том смысле, что долго выбирал себе место, которое никто никогда не примет за главное. На просьбу: "Расскажите, пожалуйста, про…" — моментально вставал, выходил в центр комнаты и рассказывал. Каждый текст оборачивался репризой. Когда история была печальной, расстраивался и молчал ещё пару минут, переживая события заново. Когда история была смешной, радовался, что удалось заразить весельем, и неоднократно затем с удовольствием возвращался к удачной шутке. Когда пересказывал содержание комедийных сцен фильма, в котором снимался, хохотал, не стесняясь слез. На обращение "Лев Константинович" — хмурил лоб и демонстрировал отсутствие слуха. Увидев трехлетнего малыша, выскользнул с ним из дома в сад, где их обоих и обнаружили гоняющими шишку швабрами. Оба были всецело погружены в процесс…

Народный артист СССР Лев Дуров прибыл в Израиль со спектаклем по пьесе Петра Гладилина "Афинские вечера" (режиссер Николай Чиндяйкин).

— Что происходит в вашей жизни, Лев Константинович? — С работой все нормально. Играю в трех театрах, — такого со мной еще не бывало: по-прежнему на Малой Бронной, потом в "Школе современной пьесы" у Иосифа Райхельгауза и вот, в "Театральной ассамблее" у Гладилина. Только что закончил съемки в двух картинах: в одной сыграл главу мафии, в другой — Бога.

— А в остальном?
— Тревожно. Меня-то самого уже ничто не пугает. Когда меня спрашивают, мол, как, Лёва, жизнь, я отвечаю: "Прошла!". За внуков мне страшно.

— Сколько внуков у вас?
— Двое: внучка Катя и внук Ванька. Внучка ни с того ни с сего пошла в университет изучать религию и древние языки, просила ей Тору привезти из Израиля. А Ванька смешной, артистом, наверное, будет, потому что он учится плохо, как дед, и шустрый такой же.

— Я читала, вы стали художественным руководителем Театра на Малой Бронной…
— В жизни такого не было! Это байка пошла по Москве после того, как в наш театр зачем-то прислали журнал "Сеул", а на конверте было написано "Художественному руководителю театра Льву Дурову". Какой из меня руководитель? Вы представляете себе театр, где всякий смог бы ногой открыть дверь в кабинет главного и сказать: "Лева, мать твою…"? Не-ет, художественный руководитель диктатором должен быть, даже тираном. Мне это все не свойственно.

— А свойственно — что?
— Вспыльчивость. Я чуть что, в драку лезу, удержать себя не могу.

— Деретесь?

— После инсульта силы уже не те. А лет десять назад одного театрального критика вызвал на дуэль.

— Всерьез?
— Конечно, всерьез. Он рецензию на мой спектакль написал отвратительную, и не глядя — вот что противно. Хвастался, что мол Дурова пора поставить на место. Я и послал ему вызов, по всем правилам: "Сударь, вы негодяй и мерзавец! Предоставляю вам право выбрать любое оружие — от огнестрельного до кирпича…" А в конце приписал, что в случае его неявки обещаю при первой же встрече в публичном месте набить ему физиономию. Он испугался. Ни разу я его с тех пор не видел. А недавно мне рассказали, что он уже умер, так у меня сердце сжалось…

— У вас действительно есть ощущение, что жизнь прошла?
— Я оглядываюсь и понимаю, что перекрыл все лимиты. Сколько уже замечательных моих коллег ушло из жизни, и ведь молодыми! Хотя Глузскому восемьдесят, а он в порядке: сердитый, ругается, играет. Да и я пока ничего — шучу. Когда долго гримировали, спросил: "Вы мне что, трупные пятна зачищаете?"

— Преследуют воспоминания о молодых годах?
— Не-а! Пацаном я войну застал — тяжёлые годы, трагические. И после войны, куда ни глянь, несчастья. Чушь это, когда говорят, мол, было время… Никогда нам хорошо не жилось. И сейчас хорошо не живётся. Но полегче стало дышать — можно послать, кого хочется, подальше.

— А раньше не посылали?
— Еще как посылал! Но нельзя было этого делать — я натворю что-нибудь, а ответ приходилось держать директору театра, режиссеру картины. По Москве до сих пор история ходит как Дурова на комиссию вызывали, чтобы вывезти в ГДР. Я честно предупреждал: "Мне за границу не надо. Это не мне, а советским начальникам надо доказывать, что у них в СССР существует искусство!" Ну, явился я к этим майорам в штатском. И они меня — совершенно серьезно — спрашивают: "Как выглядит флаг нашего государства?" "Что же они себе позволяют? — думаю. — Вот так над людьми издеваются и люди это сносят?" Отвечаю им: "Череп на черном фоне, а под ним — кости". Говорят: "Вы свободны". Я спрашиваю: "Наручники снимете?"

— Не пустили вас за границу?
— Не пустили. А недавно пустили. Сначала инсульт. Поднялся и, не научившись еще и ходить-то заново, помчался на съемку. Соображал, правда, плохо. Но я сумасшедшего тогда играл, так что никто ничего не заметил. Пришел в себя, съездил с гастролями в Канаду, в Америку, книжку выпустил, "Грешные записки", и вот, в Израиль приехал.

— Вы когда-нибудь отдыхаете?
— Нет, не умею. В последнее время хоть спать стал ночами, а раньше, когда засыпал, очень сердился, что время трачу впустую.

— Хотелось успеть что-то определенное?
— Ничего пропускать не хотелось, вообще ничего. А специальных планов никогда не было. Если спрашивали: "Какую бы роль вам хотелось сыграть?" — уходил от ответа. Думал, вот ляпну что-нибудь, потом помру, а в некрологе напишут: "Умер Дуров, так и не сыграв того, что хотел". Если Господь в жизнь чего-то не добавляет, так, значит, надо.

— У вас с Богом серьезные отношения?
— Крест — ношу. Но на президента нашего в Елоховской церкви и со свечой смотреть мне противно. Потому что он врет, коммуняка, всегда врал! И кликушества я терпеть не могу. От всех этих: "Пробудитесь, россияне!" — воротит. Ко мне с этим обращаться бессмысленно. Я каким был, таким и остался.

— Каким?
— Наивным, наверное. Детство, игру пытаюсь в себе хранить, иначе…

— Иначе?
— Иначе жить неинтересно.

— А не мешает чувствовать себя вечным ребенком среди взрослых людей?
— Актерская профессия это предполагает.

— Но с другой стороны мужская натура должна, по идее, требовать самостоятельности, освобождения от чужой власти?
— Освободишься, а дальше — что? Дальше — куда? Не-ет, когда режиссер в зале, а ты на сцене, он — хозяин, а ты — щенок. И замечательно себя чувствуешь, когда перепрыгнул через жердочку и тебя похвалили.

— А если не похвалят?
— Погрустишь, обидишься, пописаешь на кулисы и тоже получишь свое удовольствие.

— Актерская профессия отражается на жизни?
— На жизни — нет, иначе бы я уже тысячу раз умер — столько, сколько меня убивали на сцене. А вот на здоровье, увы, отражается. Болячки стали преследовать. Боюсь стать обузой родным. Я прочитал однажды интересную штуку. Существуют акулы — один только вид, — так они в самом расцвете сил выбирают себе добычу, рыбку определенную, которая плавает с дикой скоростью, и бросаются за ней вдогонку. Они или ее догоняют, или умирают от разрыва сердца, не выдержав темпа. А до того ничем не болеют. Хорошо так уйти, на полном ходу…

Народный артист СССР Лев Константинович Дуров, помимо актерской и режиссерской работы в театрах, снялся более чем в ста картинах. Призов и регалий его не счесть.
"На Эдинбургский фестиваль, — пишет Л. Дуров в своей книге, — мы привезли "Женитьбу" Гоголя, которую поставил Эфрос. И меня там в одной газетной рецензии назвали "трагическим клоуном". Это стало для меня высшей наградой. Я подумал тогда: "О, как замечательно, если это действительно так. И не нужно мне никакого другого звания".

← Интервью