Шёпоты на Чердаке.
На краю густого леса стояла маленькая деревня, где царило мрачное настроение.
Жители часто рассказывали, мол, в собственных домах слышат неразборчивый шёпот, снующий меж стен.
Никто не мог найти источник этого звука, даже когда один из местных разрушил свой дом: во сне голос продолжал блуждать, не давая покоя.
Рэйн — было отроду пятнадцать лет, а угнетающая атмосфера деревни часто приводила к плохим мыслям. Она ходила в местную церковь, стояла на коленях перед неподвижной статуей и просила прощение: но всё было бесполезно. С каждым днём становилось хуже. К тому же появился страх сойти с ума, как это было у родной бабушки.
В ванной-комнате была кромешная тишина, одни беспокойные мысли девушки: взглянув на своё уставшее отражение, Рэйн скривилась, не желая на себя смотреть — тёмные мешки под глазами виднелись сильнее обычного на бледной коже; а шелковистые коричневые волосы стали похожи на солому, из-за чего Рэйн всё чаще носила головные уборы.
— Неужели... И я стану такой же? Неужели и я поддамся безумию? — горячие слёзы текли по истощённому лицу Рэйн, пока сзади не раздался шёпот.
Рэйн подскочила на месте, обернулась и никого не обнаружила — эти голоса никогда прежде не появлялись в их доме, а теперь... Все эти байки, правда? Рэйн сжала ткань жёлтого фартука, прикусывая нижнюю губу.
Она не была любопытным ребёнком, и целей никаких не было — только выполнять поручения по дому и порой заходить навещать бабушку, рассказывающая безумные небылицы.
Рэйн хотела послушать этот голос, отправиться в Старый Особняк, который все проходили за километр. Она и сама его боялась, но, чтобы попасть в церковь, приходилось идти мимо каждое воскресенье. Рэйн вернулась обратно к зеркалу, сполоснула в прохладной воде лицо и покинула обшарпанную комнату.
В ноздри ударил приятный аромат свежего хлеба — ещё бы, пекарня ведь! Семья Рэйн уже три поколения владела магазинчиком, куда любили приходить дети и захаживать пожилые люди. Хмурый отец, сдвинув брови вместе, аккуратно перекладывал на витрине пирожные, ища, как красивее расставить, но каждый раз злился, замечая изъян.
— Доброе утро, Рэйн, — пробубнил отец, не отвлекаясь от занятия. Мать Рэйн уснула на высоком стуле у окна, дожидаясь клиентов: ровно в шесть часов утра молодая женщина вставала, начинала уборку и запекала хлеб.
— Ты не против, если я прогуляюсь? Думаю, свежий воздух не помешает... — Рэйн нагнулась, вылезая из-под прилавка. Отец лишь одобрительно кивнул, следя то за пирожными, то за тем, как его дочь снимает фартук и покидает пекарню под звонкий колокольчик.
Рэйн сразу же отправилась к Старому Особняку, заранее, взяв с собой фонарик, которые лежал у двери пекарни.
В деревне царила суматоха — все готовились к Осенней Ярмарке, украшая жёлтыми лентами городские фонари; расставляя тыквы у порога домов и ругаясь между собой за место, где будет стоять торговая палатка.
Рэйн поприветствовала нескольких знакомых преклонного возраста, сворачивая на узкую тропу. Издалека виднелась часовня церкви, а за ней — грозная башня Старого Особняка: Рэйн не понимала, почему пошла туда по велению шёпота из стены, который так боялись обитатели деревни; не то чтобы ей было интересно... Она просто хотела быть там? И зачем... Рэйн размышляла, продолжая следовать каменной тропинке, меж которой пророс мох и лежали оранжевые листья.
Старый Особняк был всё ближе, а вороны будто специально слетелись и каркали, летая вокруг готического построения: известно было лишь то, что незадолго до того, как жена Герцога скончалась, мужчина с чёрными волосами и красной розой на груди начал бредить — голоса поселились в его разуме, заставляя делать ужасные вещи.
И вот...
Через три дня Герцога нашли повешенным: с тех пор голоса населяли чужие стены; а Старый Особняк стал в некоем роде ужасающей легендой — каждый верил в свою правду, извращая истинную историю.
Рэйн меж тем стояла у порога, забравшись по холму и трясущими руками отворяя незапертые тяжёлые двери.
Переступив порог, Рэйн почувствовала холод пронизывающий воздух и пляшущие тени. Вокруг была пыль, мебель, закрытая белой тканей, порой напоминающая силуэты.
Величественный особняк уже не был тем, каким показывала бабушка на фотографиях: здесь проходили балы, был слышан детский хохот и витала любовь супругов, но всё, что осталось — обветшалые стены.
Через несколько минут Рэйн услышала слабый шёпот, смутно напоминающий тот, что привёл сюда.
Следуя звуку, Рэйн поднялась по винтовой лестнице. Заглянула в несколько комнат, но все были похожи друг на друга: обои в бабочку и спрятанная мебель.
Рэйн подняла взгляд к верху, обнаружив торчащую верёвку — чердак. Допрыгнув до неё, лестница с грохотом опустилась, высвобождая ледяной поток ветра. Рэйн обнаружила старую комнату, покрытая паутиной, с различным хламом, оставленный хозяевами особняка.
В углу комнаты стоял старый граммофон, начавшийся сам по себе играть. Звуки были искаженными, словно призраки из прошлого оживали.
Рэйн, несмотря на страх, подошла к нему, перехватывая иглу, остановив устрашающий звук, но продолжала слышать неясные шёпоты, словно проклятие витало в воздухе. Вдруг, голос пронзительно прошептал на ухо:
"Ты не должна была слушать его! Он идёт за тобой!"
По спине пробежали мурашки, Рэйн ринулась к выходу, но дверь чердака захлопнулась, погружая беззащитную девушку во тьму. Напуганная Рэйн часто задышала, ища кнопку на фонаре.
Свет охватил часть комнаты, Рэйн с осторожностью подходила к двери, открывая — скрип раздался на весь особняк, а топот — со всех сторон. Немедля Рэйн стала спускаться и бежать к долгожданному выходу. Но вместо того, чтобы вернуться на первый этаж, она оказалась в лабиринте тёмных коридоров, которые, казалось, вели в бесконечность.
Она слышал шаги, голоса и шёпоты со всех сторон.
"Ты в ловушке... Ты станешь частью этого места..."
Они кричали, окружали Рэйн, поглощая невинную душу.
Фонарик упал на деревянный пол, а Старый Особняк зажил прежней жизнью, дожидаясь, когда очередной гость навестит их.