Анти-патриотизм (1934)
Прежде чем начать, мне хотелось бы себя спросить: удастся ли мне здесь избежать повторения тех же самых мыслей, которые столь часто встречаются в других статьях, посвящённых теме отечества и патриотизма? Что ж, посмотрим…
Анти-патриотизм явился миру в качестве реакции разума и чувств против патриотизма в момент кульминационной популярности последнего. Сразу после этого, анти-патриотизм стал принимать различные формы в зависимости от того посредством чего он более или менее сознательно обосновывался: индивидуализмом, любовью ко всем людям, любовью к одному человеку (как в случае с Камиллой, сестрой Горация), или даже разумной или же чувственной преданностью законам и нравам чужой страны.
Будде был враждебен всякий патриотический эксклюзивизм; это был человек, который ни в коем случае не допускал истинности того, что можно было назвать "человеческим шовинизмом". Вместо и в противовес этому, он руководствовался своей главной добродетелью: состраданием ко всем живым существам. В Древней Греции представителями анти-патриотизма были софисты. Сократ, величайший из них, провозгласил: «Я не афинянин; я гражданин мира». Он осуждал идею отечества, заменяя её идеей «неписаных законов», то есть идеей первостепенной важности совести. Другие же софисты отрицали патриотизм с более индивидуалистических позиций. Тем не менее, их современник по имени Аристофан презирал свою демократическую родину не из любви к человечеству, а из любви и восхищения к аристократическому устройству государства Лакедемония. Таким же образом, исходя из подобных сентиментов, писатели Поль Бурже и Леон Доде, вдохновлённые и ослеплённые могуществом немецкого Генерального штаба, провели целые года в наваждениях наивного французского патриотизма, став юными жиголо, которые почти неизбежно сдались в плен одному из наиболее ужасающих видов «террора». Или же, Платон и Ксенофонт, эти скверные ученики Сократа, которые исказили и использовали учение своего учителя в той же манере, как это сделал Шарль Моррас, исказив и использовав идеи Огюста Конта, имеют сходные с Аристофаном сентименты. В конце концов, Ксенофонт закончил тем, что воевал против своей родины в рядах лакедемонян.
Помимо софистов, анти-патриотами в Древней Греции были и киренаики. Один из них, Феодор-Атеист, повторил изречение, высказанное многими другими мудрецами: «Весь мир мне отечество». При этом добавляя: «Принесение себя в жертву отечеству знаменует собой отказ от мудрости во имя спасения безумных». В чем он и ошибся, ведь это означает отнюдь не спасение безумных, а участие и помощь в их саморазрушении.
Среди выдающихся анти-патриотов Древней Греции своей смелостью в исповедовании анти-патриотизма выделялись киники. Антисфен презрительно высмеивал тех, кто гордился своим происхождением, славу которого вместе с ними разделяет такая же кучка ничтожных лентяев и паразитов. Диоген, с целью спровоцировать и подшутить над чувствами патриотов, катал свой пифос по осажденному городу во время сражения. Его ученик Кратет Фиванский, следуя иронии своего учителя, утверждал: «Я гражданин не Фивы, а Диогена».
Плутарх упрекает эпикурейцев и стоиков в практике пренебрежительного анти-патриотизма, которая сопровождалась последовательным уклонением от всякой государственной службы. Эпикурейцы признавали только лишь собственно избранные ими чувства, приберегая своё сердце для нескольких друзей, которые могли быть выходцами из разных стран. Стоики были космополитами, распространявшие свою любовь ко всему человечеству. Они повиновались принципам "природы, которая сделала человека другом для другого человека не из-за корыстного интереса, но из-за духовной близости». За 4 столетия до христианства стоикам удалось изобрести способы построения социальных связей на основе равенства и человеческой дружбы («charité»), которые объединяли в одну семью всех тех, кто служил разуму, людям и богам.
Первые христиане были столь же анти-патриотичны, как и стоики, эпикурейцы и другие мудрецы. Так, например, христиане из Иудеи не были оскорблены и унижены разрушением Иерусалима. А христиане из Рима упорно предсказывали его надвигающееся падение. Первые христиане любили и почитали только "небесное отечество", что продемонстрировал Тертуллиан, сказав от их имени: «Земные и общественные дела - вот то, что наиболее чуждо нам». Они были верны духу Евангелия, в котором притча о добром самарянине была бы переведена и переделана истинно христианским французом в притчу о добром пруссаке, хотя какой-нибудь немец-евангелист непременно переделал бы её в притчу о добром французе. И «добро» не имело бы того же значения, которое оно приобрело с Гинденбургом или же академиком Жоффром.
Католицизм, в самой сущности своего учения, обозначает универсальность. То есть, католицизм по своей сути является интернациональным, в следствии чего, если оно исповедуется сознательно и искренне, это учение предстаёт перед нами в качестве одной из форм анти-патриотизма. Недавно образованный Интернационал, исходя из определённых идеологических предпосылок, желает заменить войну революцией, а вражду между народами - классовой борьбой. В это же время, принципы католицизма не позволяют проводить подобные различия между "верующими" и "неверующими". Современные католики очень хвастаются своим патриотизмом, не понимая, что тем самым они отрицают свою католичность. Таким же образом, например, если бы члены социалистических или коммунистических партий согласились бы на «национальную оборону» - они бы, понимая это или же нет, потеряли право называться социалистами. Подлинный смысл католического учения до сих пор можно встретить в произведениях нескольких людей: у Гюстава Дюпена, автора книги «Адская война»; у Грийо де Живри, автора книги «Христос и Отечество», у доктора Анри Мариава, автора книги «Высшая философия». И именно из-за того, что эти писатели сумели сохранить дух подлинного католицизма, они столь ненавистны остальным "подлинным католикам".
Истина, которую в себе несёт идея анти-патриотизма, ещё никогда не объяснялась никем со столь проницательной убедительностью и ясностью сознания, как это удалось сделать Льву Толстому. Его памфлет «Патриотизм и правительство» наглядно показывает насколько патриотизм, на самом деле, является «отсталой, не актуальной и вредной идеей... Патриотизм как определённое состояние чувств является воплощением зла и вредным сентиментом; как учение - полнейшая бессмыслица, поскольку очевидно, что если каждый народ и каждое государство считает себя чем-то превосходящим относительно других народов и государств, то все подобные народы и государства вместе совершают одну нелепую и губительную ошибку». Затем он объясняет, как «эта старая идея, не смотря на своё вопиющие противоречие с реальностью, которая претерпела значительные изменения во многих отношениях, всё ровно продолжает влиять на умы людей и определять их действия». И лишь только власть имущие, используя легко поддающуюся гипнозу глупость людей, находят «выгодным поддерживать эту идею, которая больше не несёт в себе никакого значения или полезности». Преуспевают же власть имущие в идеологической поддержке этой идеи как раз благодаря тому, что они владеют продажной прессой, беспринципными университетами, жестокой армией, коррумпированными государственными бюджетами и прочими мощными средствами распространения влияния на людей.
За исключением случаев, когда речь идёт о требованиях уроженцев колоний или о сепаратистских настроениях ирландцев, бретонцев или окситанцев, слово «патриотизм» сегодня почти всегда используется в демагогической риторике лжецов. На самом же деле, все жертвы, которые были принесены «на благо отечества», были принесены на благо другому «божеству» - нации, которая уже действительно приняла участие в разорении их "отечества", чем бы и каким бы оно ни было. Сегодня у никого больше не осталось родины среди всего этого огромного разнообразия современных наций. Но подобные размышления были бы более уместными в статье о национализме.
Поскольку идея любови к своей родной земле сохраняет в себе определённый идеологический характер эксклюзивизма, постольку эта идея остаётся глупой, абсурдной и враждебной всякому прогрессу. Если бы эта идея действительно служила бы разуму, то я восхвалял бы её так же, как человек, отдыхающий в тени дерева, восхвалял бы семена. Из моей любви к земле моего детства и к языку, который, я бы сказал, должен первым улыбнуться нашим ушам, проистекает моя любовь к красоте всей природы и глубокомысленной музыке всех человеческих языков. Пусть гордость моей горы научит меня восхищаться и другими вершинами; пусть нежность моей реки научит меня разделять нежность и других рек; пусть очарование моего леса научит меня находить грацию этого очарования и в других лесах; пусть моя любовь к давно познанной мной идее никогда не уведёт меня с пути познания новой идеи или духовного обогащения, которое приходит из далёких и непознанных глубин. Так же само, как человек начинает свой путь ребёнком с последующим взрослением, познанная первой красота позволяет нам идеально понять, опробовать на вкус и покорить все последующие вершины красоты. Как печально вновь услышать в этих наивных воспоминаниях тот самый скудный язык, который мешает нам услышать другие языки! Давайте же любить и почитать в наших детских воспоминаниях память об алфавите, изучение которого позволило нам читать и познавать все последующие разнообразные тексты, предлагаемые богатством нашего жизненного опыта.