А.3.8. Что такое "анархизм без прилагательных"?

По мнению историка Джорджа Ричарда Эзенвейна, анархизм без прилагательных в его широчайшем смысле «можно считать самодостаточным типом анархизма, то есть это доктрина без ярлыков типа коммунизма, коллективизма, мютюэлизма или индивидуализма. Остальным же течениям… [он] просто предлагает позицию терпимости к мнению других анархистских школ» [Anarchist Ideology and the Working Class Movement in Spain, 1868-1898, стр. 135].

Впервые это выражение использовал кубинец Фернандо Таррида дель Мармот в ноябре 1889 г. в Барселоне. Он адресовал свои аргументы коллективистским и коммунистическим испанским анархистам, пребывавшим в состоянии острой полемики друг с другом. Фраза "анархизм без прилагательных" стала попыткой примирить их и заодно указать на необходимость толерантности внутри анархистского движения. Предполагалось, что анархисты не должны навязывать никому предпочитаемый ими конкретный план экономического развития даже в теории. Анархистам следует не обращать внимание на экономические предпочтения анархистов, а наоборот считать, что те вторичны по сравнению с отменой государства и капитализма. Единственное правило свободного общества — свобода экспериментировать.

Итак, теоретическая проекция, известная под именем «anarquismo sin adjetivos» ("анархизм без прилагательных"), стала одним из побочных продуктов интенсивных дебатов в рамках анархистского движения. Такая аргументация вытекает непосредственно из развития анархо-коммунизма после смерти Бакунина в 1876-м году. В то время анархистский коммунизм не сильно отличался от коллективистского анархизма (что можно проследить на примере известной работы Джеймса Гильома «Создание нового общественного строя» (On Building the New Social Order) и пытался развить, углубить и обогатить идеи Бакунина, который в свою очередь развил, углубил и обогатил идейное наследие Прудона. Коммунистический анархизм ассоциировался с такими анархистами как Элизе Реклю, Карло Кафиеро, Эррико Малатеста и (в особенности) Петр Кропоткин.

Однако вскоре анархо-коммунистические идеи пришли на смену коллективисткому анархизму в качестве основного анархического течения по всей Европе, за исключением Испании. При этом сомнения вызывал не сам коммунистический ярлык(хотя для одного из авторов термина Рикардо Мельи это тоже играло роль), а скорее трансформация стратегии и тактики, предполагаемая в рамках анархо-коммунизма. В то время (1880-е гг.) анархо-коммунисты делали упор на локальные(чистые) ячейки анархических активистов, как правило отказываясь от участия в профсоюзном движении(хотя Кропоткин так не считал и наоборот указывал на необходимость боеспособных рабочих организаций), и были настроены в определенной степени антиорганизационно. Неудивительно что подобные изменения в стратегии и тактики породили серьёзные дискуссии в среде испанских коллективистов, традиционно активно участвовавших в организациях рабочих классов и классовой борьбе.

Данный конфликт быстро распространился за пределы Испании, и продолжился на страницах известной парижской газеты La Revolte. Многие анархисты сочли, словами Малатесты, что «не правильно ссориться из-за гипотез». Со временем большинство анархистов признали(цитируя Неттлау), что «мы не можем предвидеть, как будет экономически организовано общество будущего» [Там же, стр. 201], сосредоточились на общеанархических взглядах (борьба с капитализмом и государством) и стали меньше уделять внимания различиям в проектах будущего свободного общества. Время шло, и все больше анархо-коммунистов понимали, что невозможно донести их идеи до рабочего класса без участия в рабочем движении, а большинство анархо-коллективистов подчеркивали свою приверженность коммунистическим идеалам и необходимость построения коммунизма в течение, а не после революции. Оба течения анархистов активно сотрудничали друг с другом, поскольку не было «смысла распадаться на небольшие школы из-за нашего рвения заострить внимание на определенных особенностях общества будущего, ведь оно может появиться в любом месте или времени, слишком далеко от нас, чтобы позволить нам утвердить все его вариации и возможные комбинации». В действительно свободном обществе «методы и индивидуальные формы ассоциаций и договоров или организаций труда и общественной жизни не будут однородны, и нам не стоит, в настоящий момент, делать прогнозы или определения» [Malatesta, цит. по: Nettlau, Там же, стр. 173].

Итак, продолжал Малатеста, «даже разногласия между анархистским коллективизмом и анархистским коммунизмом можно отнести к вопросам определения, метода и соглашения», ведь ключевым аспектом, независимо от системы, будет являться «возникновение новой нравственности, которая сделает систему наемного труда столь же противной людям, сколь легальное рабство и принуждение теперь противны им». Если она возникнет, тогда, «независимо от определенных форм общества, может оказаться, что основание социальной организации будет коммунистическим». Пока мы «придерживаемся основных принципов и... делаем все возможное, чтобы привить их массам», нам следует не «ссориться по пустякам или из-за слов, а задать постреволюционному обществу направление к справедливости, равенству и свободе.» [цит. по Nettlau, там же]

В Соединенных Штатах также шли интенсивные дебаты между индивидуалистами и коммунистическими анархистами. Бенджамин Такер утверждал, что анархо-коммунистов нельзя считать анархистами, Иоганн Мост отвечал ему тем же. Подобно Мелье и Тарриде и здесь анархисты, например, Вольтарина де Клер предложили идею большей терпимости внутри движения, «стали называть себя просто "анархистами“ и призывать, как и Малатеста, к „анархизму без прилагательных“, так как когда не станет правительства, в различных местностях люди вероятно испробуют множество различных вариантов и определят самую подходящую им форму организации» [Peter Marshall, Demanding the Impossible, стр. 393].

Она считала, что самые разные экономические системы «полезно было бы попробовать в разных регионах. Мы бы увидели, как инстинкты и привычки людей выражаются в свободе выбора в каждом сообществе; и мы уверены, что особые условия привели бы к особой адаптации.» ["Anarchism", Exquisite Rebel, стр. 79] Следовательно, индивидуалистические, коммунистические или промежуточные анархистские «формы бесправительственной организации общества пробовались бы в различных местах согласно инстинктам и материальному положению людей... Свобода и экспериментирование помогли бы определить лучшие формы организации общества. Поэтому отныне я называю себя просто "анархисткой"». ["The Making of An Anarchist", The Voltairine de Cleyre Reader, pp. 107-8]

Эти дебаты оказали серьезное влияние на анархическое движение, в них отметились такие анархисты, как де Клер, Малатеста, Неттлау и Реклю. Они переняли проекцию терпимости, воплощенную в выражении "анархизм без прилагательных" (см. М.Неттлау "Краткая история анархизма"(Nettlau’s A Short History of Anarchism) стр. 195-201). Надо отметить, что сегодня это самая распространенная позиция в анархическом движении. Большинство анархистов признают право на существование альтернативно-анархических взглядов, но, очевидно, отдают свои предпочтения определенному типу анархической теории и способны аргументировать, в чем не правы другие анархистские школы. Мы должны подчеркнуть, что различные формы анархизма (коммунизм, синдикализм, религиозный и т.д.), не взаимоисключают друг друга, нельзя поддерживать одну из них и ненавидеть другие. Эта толерантность отражена в выражении "анархизм без прилагательных."

Осталось только отметить, что некоторые "анархо"-капиталисты попытались использовать толерантность "анархизма без прилагательных" для оправдания властнических мотивов своей идеологии. В конце концов, утверждают они, анархизм требует только освобождения от государства, а экономика не имеет значения. Однако, такая трактовка "анархизма без прилагательных" ни чем не оправдана, поскольку он определялся во время, когда все типы предполагавшейся экономики были антикапиталистическими (то есть социалистическими). Малатеста писал, например, что существуют «анархисты, которые предвидят и предлагают решения и формы социальной организации», отличные от коммунистического анархизма, но они «вместе с нами, желают уничтожения политической власти и частной собственности... Давайте покончим, - утверждал он, - с исключительностью школ мысли», придем «к взаимопониманию во всем, что касается методов и средств, и продолжим двигаться вперед». [цитируется по: Nettlau, Там же, стр. 175]. Другими словами, считалось, что капитализм должен был быть отменен наряду с государством и как только это осуществится, свободное экспериментирование получит право на жизнь. Таким образом борьба против государства была только одной частью более общей борьбы против угнетения и эксплуатации и ее невозможно отделить от этих более широких целей. Если "анархо"-капиталисты не готовы требовать отмены капитализма вместе с отменой государства, то они не анархисты и поэтому "анархизм без прилагательных" не касается так называемых "анархических" капиталистов (см. в разделе F, почему "анархо"-капитализм нельзя считать анархизмом).

Разумеется, мы не можем утверждать, что после революции "анархо"-капиталистические сообщества не существовали бы. Отнюдь нет. Если группа людей захотела бы сформировать такую систему то никто бы не стал бы принуждать их к обратному. То же самое можно сказать и про сообщества, избравшие путь государственного социализма или теократии. Такие анклавы иерархии существовали бы просто из-за маловероятности того, что все сразу на планете, или даже в определенном географическом районе, станут анархистами. Однако, следует помнить, что ни одна из таких систем не была бы анархической и, следовательно, не считалась бы "анархизмом без прилагательных"