Этатистский реализм: анархический анализ неореакции, часть четвертая

В первой части я в основном высмеивал очевидные предубеждения Молдбага и невероятный нарциссизм:

https://medium.com/the-weird-politics-review/statist-realism-an-anarchist-analysis-of-neoreaction-part-one-7f0da30d68b8

Во второй части я высмеивал его ужасные исследования, а также его внутренние противоречия:

https://medium.com/the-weird-politics-review/statist-realism-an-anarchist-analysis-of-neoreaction-part-two-f9dda115c0f2

В третьей части я объяснил, как он в самом деле указал на некоторые действительно острые замечания, критикуя либеральную демократию:

https://medium.com/the-weird-politics-review/statist-realism-an-anarchist-analysis-of-neoreaction-part-three-9cfdcfa199c2

Это уже четвертая часть.

И на этот раз Молдбаг не будет больше делать хороших умозаключений. Вместо этого я расскажу о том, как мало Молдбаг на самом деле понимает о мире — он человек возвышенной теории, и он, кажется, никогда не проверяет, соответствует ли реальность его возвышенным теориям, на которых основывается его мировоззрение.

Можно ожидать, что монархии, основанные на пэчворке, будут применять справедливый и последовательный кодекс законов не по моральным или теологическим причинам, не потому, что они вынуждены делать из-за вышестоящего суверена или из-за какой-то другой силы, реальной или воображаемой, а по тем же экономическим причинам, которые заставляют их предоставлять отличные услуги клиентам в целом. Владения, где господствует закон, обладает гораздо и гораздо большей ценностью, чем владения, где закона нет, а ценность государства — это ценность его владений.

Я больше не могу это выдержать: переезд — это тяжело, переезд — это дорого, переезд — это раздражающе, и, переезжая, вы отказываетесь от множества личных отношений, на построение которых у вас ушли годы или даже десятилетия. Люди обычно не уезжают жить в другие страны из-за того, что им не нравится правительство, которое ими правит, если только они не слишком богаты, слишком странны и/или пребывают в крайнем отчаянии.

Существует множество затрат, связанных с переездом, которые могут легко перевесить любые выгоды, которые может принести переезд, и, конечно, нужно учитывать риски, связанные с ним. Нам следует ожидать, что большинство клиентов общества с конкретным правителем будут более или менее замкнутыми [едиными].

Каков ваш опыт работы с крупными компаниями, де-факто являющихся монополиями? Это разве “отличное обслуживание клиентов”? Я так не думаю.

Молдбаг случайно делает замечание о том, почему либеральная демократия вообще функционирует:

Предположим, государство в одностороннем порядке отменяет право на эмиграцию? Оно по сути превращает своих жителей в тех, кого мы в некотором смысле считаем рабами… Если это дополняется шлакоблоками, колючей проволокой и минными полями, выхода нет…

Это, конечно, ужасно. Но опять же, механизм, на который мы полагаемся, чтобы предотвратить эту неугомонную deus ex machina — не индийский трюк с веревкой эпохи Вольтера, а здравый инженерный принцип мотива прибыли. Государству, которое вбрасывает такое дерьмо, больше никто никогда не сможет доверять. Его даже небезопасно посещать. Туризм исчезает. Иммигранты не пребывают. И хотя ваши жители реально застряли, они также весьма угрюмы и не проявляют большого интереса, работая на вас. Что сегодня является более ценным владением: Южная Корея или Северная Корея? Однако до войны Север был более промышленным, а Юг-более сельским. Таковы выгоды превращения целой страны в гигантский гулаг.

В какой степени и правда верно, что реально существующие государства любого рода не относятся к нам как к абсолютным рабам из-за какого-то абстрактного набора принципов? Неужели все так правдоподобно? Или это просто случай, когда государства контролируются теми же людьми, которые контролируют бизнес, и люди, которые контролируют бизнес, хотели бы, чтобы их работники были как можно более продуктивными? Это бы объяснило, почему идеология буржуазного господства считается также идеологией прав человека.

Но, бедный Молдбаг, тогда тот же самый мотив был бы применим к миру, каков он есть, так же, как к миру, о котором Молдбаг размышляет в своей работе “Patchwork: a Positive Vision”.

Молдбаг во многом основывает свои политические взгляды на представлениях о том, какой была средневековая история. Проблема с этим заключается в том, что Молдбаг на самом деле не понимает, на что была похожа средневековая история:

Одной из наиболее распространенных ошибок в понимании премодернистской эпохи является смешение монархии и тирании. Ничего подобного сталинизму, например, в истории европейской аристократической эпохи не было.

Сталин был, и я не могу не подчеркнуть этого, интенсивно связан с прошлыми российскими правителями. Большая часть плохих эксцессов, с ним связанных, — установление государственной монополии на водку и намеренный переход русского рабочего на её потребление, массовый всепоглощающий надзор и [зацикленность на безопасности государства] — то, что делал каждый российский царь.

Почему? Потому что Сталину пришлось убивать, чтобы удержать власть.

Каждому приходится убивать, чтобы удержать власть, придурок. Государство — централизованная монополия на законное насилие в пределах определенной географической области.

Даже если рассмотреть его менее буквальный смысл — что-то вроде “Сталин не обладал реальной легитимностью, у него было только насилие, позволяющее ему удержаться у власти” — вы думаете, что Сталин не был искренне любим многими?

Вы думаете, что в Советский Союз не было истинно покорных людей? Уверяю вас, что так оно и было — и чтобы показать вам, что я беспристрастен в этом, я заверю вас, что нацистская Германия была столь же полна истинно покорных.

Почти каждый режим таков. Нужно ли напоминать вам, что даже Гаитянская революция началась с восстания рабов, требовавших не свободы, а просто свободных от труда воскресений и прекращения порки? Даже самые жестокие государства обладают своими собственными оправдывающими идеологиями, и большинство населения, в них живущих, верит этим идеологиям, независимо от того, насколько они несвободны.

Его место мог бы занять кто угодно, любой из старых большевиков. Убивающая машина жила своей собственной жизнью. Тиран — босс мафии — стоит на вершине пирамиды власти, в каждой ячейке которой находится человек, который надеется когда-нибудь убить босса и занять его место.

Не знаю, как насчет “тирана”, но могу вам гарантировать, что члены мафии проявляют исключительную лояльность друг к другу. Именно это гарантирует им эффективность.

При тирании убийство и сумасшедствие становятся частью структуры государства.

Убийство и сумасшедствие всегда составляют основу государства. Не надо так драматизировать.

При монархии, однако, преемственность ясна, и если по какой-то случайности закона и судьбы есть несколько преемников, они, по крайней мере, родственники друг друга. Это не исключает ни убийства, ни сумасшедстия, но они являются исключением, а не правилом.

Вы знаете, как часто случались войны за престолонаследие? Давайте я покажу. Я собираюсь ограничить список только Европой, потому что я думаю, что это окажет большее влияние на мою аудиторию, но есть гораздо больше примеров:

И, наконец:

Очевидно, что монархия не является устойчивой к гражданской войне формой легитимации власти.

С учетом всей его критики сталинизма стоит отметить, что марксистско-ленинское государство никогда не впадало в войну за наследство — ближе всего к этому был переворот, положивший конец надеждам Советского Союза на самореформирование. Но даже это привело к тому, что так называемая “Империя зла” распалась организованно, [почти] без единого выстрела.

Чтобы продвинуть дело еще дальше, либеральная демократия — столь нелюбимая как Молдбагом, так и мной — гораздо лучше обеспечивает мирную передачу власти, чем какая-либо монархия. Конечно, она неидеальна в этом плане — она обладает тенденцией к перевороту со стороны чрезмерно сильной исполнительной власти или недовольных военных — но до тех пор, пока "массовая институциональная сеть", которую я обсуждал в третьей части этой серии, прочно закреплена в обществе (что, как правило, происходит автоматически с течением времени — старые демократии не склонны сталкиваться с гражданскими войнами, хотя молодые гораздо более склонны к ним), иллюзии либерализма и демократии, как правило, продолжают коптиться вкупе с незначительным насилием, которое требуется любому государству для поддержания себя.

Это происходит потому, что демократия — будь то советская или либеральная — делает хорошую работу, показывая, насколько велика поддержка потенциального лидера, также давая пищу для размышлений тому, кто уже обладает наибольшей поддержкой, что одновременно ставит любого потенциального соперника в невыгодное положение и показывает, как мало у него поддержки. Обратите внимание, что я никоим образом не смешиваю “поддержку” с каким-то неопределенным демократическим мандатом — кто бы ни заполнял бюллетени или убеждал людей голосовать определенным образом, чье одобрение обеспечивает голоса, просветительское влияние массовой институциональной сети — это иногда (возможно, часто) сторонники, которые действительно имеют значение; даже если кто-то не верит в это и действительно считает, что либеральная демократия представляет “волю народа”, то вывод остается тем же — хотя, конечно, такой вещи, как “воля народа”, не существует:

https://medium.com/the-weird-politics-review/how-democracies-create-their-own-voters-533987be74b8

Как все это повлияет на политику акционерного общества в конечном счете неясно — действительно ли клиенты просто уйдут, если им не понравится его “обслуживание”? Возможно. Как я предположил выше, возможно, и нет. Я, конечно, думаю, что организовать переезд легче, чем подниматься на восстание. Тем не менее, я бы сказал это и о нашем мире, каков он есть сейчас, и все же... есть революционеры.

Мы почти подошли к концу первой (из четырех!) главы. Я буду честен, это становится чем-то обременяющим, но люди, кажется, наслаждаются млими выкладками (они, очевидно, читают их!), и поэтому я чувствую себя несколько обязанным всё завершить. Кроме того, копаться в этом весело, и я действительно полагаю, что я узнаю многое просто из того, что ясно напишу, в чём заключается моя оппозиция его идеям.