Эмма Гольдман. Ребёнок и его враги
Эссе Эммы Гольдман для журнала «Mother Earth» (Т.1, №2). Апрель 1906 года.
Ребёнок и его враги
Каким образом мы должны рассматривать ребёнка — как индивидуальность или как объект для лепки в соответствии со всеми прихотями и фантазиями тех, кто ею занимается? На мой взгляд, это самый важный вопрос, на который должны дать ответ родители и педагоги. И будет ли ребёнок цвести изнутри, будет ли позволено всему, что ищет пути самовыражения, выйти навстречу дневному свету или же всё будет замешено в вязкую массу внешними силами, зависит от их ответа.
В наше время сильнейшие из личностей рождаются в стремлении ко всему возвышенному и благородному, и потому любое чувствующее существо презирает идею обращения с ним как с обычной машиной или послушным и порядочным попугаем: человек жаждет признания своей исключительности.
Всякий раз нужно помнить, что именно в ребёнке идёт становление зрелого человека и что прежние представления о воспитании или обучении его в школе и семье — даже в семье либерала или радикала — таковы, что подавляют его естественный рост.
Любой институт нашего времени, будь то семья, государство или наши моральные кодексы, видит в сильной, красивой и несгибаемой личности своего смертельного врага
Любой институт нашего времени, будь то семья, государство или наши моральные кодексы, видит в сильной, красивой и несгибаемой личности своего смертельного врага. Поэтому предпринимаются все усилия, чтобы с самого раннего детства потеснить чувства и оригинальность ума личности, запихнуть индивидуальность в смирительную рубашку, сформировать каждого по одному образцу — не во всесторонне развитую личность, а в послушного раба труда, автомата-профессионала, налогоплательщика или праведного моралиста. Но если кому-то всё же и удаётся встретиться с настоящей спонтанностью (что, к слову, редкость), то это обычно не связано с методом воспитания ребёнка: часто личностное в нём заявляет о себе несмотря на барьеры государства и семьи. Такое открытие исключительно, так как преграды, стоящие на пути роста и развития характера личности, настолько многочисленны, что это личностное стоит считать за чудо, если оно сохраняет свою силу и красоту и терпит всевозможные попытки нанесения вреда тому, что важно для него.
В действительности же тот, кто освободил себя от оков легкомысленности и глупости обыденного мира, кто способен стоять без костылей морали, без одобрения со стороны общества — без, как бы сказал Ницше, частной лености [1] — тот вполне готов запеть возвышенную и длительную песню независимости и свободы, тот получил право на неё в жестоких пламенных сражениях. Ну, а сражения эти начинаются уже в самом нежном возрасте.
Свои индивидуальные наклонности ребёнок начинает демонстрировать в играх и задаваемых им вопросах, во взаимодействии с людьми и окружающим его миром. Однако ему приходится сопротивляться вечному вмешательству в его собственный мир мыслей и чувств. Ребёнок не должен выражать себя согласно своей природе и растущей личности. Нет! Он должен стать вещью, предметом! Его вопросы сталкиваются с узколобыми, шаблонными и нелепыми ответами, которые в большинстве своём основаны на лжи, и, когда ребёнок с широко раскрытыми, удивляющимися и ещё неискушёнными глазами желает увидеть чудеса мира, все наскоро запирают окна и двери, держат нежное человеческое растение в тепличной атмосфере, где то не может ни дышать, ни свободно расти.
В своем романе «Плодовитость» Э. Золя рисует историю о том, как целая армия людей приговорила детей к смерти, сговорилась против их появления на свет, — всё это поистине кошмарная картина, однако тот заговор против роста и формирования личности, в который вступила цивилизация, предстаёт мне ещё более ужасным и губительным из–за медленного и поступательного разрушения дремлющих качеств и черт характера ребёнка и нанесения вреда его социальному благополучию.
Поскольку всякое усилие в нашей образовательной среде, похоже, направлено на то, чтобы сделать ребёнка существом, чуждым самому себе, то поневоле эта среда порождает индивидов, чуждых друг другу и находящихся в вечной вражде друг с другом.
Любой семейный дом, школа, колледж или университет — все они настаивают на равнодушном утилитаризме, передаваемом из поколения в поколение, переполняющем детский ум устаревшими идеями
Идеал типичного педагога — отнюдь не самодостаточный, всесторонне развитый, оригинальный человек; скорее, средний педагог стремится к тому, чтобы результатом его педагогического искусства стали автоматы из плоти и крови, которые наилучшим образом бы вписывались в механизм бегового колеса общества, в пустоту и серость нашей жизни. Любой семейный дом, школа, колледж или университет — все они настаивают на равнодушном утилитаризме, передаваемому из поколения в поколение, переполняющим детский ум устаревшими идеями. «Факты и данные», как это ныне называют, составляют большой объём информации, которого, возможно, достаточно, чтобы поддерживать всякую форму авторитетности и создавать великое благоговение перед важностью обладания знаниями. Такое количество информации создаёт непомерную преграду для истинного понимания человеческой души и её места в мире.
Истины, покрытые плесенью ещё со времён наших бабушек, давно позабытые представления о мире и населяющих его людях, вбиваются гвоздями в головы нашего молодого поколения. Неустанное изменение, вариативность, постоянные открытия — вот в чём сущность жизни. Профессиональная педагогика не ведает обо всём этом — её системы образования упорядочены в классифицированные и пронумерованные бумаги; системам этим не хватает зерна, которое, упав на плодородную почву, позволило бы детям вырасти до невиданных высот; системы устарели и не могут пробудить спонтанность характера; учителя и воспитатели со своими отмершими душами работают с мёртвыми ценностями. Количество насильно берёт верх над качеством, а последствия в таком случае неизбежны.
Неважно в каком направлении идёт тот, кто с оживлением ищет человеческую душу, что не измеряет его идеи и чувства эталоном целесообразности, он всё равно сталкивается со следствием этой целесообразности — со стадным зубрением, и это вместо того, чтобы встретиться с результатом спонтанных и врождённых качеств, развивающихся в свободе.
Всё дрессировка тут, а духа ни следа» [2].
Слова Фауста наиболее точно описывают наши подходы в педагогике. Только взгляните на то, как в школах преподаётся история, взгляните, как все события в нашем мире превращаются в дешёвое кукольное представление, где несколько кукловодов вознамериваются задать курс развитию всего человеческого рода.
О, а история нашего[3] народа! Разве не Провидением был избран этот народ главной нацией на земле? И разве род наш не возвышается горой над другими нациями? Ну разве это не жемчужина океана [4]? Разве нация — это не праведно, не благонравно и не отважно? Нет, результат такого смехотворного научения — узколобый патриотизм, который с бычьим упрямством решается судить о способностях других народов. Именно так выхолащивается и омертвляется дух молодости — через восхваление ценности себя и своего народа. Потому неудивительно, что общественное мнение может быть так легко вылеплено кем-либо извне.
«Заранее переваренная пища»
Над каждым учебным кабинетом должны быть начертаны слова «Заранее переваренная пища» как предупреждение для тех, кто не желает потерять собственную личность и способность к суждению, кто вместо этого предпочтёт избежать общества неглубокомысленных и пустых соучеников. Этой надписи уже достаточно, чтобы выступать сигналом многочисленных препятствий, которые будут стоять на пути независимого умственного развития ребёнка.
Столь же многочисленны и не менее важны те трудности, с которыми сталкивается эмоциональная жизнь подростков. Не должны ли мы предположить, что между родителями и их детьми должны тянуться нежные и тонкие струны? Надо полагать, что должны, но, увы, родители первыми разрушают внутреннее богатство своих детей.
Священное Писание говорит нам, что человек создан по образу и подобию Божию, однако, как известно, такая практика никому ещё не принесла успеха. Родители следуют дурному примеру их небесного хозяина: они прилагают все усилия, чтобы сформировать ребёнка уже по своему образу и подобию; они упорно цепляются за идею, что ребёнок есть только часть их самих, идею столь же ложную, сколь и разрушительную, и лишь усиливающую непонимание ими души ребёнка и неизбежных последствий его порабощения и подчинения.
Как только первые проблески сознания озаряют детские ум и сердце, ребёнок инстинктивно начинает сравнивать себя с теми, кого видит вокруг. И сколько же твердых и холодных каменных утёсов встречает его распахнутый удивлённый взор? Довольно скоро он сталкивается с болезненной реальностью — он здесь только для того, чтобы служить неодушевлённым материалом для родителей и его опекунов, чья власть только и даёт ему образ и форму.
Тяжёлая борьба мыслящих мужчины и женщины против порядка вещей в политических, социальных и моральных сторонах жизни общества обязана своим происхождением семье. В ней ребёнок всегда был вынужден одновременно бороться как против внутренних, так и внешних сил. Категорические императивы — «Тебе нужно!», «Ты обязан!», «Вот так!», «Так делать не надо!», «Это правильно!», «Это неправильно!» — окатывают ливнем молодую неискушённую голову, наводят на те чувства, которые заставляют её склониться перед старыми и укоренившимися идеями и моралью. Всё же скрытые качества и инстинкты стремятся утвердить собственные методы нахождения порядка вещей, различения того, что в повседневности именуется неправильным, верным или ложным. Ребёнок стремится идти своим путём, так как сам состоит из точно таких же нервов, мышц и крови, что и те, кто решается оседлать его судьбу. Для меня остаётся загадкой, как родители могут надеяться, что их дети когда-нибудь вырастут независимыми и уверенными в себе, когда сами только и прилагают усилия, чтобы сократить и ограничить всякого рода активность своих детей. При этом всё это делается таким образом, что как раз и отличает их потомство от них самих, в силу чего эти родители пытаются свести на нет преимущества характера своих детей, отделяющие их от родителей и способствующие появлению свежих идей. Так, ещё молодое нежное дерево, которое садовник обрезает и подпиливает, чтобы придать ему неестественную форму, никогда не достигнет той величественной высоты и красоты, которые можно увидеть у деревьев, растущих на воле.
Когда ребёнок достигает подросткового возраста, он оказывается под воздействием множества традиций, общественной морали, не считая ещё тесных стен дома и школы. Его тяга к любви и сексуальное влечение сталкиваются с бесконечным неведением большинства родителей, которые считают это чем-то неприличным и неуместным, даже постыдным, почти преступным, с чем нужно бороться, как со страшной болезнью. Любовь и нежные чувства в ещё молодом ростке превращаются родителями в пошлость и грубость из–за их невежества, притом так, что всё возвышенное и прекрасное либо совсем уничтожается, либо скрывается в самых сокровенных глубинах, как великий грех, который не смеет явиться на свет.
Ещё удивительнее то, что родители обязательно лишат себя всего, пожертвуют всем ради физического благополучия своего ребёнка, будут просыпаться по ночам и стоять в страхе и припадке из–за какого-нибудь физического недуга своего любимого; они в то же время останутся непонимающими, холодными и равнодушными к душевным страстям и стремлениям своего ребёнка, глухими к стуку юного духа, который просит признания. Более того, они задушат и заглушат прекрасный голос весны, голос новой жизни, полной красоты и великолепия любви, обхватят длинным тонким пальцем своей власти его нежную шею и не дадут вырваться серебристой песне индивидуального роста, красоты личности, силы любви и человеческих отношений, которые одни только и делают жизнь достойной того, чтобы её прожить.
Эти родители воображают, что они желают только лучшего для ребёнка, и, насколько я знаю, некоторые действительно считают, что таким образом заботятся о нём, но их «лучшее» означает абсолютную смерть и разложение для молодого бутона ещё в процессе его становления. В конечном счёте они всего лишь подражают своим собственным хозяевам, которые руководят ими на уровне государства, рынка, общества и морали, насильственно подавляя при этом всякую независимую попытку проанализировать беды нашего общества и любое искреннее усилие к устранению этих бед. Никогда они не будут способны понять неизменную истину, что всякий применяемый ими метод служит величайшим стимулом для того, чтобы только вызвать ещё большее стремление к свободе и более глубокое рвение к борьбе за неё со стороны их детей.
Всякому родителю и учителю стоит понимать, что такое принуждение неизбежно будет побуждать ответное сопротивление. Многие удивляются тому, что большинство детей радикальных родителей либо полностью противятся идеям последних — многие из них выбирают устаревшие пути, — либо безразличны к новым мыслям и учениям социального возрождения. В этом нет ничего странного: родители радикального толка, хотя и отказавшиеся от идеи о том, что человеческой душой можно управлять, цепко держатся за идею о том, что владеют ребёнком, имеют право осуществлять над ним свою власть. Поэтому они принимаются воспитывать ребёнка в соответствии со своим собственным видением того, что правильно и что неправильно, навязывая ему свои идеи с той же яростью, с какой это делает обычный католический родитель. И вместе с этим они настаивают на необходимости молодым «вести себя, как сам захочешь, а не так, как ведёт себя отец или мать». Но впечатлительный ум ребёнка достаточно рано осознаёт, что жизнь его родителей находится в противоречии с теми представлениями, которые они защищают: он понимает, что, подобно доброму христианину, который горячо молится по воскресеньям, но продолжает нарушать заповеди Господа всю оставшуюся неделю, — родитель-радикал обвиняет Бога, святость, церковь, правительство, домашнюю власть, но по инерции приспосабливается к условиям, которые он так яро ненавидит. Таким же образом свободомыслящий родитель может с гордостью похвастаться, что его четырёхлетний сын с легкостью узнает портреты Томаса Пейна или Ингерсолла, или что тот знает, как глупа идея Бога. Социал-демократический отец может похвастаться, как его шестилетняя дочь на вопрос «Кто написал “Капитал”, дорогая?» отвечает «Карл Маркс, папа!». Ну, или, например, мать-анархистка может сообщить, что её дочь зовут Луиза Мишель или Софья Перовская и что та может читать революционные стихи Герверга, Фрейлиграта или Шелли, что она узнаёт по лицам Спенсера, Бакунина или Мозеса Хармона.
Всё это ни в коем случае не является преувеличением — это печальные факты, с которыми я столкнулась в своем опыте общения с родителями-радикалами. А каков результат таких методов убеждения ума? Результатом этого является далеко не редкое явление: питаемый односторонними, устоявшимися и неизменными идеями ребёнок вскоре устаёт от повторения вероучений своих родителей и отправляется на поиски новых ощущений, и какими бы низменными и поверхностными ни были эти новые переживания, человеческий ум не может вынести того однообразия и монотонности, которое предлагают ему его родители. Так и получается, что мальчик или девочка, пресыщенные Томасом Пейном, бегут в объятия церкви — или голосуют за империализм лишь для того, чтобы избежать тягот экономического детерминизма и научного социализма, или открывают фабрику по производству рубашек и цепляются за свое право на накопление собственности, и всё это только для того, чтобы найти хоть какой-нибудь способ убежать от того старомодного коммунизма, который исповедует их отец. Бывает так, что девушка выходит замуж за первого встречного шофёра (но при условии, что тот способен зарабатывать на жизнь) — только бы убежать от вечных разговоров о разнообразии и всём этом.
Такое положение дел может стать очень болезненным для родителей, которые хотят, чтобы их дети шли по их пути. А всё же вижу в детях очень освежающие и бодрящие психологические силы — они являются величайшей гарантией того, что независимый ум, по крайней мере, всегда будет сопротивляться любой внешней и чуждой силе, которая действует на человеческие сердце и разум.
Кто-то спросит: а как быть с детьми, у которых ярко выражена индивидуальность, разве не нужно их оберегать? Да, но если мы и хотим оберегать их, важно тогда будет помнить, что воспитание детей это не синоним стадного обучения и муштры. Если воспитание и должно что-то значить, ему следует основываться на свободном росте и развитии врождённых сил и склонностей ребёнка. Только в таком случае мы можем надеяться на свободную личность и, в конечном счете, на свободное общество, в котором вмешиваться в развитие человека и им управлять станет невозможно.
Оригинал: https://theanarchistlibrary.org/library/emma-goldman-the-child-and-its-enemies
Akrateia: https://akrateia.info/rebenok-i-ego-vragi/
Оформление:кадр из фильма «Эксперимент 2: Волна». 2008. Германия. Реж. Деннис Ганзель.
Примечания
1. Ф.Ницше. Несвоевременные размышления (пер. с нем. С. Франк). URL: http://nitshe.ru/nesvoevremennye-razmyshleniya-10.html (дата обращения 13.03.2021).
«И если о ленивом справедливо говорят, что он убивает время, то относительно эпохи, которая ищет своего спасения в общественных мнениях, т.е. в частной лености, нужно серьезно позаботиться, чтобы такое время действительно было убито: я хочу сказать, чтобы оно было вычеркнуто из истории истинного освобождения жизни» — здесь и далее прим. пер.
2. И.В.Гёте. Фауст (пер. с нем. Н.Холодковский). URL: http://lib.ru/POEZIQ/GETE/faust_holod.txt_with-big-pictures.html (дата обращения 13.03.2021).
3. Имеется в виду американский народ (курсив Э.Гольдман).
4. «Columbia, the Gem of the Ocean» — патриотическая песня США, написанная в 1843 году.