Брей Марк, Горизонтализм. Анархизм, Власть и Государство
[Перевод эссе Mark Bray, Horizontalism Anarchism, Power and the State]
Вступительное слово Федерации анархистов Черная роза (Black Rose Anarchist Federation / Federación Anarquista Rosa Negra (BRRN))
Горизонтализм: Анархизм, Власть и Государство
Вступительное слово Федерации анархистов Черная роза (Black Rose Anarchist Federation / Federación Anarquista Rosa Negra (BRRN))
Мы рады представить эссе «Горизонтализм: анархизм, власть и государство» Марка Брея, которое было включено отдельной главой в сборник «Анархизм: концептуальный подход» («Anarchism: A Conceptual Approach»), опубликованный издательством Routledge. В этом тексте Брей связывает ряд глобальных движений от массовых микрорайонных ассамблей (собраний) в Аргентине, площадного движения в Европе и «Захвати Уолл-стрит» до различных политических концепций власти, построения движений и избирательной политики. Он начинает с того, что проводит различие между горизонтализмом как специфической формой народной мобилизации, который появился недавно, и более широкими практиками организации горизонтального типа. Исходя из этого, он указывает, что, хотя анархизм горизонтален в своем подходе к организации и построению движения, горизонтализм гораздо более подвижен, «неидеологичен» и дает себя втянуть в явно негоризонтальные направления избирательной организации — политику, которой анархисты традиционно противопоставляли свою оппозиционную политику.
Первоначально эссе было опубликовано как «Горизонтализм» в книге «Анархизм: концептуальный подход» под редакцией Бенджамина Фрэнкса, Натана Джуна и Леонарда Уильямса (Benjamin Franks, Nathan Jun, and Leonard Williams). Брей — автор книг «Antifa: The Anti-Fascist Handbook» и «Translating Anarchy: The Anarchism of Occupy Wall Street» и член Федерации Анархистов Черная роза (Black Rose/Rosa Negra Anarchist Federation.Black Rose / Rosa Negra).
Горизонтализм: Анархизм, Власть и Государство [1]
Десятилетия, последовавшие за падением Берлинской стены в 1989 году, стали свидетелями исторического возрождения прямой демократической федералистской политики среди глобальных социальных движений в масштабах, невиданных с первых десятилетий двадцатого века. От сапатистов и магонистов южной Мексики до движения за глобальную справедливость, до площадных движений на площади Тахрир, 15M (15 мая), Захвати, парк Гези и многих других по всему миру, до «Жизни черных важны» (Black Lives Matter) мы можем видеть мощное влияние организации безлидерного (или каждый лидер) типа, [2] автономной, ориентированной на прямое действие, которая характеризовала сопротивление снизу в эту эпоху. Некоторые группы и отдельные лица, составлявшие эти движения, находились под прямым или косвенным влиянием несокрушимого антиавторитарного наследия анархизма, международная популярность которого резко возросла за последние десятилетия в сочетании с повышенным интересом к федералистской антикапиталистической политике. Однако, намного больше людей стали отвергать иерархическую партийную политику авторитарного коммунизма не в результате явного идеологического влияния, а скорее потому, что захват, народные ассамблеи и принятие решений на основе консенсуса широко рассматривались как наиболее этически и стратегически подходящие формы борьбы в существующих условиях. Так было с большинством аргентинцев, поднявшихся, чтобы захватить свои рабочие места и организовать микрорайонные (neighborhood) ассамблеи после финансового кризиса 2001 года. Из этого народного восстания против неолиберализма пришел термин «горизонтализм» (horizontalidad). Хотя этот скользкий термин означал несколько разные вещи для разных людей, он обычно означает форму «безлидерного», автономного, прямой демократии движения, чьи сторонники считают его неидеологическим. После восстания в Аргентине термин «горизонтализм» утвердился как всеобъемлющий ярлык для этой аморфной формы организации прямой демократии, охватившей весь мир.
Несомненно, горизонтализм и анархизм пересекаются в их защите федеративной, прямо демократической, ориентированной на прямое действие, автономной организации. Задолго до распада Советского блока анархисты выступали против изначально пагубных последствий иерархии и авторитарного лидерства, выстраивая крупномасштабные федеральные модели рабочего самоуправления в форме анархо-синдикалистских профсоюзов с сотнями тысяч членов или даже более миллиона в случае испанской CNT в 1930-е годы. В некоторых случаях, таких как французская CGT в начале 20-го века, анархисты-юнионисты даже одобряли создание несектантских революционных синдикалистских профсоюзов, которые могли бы группировать рабочий класс, не затрагивая политические разногласия (Maitron 1992, 326; Maura, 1975, 495). Неудивительно, что многие анархисты связали свою судьбу с горизонтальными массовыми движениями последних десятилетий, чтобы защитить и содействовать распространению их антиавторитарных тенденций. Глубокая близость, существующая между этими двумя течениями, поднимает некоторые важные вопросы: является ли горизонтализм всего лишь новым названием анархизма? Неужели это одна и та же идея, маскирующаяся за разными историями? Учитывая столь высокий уровень совпадения, не придираемся ли мы просто к семантике, настаивая на различии между ними?
Чтобы ответить на этот вопрос, я проведу различие между «горизонтализмом», который я использую как исторически определенный термин для установления границы волны народной мобилизации на принципах прямой демократии, которая возникла за последние несколько десятилетий, и «горизонтальный», который я использую как аналитический дескриптор для описания любой формы неиерархической деятельности, независимо от контекста. Как только проведено это различие, становится очевидным, что, хотя анархизм по своей сути горизонтален, исторический горизонтализм последних лет представляет собой подвижную сущность, которая иногда продвигает ценности и идеи, которые расходятся с анархизмом по причине своей минималистской, «антиидеологической» идеологии. Хотя некоторые анархисты и другие также характеризовали анархизм как «антиидеологический», история движения показывает, что большинство его бойцов и теоретиков рассматривали его как твердую, хотя и гибкую, доктрину, укорененную в системе антиавторитарных принципов. Это резко контрастирует с преобладающей постмодернистской тенденцией сторонников горизонтализма рассматривать его как гибкий набор практик, не связанных с каким-либо конкретным политическим центром. Это «антиидеологическое» сосредоточение на форме, а не содержании, то есть на том, как принимаются решения, а не на том, что решается, создало значительную напряженность в контексте более или менее спонтанного народного горизонтализма для анархистов, которые поддерживают массовую организацию и надеются на благоприятные политические возможности, предоставляемые такими движениями. Поскольку горизонтализм пытается развестись с идеологией, его структуры и практики подвержены отступлению в явно негоризонтальных направлениях, таких как участие в представительном правлении.
Важно уточнить, что эта критика «антиидеологии» горизонтализма касается по существу спонтанных народных движений, где тысячи случайных людей внезапно впервые устанавливают отношения друг с другом посредством прямой демократии, а не к таким примерам, как сапатисты из южной Мексики, чьи горизонтальные практики медленно развивались из поколения в поколение и были неразрывно связаны с широко разделяемыми ценностями. Когда ассамблеи возникают без возможности для такого устойчивого роста и развития, отсутствие у них формальной идеологии значительно снижает барьеры для вступления массы разобщенных, разочарованных людей, но это делает непредсказуемым суть и траекторию движения. Неявное горизонталистское предположение о том, что горизонтальных механизмов принятия решений достаточно для достижения эгалитарных результатов, резко контрастирует с открыто признанной приверженностью анархистов как горизонтальным практикам, так и анти-угнетающим результатам. Это показывает, что хотя анархизм горизонтален (в аналитическом, а не в исторически определенном смысле этого термина), а горизонтализм анархичен (что означает, что он несет многие черты анархизма), горизонтализм и анархизм не идентичны.
В конце 2001 года в Аргентине вспыхнуло стихийное восстание, когда правительство решило заморозить банковские счета, чтобы предотвратить нарастающий финансовый кризис, спровоцированный предписанной МВФ приватизацией и мерами жесткой экономии 1990-х годов. Менее чем за две недели народные мобилизации свергли четыре правительства. Противодействуя иерархическим махинациям политической элиты, общественные движения организовывали демократические микрорайонные ассамблеи и захват рабочих мест на основе принципов, которые все больше воплощались в концепции горизонтализма. На захваченных рабочих местах создавались сети взаимопомощи и ассамблей, сформированные на местном уровне до установления межрайонных организмов прямой демократии, руководствуясь как настроениями, так и практикой принятия решений консенсусом. Это восстание было в высшей степени префигуративным, поскольку оно стремилось воплотить желаемое общество в своей повседневной практике. Как утверждает Марина Ситрин [Marina Sitrin] (2006, 4) в своей оказавшей сильное влияние книге «Горизонтализм: голоса народной власти в Аргентине» [Horizontalism: Voices of Power in Argentina], горизонтализм «желателен и является целью, но он также средство — инструмент — для достижения этой цели». Для многих он был «больше, чем организационная форма», это была «культура», которая способствовала новым эмоциональным отношениям и общественной солидарности (Sitrin 2006, 49). Эта культура открытости и неприятия догмы может даже посягнуть на консолидацию горизонтализма как фиксированной сущности, поскольку, как утверждал аргентинский Colectivo Situaciones, « horizontalidad [не] следует рассматривать как новую модель, а, скорее, horizontalidad подразумевает, что нет никаких моделей…. Horizontalidad — это нормализация множественности … Риск в том, что horizontalidad может заставить нас замолчать, остановить задавать наши вопросы и стать идеологией» (Sitrin 2006, 55).
Рассказы, собранные Ситрин от непосредственных участников восстания в Аргентине, демонстрируют, что для многих горизонтализм, возможно, был антиидеологической идеологией, состоящей из текучей смеси гибких, участных (participatory), недогматических ценностей и практик, ориентированных на консенсус, федерализм и самоуправление. Однако эти позиции и взгляды возникли в ряде различных групп и движений задолго до того, как они стали ассоциироваться с термином «горизонтализм». В книге «Непокорное равенство: анархизм США в 20-м веке» Эндрю Корнелл (Andrew Cornell, Unruly Equality: U. S. Anarchism in the 20th Century, 2016) показывает, как разрозненные остатки анархизма начала 20-го века, которые все более склонялись к пацифизму и авангарду в 1940-х и 1950-х годах, привнесли теории, ценности, тактики и организационные формы, которые использовали активисты антивоенных, контркультурных и феминистских движений [в последующие десятилетия]; в свою очередь, эти массовые движения радикализировали сотни тысяч людей, часть из которых приняла анархизм в качестве идеологического мировоззрения. (245)
Разрушение американского анархистского движения в середине века и поляризация холодной войны побудили многих американских анархистов экспериментировать с новыми тактиками и стратегиями. Это включало консенсус, который впервые был использован американскими анархистами в радикальной антивоенной организации «Миротворцы» [Peacemakers] в конце 1940-х (Cornell 2016, 180–181). Спустя более чем десять лет консенсус был внедрен в организацию за гражданские права Студенческий Координационный Комитет Ненасильственных Действий (Student Nonviolent Coordinating Committee, SNCC) организатором «Миротворцев» Джеймсом Лоусоном [James Lawson] (Cornell 2016, 229; Carmichael 2003, 300). Это помогло «Студенты за демократическое общество» (SDS) и другим группам в 1970-е и 1980-е годы, когда New Hampshire Clamshell Alliance впервые использовал советы представителей и аффинити группы в антиядерном движении, феминистские круги по повышению сознания экспериментировали с неиерархической организацией, и Движение за новое общество (Movement for a New Society, MNS) стало применять методы консенсуса квакеров (Farrell 1997, 241; Anarcho-Feminism 1977; Cornell 2011). В те же десятилетия в Европе аналогичные тенденции играли с элементами феминистского, антиядерного и автономного движений (Katsiaficas 1997). Традиция, которую сформировали эти группы, была принята последующими группами, такими как группа прямого действия по борьбе со СПИДом ACT UP, радикальная экологическая организация «Земля прежде всего!» [Earth First!] , «Еда вместо бомб» [Food Not Bombs] и другие, поддерживающих движение за глобальную справедливость на рубеже XXI века (Gould 2009; Wall 2002; McHenry 2012). Площадные движения Арабской весны, 15M, Захвати, парк Гези, Nuit Debout и другие были частично перезапуском ассамблей, советов представителей, аффинити групп и прямых действий движения за глобальную справедливость, ориентированные вокруг конкретного географического пространства в форме площади. На других повлияла концепция ризоматической организации, предложенная Жилем Делезом и Феликсом Гваттари (1987; Chalcraft 2012; Anderson 2013). Хотя конкретные практики этих групп и движений были разными, их вклад в обсуждение, достижение консенсуса, индивидуальное участие, разнообразие, новые технологии и творческое взаимодействие представляет собой осознанное противопоставление доктринерским и иерархическим моделям мобилизации, политическому и религиозному сектантству, поляризующим дебатам о национальной идентичности и даже представительным формам демократии. (Андерсон 2013, 154)
Горизонталистская оппозиция представительной демократии обычно принимает форму принятия решений консенсусом. Вместо того, чтобы формулировать предложение и просто озаботиться тем, чтобы собрать достаточное количество голосов для его пропихивания, консенсус требует, чтобы участники серьезно отнеслись к беспокойству меньшинства и приспособили предложения к их точке зрения. Идея состоит не в том, что все должны все время соглашаться (страшиловое изображение консенсуса), а в том, что большинство вынуждено идти на уступки меньшинству, и для того, чтобы группа функционировала, меньшинство должно привыкнуть терпеть решения, которые оно находит менее идеальными. Консенсус направлен на продвижение не только формальной практики гарантирования того, чтобы предложения удовлетворяли меньшинство, но и в более глубоком смысле, чувства единства в группе и культуры заботы, которые можно слишком легко растоптать в погоне за голосующим большинством. Эта форма принятия решений работает лучше всего, когда все члены группы имеют общее чувство цели. Когда у них этого нет, процесс останавливается. Например, «Захвати Уолл-Стрит» внедрил в свою деятельность модифицированный консенсус, требующий только 90%, а не 100% согласия, чтобы обеспечить небольшую передышку в таких случаях. Тем не менее, когда члены одной группы работают над противоположными целями, требуется всего 11%, чтобы закрыть путь к цели других 89%. «Захвати Уолл-Стрит» и многие другие площадные движения столкнулись с такими проблемами, когда спонтанно включили тысячи случайных людей в свои принимающие решения структуры. Даже когда консенсус практикуется сплоченной группой с общей целью, он несет в себе неотъемлемый уклон в сторону статус-кво, затрудняя принятие предложения или резолюции. Как заметил Джордж Лейки из «Движения за новое общество», «консенсус может оказывать консервативное влияние, подавляя перспективы организационных изменений» (Cornell 2011, 47). Очевидно, что консенсус таит в себе ряд подводных камней, впрочем как и голосование, результат которого определяется большинством. В конечном счете, очень сложно управлять конфликтом, поэтому анархисты уделяют такое большое значение добровольному соединению (и, следовательно, добровольному разъединению). Иногда единственное решение состоит в том, чтобы две группы пошли своим путем, а не заставлять их сосуществовать.
Многие из наиболее энергичных сторонников горизонтализма рассматривают его как средство и цель, объединенные в единый набор практик и ценностей. С этой точки зрения ценности наполняют практики, которые меняются по мере того, как они сталкиваются с различными обстоятельствами. В свою очередь, горизонталистская враждебность к «догме» позволяет ценностям приспосабливаться к потребностям людей по мере того, как контекст движения меняется. «Неидеологическое», «аполитичное» сосредоточение горизонтализма на форме, практике и немедленном решении проблем в рамках крупномасштабных «сектантских» конфликтов наделило эту исторически специфическую тенденцию переносимостью и приспособляемостью, что позволило ей процветать в самых разных контекстах, как сельская Греция и нижний Манхэттен, Стамбул и Гонконг. Неудивительно, что политика, поддерживающая горизонтализм, резко изменилась. Это непроблематично, если у человека нет заранее определенной цели; если он придерживается либерального понятия, которое я упоминал в другом месте как «нейтральность результата» (Bray 2014). Однако анархизм всегда был чем-то большим, чем прямая демократия; это революционная социалистическая идеология, основанная на политике анти-господства, а также на неиерархической практике.
Отклик анархистов на рост народного горизонтализма варьировался от восторга до отвращения, причем у многих реакция была между этими крайностями. Те, кто проявлял больший энтузиазм, рассматривали горизонталистские движения как возможности для массового продвижения неиерархической политики, в то время как критики видели в них предательство истинно горизонтальных принципов, особенно когда они отважились на электорализм. Существует целый ряд анархистских ответов на горизонтализм, о чем свидетельствуют приведенные ниже примеры из Испании, Соединенных Штатов и Турции.
Общий федерализм [3] анархизма и горизонтализма можно проследить до восемнадцатого века. Хотя его можно проследить и дальше, с точки зрения истории социализма имеет смысл начать с влияния диктаторской якобинской «республики добродетели» во время Французской революции, которая впервые ввела элементы централизованного планирования и современной воинской повинности. В последующие десятилетия европейское республиканское движение раскололось между якобинцами и их сторонниками, которые стремились к возобновлению «эпохи террора», и федеральными республиканцами, которые были поражены ужасом от кровавых последствий централизованной власти, даже в руках республиканцев, и вместо этого выступали за местную и региональную автономия. Неудивительно, что многие из первых последователей антиавторитарных работ Прудона и Бакунина начали свою политическую жизнь как федеральные республиканцы, в то время как многие марксисты приветствовали якобинскую диктатуру как предвестник желаемой ими диктатуры пролетариата (Zimmer 2015, 73; Esenwein 1989, 16–17; Maura 1975, 68; Toledo and Biondi 2010, 365; Lenin 1975; Mayer 1999).
Анархисты выдвинули федеративно-республиканскую оппозицию централизации, сформировав критику государства, будь то федерального или централизованного, и разработав способы борьбы и методы самоорганизации, отражающие мир, который они стремились создать. Большинство марксистов отвергают представление о том, что в капиталистическом обществе может происходить что-либо приближающее коммунизм, и поэтому приходят к выводу, что форма, которую принимает организация или партия, имеет только инструментальную ценность. Для марксистов-ленинцев, например, это по существу сводится к позиции, согласно которой для авангардной партии приемлемо действовать в лучших интересах пролетариата — действовать так, как якобы действовал бы пролетариат, если бы он уже достиг полного классового сознания — до тех пор, пока со временем не будет достигнут тот же конечный результат коммунизма (хотя, конечно, этого никогда не было). Для большинства анархистов однако общество будущего неизбежно будет отражать ценности, принципы и практики, которые были использованы при его создании.
Чтобы понять, как анархисты пытались воплотить эту идею в префигуративную практику, важно различать то, что Дэвид Гребер (Graeber, 2002) и другие стали называть анархизмом «с большой буквы А» и «с маленькой буквы а». Хотя разрыв, разделяющий эти две тенденции, часто сильно преувеличивается, это различие может помочь нам определить связь между консенсусом и принятием решений большинством, а также области пересечения, существующие между анархизмом и горизонтализмом. Анархисты, которых Гребер называл анархистами «с большой А», гораздо более сознательно находятся под влиянием наследия «классического» анархизма (с примерно 1860-х по 1940). Они имеют тенденцию сосредотачиваться на создании крупных федеральных организаций, таких как анархо-синдикалистские профсоюзы или анархистские коммунистические федерации, которые действуют, принимая решения большинством голосов, с упором на классовую борьбу и массовое сопротивление. Исторически такие организации действовали путем объединения местных союзов или политических групп в региональные, национальные и даже международные структуры, решение в которых принимались большинством голосов отзываемых подмандатных делегатов. В отличие от парламентской демократии, где избранные представители принимают решения от имени своих избирателей, анархистские делегаты имеют право выражать только точку зрения своего союза или местности. Законодательная власть остается на базовом уровне, позволяя расширять масштабы коллективного самоуправления. Это не означает, что такие системы становятся иерархическими, скорее они позволяют местным принимающим решения структурам, координировать свои действия в больших регионах. В последнее время консенсус стал настолько вездесущим в определенных горизонталистских/анархистских кругах, что некоторые не осознают, что большинство анархистов на протяжении всей истории осуществляли принятие решение посредством мажоритарного голосования.
Анархисты, которых Гребер называл анархистами с «маленькой а», — это обычно те, чей анархизм вырос из антиавторитарных и контркультурных течений эпохи холодной войны, а не из «классического» анархизма. Они склонны создавать меньшие, менее формально структурированные группы и коллективы, которые действуют на основе консенсуса, ассоциируются с более контркультурной средой, и сосредоточиваются на неклассовой политике, таких как защита окружающей среды или феминизм. Коллективы «с маленькой буквы а» анархистов по сути являются примерами мелкомасштабного горизонтализма, пронизанного анархистской политикой. Это неудивительно, учитывая тот факт, что горизонтализм и анархизм «c маленькой а» выросли из одного и того же послевоенного созвездия неиерархических, ориентированных на консенсус групп, о которых говорилось выше, а анархисты «с маленькой а» были среди первых организаторов многих недавних проявлений народного горизонтализма. Это показывает, что до некоторой степени горизонтализм вырос из определенных мелодий анархизма. Однако они расходятся, когда горизонтальная практика отделена от антиавторитарной политики. Конечно, некоторые анархисты в конечном итоге отреклись от горизонталистских движений, которые они помогали создавать, потому что они якобы слишком далеко отклонились в народном и/или реформистском направлении от более целенаправленных и явно радикальных замыслов, которые представляли себе некоторые из их первых организаторов. Тем не менее, анархисты, выступающие за массовые движения (независимо от того, имеют ли они «меньшую» ориентацию или нет), продолжают играть важную роль в горизонталистских движениях, потому что они видят в них возможности для продвижения элементов анархистской политики в больших масштабах.
Я несомненно был среди тех, кто присоединился к «Захвати Уолл-Стрит», чтобы продвигать неиерархическую повестку движения и наполнять его анархистским содержанием, сохраняя при этом его привлекательность для людей. Я привел доводы в пользу такого подхода в своей книге «Переводя Анархию: Анархизм «Захвати Уолл-стрит»» [Translating Anarchy: The Anarchism of Occupy Wall Street], где я задокументировал, что 72% организаторов OWS в Нью-Йорке придерживались явно анархистской или неявно анархической политики (Bray 2013). Для этих анархических организаторов и их коллег в других движениях горизонталистское движение — это широкое, динамичное пространство, где народная борьба может взаимодействовать с революционной политикой, превосходно переключаясь через такое соединение. Такая борьба дает анархистам возможность вернуть себе мантию демократии и атаковать то, что они считают обманом иерархического, капиталистического, представительного правительства. В Соединенных Штатах, например, анархисты добились некоторых из своих величайших успехов, склонив либералов и центристов к своим идеям, утверждая, что неиерархическая прямая демократия является единственно истинной демократией. В стране, где повсеместно почитается идеал, если не реальная практика, демократии, такие аргументы могут затронуть чувства людей.
Однако не все анархисты были одинаково страстно увлечены площадными движениями. Некоторые анархисты отвергли «Захвати» либо потому, что их местный лагерь действительно был реформистским (политика многих лагерей «Захвати» варьировалась в широких пределах), либо потому, что они были враждебны народной политике, которая не была явно анархистской (Bray 2013, 168). В Испании, например, многие анархисты поддерживали и участвовали в их движении 15M по тем же причинам, что и анархисты из «Захвати», но значительное число отказывалось от их полной поддержки, потому что они считали движение реформистским (Taibo 2011; 2014). Даже когда некоторые анархистские союзы хотели поддержать марш 15M, например, они были разочарованы отказом движения, пройти союзам и партиям под своими флагами, который происходил из желания 15M оставаться «несектантским».
Еще один интересный элемент взаимоотношений между 15M и испанскими анархистами заключается в том, что они обычно не пытаются вернуть мантию «демократии» у политических партий и правительства. Например, популярная кричалка 15M звучит: «Они называют это демократией, а это не так». Однако однажды я шел рядом с группой анархистов, которые саркастически скандировали: «Они называют это демократией, и это она!» Здесь цель скандирования — убедить слушателей в том, что коррупция и пренебрежение к массам, олицетворяющие правительство, заложены в самой его природе. С точки зрения анархистов, именно такой является и всегда будет правительственная «демократия». Отчасти это происходит из-за сложившейся в народе ассоциации между постфранкистским парламентским режимом и термином «демократия». Для многих испанцев правительство, находящееся у власти с 1970-х годов, называется «la democracia», и поэтому этот термин имеет более конкретное значение, чем в Соединенных Штатах, где он понимается больше как эгалитарный метод принятия решений, который правительство якобы доводится воплощать.
В 2013 году испанские Координируемые Анархистские Группы [Grupos Anarquistas Coordinados] опубликовали небольшую книгу под названием «Против демократии» [Contra la democracia]. Эта книга произвела настоящую сенсацию в Испании в декабре 2014 года, когда ее привели в качестве доказательства в поддержку ареста в Каталонии и Мадриде одиннадцати человек из Испании, Италии, Уругвая и Австрии, обвиненных в принадлежности к тому, что, по утверждению государства, было «террористической организацией анархистского характера», ответственной за «несколько взрывов бомб» («Catalan Police» 2014). В ходе операции, получившей название «Операция Пандора», семеро из первоначальных одиннадцати задержаны по обвинению в терроризме, поскольку у них были учетные записи электронной почты «Riseup», копии книги «Против демократии», и была обнаружена канистра кемпингового газа. Позже чилийский анархист Франсиско Хавьер Солар [Francisco Javier Solar], который вместе с коллегой из Чили Моникой Кабальеро [Mónica Caballero] был осужден за взрыв внутри базилики Пилар в Сарагосе в 2013 году, отверг обвинения в том, что он был одним из основных авторов текста (Pérez 2016).
Учитывая важность, которую власти придали этому тексту, можно было бы предположить, что это кровожадное руководство по изготовлению бомб, но на самом деле это просто исторический анализ и критика демократии. Введение к книге завершается утверждением: «Если мы верим, что демократия — это свобода, мы никогда не перестанем быть рабами. Мы разоблачим эту великую ложь! Мы построим анархию» (Grupos Anarquistas Coordinados 2013, 8). Позже, в своем единственном упоминании 15М текст атакует движение, потому что оно «просит избирательных реформ, которые принесут пользу небольшим политическим партиям … оно пропагандирует гражданизм (ciudadanismo) как идеологию; «демократизация» полиции… [и] полное умиротворение конфликтов с помощью посредничества отряда профессионалов социальных служб и делегирования ему полномочий» (Grupos Anarquistas Coordinados 2013, 68). Однако, несмотря на эту критику «демократии» и 15М, авторы этого текста не против всякой прямодемократической организации. Они выступают за создание сетей социальных центров, свободных школ и других организаций, «чтобы построить новое общество, способное к свободному самоуправлению (единственный реальный смысл, который может иметь термин «демократия»)…» (Grupos Anarquistas Coordinados 2013, 66). Это, конечно, именно то, что имеют в виду анархисты, призывающие к истинной прямой демократии. «Против демократии» показывает нам, что, хотя многие анархисты в Испании и других странах могут иметь очень похожее видение будущего самоуправления в посткапиталистическом обществе, некоторые считают стратегически полезным бороться за исправление «демократии», в то время как другие стремятся навсегда отказаться от нее.
Во многом нежелание анархистов участвовать в испанской 15M и других движениях было связано с преобладающей тенденцией горизонтальных массовых движений перетекать в негоризонтальную электоральную политику. Обольщение представительного правительства настолько велико, что, хотя на ранней стадии движения могут провозглашать «¡Que se vayan todos!» («Избавьтесь от них всех!») в Аргентине или «¡Que no nos представитель!» («Они не представляют нас!») в Испании, часто такие крики трансформируются в призывы к горизонтализму к тому, чтобы занять место во власти через урну для голосования. Часто такие аргументы формулируются с точки зрения того, что после того, как первоначальная волна протеста повысила осведомленность о проблеме, необходимо перейти к «серьезной работе по совершению конкретных изменений» через систему государственного управления. В Испании самой значительной партией, выросшей из 15M, была Podemos (Мы можем), которая сформировала избирательные коалиции с другими подобными партиями и платформами, такими как Barcelona en Comú (Общая Барселона) и Ganemos Madrid.(Победим в Мадриде), которые призывают к продвижению «демократического муниципализма» и созданию политических структур, которые будут «демократическими, горизонтальными, инклюзивными и основанными на участии…» (Ganemos Madrid 2016). Их риторика изобилует горизонталистскими ссылками на «автономию» и «autogestión» (самоуправление). По сути, они утверждают, что объединяют дух и идеалы горизонталистской ассамблем с прискорбной «необходимостью» занимать официальные должности. Более того, они полностью принимают антагонизм горизонтализма по отношению к формальной идеологии, отвергая бинарность левые/правые и избегая обычных атрибутов левизны. Тем не менее, в течение года Подемос уже радикально сделал умереннее свою платформу, чтобы угодить избирательному центру, тем самым оттолкнув ряд более левых лидеров партии, которые позже ушли в отставку («Spain’s Poll-Topping» 2014; Hedgecoe 2016). После выборов в июне 2016 года лидер Podemos Пабло Иглесиас [Pablo Iglesias] объявил, что его нетрадиционной горизонталистской партии пора «нормализоваться» и вступить в фазу «гораздо более традиционной политики». Он даже зашел так далеко, что заявил, что «этот идиотизм, который мы говорили, когда были крайне левыми, что все меняется на улице, а не в государственных структурах, — ложь» (Ríos, 2016).
Турецкие анархисты также выступили с критикой горизонтализма. По мере развития захватного движения в парке Гези в 2013 году на стамбульской площади Таксим турецкая анархистская организация Devrimci Anarsist Faaliyet (Революционное Анархистское действие, DAF) распространила сотни копий написанной ею брошюры под названием «Анархистская критика «Захвати» как деятельности ‘99%‘». Брошюра была призвана диагностировать то, что группа считала реформизмом и деполитизацией «Захвати». В ней утверждалось, что тактика «Захвати» «носит либертарный дискурс, но очень далека от его практического применения…», и вместо этого движение, по их мнению, имело склонность «употреблять такие концепции, как захват, прямая демократия, свобода, действие и т. д.» В то время как брошюра содержит много проницательной критики «Захвати», некоторые элементы анализа авторов пострадали из-за того, что они были на слишком большом расстоянии от мест, где происходили события. Спустя годы на встрече с несколькими авторами брошюры в офисе DAF в Стамбуле у меня была возможность ответить на их вопросы и прояснить некоторые ошибочные представления, которые они и многие другие сформировали о «Захвати Уолл-стрит» через прессу, и рассказать о центральной роли анархистских организаторов. Тем не менее, суть их критики неправильного применения либертарных принципов применима ко многим (если не большинству) лагерям «Захвати» и горизонталистским движениям в целом. Несмотря на присутствие DAF и их брошюры, движение Парка Гези также пережило отделение направленной на выборы части, такой как партия Гези. Стремясь оставаться верной горизонтализму движения, партия заявила, что ее лидеры будут действовать только как «представители» («Official Gezi Party», 2013).
Подобные события развернулись бы во время движения «Захвати» в США, если бы не узость двухпартийной системы. Тем не менее, несколько лет спустя многие бывшие Захватыватели агитировали за Берни Сандерса в его неудавшейся попытке выдвинуться кандидатом в президенты от Демократической партии. Несомненно, многие из тех, кто участвовал в «Захвати» до того, как поддержал Сандерса, были просто левыми, которые путешествуют с одной манифестации левого популизма на другую, не будучи приверженцами (или часто не имеют непосредственного знания) горизонтализма. Другие, однако, пытались утверждать, что кампания Сандерса была продолжением «Захвати». Это было обнародовано в статье под названием «Захвати партию» коллектива «Нет альтернативы» (Not An Alternative), в которой призвали бывших Захватывателей относиться к этой кампании «как к любой улице или парку и захватить ее» (Not An Alternative 2016). Во имя прагматического популизма в этой статье была предпринята попытка избавить термин «захвати» от его связи с прямым действием, прямой демократией, «безруководительством» и революционной политикой, чтобы убедить читателей в том, что его можно использовать в качестве привлекательного обозначения веры в культ личности, развивающийся вокруг умеренного социал-демократа, пытающегося вырыть норку в стратифицированной капиталистической политической партии. С точки зрения анархизма, парки и улицы — это территория борьбы, которую можно занять, потому что на них можно пересадить неиерархическую политику прямого действия. Работа внутри политических партий, особенно такой, как Демократическая партия, требует выбросить эти практики и встроиться в партийную структуру. Как утверждал в своем эссе «Анархистская критика горизонтализма» организатор ирландского движения солидарности рабочих [Irish Workers Solidarity Movement] Эндрю Флуд (Andrew Flood, 2014), «горизонтализм без видения и метода революции просто обеспечивает протестное мясо, позади которого одно правительство может быть заменено другим». В самом деле, многие антигоризонтальные организаторы вполне были готовы потакать прямодемократическим «причудам» горизонталистских движений, выжидая при этом возможности превратить народные волнения в «протестное мясо» для реформистских целей, скрытых образами восстания.
Дебаты об участии в выборах в рамках горизонталистских движений — это просто последние раунды конфликта, который бросил вызов более широкому социалистическому движению с XIX века. Хотя его позиция менялась несколько раз, с тех пор, как Прудон в 1857 году выступал за воздержание от участия в выборах в ответ на авторитаризм Наполеона III, конфликты по поводу электорализма не утихают (Graham 2015, 62). Исторически анархисты выступали против участия в парламенте по целому ряду причин, включая их противодействие иерархической природе представительства, их отказ от социал-демократического представления о том, что возможно голосованием уничтожить капитализм (цель, от которой социал-демократы в конечном итоге отказались) и их аргумент, как выразился Михаил Бакунин, «рабочие-депутаты, попавшие в условия буржуазного существования … фактически перестав быть рабочими, становясь людьми государственными, … быть может, станут буржуазнее самих буржуа. (цитата из Graham 2015, 116). [Бакунин, Политика Интернационала]
В 1979 году группа немецких радикалов попыталась обойти дихотомию социалистических рабочих партий и анархистского воздержания, чтобы создать неиерархическую «антипартию», которая действовала бы на основе консенсуса и сменяла по очереди своих представителей, чтобы сохранить свою приверженность прямой демократии. Эта попытка запихнуть горизонтализм в урну для голосования получила название партии Зеленых. Несмотря на самые лучшие намерения, внутренние конфликты и «реалистические» призывы к «прагматизму» обрекли партию после того, как она попала в парламент. Менее чем за десять лет она стала просто еще одной левой партией (Katsiaficas 1997, 205–208).
Вследствие сектантского раздора в ХХ веке многие радикалы нашли убежище в антиидеологической идеологии горизонтализма. Однако, как мы видим, этого часто недостаточно, чтобы гарантировать действительно горизонтальные и неиерархические результаты. Даже помимо электорализма, горизонтальные движения временами пытались противодействовать посягательствам патриархальных, гомофобных, трансфобных, превосходства белых и дискриминационного отношения к инвалидам тенденций, которые неизбежно возникают, когда широкие слои общества внезапно объединяются. Я до сих пор слышу общий рефрен многих белых мужчин на «Захвати Уолл-стрит» о том, что мы «забыли об Уолл-стрит» как о центре нашего внимания, когда мы обращались к теме расы или пола. Горизонталистские движения широко распространяют идеи прямой демократии, прямого действия, взаимопомощи и автономии. Это невероятно важно, поскольку они влияют на более широкие культуры сопротивления и выходят за пределы стандартной досягаемости большинства радикализмов. Поскольку политические идеологии целиком усваиваются только их наиболее преданными бойцами, изменение политических настроений и практик в массовом контексте имеет важное значение. Тем не менее, горизонталистская опора на форму, а не на содержание, чревата риском возникновения сумбурного популизма, который легко перенаправить от его неиерархического начала. Как показывает работа Майкла Фридена (Michael Freeden, 1996), значение горизонтализма меняется в зависимости от его политического содержания. С точки зрения анархизма, это иллюстрирует ценность анархического целостного анализа взаимосвязанности всех форм господства и взаимосвязанности форм самоуправления и их политических результатов. Хотя они расходились в деталях, анархисты от Михаила Бакунина до Эррико Малатеста, от Нестора Махно до создателей Федерации Анархистов Иберии (Federación Anarquista Ibérica FAI) в Испании согласились с необходимостью коллективного взаимодействия анархистов с массовыми движениями для распространения своих поистине горизонтальных политических взглядов.
Anarcho-Feminism from Siren and Black Rose: Two Statements. 1977. London: Black Bear.
Anderson, Charles W. 2013. “Youth, the ‘Arab Spring,’ and Social Movements.” Review of Middle East Studies 47(2): 150–156.
Bray, Mark. 2013. Translating Anarchy: The Anarchism of Occupy Wall Street. Winchester, UK: Zero Books.
Bray, Mark. 2014. “Five Liberal Tendencies that Plagued Occupy.” Roar Magazine, May 14. roarmag.org.
Carmichael, Stokely, with Ekwueme Michael Thelwell. 2003. Ready for Revolution: The Life and Struggles of Stokely Carmichael (Kwame Ture). New York: Scribner.
“Catalan Police Take Down Anarchist Terror Group in Barcelona and 1,000 Supporters March in Protest.” 2014. The Spain Report, December 16. www.thespainreport. com/articles/91–141216201022-catalan-police-take-down-anarchist-terror-group-in-ba rcelona-and-1–000-supporters-march-in-protest.
Chalcraft, John. 2012. “Horizontalism in the Egyptian Revolutionary Process.” Middle East Report 262: 7.
Cornell, Andrew. 2011. Oppose and Propose!: Lessons from Movement for a New Society. Oakland, CA: AK Press.
Cornell, Andrew. 2016. Unruly Equality: U. S. Anarchism in the 20th Century. Oakland, CA: University of California Press.
Deleuze, Gilles, and Felix Guattari. 1987. A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia. Minneapolis: University of Minnesota Press.
Esenwein, George R. 1989. Anarchist Ideology and the Working-Class Movement in Spain, 1868–1898. Berkeley: University of California Press.
Farrell, James J. 1997. The Spirit of the Sixties: The Making of Postwar Radicalism. New York: Routledge.
Flood, Andrew. 2014. “An anarchist critique of horizontalism.” Anarchist Writers, May 2. anarchism.pageabode.com.
Freeden, Michael. 1996. Ideologies and Political Theory: A Conceptual Approach. Oxford: Clarendon. Ganemos Madrid. 2016. “Organización.” ganemosmadrid.info nograma/,
Graeber, David. 2002. “The New Anarchists.” New Left Review 13 (January-February): 61–73.
Graham, Robert. 2015. We Do Not Fear Anarchy, We Invoke It: The First International and the Origins of the Anarchist Movement. Oakland, CA: AK Press.
Grupos Anarquistas Coordinados. 2013. “Contra la democracia.” es-contrainfo.esp ivblogs.net/files/2014/07/contra-la-democracia.pdf.
Gould, Deborah B. 2009. Moving Politics: Emotion and Act Up’s Fight Against AIDS. Chicago: University of Chicago Press.
Hedgecoe, Guy. 2016. “Podemos Leaders Under Pressure Over Resignations.” The Irish Times, March 19. www.irishtimes.com s-under-pressure-over-resignations-1.2579053.
Katsiaficas, George. 1997. The Subversion of Politics: European Autonomous Social Movements and the Decolonization of Everyday Life. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press.
Lenin, V. I. 1975. “Enemies of the People.” In The Lenin Anthology, edited by Robert C. Tucker, 305–306. New York: W.W. Norton & Company.
Maitron, Jean. 1992. Le mouvement anarchiste en France: Des origines à 1914. Paris: Gallimard.
Maura, Joaquin Romero. 1975. La rosa de fuego: el obrerismo barcelonés de 1899 a 1909. Barcelona: Ediciones Grijalbo.
Mayer, Robert. 1999. “Lenin and the Jacobin Identity in Russia.” Studies in East European Thought 51(2): 127–154.
McHenry, Keith. 2012. Hungry for Peace: How You Can Help End Poverty and War with Food Not Bombs. Tucson: See Sharp Press.
Not An Alternative. 2016. “Occupy the Party: The Sanders Campaign as a Site of Struggle.”
Roar Magazine, February 16. roarmag.org.
“Official Gezi Party Founded After Summer Protests.” 2013. Hurriyet Daily News, October 24. www.hurriyetdailynews.com ests.aspx?PageID=238&NID=56754&NewsCatID=338.
Pérez, Fernando J. 2016. “Los anarquistas chilenos se desligan de la bomba en el Pilar de Zaragoza.” El País, March 8. politica.elpais.com d/1457428132_007140.html.
Ríos, Daniel. 2016. “Iglesias anuncia el findel‘asalto’ yelintento…” infolibre, July 6. www.infolibre.es quot_busca_convertir_podemos_una_fuerza_politica_quot_normalizada_quot_52046_ 1012.html.
Citrin, Marina, ed. 2006. Horizontalism: Voices of Popular Power in Argentina. Oakland, CA:
AK Press. Spain’s Poll-Topping Podemos Tones Down Radical Plans in Manifesto.†2014.
Reuters, November 28. www.reuters.com 20141128.
Taibo, Carlos. 2011. El 15-M en sesenta preguntas. Madrid: Catarata.
Taibo, Carlos. 2014. El 15-M. Una brevísima introducción. Madrid: Catarata.
Toledo, Edilene, and Luigi Biondi. 2010. “Constructing Syndicalism and Anarchism Globally: The Transnational Making of the Syndicalist Movement in São Paulo, Brazil, 1895–1935.” In Anarchism and Syndicalism in the Colonial and Postcolonial World, 1870–1940: The Praxis of National Liberation, Internationalism, and Social Revolution, edited by Steven Hirsch and Lucien Van der Walt, 363–393. Leiden: Brill.
Wall, Derek. 2002. Earth First! and the Anti-Roads Movement: Radical Environmentalism and
Comparative Social Movements. London: Routledge.
Zimmer, Kenyon. 2015. Immigrants Against the State: Yiddish and Italian Anarchism in America. Urbana: University of Illinois Press.