О участии анархистов и анархисток в революционном эксперименте северо-восточной Сирии

Год назад, с благословения Дональда Трампа, турецкие войска вторглись в Рожаву, стремясь провести этническую чистку с целью насильственного переселения, совершая бессудные казни и выселяя сотни тысяч людей с их земель. С 2012 года в автономном регионе Рожава проводится мультиэтнический эксперимент самоопределения и женской автономии в ходе борьбы с Исламским государством (ИГИЛ). Анархисты участвовали в сопротивлении турецкому вторжению, некоторые в качестве бойцов и боевых медиков на местах в Сирии, другие - в рамках международной кампании солидарности. По сей день турецкие войска оккупируют значительную часть территории в Сирии, но им не удалось захватить весь регион.

Анархисты со всего мира участвуют в эксперименте в Рожаве уже много лет, присоединяясь к YPJ и YPG (“Отряды народной обороны”) во время битвы за Кобане от Исламского государства и позже создавая свои собственные организации, включая Интернациональные революционные народные партизанские силы (IRPGF) и совсем недавно Tekoşîna Anarşîst (“Анархистская борьба”, или TA), основанную осенью 2017 года. В следующем обширном интервью несколько участников TA сравнивают свой опыт борьбы с Исламским государством и борьбы с Турцией, рассуждают на тему того, что произошло в Сирии после вторжения, оценивают эффективность анархистского участия в Рожаве и обсуждают, чему другие страны мира могут научиться у борьбы в регионе.

Это важный исторический документ, основанный на опыте и размышлениях последних нескольких лет. Для анархистов и анархисток, выступающих против любых форм иерархии и централизованного принуждения, создание вооруженных организаций самообороны ставит множество острых вопросов. Хотя это интервью и не дает окончательного ответа на них, оно послужит основой для любого обсуждения этих вопросов.

Подробнее о турецком вторжении в Рожаву читайте в статьях “Угроза Рожаве” и “Почему турецкое вторжение имеет значение”; о планах турецкого правительства в регионе читайте в статье “Корни турецкого фашизма,” за авторством турецких анархистов.

Глоссарий аббревиатур и курдских терминов, использованных в данном интервью, приводится в приложении.

—Что произошло после нападения Турции на Рожаву в октябре 2019 года?

Гарзан: В нашем последнем интервью мы обсуждали гуманитарный кризис, последовавший в результате турецкой оккупации. После вторжения в Рожаве был самый длительный период без активных фронтовых боев на нашей памяти. Здесь всё ещё проводятся операции против “спящих ячеек” ИГИЛ в Дейр-эз-Зоре и периодические атаки турецкой армии на линии фронта в Айн-Иссе, Манбидже и Тиль Темире, но СДС [“Сирийские Демократические Силы,” зонтичная структура военных сил, сражающихся за защиту автономного самоуправления в северо-восточной Сирии] использует это время для подготовки к следующей крупной турецкой атаке. Военные академии готовят новые силы; города, расположенные вблизи линии фронта, готовятся к обороне, роют туннели и создают другую инфраструктуру для самообороны. Дипломатические органы самоуправления работают над достижением соглашений с различными силами внутри и за пределами Сирии, добиваясь политических решений ситуации в регионе - потому что эта революция стремится к миру, но знает, что мы должны быть готовы к войне.

Мазлум: Военное вторжение Турции и её наёмников в Северную Сирию - это непрерывный процесс, который продолжается и по сей день. Атака на этот регион включает в себя все бомбы и ракеты, сброшенные на дома людей, все сожжённые посевы, всех убитых, включая наших товарищей и множество детей, каждую пулю, выпущенную по этой земле, каждый потерянный дом, всех людей, которые теперь являются беженцами в своей собственной стране. Но все это - лишь часть происходящего. Турецкое государство также ведет специализированную войну в области информации и пропаганды, разведки и шпионажа, действуя против свободы женщин, блокируя доступ к воде и другим необходимым ресурсам, уничтожая культуру, саботируя экономику и подрывая экологию. Это широкомасштабная военная дипломатия. Например, после захвата города Серекание в 2020 году Турция превратила городское кладбище SDF, где хоронят людей, погибших в борьбе с [Исламским Государством] в военную базу для джихадистских фракций Сирийской Национальной Армии. Это наглядно демонстрирует, как ведётся такая война.

Представьте себе напряжённую фронтовую битву. Затем представьте эквивалент этого, происходящий ежедневно во всех сферах, кроме физической войны с оружием. Именно это происходит с начала вторжения в 2018 году в Африн, а теперь после захвата Серекании в 2019 году. Вторжение никогда не прекращалось. Это война низкой интенсивности, в которой напряжение постоянно присутствуют, но столкновения происходят редко. Самые главные решения принимаются на другом уровне, задавая геополитические условия в регионе и подготавливая почву для следующего военного наступления.

Ботан: Были также проблемы с пленными ИГИЛовцами - тюремные бунты и побеги из тюрем. Самоуправление не получает практически никакой поддержки для судебных процессов с этими пленными ИГИЛовцами, и продолжает нести нагрузку по их размещению, одновременно готовясь к обороне против дальнейшего акта турецкой агрессии. Турция также наносила удары с беспилотников по гражданским районам - например, недавнее убийство трех женщин из организации Kongra Star в Кобане в июне.

—Как вторжение Турции и COVID-19 повлияли на жизни людей в Рожаве?

Гарзан: В нашем последнем интервью мы упоминали, как COVID-19 повлиял на северо-восточную Сирию. Первая волна в марте заразила менее 50 человек, отчасти благодаря быстрой превентивной реакции органов самоуправления, а отчасти из-за эмбарго и блокады, которые сильно затрудняют въезд и выезд. К сожалению, в сентябре произошла вторая вспышка, которая началась из аэропорта в Камишло, контролируемого сирийским режимом, и распространилась по основным городам на северо-востоке Сирии. Сейчас мы имеем около 1800 выявленных случаев заболевания и 70 смертей, но из-за отсутствия медицинских учреждений, где можно было бы провести анализы, возможно, что цифры выше. Вначале органы самоуправления принимали превентивные меры, запрещая поездки между городами и призывая носить маски. Также был введен комендантский час для магазинов и общественных мест, за исключением продуктовых магазинов и аптек, которым разрешалось открываться только несколько часов утром. В целом, во время второй волны люди отнеслись к вирусу немного серьезнее, но после многих лет войны населению трудно воспринимать невидимую угрозу всерьез, а меры социальной дистанции трудно соблюдать в обществе, которое так сильно основано на общинности и совместной жизни.

Вы можете прочитать подробное обсуждение двух волонтеров и медиков-интернационалистов о том, как северо-восточная Сирия справляется с пандемией коронавируса, здесь на русском языке. Новости по этому вопросу можно получить в Информационном Центре Рожаву.

—Можете описать различия в борьбе против ИГИЛ и турецких военных? В чём заключались различные проблемы - тактические, политические, а также эмоциональные??

Гарзан: Самое очевидное различие - это военные технологии, которые использует противник. В распоряжении ИГИЛ были автоматы и малая артиллерия; они специализировались на взрывах автомобилей, атаках смертников и хорошо сделанных СВУ (самодельных взрывных устройств). Турецкое государство воюет с использованием прокси-наёмников, у которых есть танки и поддержка с воздуха - беспилотники и истребители. Однако на передовой не так много турецких солдат; на поле бое враг тот же, что и раньше. Широко известно, что боевики ИГИЛ выкинули свои черные флаги Исламского государства, чтобы сражаться под красным флагом турецкого государства, и теперь у них есть поддержка с воздуха со стороны армии, состоящей в НАТО. Это заставляет нас изменить тактику - как мы передвигаемся, как выглядит оборона вооруженных сил и гражданского населения. Линия фронта - это уже не окопы, где когда-то сформировались YPJ/G, и не пустыни, которые СДС освободили от ИГИЛ. Теперь линия фронта проходит везде, где могут летать турецкие самолеты и беспилотники.

В политическом плане это тоже большой вызов. Когда мы боролись против ИГИЛ, все понимали, что это борьба за всё человечество, чтобы остановить эту форму теократического фашизма, который использовал жестокие пытки и казни в качестве пропаганды. Но теперь, когда турецкое государство продолжает то, чего не смог добиться ИГИЛ, вызовы становятся гораздо более серьёзными. Мало того, что военные силы и технологии турецкого государства представляют собой совершенно другой уровень по сравнению с Исламским государством - их политическая и медийная война тоже сильнее, что вынуждает SDF и органы самоуправления прилагать много усилий для поддержания дипломатических отношений с другими игроками на геополитическом поле, чтобы защитить освобождённую территорию. Поддержание дипломатических отношений также означает создание нарратива, который могут поддержать другие политические силы, потому что если самоуправление северо-восточной Сирии будет открыто говорить о революционных горизонтах демократического конфедерализма - то есть о преодолении национальных государств и уничтожении капитализма и патриархата - Эрдогану будет легко получить зелёный свет от сверхдержав на уничтожение этой освобождённой территории.

Шахин: Существует повышенный риск для иностранных граждан, особенно для тех, кто сражается с оружием в руках на передовой. Некоторые государства, которые не преследовали своих граждан за то, что они приехали сюда воевать с ИГИЛ, изменили свою политику или перестали смотреть на это сквозь пальцы и теперь преследуют вернувшихся гораздо жёстче. И не только боевиков. Это не должно влиять на решение приехать сюда, но важно понимать риски и позиционировать себя так, чтобы свести их к минимуму, не снижая при этом воли к борьбе.

Еще одно отличие, и для меня оно было огромным, - эмоциональное. В последние годы борьбы с ИГИЛ мы были в наступлении - на стороне освободителей. Каким бы опасным ни был враг, существовали способы ведения боя. Воюя с Турцией, мы были на стороне обороняющихся, в ситуации, когда иногда линия фронта была позади нас, и мы не могли быть уверены, как всё обернётся. Важно верить, что снова будут пути вперёд, что мы защитим эту землю и освободим то, что было потеряно; но посреди этой реальности, такое положение сильно сказывается. Это одно из самых тяжёлых психических испытаний, через которые можно пройти. Но если мы не сможем представить возможность победы, мы никогда не сможем победить. Это значит, что мы должны иметь твёрдую веру и быть умнее, чтобы понять, где у врага находится ахиллесова пята. Она может быть хорошо спрятана, но было бы большой ошибкой считать, что только потому, что они сильнее и больше, они непобедимы.

Мазлум: Эмоциональный вызов, который мне лично кажется особенным - это необходимость применять военную дисциплину в ситуациях, когда жизнь людей находилась под прямой угрозой, и мы могли помочь им, но по приказу командования не могли сделать то, что считали необходимым по собственному разумению. Таких ситуаций было много. Например, однажды мы узнали, что несколько товарищей попали под удар дрона в нескольких километрах ниже по дороге. Мы знали, что они ранены, но ещё живы. Мы также знали, что дрон кружит над местностью, ожидая, когда люди придут на помощь раненым, чтобы нанести новый удар. По этой причине был строгий приказ никуда не двигаться - и мы могли понять такой приказ, увидев своими глазами, как другие товарищи попадали под прицельное бомбардирование и погибали, потому что им не хватало дисциплины и они перемещались в то время, когда им было сказано не двигаться ни при каких обстоятельствах. В то же время мы знали, что наши товарищи истекают кровью и что в таком случае разница между жизнью и смертью исчисляется секундами. Исходя из холодного расчёта, мы знали, что выбор стоит между тем, чтобы оставить нескольких товарищей почти на верную смерть и тем, чтобы послать на их спасение группу боевых медиков, которые, скорее всего, тоже попадут под ракеты и погибнут. В такие моменты можно только представить, что творится в головах раненых товарищей и что бы вы чувствовали и думали, если бы это вы на их месте лежали обгоревшие и истекающие кровью на земле, понимая, что вас используют как ловушку. Это специфическая психологическая и тактическая ситуация, с которой нам приходилось иметь дело. Эта стратегия сознательно используется турецкими военными, использующими психологическое воздействие авиаударов, беспилотных летательных аппаратов и ракет.

СДС уже сталкивались с этим в 2016-2017 годах в столкновениях под Аль-Бабом, когда Турция использовала беспилотные средства наблюдения и авиаудары. В войне против ИГИЛ мы могли смотреть, как по позициям джихадистов наносились авиаудары. Теперь мы - цели, за которыми холодно наблюдают обученные операторы второй по величине армии НАТО.

—Как изменились отношения между органами самоуправления и Соединенными Штатами за последний год? Каковы приоритеты Соединенных Штатов в регионе?

Шахин: Американских военных можно было встретить на фронте войны с ИГИЛ - в полевых госпиталях, артиллерийских точках и при поддержке с воздуха. Этого не происходит на линии фронта, где мы воюем с Турцией.

Турция начала наступление через несколько дней после того, как Трамп объявил о выводе войск США из Сирии. Однако всё не было так, как казалось; США не оставили бы нефтяные месторождения так просто, и они этого не сделали. За несколько месяцев до вторжения армия США позиционировала себя как посредник, заключая различные сделки с Турцией и СДС под предлогом обеспечения “мирного” решения. В итоге, к разочарованию многих, СДС пошли на сотрудничество, сняв несколько оборонительных позиций, отведя тяжёлое вооружение на 30 километров от границы, сократив количество бойцов на пограничных военных пунктах и разрешив турецким бронетранспортёрам патрулировать вместе с американскими в пределах освобождённой зоны.

Всё это не имело значения. Вскоре, Трамп принял своё безрассудное решение. В итоге все эти шаги только ослабили оборону и облегчили вторжение Эрдогана и его джихадистских наёмников.

Не все в северо-восточной Сирии являются революционерами. Некоторые рассматривали США как позитивную силу, учитывая тот факт, что они помогли оттеснить ИГИЛ и были на стороне хеваль [“товарищей” в Рожаве], которые, в свою очередь, представляют собой настоящую альтернативу таким силам, как режим Башара Асада, ИГИЛ или ТССА [поддерживаемая Турцией Свободная сирийская армия - джихадистские группы, поддерживаемые Турцией в оккупации северо-восточной Сирии]. После этого предательства все в регионе увидели и почувствовали другую сторону политики США. В обществе быстро появилось чувство недоверия.

СДС понимают, что гражданская война в Сирии сопряжена со сложными проблемами. Поэтому они не пошли по пути возмездия, а стараются позиционировать себя так, чтобы максимально способствовать народной обороне. На поле боя это означает, что в некоторых местах продолжается сотрудничество с армией США, хотя СДС прекрасно понимают, что США не повернут своё оружие против Турции для защиты северо-восточной Сирии. Эти противоречия трудно понять, и СДС несёт обязательства перед многими различными группами, которые очень трудно выполнить.

Гарзан: Что касается приоритетов США, мы можем процитировать Генри Киссинджера: “У Америки нет друзей или врагов, есть только интересы”. За политикой США стоит разнообразная повестка, и иногда многие её пункты даже противоречат друг другу. Например, противоречия между Белым домом и Пентагоном были заметны в нескольких случаях. Когда Трамп заявил, что американские войска останутся в Сирии только для сохранения контроля над запасами нефти, отойдя от пограничных позиций, куда Турция собиралась вторгнуться, это свидетельствовало о разных приоритетах. С одной стороны, Белый дом хотел угодить Эрдогану, который слишком сблизился с Россией и угрожал стабильности НАТО. С другой стороны, Пентагон хотел контролировать расширение иранского влияния в области “шиитского полумесяца” и сдерживать продвижение шиитских ополченцев в борьбе с ИГИЛ в Ираке и Сирии. Восточная Сирия обладает рядом нефтяных и газовых ресурсов, и администрация США хотела предотвратить установление контроля над ними со стороны шиитских ополченцев и не дать Ирану создать полноценный шиитский коридор к Средиземноморью, соединяющий Иран, Ирак, Сирию и Ливан.

На практике здесь это выглядит как большие бронетранспортёры с флагами США на дорогах, передвигающиеся туда-сюда и раздающие конфеты детям в случайных деревнях. Они делились фотографиями таких “акций” в социальных сетях, пытаясь отойти от впечатлений годичной давности, когда курдское население забрасывало камнями и помидорами их машины после предательства, которое привело к турецкому вторжению в 2019-ом. Коалиция [прежде всего СДС] проводит операции против ИГИЛ и поддерживает рейды антитеррористических сил против законспирированных подпольных групп, но также проводит операции на контролируемых Турцией территориях, как та, в ходе которой, предположительно, был убит Абу Бакр аль-Багдади, лидер “Исламского государства”. Эта операция получила широкую огласку во всем мире, иногда также упоминалась разведывательная поддержка, оказанная со стороны СДС.

—Оглядываясь на год назад, как теперь бойцы в Рожаве оценивают отношения с правительством США, которые привели к турецкому вторжению?

Мазлум: Всего за шесть месяцев до турецкого вторжения, в октябре 2019 года, СДС одержали военную победу над ИГИЛ в битве при Багуз Фаукани после нескольких лет боёв, которые в целом поддерживались “международным сообществом”. В связи с этим существовало определённое предположение или, скорее, надежда, что благодаря этому международное сообщество не допустит вторжения, которое приведет к резне в северо-восточной Сирии. Это не было идеей, за которую люди цеплялись до последнего момента, но это был вопрос, который все себе задавали. Теперь мы можем оглянуться назад и спросить: что такое международное сообщество? Понимаем ли мы под ним всех людей, учреждения, организации и СМИ по всему миру, которые занимают активную международную политическую позицию и высказываются по этому вопросу? Или это группа государственных лидеров со своими министерствами и геополитическими интересами? Если последнее, то мы не можем ожидать ничего другого от структур, которые сегодня продают оружие Турции, завтра осуждают войну, а на следующий день подтверждают важность и поддержку альянса НАТО, одновременно стоя за волнами репрессий против курдского освободительного движения в своих странах. Фундаментальное недоверие к политическому истеблишменту и государствам - это то, что анархисты разделяют со многими людьми в северо-восточной Сирии. “Кроме гор, друзей у нас нет” (Ji bilî çiya hevalên me tune ne), как гласит курдская поговорка.

И если мы понимаем под “международным сообществом” всех людей, учреждения и разные организации и СМИ по всему миру, мы можем согласиться, что людям важно говорить о происходящем и распространять информацию. Но, честно говоря, если мы хотим надеяться на то, что международное сообщество остановит вторжение, оно должно будет не только протестовать против вторжения, но и активно бороться против него и подрывать турецкую военную экономику. Кроме того, мы видим, что у нас, анархистов и анархисток, нет достаточно сильного революционного движения, чтобы показать пример, которому можно было бы следовать.

Тогда перед нами встаёт вопрос: насколько мы можем полагаться на расплывчатое понятие “международное сообщество”, когда нам нужно защищать и менять наше общество прямо сейчас? И что мы можем построить, на что мы опереться, чтобы не остаться в одиночестве, когда на наши головы начнут падать бомбы? Не только быть плечом к плечу рядом с нашими товарищами и товарищками в эти моменты, но и иметь искреннее ощущение в наших сердцах, что то, что мы защищаем и за что боремся, связано с другими людьми и местами по всему миру?

—Как изменились отношения между Администрацией самоуправления и Россией?

Гарзан: Отношения с Россией были сложными с тех пор, как они практически передали Африн Турции в 2018 году. Это было предательство. Это заставило администрацию больше полагаться на США - пока они не сделали то же самое, фактически передав Серекание и Гире Спи турецкой оккупации. После этого мы можем наблюдать, как администрация проявила больше инициативы в дипломатических отношениях с Российской Федерацией, игнорируя режим Асада, чтобы вести переговоры с теми, кто действительно принимает решения в Сирии. Важно учитывать, что в России проживает большое количество курдов - гораздо больше, чем в США, - что хорошо для дипломатии.

Их политика, похоже, состоит в нахождении баланса между отношениями с США и Россией. Например, Ильхам Ахмед, представитель Сирийского демократического совета, посетил Москву через несколько месяцев после конференции в Белом доме. После соглашения о нефтяных месторождениях в Дейр-эз-Зоре с малоизвестной американской компанией Delta Crescent начались переговоры о газовых месторождениях с “Газпромом”, главной энергетической компанией, связанной с российским государством. Россия - очень прагматичное государство в отношении дипломатии, но Россия уделяет больше внимания Турции, не только в переговорах о продаже оружия и других экономических интересах, но и для того, чтобы отодвинуть ее от НАТО и ослабить превосходство США.

—Какова сейчас динамика отношений и власти между государством Асада и Администрацией самоуправления?

Шахин: САА [Сирийская арабская армия, военные силы сирийского режима] присутствует на некоторых местах линии фронта с Турцией, хотя с их стороны это скорее вопрос дипломатии. У них общий враг, но очень разные цели. Следовательно, у них гораздо меньше желания воевать с Турцией и другое отношение к союзникам.

Конфликт с режимом Асада носит больше политический и экономический характер. Хеваль не тратят энергию и ресурсы на борьбу с САА, и это была бы не лучшая стратегия. Переговоры между режимом и Рожавой провалились, потому что две противоположные позиции были слишком разными и слишком непримиримыми, чтобы найти общий путь. Асад пытается подорвать революцию, предлагая фермерам лучшие цены, отключая электричество и так далее. У него нет поддержки среди курдского населения на северо-востоке Сирии, но насчёт арабского и ассирийского населения дело обстоит сложнее. Он пытается играть в игру “разделяй и властвуй”. Хеваль это знают. Это уже одна из целей революции - демократического конфедерализма - не основывать новое общество на единой национальной или этнической идентичности, а найти способы, чтобы различные общины могли жить вместе, возможно, с полуавтономными районами на одной земле. Это один из ключевых пунктов негосударственного решения ситуации, основанного на предложении Оджалана.

Гарзан: Правительство Асада основано на логике национального государства. Оно выжило в войне благодаря внешнему влиянию России, но также и внутреннему влиянию радикальных националистических фракций, таких как Национальная социалистическая партия Сирии. Это делает невозможным для них принять предложение демократической нации и конфедеративную модель, предложенную органами самоуправления. Когда переговоры не продвигаются, режим возвращается к стратегии, которую используют все государства для обеспечения своей гегемонии - насилие и репрессии. Летом 2019 года волна пожаров уничтожила поля сельскохозяйственных культур на северо-востоке Сирии. Пшеница - один из основных ресурсов северо-восточной Сирии, поэтому это был тяжелый удар для экономики самоуправления. Вначале люди подозревали, что за этим стоит ИГИЛ, но большинство арестованных поджигателей оказались сотрудниками спецслужб режима Асада. В ноябре, вследствие турецкого вторжения, общая угроза территориальной целостности Сирии послужила поводом для переговоров, в результате которых было достигнуто соглашение о совместном размещении войск на турецкой границе. Военные силы как режима, так и Администрации самоуправления находятся на передовой для защиты от ТССА, но политические переговоры не продвинулись. Теперь Россия начинает посреднический процесс, публично поддерживая некоторые требования самоуправления, включая определенную степень автономии, политическое представительство в конституционном комитете и на мирных переговорах в Женеве, а также превращение Сирии в федеративное государство. Режим не очень доволен этим, но их зависимость от российской поддержки затрудняет противодействие решениям России.

—Оглядываясь на первый этап сирийской революции сейчас, как думаете, были ли упущены какие-то возможности в самом начале процесса?

Гарзан: Очень интересно размышлять о первых годах революции, так называемой “арабской весны”, чтобы проанализировать, как события, следуя друг за другом, привели нас туда, где мы находимся сегодня. В те времена, почти десять лет назад, множество различных сил выступили против власти режима Асада. Вкратце можно сказать, что первая волна демократических восстаний потерпела крах, когда ситуация переросла в вооружённый конфликт, но всё гораздо сложнее. Эта волна демократических восстаний была разнообразной и органичной, как и местные советы, организованные в разных городах с революционной перспективой. Возникла сеть местных советов, на которые повлияли жизнь и деятельность Омара Азиза, сирийского анархиста, который принимал активное участие в восстаниях, пока не был арестован и не умер в тюрьме в Дамаске. Эти восстания получили поддержку западных обществ, а режим знал, насколько опасным может быть движение, если оно заручится поддержкой западного общественного мнения.

С военной точки зрения, создание ССА (Свободной сирийской армии) в противовес САА (Сирийской арабской армии) ознаменовало начало гражданской войны. Режим Асада стремился подавить революционные силы и дать возможность другим течениям взять под контроль народные восстания, открыв дорогу к власти салафитским и другим исламистским группировкам. Они выпустили из тюрем исламских фундаменталистов, чтобы освободить место для активистов, организующих восстания. Военная эскалация нанесла ущерб демократическим, социалистическим и светским движениям, в то время как салафитские группы привыкли действовать скрытно, как повстанческие силы. Когда ИГИЛ начал проникать в Сирию в 2013 году, несколько исламистских фракций дезертировали из ССА и присоединились к ИГИЛ. Когда аль-Багдади провозгласил халифат в Мосуле в 2014 году и его силы двинулись в Сирию из Ирака, они начали наступление на тыловые линии ССА. Когда с одной стороны был режим, а с другой - ИГИЛ, территории, находившиеся под контролем революционной оппозиции, были разгромлены под флагами халифата.

В Рожаве ситуация была иной. Опыт длительного сопротивления курдского освободительного движения, особенно в течение последних тридцати лет войны против турецкого государства, позволил им ориентироваться в этих турбулентных событиях. Вначале курдскому движению удалось вытеснить власти режима Асада с минимальным применением силы, просто перевесив солдат режима количеством и заставив их уйти. Курды воспользовались возможностью начать революцию в это неспокойное время, но они держались на расстоянии от арабской оппозиции из-за недоверия и осторожности. Не стоит забывать о притеснениях, которым подвергались курды как этническое меньшинство в Сирии: их язык не признавался, их национальность ставилась под сомнение, вероятность оказаться в тюрьме или жить в бедности была гораздо выше, чем у представителей этнического большинства.

И, конечно, внутри курдского населения также существовали разногласия. Вооруженные курдские ополчения делились на YPJ/G, верные PYD [политическая партия, приверженная идеям демократического конфедерализма], ополчения, связанные с ДПК-Сирия [политическая партия, связанная с ДПК Ирака, наиболее влиятельной партией в Региональном правительстве Курдистана в Ираке], и другие ополчения без четкой принадлежности. Курдские ополчения участвовали в некоторых столкновениях против режима, но первые крупные столкновения произошли, когда YPJ/G начали бороться против исламистских группировок, таких как “Джебхат ан-Нусра”, сирийское отделение “Аль-Каиды”. По мере эскалации военных действий более слабые группировки поглощались более сильными или просто расформировывались. Когда в 2013 году ИГИЛ проникло в Сирию, оппозиционным группировкам пришлось выбирать сторону - с ИГИЛ или против него. В это время началась координация действий между YPJ/G и другими революционными оппозиционными группами под названием Вулкан Евфрата. ИГИЛ набирал силу и начал осаду города Кобани, где в конечном итоге потерпел поражение. СДС сформировались и начали наступление на халифат. В этом видеоролике представлен полный обзор того, как менялась территория в ходе конфликта.

Трудно сейчас точно определить, что могло бы пойти по-другому. Мы можем представить себе различные сценарии, но это уже будут чисто субъективные домыслы.

Первая идея, которая приходит на ум, заключается в том, что если бы Башар Асад вёл переговоры с оппозицией в первые месяцы восстания, мог бы произойти переходный процесс, в котором бы начались какие-то реформы в сирийском государстве, были бы сделаны некоторые уступки оппозиции, и часть оппозиции была бы интегрирована в государство в соответствии со стратегией “разделяй и властвуй”. Это привело бы к изоляции движений, выступающих за радикальные преобразования - с одной стороны, курдского революционного движения, а с другой - салафитских групп, таких как Аль-Нусра. В этом сценарии мы можем представить себе курдскую политическую оппозицию, пытающуюся донести свои требования до временного правительства; скорее всего, их требования были бы отклонены. Любая попытка революционного движения в курдских районах была бы подавлена Сирийской арабской армией, которая в этом сценарии не была бы занята обороной крупных городов. Этот сценарий не предполагает никаких возможностей для более позитивных революционных ситуаций.

Второй сценарий мог включать более органичную координацию между революционной оппозицией и курдским движением, при которой более широкая революция свалила бы режим до того, как он смог бы заручиться поддержкой России. Я думаю, именно этого сценария Башар Асад боялся больше всего, и именно поэтому он приложил столько усилий для подавления оппозиции, бомбардировок протестных мобилизаций и освобождения исламистов из тюрем, чтобы гарантировать, что оппозиция будет контролироваться салафитскими группами. Еще одним фактором, затруднявшим реализацию этого сценария, было отсутствие в Сирии ранее существовавшего организованного революционного арабского движения, которое могло бы наладить органическую связь с курдским революционным движением до революции. Начиная с первым выстрелом, чрезвычайные обстоятельства войны делают очень трудным наведение новых дипломатических мостов. Вышеупомянутый “Вулкан Евфрата” был хорошим шагом в этом направлении. Возможно, это могло произойти раньше, но оппозиция представляла собой мозаику из различных групп и фракций, что затрудняло установление координации с такой формальной организацией, как Курдское освободительное движение. Сейчас мы можем критиковать курдское движение за то, что оно не поспособствовало этому сценарию, но есть и другой нюанс - первое крупное столкновение между YPG и FSA произошло в битве за Алеппо, во время которой Аль-Нусра неоднократно бомбила курдский район Шейх-Максод. Эти столкновения затруднили координацию действий с оппозицией. Но в сценарии с лучшей координацией Башар Асад бы не устоял.

В третьем потенциальном сценарии, в котором все могло бы пойти по-другому, город Кобане мог бы пасть в битве против ИГИЛ в 2014 году. В этом случае революция была бы подавлена, Эрдоган вздохнул бы с облегчением, а халифат становился бы все сильнее и сильнее. Игра окончена. Это могло бы иметь значительные геополитические последствия. В этом сценарии нет революционных возможностей.

В другом потенциальном сценарии, о котором мечтали курдские сторонники, речь шла бы о соединении трех кантонов вдоль турецкой границы, где проживает значительное количество курдов. После освобождения Кобани, YPJ/G начал военную кампанию по освобождению Серекание и Таль Абьяда, соединив кантоны Кобани и Джизире. Операции по соединению с последним кантоном, Африн, начались с обоих направлений. Это был сценарий, которого Турция боялась больше всего: вся граница под контролем курдских революционных сил могла стать кошмаром для режима Эрдогана. Когда Манбидж был освобожден на Кобаньском фронте, а Афринский фронт начал смещаться в в районе Таль Рифата, Турция начала операцию “Щит Евфрата”, которая была отчаянной попыткой блокировать создание полноценного коридора под контролем курдов вдоль границы. Гонка за Аль-Баб превратилась в безумную ситуацию огромной важности. Сотрудничество между турецким государством и Исламским государством сыграло решающую роль: ИГИЛ отступило, чтобы позволить турецкой армии захватить эти территории. Когда турецкие солдаты вошли в Аль-Баб, мечте о соединении кантонов пришел конец.

Наконец, стоит упомянуть кое-что о создании СДС. СДС - это зонтичная организация, созданная, в частности, для того, чтобы международная коалиция во главе с США могла поддерживать курдские силы, не вступая в конфликт с Турцией. Турция угрожала Соединенным Штатам, что они выйдут из НАТО, если США поддержат YPJ/G, поэтому США выбрали СДС вместо того, чтобы поддерживать YPJ/G напрямую. Для Курдского освободительного движения этот шаг был необходим, чтобы обеспечить выживание Рожавы, бороться против ИГИЛ, не позволяя Турции подавить революцию. В то же время, этот шаг создал зависимость от глобальной империалистической гегемонии, со всеми вытекающими отсюда противоречиями и проблемами. Если бы в то время существовало сильное международное революционное движение, все могло бы пойти совсем по-другому.

Сегодня мы находимся там, где находимся, благодаря тому, что произошло раньше, и мы должны извлечь из этого уроки. Как интернационалисты и интернационалистки, мы понимаем, что наша роль, даже если она широко освещалась в некоторых СМИ, была не более чем символической. Мы далеки от того, чтобы мобилизовать нечто вроде 50 000 интернационалистов и интернационалисток, сражавшихся в гражданской войне в Испании, и большинство из нас не были очень опытными революционерами и революционерками, когда мы приехали сюда. Но у нас есть возможность извлечь уроки из борьбы в Сирии и обязанность перенести этот опыт на другие революционные движения. Один из уже понятных уроков заключается в том, что революционным движениям требуется время и опыт, чтобы быть готовыми играть значительную роль в любом конфликте, потому что единственный способ сделать это - развить организацию и стать массовым движением, непосредственно связанным с обществом.

—Какие различные сценарии вы можете себе представить, что может произойти дальше в регионе? Как действия или события за пределами региона могут повлиять на то, какие из этих сценариев будут реализованы?

Гарзан: Трудно представить себе позитивные сценарии. Существует множество внешних факторов, которые будут влиять на развитие ситуации, но я могу представить себе три вероятных сценария.

1) Во-первых, мы могли бы наблюдать постепенную деэскалацию конфликта и стабилизацию региона. Это предполагает переговоры между Администрацией самоуправления и сирийским государством при посредничестве России, достижение некоего формального статуса автономии. Это, вероятно, приведёт к тому, что оппозиционная политическая партия, связанная с MSD (Meclîsa Sûrîya Demokratîk, орган автономной администрации, работающий на сирийском национальном уровне), будет участвовать в выборах в Сирии, настаивая на некоторой демократизации и реформах для признания курдов и других меньшинств, и формализации некоторой степени самоуправления в северо-восточной Сирии.

2) В качестве альтернативы - продолжение турецкого вторжения. Это может произойти, если Турция получит зеленый свет для атаки на Кобане и займёт город, который когда-то остановил ИГИЛ, или, возможно, какой-нибудь другой пограничный город, например, Дирбесие или Дерик. Администрация самоуправления не может позволить Турции оккупировать больше территории, поэтому такой сценарий, вероятно, приведет к последнему сопротивлению против вторжения, в котором на кону будет всё. Это также приведёт к реорганизации ИГИЛ, если оккупационные силы доберутся до тюрем, где содержатся пленные боевики, что углубит дестабилизацию региона.

3) В третьем сценарии, наиболее желанном для революционного движения, режим Эрдогана в Турции падёт. Возможно, что борьба на слишком большом количестве открытых фронтов может привести к кризису в турецком государстве. В идеале, революция в Рожаве может стать образцом для революций в Турции и на Ближнем Востоке, открывая возможность для более широкого революционного движения.

Различные конфликты и изменения в динамике власти на Ближнем Востоке могут открывать или предотвращать возможности для сотрудничества с Администрацией самоуправления северо-восточной Сирии с различными сторонами в регионе. Государства со значительным курдским населением - Турция, Иран, Ирак и Сирия, а также Ливан и Армения - будут влиять на эти события, равно как и геополитические державы, имеющие рычаги влияния на Сирию - Россия и США. Следующие президентские выборы в США могут ознаменовать изменения в их внешней повестке; не секрет, что Трампа и Эрдогана связывают не только личные отношения, но и деловые интересы. Конечно, общественное мнение также может сыграть влиятельную роль. Сопротивление курдского народа привлекло внимание СМИ и вызвало сочувствие во всем мире.

Шахин: Мы не можем контролировать многие из вышеупомянутых факторов. Поэтому очень важно подумать о том, как мы будем действовать в различных сценариях развития событий и что это означает для сегодняшней деятельности, налаживания связей и подготовки. Взгляд в будущее может помочь нам определить наши сегодняшние шаги, чтобы принять правильные решения в отношении того, на что у нас есть шанс повлиять.

Важно видеть дальше возможностей этого региона и действовать на международном уровне. Ни одно место в мире, осмелившееся бросить вызов основам национального государства, капитализма и патриархата, не может преуспеть в изоляции. Борьба народа Рожавы - это то, что мы должны перенести в другие контексты. Не слепо копировать, а перенести. Наши шахиды - наши товарищи и товарищки, которые пали в бою за революцию - являются большим вдохновением для нас, и когда мы говорим на эту тему, слова Хелин Керечох (Анна Кэмпбелл) действительно откликаются в нас:

“Если мы хотим победить, мы должны признать, что наша борьба сегодня - это борьба за всё или ничего, это время храбрости и решительности, время координации и организации, это время действия.”

Мы хотели бы, чтобы больше людей, которые говорят, что поддерживают Рожаву или, например, YPJ, узнали глубже что значат эти идеи, посмотрели вокруг и нашли свои собственные Кобане. Не в прямом смысле, а в плане ценностей, которые мы создаем коллективно, и в смысле необходимости их защищать. Мы можем столкнуться с подобными вызовами во многих аспектах нашей жизни. Нам нужна только воля и желание измениться (кстати, так называется одна из наших любимых книг). Рожава не сможет выжить в одиночку, несмотря на всю поддержку, которую она получает. Вместе с ней должна развиваться сильное революционное движение на глобальном уровне.

—Как изменилось анархистское присутствие в Сирии за эти годы, начиная с ранних этапов и заканчивая IRPGF и ТА? Какие события или усилия вызвали эти изменения?

Гарзан: Анархисты и анархистки приехали в Рожаву, вдохновленные идеями революционного движения, духом интернационалистской солидарности и желанием внести свой вклад в создание общества без государства. Вначале все интернационалисты и интернационалистки были интегрированы в YPJ/G, но со временем образовалось несколько автономных групп. IRPGF была первой анархистской группой, которая публично заявила о своём присутствии в Рожаве. Они были сосредоточены на военных действиях, борьбе с ИГИЛ, а также на пропаганде, чтобы мир узнал, что анархисты и анархистки сражаются в Рожаве. Это был важный шаг для того, чтобы привлечь внимание к анархистам и анархисткам, участвующим в революции. Тем не менее, IRPGF не смогла создать надёжную и устойчивую структуру, и после года деятельности и еще одного года бездействия она была официально распущена.

Tekoşîna Anarşîst - Анархистская Борьба - родилась с намерением изучить революцию с анархистской точки зрения и перенести этот опыт на наши движения не только на военном, но и на идеологическом, политическом и социальном уровнях.

Взаимодействие с другими революционными группами в Рожаве заставило нас более вдумчиво задуматься о том, что значит быть революционной организацией, как мы понимаем, что такое приверженность делу, как мы разрабатываем стратегию и долгосрочные цели…

Шахин: Многие анархисты, приезжающие сюда, уже имеют некий критический взгляд на либеральный, основанный на идентичности, субкультурный характер анархического движения на глобальном Западе. Однако, когда вы находитесь здесь, эта критика проявляется каждый день на личном уровне. Это совсем другая культура, и здесь много людей и структур с долгой и богатой памятью революционной борьбы. Так что наша довольно небольшая группа не является здесь чем-то экстраординарным. Мы вынуждены быть более консервативными в том, как мы себя ведём, изучать местные социальные и революционные кодексы и условности, включая местные языки, и строить отношения, основанные на доверии, а не на образе жизни. Это не всегда легко, но это того стоит. Важно не то, что написано на твоей футболке (ведь мы не ходим в футболках, а люди не говорят по-английски), а то, как вы поступаете в соответствии со своими идеями и ценностями в повседневной жизни. Это обеспечивает глубину и искренность, которые мы искали, но часто не могли найти в тех местах, откуда мы приехали. Каждый вызов, каждая проблема приносит размышления и новые взгляды, и мы проходим через трансформацию здесь во многих отношениях и плоскостях. Одна из задач нашей организации - предложить общую платформу для этих размышлений и опыта, чтобы урок, полученный одним человеком, стал уроком для всех, чтобы мы могли развиваться вместе более коллективно.

То же самое касается и нашего подхода к знаниям, навыкам и анализу. Наши товарищки, работающие с женским движением, делают это не для того, чтобы стать какого-то рода специалистками для самих себя; скорее, они помогают содействовать развитию каждого, подобно товарищам и товарищкам, которые получают новый опыт или продвинутые знания в области боевой медицины. Нужно убедиться, что коллектив сможет догнать их хотя бы на базовом уровне. В отношении идеологии, философии и других перспектив в целом мы стараемся сделать так, чтобы у всех был доступ к этим областям. В практических проектах люди в рабочих группах неизбежно становятся более специализированными, но мы все равно должны быть открытыми для новых товарищей и товарищек и предлагать им обучение.

Мы считаем важным иметь организацию, которая взаимодействует с местными жителями и другими группами на повседневной основе - некоторые наши ребята уезжают на месяцы для работы в разных местах - и всё же служит основой для совместного определения нашего анализа и будущих целей. Также следует отметить, что многие анархисты и анархистки приезжают в северо-восточную Сирию, не вступая в TA, а присоединяясь к другим революционным структурам. TA не представляет всех анархистов и анархисток и других революционных интернационалистов и интернационалисток в регионе.

Джерен: На протяжении всей революции в Рожаве неизменным остается одно: большинство анархисток, женщин и не-мужчин, приезжающих в Рожаву, не вступают в нашу чисто анархистскую структуру, а присоединяются к YPJ, женскому движению или какой-то другой части движения. Многие товарищки считают подходы женского движения вполне совместимыми с их анархистской политикой. Я думаю, что анархистки и анархисты из тех мест, откуда мы приехали, часто упускают из виду, что здесь есть анархисты и анархистки, особенно женщины, чья анархистская политика заставляет их организовываться иначе, чем мы. TA - анархистская структура в Рожаве, но она не представляет всё анархистское присутствие в Рожаве. Анархистские тенденции и анархисты, анархистки присутствуют в самом курдском освободительном движении. Многие из самых больших изменений, которые мы наблюдали, произошли внутри нас самих. Наш коллектив много боролся, чтобы развить более глубокое понимание нашей собственной политики, а также идей и практики местного движения, и мы стали ближе к нему по некоторым пунктам, хотя у нас всё еще есть разногласия. Я думаю, что местное движение тоже начинает лучше понимать нас.

—Поделитесь соображениями о своём опыте работы в TA как эксперимент анархистской интервенции и солидарности.

Шахин: Я думаю, то, как мы пришли сюда и действуем здесь, является экспериментом в анархистской интервенции и солидарности. Наши комментарии выше должны прояснить разницу между благотворительностью и солидарностью, которой мы пытаемся жить здесь. В рамках этой солидарности также есть место для критических точек зрения и простор для развития после некоторых неудач. Возможно, ощутимым примером является подход к небинарным, гомосексуальным и транс-товарищам и товарищкам. Мы считаем важным, чтобы транс- и небинарные люди могли приехать и присоединиться к борьбе здесь; в то же время, важно понимать, насколько чувствителен этот вопрос в местном контексте. Основываясь на уроках прошлого, мы стремимся оказывать поддержку и создавать инклюзивную среду, ориентируясь при этом на особые условия этого региона, которые иногда могут быть очень сложными, и к которым некоторые интернационалисты не всегда подходили разумно.

Ботан: Мы по-прежнему уверенно настроены на то, чтобы с гордостью показывать свою истинную сущность, но мы научились на ошибках прошлого, что лучший способ сделать это здесь - строить отношения с людьми. Важно также не думать, что только западные ЛГБТК-люди серьезно и добросовестно занимаются этими вопросами. Jineolojî и другие структуры, работающие над освобождением женщин, также занимаются гендерными вопросами, выходящими за рамки того, что мы можем считать сугубо женским. Эти вопросы ещё далеко не решены. В этом аспекте нашей революционной задачи, как и в других аспектах, мы поняли, что важна человеческая связь с нашими товарищами и товарищками, даже с теми, кто с нами не согласен. Эти идеи не существуют, пока они реально не существуют для нас в нашей повседневной жизни.

Здесь много квир интернационалистов и интернационалисток, есть небинарные люди и даже те, кто прошёл или проходит через процесс смены пола. Здесь трудно, но не невозможно существовать таким образом в качестве интернационалиста или интернационалистки. Трансгендерные люди, которые приезжают сюда, должны рассматривать продолжение своего существования и присутствие в обществе как часть реализации своих убеждений. Мы убедились на опыте некоторых членов и членок TA, что иногда местные жители, которые плохо относятся к транс- или квир людям, всё же готовы работать с нами на товарищеском уровне и со временем меняют свои взгляды и своё отношение, узнавая в нас таких же людей и видя нашу приверженность общему делу.

Шахин: Другим конкретным примером анархистской интервенции и солидарности может быть анализ о необходимости боевой медицины. Мы увидели, что в вооружённом аспекте народной борьбы, у которой мы учимся каждый день, есть небольшой пробел, который мы можем помочь заполнить. Мы подробно говорили об этом в одном из предыдущих интервью:

“Наши отряды, безусловно, были не первыми и не единственными, кто работал в качестве боевых медиков в северо-восточной Сирии, но особенно в начале это было довольно редким явлением. Оглядываясь назад, мы видим, что в этой работе было три цели. Во-первых, уметь выполнять эту работу, учиться и быть готовым в любой момент, когда это потребуется, завоевать доверие благодаря нашей работе и как можно быстрее оказывать помощь раненым товарищам и товарищкам. Во-вторых, сотрудничать с местными силами таким образом, чтобы на практике показать, что это очень важная работа, подталкивая к развитию этой роли в рядах СДС. И в-третьих, посмотреть, как мы можем поделиться знаниями и навыками с некоторыми заинтересованными товарищами и товарищками, чтобы умножить количество тех, кто выполняет эту работу, организуя обучение для других групп, чтобы оказывать больше помощи на фронтах. Мы поняли, что недостаточно быть группой боевых медиков, и что каждый человек должен уметь помогать своим товарищам и товарищкам, если они ранены, а также знать, как оказать помощь себе. Мы обучались сами и вместе с товарищами из других интернационалистских революционных структур, а совсем недавно мы впервые провели обучение по оказанию первой помощи для бойцов СДС, что было очень важным шагом и приятным опытом. Здесь каждый является учеником и учителем одновременно; то, чему мы учимся, мы передаём друг другу.”

—Как анархисты и анархистки, как бы вы описали цели, которые впервые привели вас в Рожаву? Как вы оцениваете степень достижения или недостижения этих целей? Заметили ли вы за то время, что вы там находитесь, какое-либо нежеланное изменение сути всей миссии в общем?

Гарзан: Анархистская борьба состоит из анархистов из разных частей мира и разного происхождения, но главной целью всегда была поддержка этой революции и обучение на ее примере, и чтобы стать более способными к организации революционных движений в наших собственных странах. Эта поддержка революции и обучение относятся к краткосрочным целям, это то, что происходит изо дня в день, и мы можем сказать, что мы добавляем свою каплю в море, чтобы внести вклад в эту революцию. Более долгосрочные цели нужно будет оценивать со временем. Сейчас мы являемся более консолидированной структурой в Рожаве. Здесь и за ее пределами известно, что анархисты и анархистки являются частью этой революции вместе с другими революционными движениями и организациями. Но идеи, вдохновившие эту революцию, выходят далеко за пределы Рожавы, объединяя все эти различные революционные движения, чтобы выступить единым фронтом против капиталистической современности.

Несмотря на все это, первоначальная идея приехать, почерпнуть знания и вернуться обратно для некоторых из нас осталась прежней. Для некоторых людей, которых мы здесь встретили, связь с местным обществом, с революционным проектом, привели к более долгосрочным обязательствам перед северо-восточной Сирией и её народами. Такое место, как эта автономная территория, где революционеры со всего мира могут свободно встречаться и общаться, даёт возможность реализовать на практике идею построения революционного общества - со всеми вытекающими отсюда противоречиями - место, где можно учиться и вместе развивать общество, о котором мы мечтали.

Ботан: Многие приезжают сюда, чтобы узнать, как выглядит революция в реальности. Многие из нас считают важным привнести и поделиться анархистскими принципами, которым, как мы видим, есть место в этой революции и которые могут принести пользу. Многие приезжают сюда, потому что не могут смотреть издалека на геноцид курдов, армян и других народов. И, конечно, роль женщин в революции и акцент на социальной экологии вызывают всеобщее уважение и привлекают людей с Запада.

Шахин: С ростом коллектива, другими словами, со всеми ошибками, которые мы совершили за последние три года, и их осмыслением, происходит своего рода изменение наших целей. Это происходит благодаря опыту, который мы приобрели, потенциалу и доверию, которых мы достигли, и возможностям, которые они позволяют представить. В нашем прошлом есть моменты, которыми мы не очень гордимся, а также достижения, которые мы не могли себе представить два или три года назад.

По мере того, как некоторые из наших целей приобретают более конкретные очертания, они влекут за собой более краткосрочные проблемы. Например, одной из целей анархистского движения является гендерное освобождение, поэтому освобождение женщин здесь - одна из тем, из которой мы пришли черпать вдохновение. Одно дело - сказать об этом, другое - воплотить это на практике. В этом и заключается наша задача - сделать так, чтобы немужская часть организации стала еще сильнее в численном отношении, чтобы уравновесить (или превзойти) мужскую, и чтобы “xweser” (кур. автономная) женская и немужская часть стала в некотором смысле движущей силой организации. Мы не имеем ввиду сепаратизме, основанном на идентичности, как на Западе; скорее, мы рассматриваем целостность и солидарность женщин и не-мужчин как противовес инерции тысячелетней токсичной маскулинности, которая влияет на каждый аспект нашей жизни и на то, как мы воспринимаем себя и других. К удивлению многих, это, возможно, одно из лучших мест в мире, чтобы разобраться с этим. Не в замкнутом анархистском пузыре, а наоборот, в повседневной жизни и взаимодействии с людьми вокруг.

Это относится ко многим нашим дискуссиям. Как анархисты и анархистки, мы выступаем против государства, капитализма, патриархата и т.д. Но нам интереснее обсуждать, за что мы, как к этому прийти, как это защитить, что подразумевает народная самооборона в более глубоком и широком смысле. Со временем и опытом, как положительным, так и отрицательным, мы стремимся выработать общие взгляды и направление. Это означает составить дорожную карту в обратном направлении - нацеливаясь на далекие цели, на утопию, пытаясь определить, где мы сходимся (а также извлечь уроки из того, где мы расходимся), и опираясь на опыт нашего прошлого, смешанный с уроками нашей жизни здесь, создать общий анализ, чтобы вместе понять, к каким ближайшим вехам нам нужно стремиться. Это поможет нам понять, как сосредоточиться и выбрать конкретные стратегию и тактику. Не обязательно составить прямо чертёж и чёткий план всего и вся, но со временем мы пришли к выводу, что наличие некоторой формальности и общих принципов в том, как мы организуемся, может помочь нам выявить “невидимые” неформальные иерархии и застой и работать против них. Я полагаю, что это довольно сильно отличается от тех целей, с которыми многие из нас сюда прибыли.

—Насколько ваши усилия помогли укрепить принципы горизонтальности и автономии в рожавском обществе?

Гарзан: Прежде всего надо подчеркнуть, что мы - маленькая и молодая организация по сравнению с размером и историей курдского освободительного движения, и мы должны быть скромными в плане наших возможностей и влияния на то, что происходит вокруг нас. Кроме того, наша направленность как военной организации вначале отдаляла нас от гражданского общества, а вооруженные силы - не лучшее место для горизонтальности. Со временем мы стали больше общаться с гражданским обществом, встречаясь с семьями, соседями и местными организациями, особенно когда выучили курманджи.

Мы понимаем автономию как самоуправление, как способность решать различные нужды и проблемы, не попадая в зависимость от внешних факторов. В области медицины мы работаем над поддержкой больниц и медицинской инфраструктуры, знакомимся с врачами, медсестрами, водителями, поварами. Сейчас мы работаем над обучением, делясь тем, чему научились за последние годы пребывания здесь, а также над проектом по массовому производству жгутов в координации с комитетом здравоохранения. Мы также узнали, что очень мало людей знают об анархизме, только более политизированные, которые интересуются другими политическими движениями. Но горизонтальность и автономия не являются исключительной чертой анархизма. Многие люди, которых мы встретили здесь, привержены этим ценностям.

Спустя несколько лет мы начинаем лучше понимать, как здесь устроено гражданское общество. Патриархальная культура и семейно-клановые структуры очень сильны, а иерархическая динамика часто связана с чувством уважения и принадлежности к сообществу. В то же время война, революция и освободительная борьба заставили всех задуматься о политике и обществе. Для курдов возможность выразить свою идентичность, открыто сказать, что они курды, изучать свой язык в школе, заставила их лучше осознать угнетение, которое они испытывали. Насчёт других меньшинств можно сказать подобное, пусть и некоторым кажется, что арабская гегемония теперь сменилась курдской гегемонией без особых изменений.

Что касается арабов, то это очень большая тема, потому что среди арабского населения существует множество различных кланов и групп, и большинство из них также подверглись жестоким репрессиям со стороны режима Баас. Те, кто активно участвует в революционной работе и структурах Администрации самоуправления, приносят с собой много мотивации и надежды на самоорганизованное будущее, которого они себе раньше не представляли. И для них встреча с такими иноземцами, как мы, всегда является источником веселья и любопытства. Они спрашивают нас, почему мы приехали сюда, почему не возвращаемся к себе домой, красивее ли Сирия, чем наши страны. Когда мы говорим о политике, они часто слушают, как будто мы рассказываем им истории из других стран. Иногда мне интересно, слушают ли они нас потому, что им это интересно, или просто потому, что мы выглядим экзотично. Но с теми, с кем у нас складываются более долгосрочные отношения, они узнают нас и доверяют нам, и мы можем вести дружбу и выстраивать связи.

Ceren: Честно говоря, я не вижу, чтобы наши усилия как-то помогли или навредили развитию горизонтальности и автономии в здешнем обществе. Но зато я вижу, как здешнее общество углубило наше собственное понимание этих вещей. Это отнюдь не новые идеи. Принципы автономии и самоопределения заложены в демократическом конфедерализме, который ежедневно развивается на практике людьми, вовлеченными в самоуправление своих общин на самых разных уровнях, и мы многому учимся у методов, которые движение использует для вовлечения людей в этот процесс, а также у возникающих проблем и ошибок. Мы обнаружили, что практика, которой мы научились у движения здесь, такая как текмиль [форма коллективной рефлексии и критики], была полезной для деконструкции неформальной иерархии в определенной степени. А также для смягчения некоторых принудительных элементов иерархии во времена, когда она необходима, чтобы эта иерархия не распространялась дальше, чем нужно.

—Какие факторы, по вашему мнению, способствуют укреплению контроля со стороны иерархических структур в Рожаве? Какие элементы общества оказались наиболее устойчивыми в сохранении или защите подлинной горизонтальности?

Махир: Некоторые части общества здесь имеют крайне феодально-патриархальный менталитет; это означает, что общество основано на строгой иерархии и догматизме. Мужчина является угнетателем в семье, а жена и дети подчиняются ему и сосредоточены на “удовлетворении” его желаний. В племенах также существует иерархическая структура… Здесь люди всю жизнь живут под государственным гнетом. Они столкнулись с большим количеством репрессий, чтобы создать различные способы организационной деятельности. Им не разрешалось объединяться и открывать небольшие компании, покупать землю или даже обрабатывать ее, строить собственные дома. Им разрешалось только собирать пшеницу и продавать ее государству. Это означает, что различным народам и меньшинствам не давали возможности организовывать кооперацию, которая является сутью всех обществ. Это создает определенные проблемы в плане самоорганизации и совместной работы.

С другой стороны, против этого всего, у нас есть передовая этой революции - женщины. Они устали от иерархий и патриархального господства. Именно у них больше энергии для продолжения революции и продвижения вперёд, но они не одиноки. Рабочие и крестьяне борются за создание новых кооперативов и развитие уже существующих, чтобы иметь возможность самим принимать решения об урожае и о том, что с ним делать. Экономический комитет создаёт много кооперативов по производству овощей, масок и фармацевтических препаратов. Система “хевсерок” (система сопредседателей/сопредседательниц, требующая, чтобы любую организацию представляли как минимум один мужчина и одна женщина) работает во всех структурах автономной администрации. Прилагается много усилий, чтобы избежать создания монополии власти, используется система “снизу вверх”, создаются различные силы для различных этнических групп, такие как Суторо [силы безопасности ассирийских и сирийских христианских общин] или HPC [отряды самообороны гражданских кварталов, организованные на местном муниципальном уровне в координации с YPG и YPJ].

Здесь уместно упомянуть метод текмиля: коллективная рефлексия и критика/самокритика, основанные на горизонтальном подходе, исходящем из философии “хевалти” - революционный подход к товариществу, способ стремиться не только к саморазвитию, но и всегда поддерживать товарищей в их развитии, верить, что каждый человек способен измениться. Придание ценности и значения каждой критике, которую получаете от любого “хевала” (товарища или товарищки), и у вас тоже есть ответственность критиковать товарищей и товарищек в соответствии с теми же принципами и теми же ценностями. Вы не даёте больше или меньше критики кому-то на основании того, нравится ли вам или не нравится этот человек. Независимо от обязанностей или вашего положения, в текмиле все одинаковы - мы разделяем одни и те же ценности и цели и используем критику и самокритику, чтобы развиваться и прогрессировать.

Шахин: Главным фактором всегда является дружба и доверие между товарищами и товарищками, обеспечивающие здоровую среду, где критика и самокритика могут быть высказаны, если развивается некая иерархическая динамика. Одним словом, товарищество. Чтобы быть в состоянии поддерживать наших товарищей и товарищек, нам нужно сопереживать, выслушивать точки зрения друг друга и понимать чувства других, быть готовыми учиться и искать решения вместо препятствий. Чтобы найти эти самые решения, нам также необходимо любопытство к тому, что мы делаем; мы должны отказаться от восприятия политической деятельности как страдания, которое мы должны вытерпеть, пока не обретём свободу. Мы должны стремиться к созданию жизни, которую мы хотим жить сейчас. Нам нужно быть преданными не только в смысле самодисциплины, но и преданными нашим товарищкам и товарищам и тому, за что мы боремся, брать на себя ответственность и поддерживать организационную целостность. Думать и действовать коллективно означает также осознавать динамику в группе или организации и не уклоняться от противоречий, которые неизбежно появятся, и в эти моменты уважать наших товарищек и товарищей и их работу и поддерживать боевой дух, особенно в те моменты, когда это труднее всего сделать. То, как мы относимся к другим людям, может изменить наши совместные возможности в будущем.

—Сейчас в США у всех на слуху тема возможной гражданской войны. Какие уроки люди по всему миру могут вынести из сирийского опыта гражданской войны?

Ботан: Разговоры о возможной гражданской войне в США ведутся уже несколько лет, и, похоже, они достигли точки кипения. Я думаю, что нереально ожидать борьбы за землю, как в Сирии - люди в США, как правило, не имеют такой связи с землёй, а фашисты у власти уже контролируют всю территорию. Более вероятно, что если в США возникнет вооруженное сопротивление снизу, оно будет чем-то похожим на Ирландскую республиканскую армию в ирландских городах в прошлом веке, в плане большинства населения. Тем не менее, общины с самыми сильными связями с землёй в США, с сильной идентичностью и сетями - это общины коренных американцев. Они обладают историей сопротивления и революционным потенциалом, способным возглавить подлинную трансформацию общества в так называемой Северной Америке.

Шахин: Один из ключевых уроков - не наживать врагов без необходимости. Ищите точки соприкосновения, а не конфликта, когда встречаетесь с людьми и взаимодействуете с ними. Я считаю ошибкой строить свою политику на том, чтобы иметь общего врага или разделять ненависть. Осознайте, в чем суть вашей политической цели. Не только со стратегической точки зрения, но и, за неимением лучшего слова, с философской. В конце концов, все сводится к вопросу “как жить жизнь?”, и если мы разделяем это со всеми, с кем живем и с кем организуемся, нам нужно иметь что-то более содержательное, чем “Мы здесь вместе, потому что ненавидим Эрдогана, Трампа, нацистов, патриархат, расизм…”. Поиск того, что связывает нас с людьми, с которыми мы делим нашу жизнь, за пределами таких пустых понятий, как “американец” или “белый”, и ежедневное проживание этого более глубокого смысла и радости жизни (и борьбы) может позволить людям понять, что вещи, за которые они ненавидели других, не важны.

История снова и снова показывает нам, что у нас может никогда не быть достаточно шансов, чтобы предотвратить гражданскую войну. Но мы не должны романтизировать ее; мы должны действовать, чтобы минимизировать ее последствия, а также силу и размер противника, с которым нам, возможно, придётся бороться. Хорошо быть готовыми, но не стоит недооценивать важность социальной организации, а также создания подпольных сетей - и уж точно не стоит романтизировать войну.

Джерен: Война - это высшее проявление патриархата. Это игра, в которой основным методом передвижения фигур является принуждение. Иногда враг создаёт такую реальность, что необходимо вступить в войну, но это не то, что мы любим или рассматриваем как цель, это то, что иногда происходит на пути к достижению нашей цели - построению свободной жизни. Мы не боимся, не стыдимся, не колеблемся и не сомневаемся в необходимости самообороны. Наша неприязнь к войне не делает нас менее готовыми или желающими бороться за свободу и жизнь; более того, она обостряет наше понимание того, что мы делаем. Наше понимание вещей и наша любовь к жизни и свободе отличают нас от нашего врага; для нас они являются чем-то священным и источником силы. Абдулла Оджалан говорил, что у каждого живого существа есть механизм самозащиты, и поэтому герилья, товарищи и товарищки в горах, живут в природе и заботятся о том, чтобы учиться у всего живого вокруг них. Многие знания о самообороне пришли от растений и животных. То, в чем мы принимаем участие, - это самооборона, которая является обширным понятием, входящим в саму ткань общества.

Гражданская война - это обязательно беспорядок и хаос, и это не обязательно революция. Гражданская война - это то, с чем мы боремся, чтобы защитить революцию, но победа в войне не освобождает общество от колонизации, патриархата и капитализма. Эта работа - постоянная борьба внутри нас самих и внутри общества, и она требует полного посвящения себе. Честно говоря, меня беспокоит то, как часто понимают революцию там, откуда я родом, - как нечто славное, жестокое и единственное. Революция - это процесс исцеления, который значительно усложняется постоянными нападениями. Во время перемирия мы добиваемся огромных успехов в революции, а во время большой угрозы и насилия мы терпим наибольшие неудачи и идем на компромисс с некоторыми очень важными вещами. Я бы порекомендовала товарищам относиться к созданию того, что стоит защищать, с таким же энтузиазмом, как они относятся к эстетике вооружённой борьбы. Правда в том, что война изматывает людей, и когда она продолжается достаточно долго, люди все больше устают и соглашаются на то, на что раньше не согласились бы, в надежде, что война закончится. Здесь есть люди, которые думают о том, чтобы покинуть страну только потому, что хотят, чтобы их дети хоть часть своего детства прожили без войны. Для того, чтобы общество могло встретить врага лицом к лицу и отказаться от принятия чьего-либо господства, нужны прочные социальные связи и глубокие этические основы. Таковы некоторые наши замечания о гражданской войне.

Говоря о том, что возможно и осуществимо - мы будем строить свободную жизнь. Как мы к этому придём - это то, что мы все вместе выясняем каждый день. Если мы выбираем методы и подходы, которые не не нацелены по отношению к конечной цели построения свободной жизни, то не можем ожидать, что эти методы и подходы продвинут нашу борьбу за свободную жизнь. Если мы хотим победы, мы должны руководствоваться нашей целью, а не нашими импульсами или тем, что знакомо, но не работает. Этому мы также учимся у местного движения здесь. Мы должны быть открыты для того, чтобы пробовать новое, совершать ошибки и учиться на них. Кроме того, я не беспокоюсь о том, что реалистично или нереалистично, потому что наша способность определять эти категории была изменена нашей социализацией в системе, которая хочет уничтожить нашу способность воображать и верить в возможности за ее пределами.

Я думаю, что все революционеры и революционерки должны быть немного сумасшедшими в этом смысле - мы верим в невозможное, поэтому мы меняем то, что возможно.

—За последние несколько лет борьбы, что вы узнали о том, чего можно достичь с помощью оружия, а чего нельзя? Каковы преимущества и недостатки организации вооруженных групп, играющих специализированную роль, отличную от других аспектов общественной жизни и борьбы?

Шахин: Это снова возвращает нас к вопросу о примерах и уроках, которые мы берем из YPG, YPJ и революции в Рожаве. Легко думать об освобождении как о чём-то, что происходит только в героические моменты на поле боя. Об этом важно помнить, но есть и нечто большее. Один из самых важных аспектов борьбы, на который люди, как правило, обращают мало внимания, - это социальная структура, которая обеспечивает основу для защиты любого восстания или освободительной борьбы. Если мы сосредоточимся исключительно на подготовке к вооруженным конфликтам, если мы будем анализировать победы только с военной точки зрения, мы не достигнем более глубоких перемен.

На каждого бойца YPG и YPJ есть семья, готовая открыть дверь, поделиться крышей, предложить одеяла, еду, все, что у них есть. На каждую военную подготовку приходится и идеологическое образование. Не только в военных академиях, но и в обществе в целом и в автономных женских пространствах. Это не произошло в одночасье, и это не случайность. Нам нужно многое учесть, когда мы говорим о свободе и самообороне сообщества. Некоторые из этих вещей противоречат друг другу, что является еще большей причиной для того, чтобы убедиться, что мы ищем инструменты для предотвращения токсичной маскулинности при отработке тактических навыков.

Успех требует полной и долгосрочной приверженности переосмыслению культуры, чего нельзя достичь какой-то одной тренировкой. Многие опытные (или притворяющиеся) солдаты приезжали сюда в Сирию, и жаловались на “плохую военную организацию” СДС. Что ж, никто не считает, что в этом плане не над чем работать, и с технической точки зрения некоторые из этих критических замечаний могут быть правильными. Но все же они неконструктивны, поскольку не демонстрируют желания углубиться в понимание того, на чём на самом деле основано освобождение. Они исходят из колониального менталитета типичных белых “всезнаек / спасителей” и менсплейнинга.

Мы советуем всем углубиться в то, на чем основана революция Рожавы и парадигма самообороны, особенно товарищам, интересующимся или практикующим вооруженную и тактическую подготовку или самооборону.

Ботан: Для всех, кто пытается понять роль вооружения, важно понять, как беспилотники в корне изменили характер войны. Если основывать свое понимание тактической ситуации в Рожаве на снимках времён боёв в Ракке, например, создаётся впечатление, что борьба ведется в основном с помощью стрелкового оружия. На самом деле, вплоть до ухода американцев, большим фактором в нашу пользу было воздушное прикрытие. С переходом от американцев как союзников и ИГИЛ как главного агрессора к Турции как главной угрозе, характер вооружённой борьбы здесь также сильно изменился. Это делает стратегию, сплоченность и все то, о чём говорилось в предыдущих пунктах, ещё более важным. Все меньше и меньше места остается для образа крутого парня с автоматом Калашникова, который хочет “бороться со злом” прямолинейным способом, готовый к съёмке на камеру - образ, который всегда был чрезмерным упрощением.

Джерен: Оружие не может научить вас любить. Легче научить революционера или революционерку стрелять, чем мужчину, который любит оружие, войну и битву, научить делать революцию, независимо от того, хорошо ли он стреляет. В любой момент, я бы предпочла быть на фронте с революционером или революционеркой, который/ая никогда не стрелял/а, но совершенно ясно понимает, почему мы боремся и что мы защищаем, чем с самым способным в военном отношении человеком, не имеющим никакой идеологии. Оружие и вся военная подготовка в мире не делают людей готовыми делать то, что необходимо - во всяком случае, не в то время, когда мы защищаем революцию. Может быть, в империалистической армии оружия и военной подготовки достаточно, но мы не империалистическая армия, и у нас нет таких ресурсов, как у них - у нас есть товарищество. Оружие не делает революцию. Хотя оно, безусловно, полезно для защиты революции, оно является лишь одной из составляющих защиты. Без каждой из частей сложной системы самообороны, работающих вместе, Рожава не могла бы существовать.

Одна интересная вещь о винтовке - это то, что она может обеспечить некоторый уравнительный эффект. Большинство женщин могут оказаться физически слабее хотя бы одного мужчины в их жизнях. Но женщина или не-мужчина с автоматом АК-47, знанием и уверенностью в себе, чтобы использовать его, в системе, которая поддерживает её в развитии самоопределения - что ж, это меняет дело. Этого недостаточно, но это уже кое-что.

Что касается недостатков вооруженных групп… Один из недостатков - это люди, которые обычно к ним присоединяются. Вооруженные группы обычно привлекают людей другого типа, чем остальные виды групп. Мужчины социализированы для того, чтобы иметь интимное отношение с насилием, которое в конечном итоге является разрушительным. Им нужно переломить это в себе. Даже многие мужчины-анархисты не проделали эту работу, прежде чем явиться в какую-либо вооруженную группу. Многие женщины и не-мужчины вытеснены из этих групп патриархальной динамикой, или не приходят туда вообще, потому что многие другие проекты развалились бы без невидимой работы, которую они делают, и которую мужчины часто не берут на себя, потому что это не привлекательная работа, или потому что товарищки не могут получить доступ к процессу обучения с оружием, который действительно помогает им прогрессировать и расти, а не разрушает их. Автономные структуры необходимы по всем этим причинам. Для мужчин также важно серьёзно взглянуть на основы своей политики. Вооружённые левые группы просто не могут быть более “взрослой” версией ролевых тактических игр, или примером, как делать всё то же самое, что делают ультраправые ополченцы, но с другой эстетической оболочкой. Вооружённые аспекты самообороны никогда не должны быть отделены от других частей революционной борьбы.

Политическое образование и практика, любовь к свободе и жизни, глубокое уважение к свободе женщин необходимы абсолютно всем вооружённым революционерам и революционеркам. Иначе, что мы вообще здесь делаем?

Дияр: Важно также противопоставить связь, которую бойцы в Рожаве имеют с местным обществом, настолько тесную, что эти два явления могут казаться неразрывными, ситуации в США и большей части Запада. Многие анархистские пространства в США в основном принадлежат белым и среднему классу, что часто ставит их вне чернокожих и коренных сообществ, из которых органично и исторически проистекает сопротивление американскому государству. На практике многие анархистские проекты “самообороны” не защищают ничего за пределами своей собственной субкультуры. Это приводит к росту специализированных проектов, а не к реальной “защите сообществ”. Это проявляется не только в расовой динамике - развитие специализированных групп также служит изоляции других анархистов и членов данного сообщества. Вместо того, чтобы овладеть тактикой самообороны или сделать этот навык чем-то обычным и распространённым в наших кругах, многие, кто этим занимается, “вступают” в вооружённые организации или делают это своим основным или единственным способом политической деятельности.

Фокус в США на создании “левой оружейной культуры” привела не к культуре самообороны, а к еще одной ветви политического активизма, в которой часто доминируют мужчины. Чтобы преодолеть это, важно понять, что именно мы защищаем. К какому сообществу мы принадлежим? Пока мы не ответим на этот вопрос в теории и на практике, мы не сможем добиться значимого прогресса. Мы не должны ждать углубления политического или социального кризиса, чтобы разрешить эти противоречия. Я не говорю, “не тренируйтесь, не готовьтесь, пока эти проблемы не будут разрешены”, но мы всегда должны стремиться к тому, чтобы разрешение этих противоречий происходило благодаря нашим методам тренировки и подготовки, а не вопреки им.

—Наконец, есть ли у вас какие-либо рекомендации для людей, переживших травмирующие события в ходе вооруженного конфликта и пытающихся реинтегрироваться в свои сообщества? Чему вы научились у людей, которые организовывались и/или воевали в Рожаве, а затем вернулись домой?

Ботан: Важно, чтобы вернувшиеся друзья и подруги поддерживали связь со своим коммьюнити и следили за состоянием друг друга. Среди людей, вернувшихся на Запад после Рожавы, были случаи самоубийств, не только из-за воздействия травмирующих событий, но и из-за ухода от образа жизни, который они испытали здесь. Капиталистическая реальность жестока и изолирующая. Взаимоотношения с другими людьми и возможность без стыда задавать вопросы о психическом здоровье, являются ключевыми факторами в решении этих проблем. Существует миф о том, что война является золотым стандартом для измерения других видов травм. Это может создать иерархию переживаний и страданий.

Джерен: От женского движения можно услышать, что здоровая жизнь - это свободная жизнь, и что мы должны взять на себя инициативу в нашем видении свободной жизни. Мы часто оказываемся в ситуациях, в которых мы должны реагировать на что-то, должны давать ответ чему-то. Несмотря на это, мы не можем пренебрегать ответственностью за активное развитие образа жизни, который не является реакцией на существующую систему или обстоятельства, а скорее построен на основах вне доминирующей системы. Нам необходимо более глубокое понимание того, что мы пытаемся описать, когда используем такие слова, как травма. Нам нужны сообщества, которые совместимы с революционной жизнью. Откровенно говоря, индивидуализм и другие формы либерализма отталкивают товарищей и товарищек, которые возвращаются из Рожавы из-за того, чему они научились, живя с людьми здесь. Наши коммьюнити должны интегрироваться в революционную борьбу за свободу. Необходимо не то, чтобы товарищи и товарищки, вернувшиеся домой, реинтегрировались в сообщество, похожее на то, частью чего он был до отъезда в Рожаву; необходима встреча этого сообщества и товарища в их нынешнем виде и взаимное развитие.

Мы не можем изменить себя, не изменив социальные системы, частью которых мы являемся. Ни одно индивидуальное решение не устранит таких глубоких проблем, как те, с которыми мы сталкиваемся. Всегда наиболее устойчивыми и революционными являются коллективные решения, и рефлексия тяжелых, сложных событий не является исключением. Здесь мы поняли, что благодаря тому, как коллективно мы живём вместе, мы можем пережить вещи, которые в других условиях были бы для нас немыслимы. Для того чтобы противостоять самым трудным вещам, нам нужны сила и стойкость, а мы наиболее сильны и стойки, когда мы связаны с другими и разделяем коллективную жизнь, основанную на любви друг к другу и к борьбе за свободу. Можно написать целые книги о “хевалти”, или товариществе, и даже не близко не прикоснуться к тому, что значит смотреть на своих товарищей и товарищек в самые трудные моменты и знать, что вы будете бороться вместе и верить друг в друга до самого конца. Мы сталкиваемся со всеми трудностями коллективно, поэтому иногда все может быть немного запутанно и сложно, но тяжёлые вещи становятся легче, когда мы несём их вместе.

Существует также концепция - “придать смысл”. Когда товарищи и товарищки погибают, тяжело переживать их утрату, но смысл, который мы придаём их жертве и тому, за что они боролись, заставляет нас двигаться вперёд и придаёт нам силы. Вместо того, чтобы чувствовать себя беспомощными или позволить себе просто стать объектами, с которыми постоянно что-то происходит - когда мы осознаём свою власть, когда мы видим себя революционными субъектами, мы получаем возможность изменить ситуацию, и поэтому мы можем жить с верой в лучшее. В зависимости от того, какое значение вы придаете этому, каждый человек, которого вы знаете, который погиб, может быть потрясшей душу личной потерей, которая разрушает способность человека бороться и жить, или же может стать ещё одной причиной для борьбы за свободу. Когда мы думаем о наших павших друзьях и подругах, нам напоминают о важности каждого момента общения с товарищами и товарищками, и тогда, возможно, мы сможем немного больше замечать людей вокруг нас и видеть нашу собственную роль в их жизни и нашу ответственность перед ними и перед теми, кого с нами уже нет.

Мы чтим наших товарищей и товарищек, перенимая их борьбу. Радость и боль, надежда и отчаяние, присутствие и отсутствие существуют в каждом моменте - на что из этого мы обращаем внимание? Что мы чтим и чему даём простор? Наш отношение к этому также влияет на наше окружение, потому что наша радость и боль являются общими. Если мы очень сильно чувствуем свою боль, наши товарищи и товарищки тоже чувствуют её, и она отражается, умножается и становится намного тяжелее. Если мы паникуем, паника может распространиться волной на всех, с кем мы соприкасаемся. Если мы чувствуем сильную радость, то моральный дух товарищей и товарищек возрастает, и мы все становимся сильнее.

По сути, мы бы посоветовали, чтобы никто не пытался справиться с этим в одиночку. Нам нужна любовь, нам нужна цель, нам нужна общинная, коллективная жизнь с прочным фундаментом в идеях борьбы за свободу. Это всё даёт нам основу для преодоления чего угодно.

-Анархистская Борьба, 9 октября, 2020

Глоссарий

Перечень некоторых курдских аббревиатур и терминов, используемых в данном интервью.

ИГИЛ - Исламское Государство Ирака и Леванта (ад-Даула аль-Исламия фи-л-ʿИрак ва-ш-Шам).

ССА - (“Свободная сирийская армия”), зонтичная ассоциация различных военных сил, сражающихся в оппозиции к Сирийскому режиму.

Хеваль - Люди, которые вместе идут по революционному пути. Буквально переводится как “друг”, но со временем слово приобрело более глубокий смысл. Это слово близко к слову “товарищ” - близкий друг, на которого можно положиться. “Хеваль” обозначает (местных) товарищей и товарищек в Курдистане (особенно на северо-востоке Сирии), которые принимают участие в революции.

Хевсерок - на языке курманджи “сопредседатель/ница”. Это слово относится к людям, которые занимают ответственные посты в организационных структурах в северо-восточной Сирии. Правилом является наличие двух сопредседателей - мужчины и женщины, курда или курдки, и араба или арабки, и так далее. Инструмент для обеспечения приоритета дела освобождения женщин при представлении любого социального вопроса.

HPC - Hêzên Parastina Civakî - “Силы гражданской обороны”. Это отряды самообороны гражданских кварталов и районов, организованные на местном муниципальном уровне в координации с YPG и YPJ. Они несут ночную и дневную караульную службу и вмешиваются в насильственные конфликты. HPC обеспечивают безопасность общественных мероприятий, таких как протесты и праздничные торжества, и охраняют общественные здания, например, больницы. В состав HPC входит HPC Jin - женское подразделение, состоящее в основном из пожилых матерей и бабушек, а также некоторых молодых женщин. Считается, что HPC Jin лучше подходит для вмешательства в домашние споры, в которых женщина может оказаться в деликатном или уязвимом положении.

ДПК-Сирия - “Курдская демократическая партия Сирии”, политическая партия, связанная с ДПК Ирака, наиболее влиятельная партия в Региональном правительстве Курдистана в Ираке.

PYD - Partiya Yekitiya Democratic (“Партия демократического союза”), политическая партия, приверженная идеям демократического конфедерализма. YPJ/G считается ее вооруженным крылом.

Шахид - один или несколько хеваль, погибших в ходе революционной борьбы.

Суторо - силы безопасности ассирийской и сирийской христианской общины.

САА - Сирийская арабская армия, военная сила Сирийского государства.

СДС - Сирийские Демократические Силы, зонтичная структура для различных военных сил, сражающихся за защиту автономного самоуправления северо-востока Сирии.

TFSA, SNA - поддерживаемая Турцией Свободная сирийская армия / Сирийская национальная армия - аббревиатуры для джихадистских группировок и наёмников, поддерживаемых Турцией в оккупации северо-восточной Сирии.

Хвесер - От xweserî, что на курманджи значит “автономия”. Обычно относится к автономным женским пространствам, процессам и структурам в северо-восточной Сирии и курдскому освободительному движению.

YPG, YPJ - Yekîneyên Parastina Gel (YPG, “Отряды народной обороны”) и Yekîneyên Parastina Jin (YPJ, “Отряды обороны женщин”) - ополчения, состоящие в основном из курдов, а также арабов и представителей других этнических групп в северо-восточной Сирии. YPJ - это полностью женское ополчение. Обе организации входят в состав СДС.