О методологии анархизма
Люди приходят в анархизм по-разному. Кто-то из-за влияний среды, в которой он находился, кто-то по причине внутренней рефлексии. Но ясно одно: дальнейшее становление анархистом не происходит одно без другого. Анархист должен одновременно черпать знания предшественников и между тем самому становиться выразителем нового знания. Отнимите какой-либо компонент из этого условия, и вы не получите анархиста. Тот, кто зарывается в теоретические талмуды, никогда их не переосмысляя, — это, вероятно, политический сектант со свойственной ему педантичностью и желанию соответствовать букве Святого Писания; равно как и тот, кто никогда не изучает наследие анархизма, а только лишь излагает свои интуиции — ризонёр.
Но разве есть среди выдающихся анархических работ, тех самых сочинений, с которых начинает знакомство с анархизмом как с философией любой анархист, упоминание хотя бы мельком этого соображения?
Казалось бы, а для чего? «Ясно же, как день, что анархизм — это вольнодумство», — скажет любой анархист.
Но это самое превратное понимание методологии. Потому как, в самом деле, любой человек наделён вольнодумством: у нас нет в голове никакого полицейского, который запрещал бы нам думать ту или иную мысль (и, я надеюсь, в ближайшее время не появится такой технологии, которая позволяет считывать мысли и назначать такого полицейского). Другой вопрос состоит в том, что не каждый человек помещён в такие обстоятельства, которые побуждают мыслить его в анархическом ключе. Иногда это, конечно, случается, и человек внезапным интуитивным скачком мысли перепрыгивает через старые шаблоны мышления без чьей-либо посторонней помощи. Полагается, что анархист уже по умолчанию, раз уж он анархист, способен на подобные «прыжки» в отношении любого значимого социального вопроса. Но это не так.
На деле же получается очень странная ситуация: человек может принимать отдельные соображения анархической теории (покуда он их вычитал уже в готовом состоянии у теоретиков), но при этом на практике поддерживать совершенно иные принципы и не видеть в этом никакого существенного противоречия. В частности, очень часто в наши дни встречаются анархисты, которые прочитали труды Бакунина и прониклись духом федерализма и автономии, но при этом могут отстаивать совершенно неавтономистские идеи: идею неделимых империй (в рамках которых должна возникнуть анархия, конечно же), или выступать за какую-то ущербную форму анархии, которая, разумеется, зачастую неинклюзивна и не подразумевает под собой никаких иных форм общественного устройства, кроме той, которая оказывается в голове у составителей «программ будущего» (здесь мы заведомо выносим за скобки представителей анархо-капиталистического лагеря и прочих анархо-иерархистов, анархо-сталинистов, анархо-меритократов и т. д., потому как они не разделяют даже базового анархического принципа — принцип неиерархичности) — притом, эти программы могут вступать в большое противоречие с принципами, провозглашёнными ранее анархическими мыслителями, опять же, под эгидой вольнодумства, которое почему-то принимает императивный характер.
Из-за чего возникает такая ситуация? Стало быть, потому, что анархическая теория — это зачастую готовые ответы на все вопросы, и именно с такого ракурса подходят анархисты, когда агитируют неанархистов. И очень часто те, кто в анархизм не посвящён, требуют от анархистов невозможного, т. е. Святого Анархического Писания, в котором будет изложены не только соображения анархистов как таковые, но и пошаговая инструкция, как этого достигнуть без довлеющих сил революционного авангарда.
Но анархическая методология в принципе исключает такое представление, как готовые непреложные истины. Набираясь основ анархизма и едва улавливая его суть, оппоненты, читавшие «Хлеб и волю», или же «Азбуку анархизма», или даже книги, которые увязаны с историей (например, небезызвестная книга Даниеля Герена «Анархизм: от теории к практике»), начинают восклицать:
«А в ваших книгах не было ничего и близко написано о том, как будут функционировать при анархизме типографские конторы, стало быть, ваша теория совершенно несостоятельна, раз уж вы не предусмотрели там ответа на такой важнейший социальный вопрос!»
Но анархисту необязательно расписывать полную программу анархизма, чтоб быть анархистом, и те, кто придерживается анархических позиций довольно давно, этого убеждения придерживаются сами, да и это было бы невозможно: каждое такое предложение по любому поводу потенциально дискуссионно, потому что анархизм — это живая теория, а не высеченная в камне догма, и любая программа, любое предложение в целом оспариваемо.
Когда анархисты пишут теоретические выкладки, предполагается, что анархист должен сам в дальнейшем помыслить, как эту теорию можно применить в тех или иных обстоятельствах и можно ли вообще, а порой, что анархист должен автономно выработать свою теорию. Это редко соблюдается в текущих обстоятельствах. Некоторые анархисты сегодня, к примеру, придерживаются нейтралитета в любых военных конфликтах даже не по той причине, что это действительно имеет под собой рациональную основу, а лишь потому, что приравнивают каждый из них к Первой мировой войне, ставшей своего рода судилищем, на котором объявили виновных и победителей. Или же очень часто можно слышать речи о том, что феминизм — это плохо, потому как о нём нелестно отзывался Боб Блэк, или что нормально отстаивать гомофобные суждения лишь по той причине, что ни Бакунин, ни Кропоткин ничего лестного не писали про толерантность к сексуальным меньшинствам.
В этом, пожалуй, и есть основная проблема анархического подхода: мы очень мало настаиваем на том, что анархизм — это рефлексия над прочитанным (услышанным, увиденным). Иногда такие вещи объяснять не нужно, и люди, склонные к философствованию, сами в конечном счете будут заниматься переосмыслением анархического наследия, но, кажется, что этот взгляд стоит проговорить отдельно. Потому как очень часто мне приходилось сталкиваться с ситуациями, когда люди неанархических убеждений, даже будучи минимально подкованными в вопросе анархизма, не понимают его методологию: анархизм начинается с личного созерцания и заканчивается коллективным праксисом. Никто не может дать готовых ответов, потому как готовый ответ — это результат множества личных постоянно изменяющихся созерцаний в практическом применении. Отсюда вытекает, что, разумеется, анархист может вам дать ответ на какой-нибудь абсурдный вопрос по типу функционирования типографий при анархизме, но это всё останется невостребованным ровно до тех пор, пока такую анархическую типографию просто не откроют — по сугубо интуитивному соображению как результату коллективного умосозерцания.
Если это хорошо понимать, то даже не слишком углубленное изучение анархизма наметит траекторию дальнейшего поиска в более специфических темах, и вы даже сможете самостоятельно разрешать самые сложные социальные ситуации в дальнейшей перспективе — и даже, что немаловажно, оспаривать и пересматривать авторитетные мнения.