Первая глава
Антон довольно часто чувствовал себя неловко в обществе Саши Собакина — своего нового одноклассника. Тот с постоянством нарушал личные границы Тоши, и шутил так, что хотелось сбежать с уроков, лишь бы не встречаться со странным новеньким, да и внешне он был странный, бледный и с растрепанными белыми волосами. Со временем, конечно, пришлось смириться, да и шутки не всегда были настолько плохи. Но конкретно сейчас Антон думал о том, куда же он свернул не туда.
Всё началось с того, что Саша, подцепив Тошу в конце учебного дня, потащил его гулять, ведь странному парню больше не с кем гулять. Изначально Антон подумал, что у Собакина есть какой-то план как подколоть Тяночкина.
Воздух казался студёным, а погода облачной и слякотной. Комбинация — ноябрь и не самый приятный день во всех смыслах — стала завершающей точкой к тому, чтобы настроение у Тоши окончательно испортилось, хотя оно и с утра не задалось, будто день изначально задумывался неприятным. Под такую погоду, конечно, хорошо было развалиться дома с чашкой тёплого чая, приятно отогревающие стылые руки, а не тащиться не пойми куда со странным одноклассником, который не внушал особо доверия.
Но между угрюмыми родителями, которые только добавят масла в огонь и странным парнем, Антон конечно выберет Сашу.
Там — дома — были родители, с которыми он недавно поссорился. Вспоминать было неприятно, да и сам Антон невольно мрачнел, вспоминая крики родителей. Он действительно в последнее время начал учиться хуже и успеваемость понизилась. Терялась концентрация, мысли стали разбредаться. Конечно, этому было объяснение, переходный возраст который наступил у Антона позже всех, экзамены, всё это создавало ужасный коктейль, а недовольство родителелй были каплей яда. Заучивать формулы, писать сочинения, выполнять домашние задания стало труднее и невыносимее.
И химия никогда не была его коньком.
Тяночкин честно и искренне пытался в учебу, и так же честно и искренне не понимал химию, странные формулы и учительница, которая не умеет объяснять, а лишь кричит. Несмотря на свои старания, получать плохие оценки было просто обидно. Сколько бы он не зубрил, у Тоши не получалось, учитель был попросту предвзят к нему. Прикусывая до боли нижнюю губу, он рвал тестовый листок с оценкой, получая осуждающий взгляд от учителя, а после затихал на весь остальной учебный день.
А потом вечером был скандал, ведь низкая успеваемость — это позор и конец света.
Критикующие слова отца впивались в разум, давя прессом на мозг. Он что-то кричал, что-то спрашивал, но ответа от Тоши не следовало. Мать тогда лишь мрачно смотрела на сына, хмуря тонкие брови. Её губы поджались. Она стояла поодаль, сложив руки на груди. Он не знал что хуже — крики отца или молчаливое игнорирование матери. Отец, так и не получив ответа, влепил юноше пощечину. Конечно, Антон никак не ответил, ведь он попросту слабее.
Запираясь в своей комнате, Тоше хотелось лишь лечь в клубочек, словно его кошка — Гречка, скрыться от всех и больше никогда не слышать ни об учёбе, ни тем более о проклятой химии, не париться об этом. Тихие всхлипы едва ли были слышны, Тоша молча заливался слезами обиды и гнева на учебу, на родителей и больше всего на самого себя.
Тоша чувствовал себя как никогда бесполезно и одиноко.
Щека болезненно горела, а от слёз становилось лишь хуже. Конечно, затрещина была не настолько сильной и утром вряд ли останется след, если юноша приложит лёд, но морально Антон, кажется, слегка сломался.
«Разве я делаю недостаточно?» — противной мелодией играло в разуме Антона.
Когда перед его лицом Собакин прощелкал пальцами, Антон от неожиданности вздрогнул и на рефлексе закрыл лицо рукой. Кажется, он слишком ушел в себя, прокручивая вчерашние воспоминания.
У Собакина были сведены брови — он слегка хмурился, а Тяночкину стало неуютно под внимательным взглядом серых глаз, будто он что-то подозревал.
Из их школы, от которой они отошли на всего десяток метров, вытекали и другие школьники, разбредаясь по всей территории. А кто-то собирался в кучки людей, где-то раздавались привычные крики и возгласы бегающих везде младшеклассников, увлечённо занятых какой-то своей игрой.
Около забора стояли и курили старшеклассники, всегда эти неуютные компашки, которые презрительно смеялись и смотрели на всех свысока.
Оба направились на выход с территории ненавистного места.
Антону было немного совестно, что он весь день отмахивался от одноклассника, который пытался наладить контакт. Тот, конечно, спрашивал причину, почему Тоша такой мрачный, но ответа не получил. В конце концов, были предприняты попытки отвлечь понурого Тяночкина от своих мыслей, но лишь отвлекал от уроков. За что получал гнев Тоши.
Тем временем Саша повёл их дворами, а Антон, которого Собакин старательно заговаривал, не особо задумывался о конечной остановке. В любом случае Собакин потом доведёт его до родного подъезда.
Саша иногда перешучивался, отвлекая Антона от неприятных мыслей и заставляя слегка улыбнуться, все ведь знают чувство когда ваши мрачные и серьёзные мысли перебивают шутки про чернокожих. И постепенно становилось легче. Общение с Собакином вне учёбы и школьного кабинета дарило Тоше чувство почти физического облегчения, на душе ощутимо становилось теплее, менее тревожно. Некоторые шутки Саши пробивали Тошу на «хи-хи, ха-ха». А после Собакин вообще завлёк его разговором о какой-то ерунде, заставляя тихо смеяться. Скула от смеха слегка болела, хоть следа действительно не осталось.
Они шли уже достаточно долго, чтобы Антон успел потерять чувство времени. Вокруг не было ничего, только редкие прохожие и бродячие коты, которые бежали под дома.
Саша остановился, а Антон, ведомый одноклассником, последовал его примеру. Они находились во дворе, выглядевшим как-то уж слишком запущенным и пустынным. Кивнув какой-то мысли у себя в голове, Собакин просто схватил Тяночкина за рукав куртки и повел его к одинокой полузаброшенной детской площадке. Конечно, Тяночкин немного испугался такого резкого движения.
Горка, по всей видимости, сделанная из металла, опасно накренилась и заржавела. Где-то валялась опрокинутая деревянная скамейка с отломанной ножкой, на которой посидеть уже было невозможно. Рядом с ней — осколки стекла. А где-то чуть дальше, в жухлой высокой траве, можно было найти и пустые алкогольные бутылки с прочим мусором, бычки, шприцы. Справа находилась песочница с поломанным бортиком, выглядевшая наиболее заброшенной. Слева две качели, примерно в таком же состоянии, как и вся площадка. За исключением того, что на железке краска, вымалеванная в несколько слоев разными цветами, облупилась не полностью. Зато благодаря этому можно было увидеть, сколько раз площадку перекрашивали.
Величественно кивнув на качели рядом в очевидном приглашении сесть, Саша слабо улыбнулся. Хвататься за холодный металл было неприятно, но вот Собакину, кажется, нормально. Или он, по крайней мере, отморозил свои руки до такой степени, что они потеряли всякую чувствительность.
Качели тихо скрипели, подпевая воющему ветру. Двор действительно оказался неестественно пустым и Антон, кажется, начал понимать, почему Собакин выбрал остановиться именно здесь. Спокойно, людей почти нет, лишь только они двое. Эта мысль наводила смутное тепло, и даже спокойствие, но одновременно с этим и чувство чего-то неожиданного со стороны Собакина.
Невольно Тяночкин отметил, что до собственного дома, наверное, было слишком далеко. Этот двор, кажется, находился на окраине города.
Антон, заметив на себе молчаливый взгляд серых мутных глаз, повернулся к нему боком, неловко улыбаясь. Хотелось что-то сказать, но слова как назло не подбирались.
— Тут… Довольно спокойно, мне нравится, — Тоша положил ладонь себе на затылок, слегка в растерянности почесывая его, переплетая волосы. Пальцы мёрзли, они отрезвляюще холодили кожу головы. — Как ты его вообще нашёл? Я тут, в городе, живу с рождения, а даже не знал, что это место существует.
Не было секретом, что Саша недавно переехал сюда откуда-то из далека, хоть Собакин не особо распространялся о причине переезда и о том, откуда он родом.
— Я, когда только переехал, очень много гулял. Иногда даже ночь напролет. Однажды, бродя по окраине, набрёл на это место. Как ты и сказал, здесь спокойно, тихо. Хорошо. — Собакин нежно улыбнулся, будто бы она была посвящена кому-то или чему-то светлому и приятному.
Покачиваясь, Собакин окинул взглядом двор, повернув голову от Тяночкина. Его глаза остановились на старом дереве с голыми ветками рядом с площадкой. На ней ничего не было, обычный дуб, но внизу среди жухлых листьев валялась грязная рваная верёвка, обмотанная вокруг ствола. Странный и непонятный аксессуар.
Петли качель тихо визжали, отражаясь эхом по двору. Взгляд Саши стал мутным и пустым, будто бы он смотрел сквозь дуб.
— Знаешь, немного жутко, что здесь людей почти нет. Дома хоть и выглядят ветхими, но должен же кто-то здесь быть… — Тяночкин заинтересовано оглядел местность на предмет хоть одной живой души кроме них самих. Четырехэтажные старенькие панельки окружали двор, словно брали в осаду.
— Тошенька, тут большая часть домов — под снос, никто почти не живет. Многие уехали ближе к центру, а те, кто остались… В основном старые одинокие люди или алкоголики, но и они когда-нибудь уедут — Саша снова повернул голову к Антону, слегка наклонив её. — Пара семей оставалась здесь до последнего, но к учебному году все разъехались. С некоторыми ребятами я успел пообщаться после моего приезда сюда, но даже тогда двор значительно пустовал.
Сашин рассказ как-то волей-неволей, но добавил тоски. В воображении Антона здесь когда-то было шумно, были и люди, возможно мамы с их детьми, или компания подростков, снующих поблизости и проводящих время вместе, точно так же как и они сейчас.
Немного набрав воздух в легкие, Тоша хотел уже что-то спросить, но прежде, чем он смог сказать что-либо, Саша продолжил:
— На самом деле я и сейчас иногда сюда хожу. Ты прав, здесь тихо, можно привести мысли в порядок и отдохнуть от людей. Поэтому и решил тебя сюда отвести, помочь развеяться. — Саша сделал паузу, внимательно смотря в глаза — Знаешь, когда ты в школе в коридоре завис. — На языке Собакина вертелось: «Я испугался за тебя» — Там толкучка такая, тебя же просто задавили же. Весь в мыслях мрачных каких-то, а сам молчишь. Тош, что случилось?
Тяночкин замялся. Изначально он не хотел делиться своими переживаниями, просто считая, что Собакину это особо-то и не сдалось. Но теперь стало совсем совестно. Школьник только сейчас осознал, что Саша со вчерашнего дня пытался его как-то подбодрить, пусть и глупыми шутками, иногда доходя даже до анекдотов про Штирлица, а сейчас отвел в «своё» место, чтобы Тоша просто развеялся. Собакин всегда проявлял свою заботу в дурацкой форме, которую не всегда удавалось заметить, но сейчас Тяночкин понимал, что Саша искренне беспокоится.
Это было непривычно, немного приятно и в какой-то мере пугающе.
Тяночкин не умел заводить друзей. Он, конечно, пытался, но от природы был довольно закрытым и скромным ребёнком. Все эти попытки заканчивались тем, что его высмеивали или отодвигали на задний план. А с взрослением смелости или опыта не прибавилось. Новые знакомства вызывали тревогу. С одноклассниками он больше не пытался наладить контакт, смирившись со статусом изгоя, просто отсиживая уроки на задней парте.
Недостаток общения он компенсировал с родителями или своей любимицей — Гречкой. Те всегда были рядом. Было особенно приятно, когда родители его хвалили. В основном, конечно, за оценки и достижения. Поэтому для него учёба и стала так важна.
Она забирала всё его свободное время, помогала отвлечься, не давая задумываться о чём-то плохом. Родители любили его, когда он приносил в дневнике «Отлично».
Всё было хорошо и даже почти не одиноко. Поэтому он сам стал отдаляться от других, теряя и не без того слабые связи.
Антон Тяночкин сам завысил планку, на которой должен был держаться, чтобы получать внимание от родных.
И в конце концов Тоша вырос не слишком социальным и уверенным в себе парнем. То, что делал Саша, было для Тяночкина впервые. И Собакина хотелось отблагодарить, не смотря на его своеобразный характер.
Тоша взгляд устремил вдаль, лишь краем глаза видя лицо Саши. Пальцы спрятал в рукава, перед этим горячо подышав на них. Они всегда мёрзли и отогревать их каждый раз было проблематично. А сегодня, как назло, он забыл свои перчатки, в спешке «сбегая» из дома в школу, чтобы не чувствовать давящую семейную атмосферу. Мать предпочла его игнорировать, пока он не принесёт исправленную оценку в дневнике.
— Я. Знаешь, я недавно с родителями разругался, — Тоша как-то потускнел и поник. Он подобрал ноги, обхватывая колени руками. — Я вчера по химии получил «неуд», а ты же знаешь, она не исправляет, я даже к завучу ходил. Мне эти плохие оценки вообще не нужны, весь аттестат сбивает. А родители, узнав, выговор мне устроили. Отец тоже переживает из-за аттестата, знаю, он заботится, но…
Тоша стало стыдно, будто бы он жалуется на мелочи, но воспоминания о вчерашнем не давали ему покоя. Сердце предательски болело. Тяночкин хотел, чтобы его выслушали и поддержали, хоть он подсознательно считал, что не заслужил подобного. Но Саша, не смотря на все Тошины страхи, не смеялся над Тяночкиным. А мог. Собакин внимательно вслушивался в рассказ, не перебивая, дав возможность высказаться, которой Тоше так не хватало.
— Много всего наговорили, кричали и… не знаю даже, что делать, я ведь честно стараюсь.… Чувствую себя беспомощно. Сколько бы усилий не прилагал, я всё равно не достигаю результата. А они будто моих достижений не видят, только плохое… — Тоша несчастно хмурит брови, сдерживая ком в горле. — Саш, ты не подумай, я их очень люблю. Просто обидно…
Антон замолчал, зажмурив глаза. Неожиданно уличный холод сменился теплом, окутавшим его. Кажется, пока длился рассказ, Собакин осторожно встал с качелей и приблизился к Тяночкину. В нос проник какой-то едва уловимый горький аромат дыма, который щекотал нос. Саша чуть сильнее прижал к себе, обнимая Антона за плечи крепче. А Тоша в свою очередь поднялся с качелей, утыкаясь Собакину в плечо. Почувствовав непривычную слабость, Тоша стал цепляться за куртку Саши. Его выслушали и сейчас пытаются утешить, обнимая и прижимая к себе — так мало, но так много для Антона.
Он боялся услышать осуждение, боялся непринятия, боялся равнодушия — то, с чем он мог сталкиваться на протяжении своей жизни от родственников, «друзей», учителей и малознакомых людей. Но Саша лишь ласково гладил друга по спине, утешая.
— Тош, я знаю как ты стараешься. Весь в уроках, в учёбе. Ты молодец, и не дай усомниться в этом из-за других. И я знаю, как учительница к тебе несправедлива. Давай я помогу тебе с темой, а с Анной Арсеевной мы разберемся вместе.
— Я. — Тяночкин слегка растерялся, не зная, что сказать. Дыхание попросту перехватило. Антон сильнее стиснул Собакина в объятиях. Он был благодарен Саше. — Спасибо тебе большое, правда.
Школьнику было в новинку подобное отношение — его не осуждали и предлагали помощь. Это позволяло посмотреть на одноклассника с другой стороны. С непривычной, но приятной, светлой стороны.
Саша лишь мягко улыбнулся, потрепав Тошика по голове. В объятиях Собакина — вот так, уткнувшись в плечо, окутанный приятным чувством — было слишком хорошо. Возможно, позже он будет этим чувством смущён, но сейчас было слишком комфортно и уютно, чтобы об этом задумываться. Тревоги ушли на второй план, а потом и вовсе пропали из головы. Казалось, что всё легко решается и он вовсе зря расстраивался.
В груди осталось теплое, приятное, но одновременно трепечущее чувство.
Они остались на улице, прямо на этих качелях, пока не начало темнеть. Вместе провожать закат было по-своему интимно. Но с тем, что солнце скрылось за низкими панельками, пришло и осознание, что на улице стало стремительно холоднее. Оценив состояние куртки Саши, совсем тонкой и совсем не согревающей, Антон засобирался домой.
Холодный гулкий ветер гулял по пустынному району. В замёрзлых лужах, припорошённых жухлой листвой, отражался жёлтый свет от фонарей. Дома-панельки с тёмными окнами придавали городу уныло-эстетичный вид. Было тихо и темно, лишь чьи-то дворовые собаки выли где-то далеко.
Две пары ног ступали по асфальту, два силуэта в молчании пересекали улицу.
Идти домой уже было не так страшно. Он всё исправит, а Саша ему в этом поможет. Плохая оценка - это ведь не конец света, верно?