Франсиско Гойя и его ведьмы

Константин Карагода. Мой Telegram-канал: https://t.me/Pastand

Ссылка на видео в контакте:

https://vk.com/video11159505_456239995

Образы старости у Франсиско Гойя

Великий испанский художник Франсиско Гойя продолжает давнюю традицию изображения старости, однако его трактовка полна мрака и сарказма. На его полотнах и гравюрах старые женщины предстают в пугающих и комических образах: ведьм, зловредных сводниц, кокетливых старух, иссохших живых мертвецов, парок, плетущих нить судьбы, и хищных старух, сосущих жизненные соки из молодости.

Эти образы имеют глубокие корни в культуре и литературе Испании. Гойя вдохновлялся народными сказаниями, пьесами и суевериями, которые ярко отражали страхи общества перед старостью и смертью. Пугающие маски на его картинах символизируют не только физическое увядание, но и внутреннюю тьму человеческой натуры — жадность, лицемерие и разрушение. Эти элементы переносят зрителя в мрачную пьесу, разыгрываемую художником на холсте, где комедия и трагедия переплетаются, разоблачая людские пороки и слабости.

Используя кошмарные образы ведьм, призраков и демонов, Гойя символически критиковал пороки и заблуждения человеческой натуры. Несмотря на то что к тому времени охота на ведьм и их казни в Испании прекратились, Гойя, возможно, черпал вдохновение в недавно переизданном «Аутодафе» — отчете об охоте на ведьм в Стране Басков (1609–1611 годы). Тогда около 1800 человек признались в колдовстве, среди которых было много несовершеннолетних, а процесс завершился актом веры — сожжением обвиненных на костре. Испанский драматург Леандро Фернандес де Моратин, друг Гойи, опубликовал материалы этого процесса под псевдонимом, а книги вышли в 1811, 1812 и 1820 годах.

Картины и офорты Гойи изображали гротескные сборища ведьм, передавая образы, существовавшие в общественном сознании в период ведьмовских процессов. Эти темные и пугающие сцены показывали ведьм, поклоняющихся дьяволу, поедающих детей и парящих в воздухе. Вероятно, таким образом Гойя критиковал недавно восстановленную инквизицию и поощряемый ею суеверный фанатизм. Возможно, художника возмущало то, что церковь, преследуя ведьм и колдунов, тем самым утверждала их существование и укрепляла суеверия.

История ведьм в Испании имеет глубокие корни. Например, Филипп II, правивший в XVI веке, пытался разобраться с этим вопросом. Он создал специальную комиссию для изучения правды о ведьмах и отправил ее в Галисию, где, по слухам, ведьм было особенно много. В докладе утверждалось, что члены комиссии якобы видели, как ведьмы вылетали из печных труб верхом на метлах в полночь. Однако сам Филипп II, будучи достаточно просвещенным для своего времени, не придал этому докладу большого значения.

Французский поэт Теофиль Готье в своей книге «Путешествие в Испанию» отмечает: «Кастилия называется Старой, должно быть, потому, что в ней обитает множество старух — да каких! Ведьмы, явившиеся Макбету на вересковой пустоши близ Дунсинана, в сравнении с ними — воплощение юной чистоты и прелести. Прежде я думал, что омерзительные фурии гойевских „Капричос“ — плод болезненного воображения художника, но теперь знаю, что ошибался. Эти портреты Гойя писал с натуры — сходство поразительное!»

Стереотип ведьмы

Стереотип ведьмы, по мнению теоретиков феминизма, был средством нейтрализации власти женщин, представляющей угрозу установленному порядку патриархального общества. Сложно сказать, какие намерения вкладывал Гойя в свои произведения: осуждал ли он ведьм или, напротив, прославлял их. Глядя на его образы, возникает вопрос: разве Гойя не критикует этой фантастической изобразительностью демонизацию женщин? Разве его работы не показывают, что старухи менее связаны с дьявольскими силами, чем сами жертвы суеверий?

Такой же точки зрения придерживается и Рамон Гомес де ла Серна: «Но в страстной ненависти Гойи иногда проскальзывает не просто сочувствие — почти нежность к ведьме. Ведь если бы она не летала на метле, наводя страх на всю округу, насколько унылыми были бы деревенские ночи!»

Философ Хосе Ортега-и-Гассет писал о Гойе: «Мы зачастую даже не знаем, превозносит ли Гойя то, что изображает, или осуждает, пишет ли он pro или contra».

Детоубийцы
Гойя часто изображает женщин в роли детоубийц, связывая их с жертвоприношением младенцев и разрушая традиционный образ женщины как матери. Вместо заботы о жизни эти женщины представлены ее разрушительницами. Рисунок «Плохая женщина» показывает ведьму или старуху, готовую пожрать младенца. Возможно, она потеряла рассудок из-за страшного мадридского голода 1811–1812 годов, который унес более 20 000 жизней и привел к случаям каннибализма.

Философия ведьмы
Мигель де Сервантес в «Новелле о беседе собак» передает богословско - философские размышления ведьмы: «...какую радость или какую пользу получает дьявол, толкая нас на убиение младенцев; ему ведь отлично известно, что они крещены, безгрешны и невинны и поэтому попадают сразу на небо, а между тем каждая ускользающая от него христианская душа доставляет ему страшную муку. На это я могла бы ответить словами пословицы: "Иной себе оба глаза выколет, лишь бы только враг его на один глаз окривел". Ясное дело, он рассчитывает при этом на страдания, причиняемые родителям смертью ребенка — на величайшее из всех мучений, какое можно себе представить. Самое главное для него — устраивать так, чтобы каждая из нас почаще совершала жестокие и богопротивные дела, и все это дозволяет Господь по прегрешениям нашим. Ибо без воли Господней, я это знаю по опыту, дьявол не в состоянии обидеть и муравья. Это такая правда, что, когда я попросила его однажды разрушить виноградник моего врага, он ответил, что не в силах коснуться даже единого листика, ибо это не угодно Господу Богу. Из этого ты, когда подрастешь, сможешь сделать вывод, что бедствия, приключающиеся с людьми, государствами и городами, такие как внезапная смерть, поражения и гибель, иначе говоря, всякое сокрушительное зло, происходят от Всевышнего и его попустительствующей воли; тогда как вред и зло, именуемые проступками, происходят и ведут свое начало от нас самих. Бог непогрешим, а потому мы сами повинны в грехе, ибо совершаем его делом, словом и помышлением. За грехи наши и дозволяет Господь, как я уже сказала, всякие дьявольские козни». В этом отрывке ведьма предстает почти как католический богослов, полностью придерживаясь католической догмы и не допуская ни малейшего уклонения в ересь.

Лист №45 из цикла «Капричос» Гойи сопровождается следующим текстом: «Женщины, которым за 80 лет, высасывают соки из малюток, а те, которым не более 18-ти, сосут взрослых. Человек словно для того только рождается и живет на свете, чтобы из него тянули соки».

Старые сводницы и кокетки
Вот что пишет о теме старости в «Капричос» Валерий Николаевич Прокофьев: «Старость проходит через всю вторую главу (Прокофьев разделил серию офортов на главы — К.К.), и эта старость повсюду тлетворна, враждебна молодости, злокозненна и лицемерна, коварна и мстительна. Она совращает молодость, толкает её на путь порока, наслаждается, затягивая её в грязь, злорадно наказывает за грехи, которые сама же и привила. Эта старость принимает поистине космический характер».

Образы старой кокетки или сводницы часто встречаются в ренессансно-барочной комедии, популярной в Испании и Италии. М.Н. Соколов приводит пример: «В целом ряде испанских нравоучительных драм XVI века старая сводня Гипокризия (с греч. — лицемерие) совращает юную Альму, олицетворяющую человеческую душу как таковую». Образ женщины, связанной с нечистой силой, перекочевал из народных поверий XV века в литературу. Писатель Фернандо де Рохас отразил его в романе «Селестина», названном так в честь главной героини. Ведьма в этом произведении — злая старуха, жадная, хитрая и коварная колдунья, живущая среди ядов и магических формул, наводящая порчу и манипулирующая даже самим Сатаной. Персонаж Селестины стал нарицательным для многих поколений испанцев. Классический образ ведьмы воспроизводился и в произведениях Лопе де Вега. Со временем ведьмы в литературе и народной традиции, например у ярмарочных кукольников, начали приобретать комические черты, становясь менее зловещими.

Читая строки Сервантеса, становится понятно, откуда у Гойи появляются образы старости: «Я не настолько стара, чтобы не прожить какой-нибудь год, хотя мне и стукнуло семьдесят пять; правда, я не могу поститься по старости, не могу молиться от головокружений, не могу ходить на богомолье из-за слабости ног, не могу подавать милостыню по бедности, не могу думать о добре, потому что люблю позлословить, а ведь для того, чтобы сделать добро, нужно прежде о нем подумать, так что все мои мысли всегда устремлены на дурное».

Итак, во всех бедах мира винят ведьм, старость, смерть и глупость. А может быть, всему виной — стоящая на вершине власти омерзительная, кокетливая королева-ведьма?

Старая распутная королева

Картина «Старухи и Время» (1810–1812) представляет собой аллегорию тщеславия: знатная старуха и её дуэнья смотрятся в зеркало, в то время как за их спиной стоит бог Хронос, готовый смести их своей метлой. Комизм и ирония этой сцены подчёркнуты их старостью. Исследователи часто проводят параллели между старухой, изображённой справа, и королевой Испании Марией-Луизой. Бриллиантовая стрела в волосах старухи напоминает украшение, которое носила королева на групповом портрете Гойи «Семья Карла IV» (1800–1801). Считается, что это украшение было подарком её любовника Мануэля Годоя, и оно могло намекать на их тайную связь. Аналогичная стрела в волосах инфанты Марии Изабеллы указывала на сомнения в её происхождении.

Офорт, не вошедший в опубликованную серию «Капричос», сюжетно связан с офортом №55 «До самой смерти», так как оба изображают элегантно одетую старуху. Намёк на королеву Марию-Луизу Пармскую присутствует в обоих случаях. Вероятно, мужчина, склонившийся перед ней, — это Мануэль Годой, а фигура на заднем плане — Карл IV. Возможно, художник планировал включить этот офорт в серию, но позже исключил его из-за резкости критики и явной идентификации высмеиваемых персонажей, заменив его на офорт №55.

Гойя разоблачает и высмеивает представителей привилегированного класса, что полностью соответствует духу эпохи Просвещения. Его ирония и насмешка над миром делают его похожим на великого комедиографа, создающего образы, в которых соединяются народные верования и карнавальная культура, как отметил бы Михаил Бахтин. Однако смех и ирония Гойи могут неожиданно сменяться ужасом. Художник создает эмоциональные качели для своих зрителей, переходя от язвительной насмешки к изображениям массовых убийств и насилия, где улыбка становится неуместной.

Демонические картины для герцогинии Осуна

В цикле картин для герцогини Осуна Гойя демонстрирует влияние демонических сюжетов, вдохновлённых книгами о ведьмовских процессах в Стране Басков, а также испанской литературой — от Сервантеса до произведений его современников, посещавших салон герцогини.

Герцогиня Осуна была заметной фигурой испанского Просвещения. Она основала знаменитый литературный салон в Мадриде, ставший центром французского Просвещения в Испании, где обсуждались наука, культура, литература и искусство среди аристократов, иностранных дипломатов и художников. Герцогиня приобрела одно из первых изданий «Капричос». Она и её муж поддерживали современные педагогические идеи и подчеркивали свою роль как родителей в воспитании детей. Герцогиня председательствовала в благотворительном обществе, занимающемся образованием бедных девочек и реабилитацией женщин-преступниц. Её интеллектуальные достижения свидетельствовали о разрыве с традиционными испанскими нормами, которые исторически лишали женщин права на образование.

Несмотря на близкую эмоциональную связь с мужем и детьми, герцогиня, как и королева Мария Луиза, наслаждалась обществом других мужчин и не видела препятствий для появления на публике с очередным кавалером.

Примерно в 1797 году герцогиня Осуна поручила Гойе создать серию из шести картин на демонические темы. Рассмотрим две из них, изображающие исключительно женские фигуры ведьм — «Заклинание» и «Шабаш ведьм» (Музей Лазаро Гальдиано, Мадрид). Эти картины можно связать с отрывком из книги Аутодафе, в котором две женщины приносят в жертву своих собственных детей дьяволу. На картине также присутствуют символы, напоминающие о дионисийских ритуалах.

Ведьмы поклоняются черному козлу, который традиционно воспринимается как похотливое животное, символ нечистоты. В античности козел ассоциировался с Афродитой и Дионисом, а сатиров изображали с козлиными рогами. Более того, в моралистических бестиариях козел является персонификацией похоти. Гойя увенчал его голову козла виноградными листьями, тем самым объединяя образы Сатаны и Диониса на вакханалии — шабаше. Таким образом, Гойя намеренно устанавливает связь между шабашем ведьм и сексуальной избыточностью дионисийских культов.

Связь с античной мифологией прослеживается и в «Капричос» Гойи, где встречаются богини судьбы Парки (Мойры), плетущие нить жизни; они также появляются на фреске в «Доме Глухого», летящие в воздухе над болотом. Для Гойи Парки и ведьмы неразличимы — все они сливаются в своей уродливости и старости.

Картина «Заколдованный» иллюстрирует пьесу Антонио де Саморы «Заколдованный поневоле», высмеивающую суеверия и страх перед колдовством, широко распространенные в Испании того времени. Главного героя считают заколдованным; мы видим один из моментов драмы, в котором суеверный малодушный человек пытается не дать лампе погаснуть, убежденный, что в этом случае он умрет. Однако он оказывается жертвой хитроумных интриг, а не магии. Пьеса акцентирует комические аспекты веры в сверхъестественное, разоблачая их как следствие страха и невежества.

Эта картина, ошибочно известная как «Кухня ведьм», на самом деле должна называться «Берганса у ведьмы Каньисарес», так как изображает персонажей из новелл Мигеля де Сервантеса «Обманная свадьба» и «Новелла о беседе собак». Следовательно, полотно Гойи основано на одном из самых известных эпизодов колдовства в испанской литературе.

Вот строчки, которые вдохновили Гойю: «Каньисарес подвесила лампочку к стене и проворно разделась до рубашки; достав из угла муравленый горшок, она запустила в него руку и, бормоча себе что-то под нос, натерлась с ног до головы, на которой не было "токи". Еще до окончания смазывания она сказала мне, что её тело останется бездыханным в этой комнатке или вовсе исчезнет, но мне не следовало пугаться, а нужно ждать до утра и узнать от неё, что со мной станется еще до наступления совершеннолетия. Я наклонил голову в знак того, что всё будет исполнено; она кончила смазывание и замертво повалилась на землю; я поднес свою морду к её рту и увидел, что она совсем не дышала. Должен открыть тебе правду, друг Сипион, мне стало очень страшно, что я заперт в тесной комнате с глазу на глаз с такой образиной, которую сейчас опишу, как только могу лучше. Роста в ней было побольше семи футов; она имела вид скелета, обтянутого черной, волосатой и словно дубленой кожей; брюхо, как будто выделанное из овечьей шкуры, покрывало её срамные части и свисало почти до колен; груди у неё были как пустые бычьи пузыри: сухие и сморщенные; губы — черные, зубы — выкрошенные, нос — приплюснутый и крючком вниз, глаза — навыкате, голова — простоволосая, щеки провалились, шея высохла, грудь глубоко запала; одним словом, вся она была тощая и дьяволоподобная».

Сервантес также упоминает шабаш ведьм и поклонение козлу-сатане: «Мы ездим к нему в гости далеко-далеко, на большое поле, где собирается множество ведьм и колдунов; там он нас угощает мерзостной пищей, и там творятся такие вещи, что о них даже стыдно говорить: не хочется оскорблять этой грязью и гнусностью твой целомудренный слух. Существует мнение, что поездки на эти пиршества происходят лишь в нашем воображении и что Дьявол внушает нам образы вещей, о которых мы потом рассказываем как о своих переживаниях; существует также другое мнение, согласно которому мы присутствуем там душой и телом; сама я оба мнения считаю возможными, поскольку никто из нас не знает, когда он бывает там только мысленно, а когда на самом деле: ибо всё, проносящееся в нашем воображении, до такой степени ярко и сильно, что его никак не отличить от подлинных, несомненных переживаний. В этом смысле сеньоры инквизиторы провели эксперименты над попавшими в их руки ведьмами, и выводы их, по-видимому, подтверждают мои слова».

Таким образом, только эмансипированная женщина с глубокими знаниями, как герцогиня Осуна, могла заказать эти картины, чтобы отпраздновать мифический образ ведьмы как бунтарки против мужской патриархальной власти и показывать эти картины избранным интеллектуалам своего салона, побуждая их к интересным разговорам.

Образы, не связанные с демонологией

Для Гойи молодые женщины одновременно являются обольстительницами и частыми жертвами насилия. Их преследуют и убивают. Как и для многих художников, образы преследования, насилия и убийства женщин у Гойи часто переплетаются с эротикой, и он намеренно изображает невинность и молодость жертв.

Гойя не всегда обращался к демонологии, чтобы описать ужасы, на которые способен человек; ему достаточно было пережить войну. Серия офортов Гойи «Бедствия войны» (1808—1820) была создана во время подавления первой испанской революции и последовавшей за ней войны с Наполеоном. Гойя изображает сцены насилия и убийства, включая женщин. Например, на листе № 5: «И они становятся, как дикие звери» женщины с детьми сражаются с солдатами.

Критик Владимир Васильевич Стасов был одним из первых в России, кто стал писать о Гойе: «После Гойи был только один художник в Европе, который подумал и почувствовал то же, что и Гойя, насчёт войны: это — наш Верещагин. Обоим не приходило в голову рисовать самые сражения. Это они предоставляли счастливым, всегда взысканным почестями “баталистам”. Пусть те пишут самыми яркими и лживыми красками торжества побед, литавры и трубы, сияющие и счастливые лица и блестящие дела. Гойя и Верещагин, вместо этого, взяли себе в удел человека, погнанного от его ежедневных житейских забот на войну, который там быстро одичал и освирепел, совершая величайшие беззакония или терпя величайшие страдания».

Ещё интересный фильм