Чикен карри//фрагмент
Ksyusha Barinova (@chemgeee) Ксюша Баринова
Dim Nikiforov (@dim_nikiforov) Дмитрий Никифоров
Георгий (@GeorgiiLb) Георгий Лябогин
Книга: Исчезающие люди (Анна Сарк)
Прежде чем выйти наружу, я надеваю маску на лицо. Энгалусы могут заражать через секреты птиц и не до конца прошедших модификацию людей. Последним повезло меньше всего. Я стараюсь не думать о наполовину измененных людях, что прячутся в подвалах...
Сейчас ночь и я могу безопасно передвигаться по улицам. Птицы предпочитают охотиться в лесах, и я не стану их добычей, но я боюсь, что однажды, одна из них нападет на меня, и я узнаю в ней мужа. Почувствую нутром - это он. Его острые когти будут рвать мою теплую плоть, пока мое сознание не опутает беззвучная темнота…
Я беру с собой рюкзак и фонарик. Пистолет засовываю за пояс джинсов. В моих планах достать обеззараживающие таблетки или, на крайний случай, активированный уголь. Я осторожно выхожу из дома и крадучись иду в сторону лестницы. На площадке по четыре квартиры. Но все жители прошли изменения в первый год. Я слышала, как разбивались стекла, когда птицы искали путь на волю. Дрожала от страха, прижимаясь к тёплому боку Клима, когда они бились о стены.
Они до нас не доберутся, - твердил он, и я ему верила.
Наутро, в соседней квартире, я нашла серо-желтые перья. Они покрывали пол шелковистым ковром.
Включаю фонарик, лестничная клетка похожа на перевернутое домино. Я будто Алиса в стране чудес, потерявшая своего кролика.
Начинаю быстро спускаться вниз. Кеды издают глухой звук. Чересчур громкий для такой вязкой тишины. Без людей мир превратился в аттракцион: брошенные машины, опустевшие кафе, торговые центры с ненужными никому вещами. Все здания постепенно покрываются растительностью. Природа берет свое и животные, жившие в лесу, преодолеют километры и выходят в города.
Моя тень двигается рядом со мной, и я представляю, что не одна.
В первые дни обращения, у нас с мужем был план:
Быть вместе. Не сдаваться. Не отпускать друг друга.
В горле саднит, ком в груди растет. Я вспоминаю его сильные руки на своей спине, смех, щекочущий шею, губы, целующие меня с неистовой страстью. В один момент, я лишилась возможности вернуть все это.
Все шло своим чередом. Мир ни на минуту не замедлился. Случались наводнения, ураганы, засуха, сходили лавины. Газеты все так же писали об изменении климата, таянии ледников и массовом вымирании животных. С телевизора нас пугали надвигающимся кризисом, голоде, войнах, эпидемиях и потоках беженцев.
А тем временем, за пределами космоса творилось что-то неладное.
Первым, на кого обрушился метеорный поток, было Южное полушарие...
По новостям крутили, что небольшой городок в Новой Зеландии опустел. Некий Иэн Скотт провел выходные в Веллингтоне, а вернувшись в Нельсон, обнаружил, что все жители исчезли.
"Крыши и окна были разрушены, - говорил растерянный мужчина средних лет, глядя в камеру, - никогда такого не видел".
Это было где-то далеко, так далеко, что не имело к нам никакого отношения, пока не началось у нас.
Вещание сохранялось несколько месяцев. Нас предупредили, что вода заражена и по возможности лучше использовать угольные фильтры. Власти стран пытались удержать ситуацию под контролем. Никто не говорил, что иные, попадая в наш организм, трансформируют тело, поэтому не было никакой паники, люди еще не понимали, что нашей цивилизации пришёл конец.
Я помню день, когда энгалусы явились к нам. На второй год смерти нашей дочери. Два года тишины и боли. Два года Ада. На моих коленях лежала «коробка памяти», где я хранила фотографии Наны, бирку о рождении, рыжие локоны…
Я перебирала снимки. Представляла, какой бы она была сейчас. Каждую секунду мне было тяжело без нее, каждую минуту возникали воспоминания.
В первое время, муж делал вид, что всё нормально, что ничего не случилось. Предлагал сменить обстановку и слетать куда-нибудь. Сходить в ресторан. Встретиться с друзьями. Но я не могла. Как только я переступала порог квартиры, все внутри сжималось, ужас нарастал, и я возвращалась обратно.
Мне не хватало воздуха. Стены сжимались. В груди что-то давило и жгло.
Я думала, что от боли у меня разорвется сердце.
Комната Наны стала моей безопасной крепостью. Моим спасением. Я трогала, ласкала, рассматривала вещи дочери. Просыпалась и засыпала в ее кроватке. Седативные препараты заглушали боль, а сон возвращал мне дочь. Постепенно Клим отдалился от меня, и стал жить своей жизнью, но…
Мои друзья и родственники считали, что мне уже пора прийти в себя. Стать нормальной. Но пустота, оставленная смертью, следовала за мной, куда бы я ни пошла. В итоге, я все время сидела на балконе и пила больше, чем нужно. Разрушительные мысли копошились в голове, будто черви: выброситься в окно, выпить таблетки или затянуть петлю на шею.
Клим поздно приходил с работы, разогревал заказанную из ресторана еду и сразу уходил спать. Хлопала дверь в спальню, и я понимала - муж вернулся домой.
Небо в ночь прибытия было особенно темным.
"Небывалый метеорный поток ожидается сегодня, - восторженно вещал диктор, – каждый может увидеть это невероятное зрелище"...
«Нана придет в восторг»...- было первой мыслью, и я даже открыла рот, чтобы позвать ее, но тут же плотно сомкнула рот, словно боясь, что слова вырвутся наружу.
Между рёбрами медленно набирала обороты боль. Как физическое напоминание, что Наны больше нет. Я сделала жадный глоток вина. Горечь обожгла внутренности и опустилась жаром на дно желудка. Я кинулась в ванную и едва успела откинуть крышку унитаза, как меня вырвало.
После похорон, меня часто тошнило. Я не могла удержать пищу в желудке. За два года ничего не изменилось. Все анализы были в норме. Я была здорова, но продолжала худеть. Мама настояла, чтобы я обратилась к психотерапевту и мне поставили диагноз:
Изо-дня в день я ходила на сеансы. Сидела в мягком кресле, не понимая, что я здесь делаю. Небольшой кабинет заливал золотой свет, лучи солнца скользили по картинам с изображением морского пейзажа, перекидывались на шкаф с набитыми учебниками по психологии и терялся в ковре с модным рисунком. Все здесь должно было успокаивать, но мне хотелось сбежать отсюда.
- На уровни психики организм пытается освободиться от нежелательной ситуации, - объяснила мое состояние ухоженная женщина средних лет.
- Для вас смерть ребенка нежелательная ситуация? — едко уточнила я, но она только поправила очки в тонкой металлической оправе.
- Я на вашей стороне, - спокойно отреагировала женщина. - Будьте честны с собой и со своим партнером. Поговорите о вашей утрате. Признайте ее. Иначе вы застрянете в вашем горе, и выйти из него будет непросто, а порой, невозможно.
Боль засела в наших телах, мышцах, костях и в голове. Она пульсировала, как гнойник, наполняла каждый угол дома зловонием.
Я слышала, как после похорон Клим плачет по ночам, но делала вид, что крепко сплю. После смерти дочери я будто окаменела, будто вместо меня — статуя, состоящая из острых углов, об которые легко поранится. Я не тянула из мужа болезненные откровения, потому что сама была не в состоянии говорить, хотя помнила тот день по минутам:
Ее уставший, полный боли взгляд. Последнюю улыбку, подаренную мне. Ее хрупкую ладошку в моей руке. А потом она впала в кому и две недели превратились в
сплошную агонию.
Я не знала, как дышать и что делать. Приходила в палату и растирала ее тельце.
Хрупкие ручки, тоненькие ножки.
«Твое сердечко бьется — и мое тоже», - шептала я, и была готова заключить с богом сделку, да с кем угодно, даже с самим дьяволом, если бы это помогло спасти ей жизнь, но все было тщетно.
Я вытерла рукой губы и включила кран. Умыла горящее лицо. Достала из шкафчика Валиум. Было бы проще выпить больше, чем нужно, тогда бы все закончилось. Я смотрела на маленькие таблетки. Они затягивали меня. Становились больше, пока не закрыли своей синевой мою черноту.
Раздался стук в дверь, от неожиданности, я выронила пузырек в раковину.
«Черт».
- Ты в порядке? - тихий голос мужа.
Нет. У нас умерла дочь, помнишь?
- Все хорошо, - выдавила я из себя, потому что надо было что-то сказать. - Сейчас выйду.
Он продолжал стоять за дверью. Половицы под его ногами издавали легкий скрип.
- Оль? — позвал Клим после продолжительной паузы. - Давай поужинаем вместе? - его неуверенное предложение вызвало у меня грустную улыбку.
Я не помнила, когда мы в последний раз проводили вместе время без ощущения чувства вины.
- Ты приготовил ужин? — трясущимися руками я начала собирать таблетки обратно в пластмассовый пузырек.
- Разложил по тарелкам, это считается? — последовал насмешливый ответ.
- Если при этом ты ничего не разбил, - подхватила я.
- К несчастью, сервиз моей бабушки уцелел, - сокрушенно проговорил Клим.
- О, нет, - простонала я.
- Да, - подтвердил он, смеясь. - У тебя было целых десять лет смириться с ее свадебным подарком.
На мгновение, короткое мгновение, мне показалось, что все, как раньше. Наша дочь не умерла, а спит в своей кроватке. Но такая желанная картинка испарилась, стоило только посмотреть на свое отражение. Я ощутила, как на лбу собирается пот и стекает по виску, теряясь в рыжих спутанных кудрях.
Казалось, еще мгновение, и я закричу.
- Ты просишь невозможного, - что-то в моих словах, а может быть тоне, заставило его смех стихнуть.
- Я буду ждать тебя в гостиной, - без прежнего энтузиазма сказал Клим и ушел.
Я схватилась деревянными пальцами за раковину и часто дышала. Вдох-выдох, вдох-выдох. Мне нужно было успокоиться. Сердце стучало все громче и чаще. Я засунула Валиум в рот, чувствуя, как все мышцы постепенно расслабляются. Выключила кран и привела себя в порядок.
Когда я вышла, Клим стоял на балконе. Такой одинокий. Я видела его статную
фигуру и макушку черных спутанных волос. Накрытый стол освещали свечи.
Огоньки играли в высоких бокалах. Сложенные салфетки лежали на белых
тарелках и напоминали чистые листы. Внутри меня что-то сжалось. Клим считал, что нужно забыть, чтобы двигаться дальше, но забыть дочь было невозможно, а как идти дальше парой, мы не знали.
Я подошла к мужу и нежно обняла сзади, прильнув щекой к его плечу. Вобрала в легкие его запах.
- Потрясающее зрелище, - не поворачивая головы, произнес он, - никогда такого не видел.
Я перевела взгляд в окно. В черном небе светились мириады золотистых росчерков звездного дождя. Это и вправду было красиво. Впоследствии, иных нарекли энгуласами в честь водных растений. Очень символично, если подумать, ведь они и вправду похожи на цветы. Только ядовитые. Отнимающие у людей их сущность. Ученые всего мира пытались найти способ, как бороться с ними, но было слишком поздно.
На улице осенняя прохлада. Дует северный ветер, и я плотнее запахиваю куртку. Я стараюсь держаться в тени и иду, опустив голову. В каждом районе скрываются банды выживших, промышляющие мародёрством.
Когда поняли, что все серьезно, прибыли военные и создали карантинные лагеря, где разворачивалась крупномасштабная помощь необращенным. Каждому человеку был положен паек: макароны, мясные консервы, сахар и чай. Но со временем, продовольствия на всех не хватало. Поля, засеянные сельскохозяйственными культурами, так и стояли нетронутыми. Птицы не давали собирать урожай, и наступил голод.
Он толкал людей на зверства. Менял что-то в голове.
Всем хотелось есть, и пить очищенную воду.
Люди поджигали дома, убивали друг друга голыми руками за кусок хлеба и чистую незараженную воду.
Один карантинный лагерь все-таки уцелел. Он находится в пяти часах езды от нашего города. В здании бывшей тюрьмы, где есть еда и охрана из военных. Партия Спасенных так они себя называют. Единственная власть, которая у нас ещё осталась. По улицам шныряет агенты тайной полиции, вешающие на столбах всякого, кто осмелится помогать проклятым. До нас долетают слухи о творившихся внутри тюрьмы ужасах.
Ничего удивительного, что многие необращенные предпочитают страдать в одиночестве.
«Никогда не позволяй им поймать тебя», - последние слова мужа, как еще одна причина, почему я выхожу только ночью.
Все аптеки, супермаркеты и магазины были разграблены в первую волну. Сейчас больше всего ценится вода и люди готовы пойти на все, лишь бы пополнить свои запасы. Мне приходится идти в соседние поселки, где вероятность встретить психа сводится к минимуму.
Наш город назван в честь железнодорожных путей, которые раньше соединяли между собой окраины. От него остались старые рельсы и ретро-вагон, что стоял на площади. Летом в нем размещалось кафе-мороженое. Владельцами были немолодая бездетная пара, они любили угощать Нану горячим шоколадом.
Я останавливаюсь в переулке. Ветер гоняет мусор между проржавевшими машинами. Где-то начинают лаять собаки. Нужно уходить отсюда, пока меня не заметили, но я продолжаю стоять неподвижно, вглядываясь в темноту, и, наконец, вижу очертания пустого брюха вагона. Сознание рисует, как я наклоняюсь к дочери, и прошу пить шоколад осторожно.
Жаль, что я не могу обнять свои воспоминания.
Мускулы вокруг моего рта дергаются.
Нана боролась за каждый свой вдох, я же пытаюсь ее не забыть.
Я уверенно возобновляю шаг и прохожу мимо сгоревших задний. Сохранившиеся стены и перекрытия превратились в скелеты. Под ногами скрипит стекло от выбитых окон. В первое время мародеры тащили к себе все, что могли унести: технику, украшения, все то, как им казалось, они смогут продать, когда это закончится.
Но нельзя остановить то, что уже было внутри.
Я перехожу дорогу и удаляюсь все дальше от центральной части города. Улицы становятся похожи одна на другую. Дома были выстроены параллельно рядам низких гаражей. Одичавшие кошки выгибают спины, завидев меня. Их глаза яростно сверкают и провожают меня злобным взглядом. Я стараюсь ступать как можно тише, боясь, что кто-то может услышать меня.
Вдруг за спиной раздается приглушенный звук шагов, и я замираю на месте, затаив дыхание. Напряженно прислушиваюсь. Шум повторяется, и я озираюсь по сторонам. Меня окатывает горячей волной страха. Я ныряю в первый попавшийся овраг. Даже сквозь защитную маску я чувствую запах гниющих листьев и сырой земли. Дрожащими руками, достаю пистолет и подползаю к краю. Сквозь ветви сухой жимолости мне все хорошо видно.
Темные силуэты двигаются прямо в мою сторону. Я почти перестаю дышать, пульс бьется в горле и от напряжения пальцы немеют. Зубы ноют. Как можно тише передергиваю затвор пистолета. Холодная луна позволяет мне разглядеть двух рослых мужчин в защитных костюмах, на плече одного из них рыбачья сеть, в которой кто-то есть.
Противные мурашки ползут по телу. Пот собирается на затылке, стекая по позвоночнику. Кожа жутко чешется. Я несколько раз моргаю, но образ не пропадает. Там и вправду ребенок. Наполовину обращенный с крыльями вместо рук.
- Как думаешь, эта тварь еще жива? – приглушенно спрашивает мужчина, слегка повернув голову, стекла его очков сверкают белым светом.
- Перестань болтать, и смотри в оба, - отзывается другой. - До рассвета нужно успеть сделать еще одну ходку.
С тошнотворной уверенностью я понимаю, что они хотят с ним сделать. Внутри меня скапливается что-то горькое и твердое.
Мужчины проходят мимо меня. Я смотрю на ребенка, не знаю, девочка это или мальчик. Я вижу только его крылья. Он не издает ни звука. Не плачет. Не хнычет. Просто молча ждет своего конца.
Сейчас слишком много насилия и я не должна испытывать вину перед ним. Но, черт возьми, она не позволяет мне отвернуться. На раздумья у меня несколько секунд. Мне никто не поможет, если что-то пойдет не так. Чтобы успокоиться, я набираю полную грудь воздуха, и медленно выдыхаю. Перехватываю пистолет обеими руками и принимаю более удобную позу для стрельбы. Палец ложится на спусковой крючок.
Выстрел потрясает даже меня. Выпущенная пуля пробивает бедро одного из мужчин. На штанине костюма темнеет пулевое отверстие. Его ноги подгибаются. Кровь хлещет из раны, и он заходится в крике. Рыбачья сеть валится на землю с мягким звуком и остается лежать неподвижно.
- Вынимай ствол! – орет мужчина. - Засада!
Его друг тут же падает на живот и принимает позицию для стрельбы, которую минуту назад занимала я. От всплеска адреналина сердце бешено колотится в груди. Паника и страх подхлестывают меня. Луна скрывается за тучами и меня накрывает спасительной темнотой.
Я выбираюсь из укрытия, продолжая нажимать на спусковой крючок. В моей обойме всего семь патронов. Я не перестаю считать. Шесть. Пять. Четыре. Ответные выстрелы заставляют меня пригибаться к земле. Левая рука взрывается от боли, и наливается тяжестью.
Я спотыкаюсь, но каким-то чудом мне удается удержаться на ногах.
Прикусываю губу и выпускаю последнюю пулю. Она настигает голову мужчины. Защитный шлем раскалывается на части и его голова утыкается в землю без единого звука.
- Тебе конец, сука! — плюется раненый, когда я подбегаю к неподвижному ребенку. — Я тебя запомнил.
- Если не хочешь, чтобы я тебя пристрелила, закрой свой рот, - цежу я сквозь зубы и быстро осматриваю свое плечо. Пуля прошла навылет, не задев кость, рану стоит обработать, но об этом я позабочусь позже.
- Думаешь, перед тобой человек? — чувствую, как он смотрит на меня сверху вниз. - Готова ради ЭТОГО сдохнуть?
Я надеваю резиновые перчатки и встаю на колени. Боль разливается в плече.
Кровь течет из раны, и рука постепенно теряет чувствительность. Я зажмуриваюсь, боясь разрыдаться, и прикусываю нижнюю губу. Приходится сделать над собой усилие, чтобы коснуться его крыльев.
- Оно внутри него... - не унимается мужчина, и я жалею, что не пристрелила его. - Такие, как они, заражают нас...
Я его не слушаю. Трясущимися руками пытаюсь распутать темно-фиолетового цвета крылья. Кое-как мне это удается. Я переворачиваю ребенка. Мальчик. Его глаза закрыты, и пухлый рот слегка приоткрыт, обнажая полоску белых ровных зубов. Светлая челка падает на лоб. На вид ему не больше пяти лет. Мои подушечки пальцев прижимаются к его тонкой шее. Я нащупываю учащенное биение его сердца.
- Оно выглядит как ангел, но ты заблуждаешься на его счет, - задыхаясь, шепчет мужчина. — Мы найдем лекарство, вытащим всех тварей из людей и птиц. Заставим их убраться к праотцам.
Все страны были одержимы идеей найти вакцину, поэтому в новом мире стало в порядке вещей заниматься контрабандой наполовину измененных людей. Проклятые стали расходным материалом. Не знаю, что с ними творят в лабораториях партии, и не хочу знать. Все это время, я думала, что больше некому заниматься исследованиями, но раз торговцы отлавливают несчастных, значит, есть шанс остановить эпидемию обращений...
Я ругаю себя за такие мерзкие мысли.
- Вы убиваете детей, - вот, что я говорю.
- У детей не бывает крыльев... - его голос затихает, и он, наконец, теряет сознание.
Мальчик открывает голубые, как январское небо глаза и они наполняются диким ужасом. Он резко садится, испуганно взмахнув крыльями. Перья касаются меня, и я отшатываюсь от него, застонав от боли в плече. Ничего не могу с собой поделать, но страх заразиться пульсирует в моей душе.
- Все хорошо, - нахожу в себе силы улыбнуться, хотя могла бы этого не делать, маска скрывает половину моего лицо. - Никто не причинит тебе вреда.
Он смотрит на лежащих рядом мужчин. Мне жаль, что все, что мальчик теперь видит — жестокость и зверства.
-..- мертвы? — его голос едва слышен, он смотрит на раненого, который, к
сожалению, все еще дышит.
- Почти, - с усилием поднимаюсь на ноги. - Здесь может быть опасно, тебе лучше уйти и...
Мальчик переводит взгляд на меня, в котором отражается страх, и я замолкаю на полуслове.
- Можно мне пойти с тобой? - неуверенно спрашивает он, но сам не верит, что я возьму его с собой.
Я и сама не верю, но мои губы сами собой складывают слова:
- Ладно.
Не оборачиваясь, я иду обратно, тот же самый путь занимает у меня больше
времени. Рана в плече пульсирует, и рука совсем не шевелится. Меня бросает в пот. Стискиваю зубы и сосредотачиваюсь на своих шагах. У меня нет сил, посмотреть следует ли мальчик за мной.
О чем я думала, когда так опрометчиво решила помочь проклятому?
Все это время мне удавалось избегать их. Не смотреть в сторону теней, которые вынуждены прятаться в темноте, и напоминали жертв какого-то злобного эксперимента. Не хочу думать, что причина в его возрасте и в том, что он — ребенок.