Билл Липшуц. Султан валют.
Часть 2
Отмена мною этих сделок представляла собой долгосрочное деловое решение, о котором я в то время особенно не задумывался, но над которым впоследствии сокрушался в течение многих лет.
—А почему?
— Я имею репутацию одного из наиболее — если не самого — жестких игроков на рынке. Я никогда, никогда, никогда никому ничего не спускаю, потому что, как я понял это в Salomon, всяк и каждый пытается сбить нас с ног. Я уверен, что если удача переменится, никто недаст нам пощады. Я всегда считал, что это и есть правила игры. Я никому не уступаю ни копейки, но и помощи ни от кого не жду. Трейдеры иногда звонят, когда чуть-чуть пропускают истечение внебиржевого опциона, закрывшегося в деньгах. У них находится миллион извинений: «Я пытался дозвониться раньше». «Я забыл». «Я опоздал всего на несколько минут, не могли бы вы сделать для меня исключение?» Я всегда знаю, что если мы позвоним с опозданием, ни- кто не позволит нам исполнить опцион. Однако за все то время, пока я работал, мы ни разу не пропустили срок истечения. И поэтому я говорю: «Послушайте, мы вложили много денег в работу нашего бэк-офиса и хорошо ее продумали. Мы ввели бесчисленные меры, не позволяющие нам допускать таких ошибок».
Когда я разрабатывал правила управления компанией в Merrill, меня спросили, сколько денег следует выделить в бюджете компании на ошибки бэк-офиса. Я ответил: «Ноль». Меня спросили, не веря: «Что вы подразумеваете под нулем!» Я сказал: «Ноль. Мы не допускаем ошибок в бэк-офисе». Они сказали: «Ну, что вы такое говорите — конечно, у вас есть ошибки в бэк-офисе». Я ответил: «Нет. Мы не делаем ошибок.
Если вы вводите достаточно мер предосторожности, то ошибок не будет». Таким было мое отношение к этому вопросу, и именно поэтому я не нарушал правила. Люди, знающие меня по-настоящему хорошо, говорят иной раз: «Липшуц, почему ты так упираешься по мелочам?». Я просто отвечаю: «Ребята, это все правила, именно по ним ведется игра». Поэтому позволить этому специалисту соскочить с крючка было для меня необычно.
— Может быть, вы решили пожалеть специалиста, потому что это была такая очевидная ошибка? Или вы подумали, что случай этот может угрожать жизнеспособности в то время еще не оперившейся биржи и продукта?
— Это было долгосрочное деловое решение, основанное на мнении, что для моего бизнеса будет плохо заставить его исполнить все эти сделки.
— В каком смысле плохо для вашего бизнеса?
— Мой бизнес торговли валютными опционами расширялся, а торговали мы на Филадельфийской фондовой бирже (в то время внебиржевой рынок валютных опционов только зарождался).
—Таким образом, вы сделали это в большей степени для того, чтобы защитить биржу?
—Нет, я сделал это, чтобы защитить себя.
—Защитить ваше место на рынке?
— Совершенно верно.
—Таким образом, если предположить, что биржа к тому времени уже просуществовала 10 лет, объем торгов был огромным, и эта сделка не имела бы никакого значения для выживания самой биржи, вы приняли бы другое решение?
—Правильно. Это не было благотворительностью.
—Значит, тот факт, что это была настолько очевидная ошибка...
— Нет, не это было мотивом, потому что я говорил брокеру: «Попроси его проверить цену. Спроси его, уверен ли он. Спроси его, не хочет ли он продать еще 50».
—Разве на межбанковском рынке не бывает так, что дилеры иногда не намеренно дают котировку по валюте с ошибкой на большую величину — например, настоящая цена 1.9140, а они предлагают 1.9240?
Заставляете ли вы дилеров придерживаться своей котировки, даже если это очевидная ошибка?
—Существует неписаное правило, по которому нужно предпринять честную попытку предупреждения. Предположим, выходит какая-то новость, и рынок начинает двигаться как сумасшедший. Вы можете даже не знать, на каком уровне находятся большие фигуры.
Предположим, дилер дает котировку 1.9140, а вы думаете, что цена должна быть 1.9240. В соответствии с этим неписаным правилом нужно сказать: «1.9140. Вы уверены? Пожалуйста, проверьте свою цену». И если дилер отвечает: «Да, да, да, я уверен. Вы хотите, заключать сделку или нет?» — тогда цена должна оставаться.
—С вами бывало такое?
— Да, и должен сказать вам, что каждый раз, когда такое случалось, другая организация обращалась к нам и либо хотела аннулировать сделку, либо разделить убыток пополам.
—И что вы говорили?
— Я отказывался, потому что просил их проверить цену. В официальном интервью наступает перерыв ради китайской пищи, которую мы заказали на дом. Во время еды мы продолжаем обсуждать рынки. Один из затронутых предметов явно не для публикации, потому что содержит ряд отзывов об одной из бирж. Поскольку я полагал, что высказывания и точки зрения, выраженные во время этой беседы, могут представлять интерес для многих читателей, я в конечном счете убедил
ипшуца разрешить использовать эту беседу. В соответствии с этим соглашением я вычеркнул все конкретные указания на биржу, рынок и трейдеров.
—Как вы считаете, на биржевых рынках существует тенденция выбивания стопов?
— Как вы знаете, я очень немного торгую на биржах, имеющих торговые ямы. Подавляющее большинство моих сделок проводится либо на межбанковском рынке, либо на Филадельфийской бирже, которая использует систему специалистов. Однако, отвечая на ваш вопрос, могу рассказать вам историю об одном моем знакомом, который работал в Salomon в конце 1980-х годов.
Он торговал на рынке, двигавшемся в узком диапазоне, и торговая активность была очень невысокой. В течение этого периода было установлено очень много стопов выше этого торгового диапазона. Однажды звонит клерк этого трейдера в торговом зале и говорит: «Слушай, говорят, что завтра (в день, когда ожидалось, что ликвидность будет значительно ниже нормальной из-за того, что на спот-ры-нок влиял праздник) собираются выбить стопы, расположенные выше рынка». В тот момент стопы располагались относительно близко — примерно на 40-50 тиков выше.
На следующий день этот трейдер запланировал продать в большом объеме по рыночной цене сразу же после выбивания стопов, потому что он полагал, что такой рост рынка будет искусственным, и что рынок будет очень уязвим для последующей распродажи. Утром рынок двигается вбок, и ничего не происходит. Затем примерно в час дня цены начинают двигаться вниз.
—Но вы же сказали, что стопы располагались выше рынка?
—Правильно. Тем не менее, рынок движется вниз на 50 пунктов, 100 пунктов и в течение нескольких ми нут опускается более чем на 200 пунктов. Оказывается, трейдеры в торговом зале выбили стопы, расположенные ниже рынка, а они находились в 200 пунктах, а не стопы выше рынка, которые были всего лишь в 50 пунктах. Дело в том, что все были готовы к росту, который выбьет стопы, расположенные выше. Поэтому все пооткрывали длинные позиции, и направление наибольшей уязвимости цены изменилось на нисходящее.
Во время короткого перерыва мой друг понимает, что рынок слишком уж ушел вниз, и он кричит своим клеркам: «Покупайте! Покупайте все, что будут продавать, просто покупайте!» Он поставил бид на сотни контрактов на уровне от 100 до 200 пунктов ниже, но смог купить едва ли 50, хотя рынок уходил вниз более чем на 200 пунктов, и на этом уровне прошли сделки тысячи на две лотов.
—И что же случилось с его бидом?
—Вы, очевидно, никогда не торговали в торговом зале биржи. В периоды быстрых движений рынок в торговой яме может торговаться по нескольким различным ценам в одно и тоже время. Никто не обратил внимание на брокеров моего приятеля, которые предлагали более высокую цену. Это был быстрый рынок (когда биржа объявляет условия «быстрого рынка», брокеры торгового зала не могут привлекаться к ответственности за неисполнение ордеров в пределах диапазона цены данного дня). Быстрый рынок дает брокерам торгового зала фактически особое право воровать сверх их обычной лицензии воровать.
Я не хочу выдвигать каких-либо обвинений, потому что не могу доказать того, что произошло. Просто я думаю, что на некоторых открытых голосовых рынках иногда происходят ситуации такого рода. Обед наш закончился, и мы возвращаемся в гостиную, чтобы продолжить интервью «для записи».
—Помните ли вы свою первую крупную сделку и что вы при этом думали?
—Это была сделка с выпуском облигаций, в котором допускалось погашение либо стерлингами (это одно из названий британского фунта), либо в долларах США. Выпуск этот был сильно недооценен — проблема заключалась в том, что он был неправильно оценен одним из его ведущих андеррайтеров — Salomon Brothers. Когда я впервые узнал эти подробности, я поверить не мог, насколько неправильно была установлена цена. Я фактически хотел купить весь этот выпуск.
—А в чем суть неправильной оценки?
— В то время процентные ставки в Великобритании были значительно ниже, чем процентные ставки в США. Соответственно, форвардные контракты по стерлингу торговались с гигантской премией по отношению к ставке «спот». (Если две страны имеют различные процентные ставки, то форвардные контракты той валюты, для которой существуют более низкие ставки, будут неизбежно торговаться с премией по отношению к спот-рынку. Если бы такой премии не было, то можно было бы занять средства в стране с более низкими ставками, конвертировать их и инвестировать выручку в стране с более высокими ставками, купив форвардную валютную позицию в валюте с более низкими процентными ставками для хеджирования валютного риска. Участие арбитражеров обеспечивает размер форвардных премий для валюты с более низкими процентными ставками как раз на таком уровне, чтобы компенсировать разницу процентных ставок между двумя странами.)
Выпуск этих облигаций был оценен таким образом, что возможность погашения облигаций стерлингами не подразумевала наличия какой-либо премии относительно текущего курса спот-рынка, несмотря на гигантскую премию для этой валюты на форвардном рынке. Следовательно, вы могли купить эти облигации и продать форвард на стерлинг с гигантской премией. Цена форварда в течение срока обращения облигации должна сойтись с курсом спот-рынка. В результате вы, помимо доходности самой облигации, без риска заработали бы премию.
—Каковы были условия выпуска этой облигации?
—Облигация погашалась четырьмя траншами: через пять, семь, девять и двенадцать лет.
—Я не понимаю. Разве можно хеджировать валюту так далеко в будущее?
—Ну конечно. Даже если вы не можете осуществить хеджирование на форвардном рынке, вы можете создать позицию через своп процентных ставок. Однако в случае стерлинга/доллара, для которых имеется очень ликвидный срочный форвардный рынок, существовала уверенность, что ими будут торговать и через 10 лет, по меньшей мере.
—А какой величины был этот выпуск?
—В нем было два транша: первый на 100 млн. долларов и второй на 50 млн.
—Что случилось, когда вы указали, что выпуск этот был очень неправильно оценен?
—Первоначальной реакцией было, что я, должно быть, где-то ошибся. Они в тот день потратили 9 часов, разбирая сделку буквально по крупице до тех пор, пока не убедились, что я прав.
—Вам позволили купить этот выпуск?
—Да, но к тому времени, как я получил одобрение, из первого транша уже было продано облигаций на 50 млн. долларов. В течение следующего года или двух я пытался приобрести на вторичном рынке остальную часть выпуска. Я всегда держал открытым предложение цены на покупку этих облигаций. Главным образом, с помощью одного из продавцов, который знал, где был размещен первоначальный выпуск, я в течение следующих двух лет смог приобрести облигаций на 135 млн. долларов из общего находящегося в обращении выпуска в 150 млн. долларов.
Как только я выкупил этот выпуск, я сразу же продал эквивалент 50% общей суммы на форвардном стерлин говом рынке. Не забывайте, что форвардный фунт имел большую премию. Например, ставка «спот» (и ставка, по которой эти облигации можно было погасить в стерлингах) была 1,3470 доллара, при этом семилетний форвардный стерлинг торговался приблизительно по цене 1,47 доллара, а двенадцатилетний форвардный стерлинг шел приблизительно по 1,60 доллара. (Продажа половины общей суммы на форвардном рынке была равносильна обладанию пут-опционом на британский фунт, в то время как портфель облигаций был, по существу, равносилен колл-опциону. Таким образом, половину позиции составлял колл, а половину — пут. И главное здесь в том, что позиция пут была открыта по значительно более высокой цене, чем колл.
Этот разрыв представлял собой уже зафиксированную прибыль, причем был потенциал для еще большего роста прибыли, если форвардный фунт ушел бы ниже $1,3470.)
В конечном счете, получилось так, что процентные ставки в Великобритании значительно выросли и превысили ставки в США. Форварды по британскому фунту стали торговаться не с премией, а с дисконтом по отношению к спот-рынку. Я закрыл всю позицию с гигантской прибылью.
—А есть ли какие-либо другие сделки в вашей карьере, выделяющиеся как особенно памятные?
—Приходит на ум одна такая сделка, происшедшая во время встречи «Большой семерки» в сентябре 1985 года, на которой произошли крупные структурные изменения, задавшие тон валютным рынкам на последующие пять лет. (Это была встреча, на которой крупные промышленно развитые страны согласились проводить скоординированную политику, направленную на снижение курса доллара.)
—Вы, очевидно, были очень близко связаны с валютными рынками. Знали ли вы что-нибудь о том, что грядет такое крупное изменение политики?
—Нет. Были кое-какие люди, которые слышали намеки на то, что состоится встреча, на которой западные правительства собираются понизить курс доллара, но никто не понимал значения того, что должно было произойти. Хотя после опубликования результатов встречи доллар немного упал, это было ничто по сравнению со снижением, которое произошло в последующие месяцы. Фактически после первоначальной распродажи в Новой Зеландии и Австралии доллар даже немного повысился в Токио.
—Как вы это объясняете?
—Видимо, люди не понимали по-настоящему, что происходит. Общее отношение было такое: «Ну, еще одна интервенция центральных банков». Вспомните, что эта встреча произошла после долгих лет неэффективных интервенций центральных банков.
—А что было по-новому в этот раз?
—Это был первый раз, когда мы стали свидетелями скоординированного политического заявления со стороны семи промышленно развитых стран. Так или иначе, в то время, когда проходила встреча «Большой семерки», меня в стране не было. Я не очень-то часто ухожу в отпуск, но год у меня до этого был очень хороший, и я в то время находился на Сардинии. Сардиния — остров довольно изолированный, и для того, чтобы дозвониться оттуда заграницу, требуется иногда часа два.
—Вы были в курсе событий?
—Я даже не знал, что такое «Большая семерка». В то время эти встречи не имели никаких значительных пос ледствий; просто кучка бюрократов собиралась вместе, чтобы поговорить о стоимости доллара.
—А до того случая не было ни одной встречи «Большой семерки», которая оказала бы сколь-нибудь значительное влияние на доллар?
—Абсолютно нет. Короче говоря, лежу я на пляже, совершенно забыв о валютных рынках. По какой-то причине — вероятно, потому, что мой отпуск подходил к концу, и я уже начинал думать о том, как снова буду выходить на рынки, — я решил позвонить к себе в офис в понедельник рано утром по нью-йоркскому времени и проверить, все ли идет хорошо в мое отсутствие. С огромным трудом я, наконец, прозвонился в Нью-Йорк, но в офисе у меня никто не ответил. Это было делом очень необычным, потому что мой помощник Энди (Эндрю Кригер) всегда приходил на работу рано. Меня это немного озадачило. Затем я позвонил в наш лондонский офис, чтобы узнать, что происходит на валютных рынках. «Деннис, что происходит на валютном рынке?» — спросил я. «Вы ведь знаете, конечно, о встрече «Большой семерки»?» — спросил он. «Нет, — ответил я. — О чем это ты говоришь?» «Ну, они выпустили этот манифест о снижении стоимости доллара, и доллар летит ко всем чертям». «А ты не знаешь, где Энди?» — спросил я. «А Энди сегодня заболел», — ответил он.
Это было очень странно, потому что никто из нас вообще никогда не болел. После невероятных усилий я, наконец, дозвонился Энди домой. Он лежал в постели с гриппом и высокой температурой.
— А во время встречи «Большой семерки» у вас была какая-нибудь текущая открытая позиция?
—Да, у нас была небольшая короткая позиция по доллару, но ничего серьезного.
—У Энди было право торговать самостоятельно?
—Да, конечно. Он не только следил за моими позициями, но и сам отвечал за проведение довольно значительных сделок. Весьма интересно, что как только Энди прочитал новость, он вышел на новозеландский рынок, который является первым валютным рынком в мире, торгующим после уик-энда. В этом часовом поясе торгуют немногие люди, и рынок очень вялый. Я думаю, что он вообще смог получить хоть какието котировки только потому, что мы (Salomon) нередко утром по понедельникам торговали в Новой Зеландии по 20-50 млн. долларов. Поэтому для Энди или меня такие звонки были вполне нормальным делом. Мы установили хорошие отношения в этом торговом центре, в то время как лишь очень немногие другие американцы или европейцы смогли это сделать.
По очень широким ценовым котировкам — фактически со спрэдом в две большие фигуры, потому что все были совсем сбиты с толку — мы продали в Новой Зеландии 60 млн. долларов, что по тем временам было там огромной суммой. (
Здесь Билл воссоздал разговор Энди с новозеландским банком)
—Какова ваша цена за 20 (млн.) долларов?
—Два восемьдесят бид, два восемьдесят два предложение.
—Продано. Новая цена?
—Два семьдесят девять, два восемьдесят один.
—Ваши двадцать. Новая цена?
—Два семьдесят восемь, два восемьдесят.
— Ваши двадцать.
Энди продавал по бидам на шесть больших фигур ниже пятничного закрытия. Такое предвидение произвело на меня по-настоящему большое впечатление. Я бы такого не сделал.
Короче говоря, в течение шести часов я висел на телефонной линии между моей комнатой в гостинице на Сардинии и Энди, который абсолютно больной лежал в постели в Иглвуде, штат Нью-Джерси. Поскольку прозвониться по международной связи было очень трудно, мы просто весь день не клали трубку. Энди по одному телефону был связан со мной, а по другому — с торговым залом Филадельфийской фондовой биржи, где мы торговали валютными опционами. Кроме того, он заставил свою жену сбегать в магазин Radio Shack, как только он открылся, и купить один из таких длинных-предлинных телефонных проводовудлинителей. Затем он протянул третью телефонную линию из дома соседа, что позволило ему все время поддерживать связь с нашим брокером по доллару/марке так, что мы могли торговать и на спот-рынке. И таким вот образом мы торговали в течение шести часов. В тот день мы сделали 6 млн. долларов, что по тем временам составляло, вероятно, более 25% нашей годовой прибыли.
Мы женой находились на роскошном курорте, который в основном посещают богатые европейцы. Довольно забавным моментом было то, что пока происходили все эти события, два этаких типичных промышленных магната — пожилые немецкие джентльмены, безупречно ухоженные, с идеальным загаром и в сопровождении женщин, годившихся им в дочери — все время, каждые десять минут, заходили ко мне в комнату, чтобы спросить по-немецки, что происходит. Моя жена переводила. Они знали, что на рынке иностранных ва- лют происходит что-то важное, но ни один из них не знал, что именно. Сардиния настолько изолирована, что все продающиеся там газеты опаздывают, по крайней мере, на два дня. Но именно там я и находился.
—А были какие-нибудь другие сделки, особенно не обычные по той или иной причине?
— Интересна была одна сделка, фактически превратившаяся во что-то вроде партии в покер, и произошло это в 1987 году. Я открыл огромную позицию по опционному спрэду: длинную на 23 тыс. коллов по японской иене с ценой страйк 54 и короткую на двадцать три колл-опциона с ценой страйк 55. Если бы коллы истекли при деньгах, каждая сторона этого спрэда равнялась бы примерно 800 млн. долларов — по тем временам это была невероятно большая позиция. Когда я открывал эту позицию, коллы были далеко не при деньгах. (Позиция, описываемая Липшуцом, называется бычьим колл-спрэдом (bull call spread). Для того, чтобы сделка стала прибыльной, цена иены должна подняться выше 54 на величину достаточную, чтобы по меньшей мере покрыть затраты на спрэд. В отличие от позиции прямого колла, однако, потенциал прибыли здесь ограничивается одним целым пунктом на контракт, поскольку длинная позиция по коллу 54 компенсируется продажей позиции такого же размера по коллу 55. Хотя продажа колла 55 ограничивает потенциал прибыли, она также значительно снижает затраты по этой сделке, ибо доход, получаемый от продажи колла 55, частично покрывает стоимость покупки колла 54. Максимальную прибыль можно получить при любой цене выше 55, ибо тогда каждая позиция спрэда принесет один целый пункт прибыли (625 долларов) минус разница в цене между коллами 54 и 55 на то время, когда открывалась позиция. С учетом чисел, названных Липшуцом, максимальный потенциал прибыли всего спрэда, который мог быть достигнут при цене выше 55, составлял приблизительно 13 млн. долларов.)
Риск проведения такой сделки связан с возможной ситуацией, когда первый колл (с ценой страйк 54), по которому у вас длинная позиция, истекает при деньгах, а второй колл (с ценой страйк 55), который вы продали, истекает не при деньгах (т. е. цена между 54 и 55). В этом случае вы исполните длинный колл по 54, но от вас не потребуют исполнения вашего короткого колла по 55. Хотя это будет означать прибыль при истечении, это будет также означать, что у вас останется чистая длинная позиция на 800 млн. долларов, которую придется переносить через уик-энд до открытия рынка в Токио. Иными словами, вы будете нести невероятно большой риск открытой позиции, ибо после выходных цена может открыться с разрывом в неблагоприятном направлении.
—А вы не могли хеджировать позицию вблизи истечения?
— Это можно было бы сделать, если бы вы были уверены, что рынок закроется значительно выше или значительно ниже уровня 55. Но что, если рынок торгуется вблизи цены исполнения в то время, когда приближается срок истечения контрактов? В этом случае вы не сможете предвидеть, придется ли вам исполнять проданные коллы или нет. Пытаться ликвидировать спрэдовую позицию в целых двадцать три тысячи контрактов в завершающие часы торгов было бы безумием, поскольку вам придется выплатить огромную сумму на спрэде между ценами спроса и предложения, чтобы выйти в это время из сделки такого размера. Если вы не захеджируете длинную позицию по коллу 54, решив, что рынок закроется выше 55 (случай, при котором короткий колл 55 нужно будет исполнять), а вместо этого рынок закроется ниже 55, у вас может остаться на руках огромная наличная позиция с переносом через уик-энд. Если, с другой стороны, вы хеджируете свою длинную позицию по коллу 54, исходя из предположения, что рынок закроется ниже 55, а вместо этого он закрывается выше 55, и короткий колл 55 исполняется, то вам придется в течение уик-энда держать на руках огромную короткую позицию. Именно неопределенность относительно того, где закроется рынок — выше или ниже 55 (или, что одно и то же, будут или не будут исполнены проданные вами коллы 55), делает невозможным эффективное хеджирование этой позиции.
Интересным моментом в этой сделке было то, что примерно двадцать тысяч лотов на противоположной стороне этой спрэдовой позиции находились в руках одного маркет-мейкера. Когда вы торгуете на бирже позициями такого размера, вы обычно знаете, кто находится на другой стороне. Наступает день истечения, и, когда рынок вступает в последние часы торгов, как вы думаете, что происходит? Цена оказывается как раз у 55. Та фирма маркет-мейкер не знает, захеджировал ли я свой длинный колл 54 или нет, а я не знаю, захеджировали ли они свой короткий колл 54 или собираются исполнить свой длинный колл 55, чтобы закрыть эту позицию. Ни один из нас не будет знать о позиции другого до утра воскресенья, ибо именно тогда вас извещают об исполнении опционов.
В воскресенье вечером мы снова должны играть в тот же покер уже на токийском рынке. Если они исполнили свой длинный колл 55, они не могут знать, имею ли я короткую позицию по иене, так как они не знают, хеджировался я или нет. Если они не исполнили свой колл, они не будут знать, есть ли у меня длинная позиция по иене или у меня нейтральная позиция, опять же, в зависимости от того, хеджировался я или нет. Со своей стороны, я также не могу знать, занимают они длинную, короткую или нейтральную позицию, поскольку я не знаю, хеджировались ли они. Соответственно, выходя на открытие новозеландского или австралийского рынка, я должен или иметь длинную позицию почти на 800 млн. долларов, а они будут занимать такую же короткую позицию, или они займут длинную позицию на эту сумму, а я окажусь в короткой, или один из нас будет иметь чистую длинную или короткую позицию, в то время как другой захеджирован, или мы оба можем быть за-хеджированы. Ни один из нас не сможет рассчитать достаточно уверенно позицию другой стороны, и, с учетом размера и времени суток в этих торговых центрах, мы будем единственными игроками на рынке.
После обеда в пятницу (в день истечения) я услышал, что фирма, находящаяся на другой стороне сделки, покупает иену на спот-рынке. Таким образом, они открыли свои карты. Я понял, что они еще не захеджировали свою короткую позицию по коллу 54 и не имеют намерения исполнять свои длинные коллы 55. В пять часов вечера иена закрылась на расстоянии одного тика от уровня цены исполнения 55. Судя по поведению другой фирмы на спот-рынке, я думал, что она, вероятно, не будет исполнять свои длинные коллы 55, но я не мог быть в этом уверен.
В субботу зазвонил телефон. Это был трейдер той, другой фирмы. «Как дела?» — спросил я. «Очень хорошо. А как у тебя?» — спросил он в ответ. «Не знаю, скажи ты мне», — ответил я. Если помните, извещение об исполнении вы получаете только в воскресенье, а этот разговор имел место в субботу. «Что вы сделали?» — спросил я. Он сказал: «А как ты думаешь, что я сделал? Никогда не догадаешься!» «Ну, я думаю, ты уже показал свои карты после обеда в пятницу», — ответил я. «Да, это было очень глупо», — сказал он. Покупка иены на межбанковском рынке не была его решением, это было решением комитета его компании. Наконец, он сказал мне: «Мы не будем исполнять».
—И он что, просто позвонил, чтобы дать вам знать, что они не собираются исполнять, тем самым, сняв вас с крючка?
—Да я все равно получил бы эту информацию до начала работы новозеландского рынка. Он, вероятно, пытался выведать у меня мою позицию — а именно, захеджировался я или нет. Если бы он смог вычислить, что я сделал, у него появилась бы возможность сыграть на рынке. Как оказалось, я не хеджировался, а имел чистую длинную позицию в иене. Если бы он знал это, он мог выйти на новозеландский рынок, являющийся межбанковским рынком, открывающимся первым, и толкнуть рынок против меня. Сказав ему, что они показали свои карты, продавая иену после обеда в пятницу, я заставил его поверить, что догадался о состоянии их позиции — что, собственно, и было — и хеджировался — чего не было. В любом случае, во время уик-энда появились всякие новости, и доллар открылся значительно ниже. Фактически, я в результате значительно увеличил свою прибыль по этой сделке.
—И сколько же вы, в конце концов, сделали на этой сделке?
—Совершенно невероятную сумму — что-то около 20 млн. долларов. Однако самым важным в этой сделке были не деньги, а игра в покер в тот пятничный день — весь этот блеф. Люди звонили в мой отдел всю вторую половину пятницы, пытаясь узнать, что происходит между нами и той фирмой. А больше ничего на рынке и не происходило. В тот день наши позиции превосходили все остальное на рынке в сотни раз.
—А не можете ли вы вспомнить какие-то еще особенно памятные сделки?
—Могу рассказать вам, как однажды вскоре после того, как я начал торговать, я страшно испугался. Осенью 1988 года на валютных рынках ничего особенного не происходило. Немецкая марка находилась в очень узком торговом диапазоне. И, как это очень типично для таких периодов с низкой волатильностью, размер нашей позиции потихоньку рос по мере того, как мы пытались захватывать все меньшее и меньшее движение цены, чтобы продолжать получать прежние результаты. В результате в то время размер нашей позиции был больше, чем обычно.
Мы знали, что Горбачев собирается произнести речь в ООН, но мы не знали, что он скажет. В то время у меня была короткая позиция в 3 млрд. долларов против немецкой марки.
—Три миллиарда! Была ли это самая большая позиция, которую вы когда-либо торговали?
— Бывало и больше, но и это была очень крупная позиция. Рынок торговался в узком одно-двухпроцентном диапазоне, и я ожидал, что это боковое движение цены продолжится. Горбачев произнес свою речь о сокращении вооружений, что было интерпретировано рынком как то, что и Соединенные Штаты могут со- кратить свои военные расходы — а это означало бы ослабление дефицита государственного бюджета. Все это посчитали очень бычьим для доллара. В Нью-Йорке доллар начал расти, а ликвидности не было никакой. Очень быстро он повысился на 1%, и я понял, что попал в беду.
— Один процент от позиции в 3 млрд. составляет 30 млн. долларов! И весь этот убыток произошел всего лишь за один вечер?
— Он произошел всего за восемь минут. Все, что я хотел сделать, это продержаться до открытия в Токио в семь вечера, рассчитывая на ликвидность там. Если вам очень нужно купить 3 млрд долларов, вы можете сделать это в Токио; вы не можете сделать это на вечернем рынке в Нью-Йорке — вы не можете сделать это даже в обычный день, не говоря уж о таком дне, когда опубликована важная новость. Моя стратегия заключалась в том, чтобы попытаться сдержать доллар в Нью-Йорке. Обычно, если вы продаете несколько сотен миллионов долларов на послеобеденном нью-йоркском рынке, то можете весьма значительно сбить рынок.
Я продал 300 млн. долларов, но рынок этого даже не заметил. Люди в моем отделе не знали по-настоящему размера нашей позиции, за исключением Роберта, который был моим прямым заместителем. Я посмотрел на Роберта и сказал: «Это не особенно задержало рынок, верно?» Он скорчил рожу и медленно покачал головой из стороны в сторону. Я понял, что не могу закрыть эту позицию, и тут испугался по-настоящему. Помнится, думал я: «Это та самая пуля, которая, наконец, влетит мне в затылок».
Президент компании Том Страусе сидел примерно в пяти метрах от меня (Гутфрюнда в тот день не было). Я встал, подошел к Страуссу и сказал: «Томми, у нас проблема». Он посмотрел на меня и спокойно сказал: «Что такое?» Я ответил: «У меня короткая позиция по доллару, и я неправильно оценил ликвидность на рынке. Я попытался сдержать рынок, но ничего не получилось. И я не могу выкупить эту позицию». Он очень спокойно спросил: «И каково же наше положение?» «У нас убыток где-то миллионов на 70-90». «И что же нам с этим делать?» — спросил он. Я отчетливо помню, как меня поразил сам факт того, что он использовал слово нам, а не тебе. Я сказал: «Если я попытаюсь выкупить часть, я смогу ухватить что-то тут, что-то здесь, но основную сумму это не покроет. И все, чего мы добьемся, это толкнем рынок еще больше против себя. Я думаю, что начинать ликвидацию нужно в Токио». «Какой у тебя план?» — спросил он. Я ответил: «Когда откроется Токио, я должен посмотреть, на каком уровне пойдут торги. Я планирую сначала закрыть половину позиции, а там уже смотреть». Он сказал: «Что ж, шансы у нас неплохие. Делай все, что нужно». И это был весь разговор. Он занял меньше двух минут.
Когда через несколько дней мы обсуждали этот эпизод, Роберт сказал: «Я никогда не видел, чтоб ты так выглядел». Я спросил его, что он имел в виду. Он ответил: «Ты был белый как бумага». Мое восприятие того, что происходило вокруг меня в то время, было, конечно, очень сильно искажено, потому что я был чрезвычайно сконцентрирован на этой ситуации. Потом мне рассказали, что в течение всей второй половины дня в отделе нашем не было вымолвлено почти ни слова, и что Роберт не позволял никому ко мне даже приближаться. В то время я всего этого не замечал.
Продолжая наш разговор, Роберт сказал: «Не знаю, как ты смог подойти к Страуссу». «А что? — спросил я. — Что бы ты сделал?» Ведь это было единственное, что я мог сделать: я должен был проинформировать Страусса о том, что происходит. Роберт ответил: «Девяносто миллионов. Ты потерял 90 миллионов долларов. Ты понимаешь, что это означает?» Я спросил: «Что бы ты сам сделал?» Он ответил: «Я бы надел пиджак и вышел. Решил бы, что все кончено, и я уволен».
Я не уверен, что он бы поступил именно так, но мне самому и в голову не приходило сбежать. Сама идея, что я мог потерять работу, даже не приходила мне на ум. Фирма взяла и воспитала меня, и мне казалось невероятным, что такое может произойти. Первое, о чем я думал, это о позиции, второе — о том, что нужно поставить в известность об этом руководство. В полном соответствии с подходом фирмы, что было продемонстрировано реакцией Тома Страусса, в нашем разговоре и не должно было проявиться никакой враждебности.
Это была взвешенная беседа, и если уж и надо было проводить какой-то анализ и разбор того, что было сделано неправильно, то место этому было после того, как проблема была решена.
—И что же, в конечном счете, случилось с этой позицией?
—Когда Токио открылся, доллар начал двигаться вниз, поэтому я не стал закрывать половину позиции, как планировалось первоначально. Доллар продолжал падать, и я закрыл позицию в Европе. Тот день я завершил с убытком 18 млн. долларов, что в то время казалось крупной победой.
—Большинство людей, окажись они в вашем положении, настолько стремились бы снять с себя этот груз, что сбросили бы всю позицию на открытии в Токио. Очевидно, вы не отказались от своего суждения о рынке и избежали эмоционального соблазна.
—Причина, по которой я не вышел на открытии в Токио, заключалась в том, что это было бы неправильным торговым решением. Собственно говоря, я проявляю как трейдер себя гораздо лучше, когда нахожусь в плохой позиции, а не в хорошей.
—Какой опыт вы вынесли из всего этого эпизода? — Главным образом я узнал многое о фирме и о себе. Глубоко уважаю готовность Salomon понимать то, что происходит на рынках. Если вы хотите играть в эту игру, то будьте готовы к нештатным ситуациям. Неизбежно время от времени происходят землетрясения, военные конфликты, или кто-нибудь выступает с речью в ООН.
И вы неизбежно оказываетесь на неправильной стороне сделки — по-другому и не бывает. Неординарные события — они и есть неординарные события. И в Salomon это по-настоящему понимают.
—Вы сказали, что также узнали многое о себе. Что именно вы узнали?
—Это был первый случай, когда я понял, что в плане торговли я очень непохож на большинство окружающих меня людей. Хотя в то время я был очень испуган, это не было страхом перед потерей работы или беспокойством о том, что подумают обо мне другие люди. Это был страх из-за того, что я, возможно, слишком уж перегнул палку — до неприемлемого уровня риска. У меня не было никаких сомнений относительно того, какие именно шаги нужно предпринять, или как мне с этим справиться. Процесс принятия решений не был нарушен под влиянием стресса. Страх мой был связан с тем, что слишком уж неправильным оказалось мое суждение — не в смысле направления рынка (такое происходит сплошь и рядом), а в смысле чудовищной недооценки ликвидности. Я позволил себе попасть в ситуацию, которую не мог контролировать. Раньше со мной такого никогда не случалось.
— А был у вас еще какой-нибудь болезненный торговый опыт?
—Вы что-то не спрашиваете меня о том, что случилось с моим собственным счетом.
— Хорошо, что с ним случилось? Насколько я помню, вы начали примерно с 12 тыс. долларов.
—Правильно, и на пике там было 250 тыс. долларов.
— В самом деле? Вы так его увеличили?
—Да, все это произошло в период где-то четырех-пяти лет.
—Ну, все же...
—Да, я добился немалых успехов. И все же кончилось тем, что я за несколько дней спустил почти все деньги.
—Что же случилось?
—23 сентября 1982 года индекс Доу-Джонса, понизившись в начале дня на 30 пунктов, закрылся, повысившись на 20. Это был знаменитый разворот Грэнвилла, и это было основание медвежьего рынка.
—А «разворотом Грэнвилла» вы называете рост, который произошел сразу после того, как Джо Грэнвилл (необыкновенно популярный рыночный консультант того времени) дал рекомендацию продавать?
—Вот именно. Я был настроен очень по-медвежьи и купил много пут-опционов. Я увеличивал позицию по мере движения рынка вниз и вложился в это по-настоящему. В тот понедельник я потерял почти все деньги, а к среде мой счет по существу достиг нуля.
—Вам потребовалось более четырех лет, чтобы превратить 12 тыс. долларов в 250 тыс., а потеряли вы их всего лишь за несколько дней. Вы не задумывались над смыслом всего этого для себя?
Первоисточник: http://www.forex.ua/knigi/nachinayushchim/novye-magi-rynka-dzhek-shvager/chast-ii-samyy-bolshoy-rynok-v-mire/bill-lipshuts-sultan-valyut.html