January 24, 2019

Билл Липшуц. Султан валют.

Часть 1.

Ответьте-ка быстро, что является самым большим в мире финансовым рынком? Акции? Нет, даже если вы соберете вместе все рынки акций мира. Ну, конечно же, это должны быть облигации. Только задумайтесь о гигантском государственном долге, который накопился по всему миру. Неплохая догадка, но опять неправильная, даже если вы сложите вместе все мировые рынки бумаг с фиксированным доходом. Правильный ответ — валюты. В объеме всей финансовой торговли акции и облигации по сравнению с валютами выглядят семечками.

В среднем на мировых валютных рынках каждый день торгуется 1 триллион долларов. Подавляющее большинство этой торговли валютами происходит не на организованных биржах, а в виде сделок на межбанковском валютном рынке. Межбанковский валютный рынок представляет собой круглосуточный валютный рынок, который фактически следует вокруг земного шара за солнцем, передвигаясь из банковских центров Соединенных Штатов в Австралию, на Дальний восток, в Европу и, наконец, снова в Соединенные Штаты. Этот рынок существует для удовлетворения потребностей компаний, которым необходимо страховать валютный риск в мире быстро меняющихся курсов валют. Но в межбанковском валютном рынке участвуют также и спекулянты, стремящиеся заработать на своих ожиданиях относительно колебаний обменных курсов.

На этом гигантском рынке существует лишь горстка игроков по крупным ставкам. Парадоксально, но хотя эти трейдеры иногда открывают позиции, измеряемые в миллиардах долларов (да, в миллиардах), они практически неизвестны большей части финансового сообщества, не говоря уже о простой публике. Одним из таких трейдеров является Билл Липшуц (Bill Lipschutz).

Интервью, которые я взял у Липшуца, были проведены в виде двух длительных сессий у него в квартире. У Липшуца повсюду установлены мониторы, отражающие положение на рынках. Конечно же, в гостиной стоит огромный телемонитор, на который поступают свежие валютные котировки. Есть котировочные мониторы и у него в кабинете, на кухне и рядом с кроватью так, чтобы, ворочаясь во сне, он мог тоже проверять котировки — что, собственно, он и делает постоянно (поскольку часть наиболее активных периодов на рынке приходится на ночные часы в США). Даже в туалете есть монитор, расположенный очень удобно — на уровне лица. Судя по всему, человек этот относится к своей торговле очень серьезно.

Сначала я связался с Биллом Липшуцом через его агента по связям с общественностью Тома Уэйлека. Да, когда у трейдера есть агент по связям с общественностью, это звучит довольно странно. Собственно говоря, это особенно справедливо в отношении Липшуца, который, несмотря на гигантские сделки, сумел, и вполне преднамеренно, сохранять практически полную публичную анонимность на протяжении всей своей карьеры.

Однако, проработав восемь лет в качестве крупнейшего и наиболее успешного трейдера валютами в Salomon Brothers, Липшуц как раз в это время ушел из этой фирмы, чтобы открыть свою собственную компанию по управлению капиталом на рынках валют (первоначально в качестве дочерней компании Merrill Lynch; позднее компания его выросла в совершенно независимое предприятие Rowayton Capital Management).

Именно для этого его проекта и потребовалась поддержка в сфере связей с общественностью. Короче говоря, переговорив с Липшуцом о моем предложении по поводу интервью, Уэйлек позвонил мне и сказал, что сначала Билл хочет провести неофициальную встречу, чтобы он мог посмотреть, «стоит ли этим заниматься».

Мы встретились в одном баре в Сохо, и после нескольких кружек французского пива (кроме шуток, французы и, правда, выпускают несколько превосходных марок пива) Липшуц сказал: «Я думаю, что история о том, как менее чем за десятилетие Salomon Brothers выросла с нуля до одного из крупнейших в мире игроков на рынке валют, интересна». Помимо чувства облегчения, ибо эта ремарка явственно отражала его согласие на интервью, его заявление, безусловно, разожгло мой аппетит. Придя на нашу первую встречу в его квартире, я, включив свои магнитофоны, сказал: «О'кей, расскажите мне о том, как Salomon столь эффектно выросла в крупнейшую торговую фирму на международном валютном рынке». Я откинулся в кресле, предвкушая длительный ответ, полный замечательных эпизодов и идей.

Липшуц ответил: «Рынок валютных опционов, отдел валютных опционов Salomon и я начали работать в одно и тоже время и росли и процветали параллельно».

«И...», — сказал я, приглашая его продолжать. Он другими словами повторил тот же ответ, который дал мне ранее.

«Да, — сказал я, — это очень интересное совпадение, но не могли бы вы дать некоторые подробности? Как насчет каких-нибудь конкретных историй?» Он снова ответил общими словами. Мои надежды на интервью начали быстро улетучиваться.

Мне уже приходилось брать интервью, которые не сдвигались с места по истечении первого часа, но, в конце концов, приносили результаты. Однако это интервью не было похоже на другие. Хотя я чувствовал, что получил очень мало полезного материала во время первых одного или двух часов нашей беседы, я ощущал присутствие чего-то еще. Это был не пересохший колодец, мне просто нужно было копать глубже.

После первых нескольких часов мы стали лучше понимать друг друга, и Липшуц начал рассказывать конкретные истории, относящиеся к его торговому опыту. Эти истории составляют ядро следующего далее интервью. Как я уже упоминал ранее, большой телеэкран в гостиной Липшуца обычно настроен на показ валютных котировок, а у основания его бежит новостная лента Рейтер. Хотя Липшуц, казалось бы, полностью отдавался нашей беседе, было ясно, что какой-то уголок его сознания следит за экраном. Был момент, когда австралийский доллар переживал сильное падение после какого-то ужасно плохого выступления, сделанного министром финансов Австралии. Хотя рынок фактически находился в состоянии свободного падения, Липшуц посчитал, что падение было чрезмерным, и прервал наше интервью, чтобы разместить несколько ордеров. «Ничего крупного, — сказал он, — я просто пытаюсь купить двадцатку (т. е. 20 млн. австралийских долларов)». Сразу же после этого австралийский доллар отскочил вверх и продолжил это повышающееся движение на протяжении оставшейся части вечера. Липшуц, однако, так и не открыл свою позицию, потому что разместил свой ордер чуть-чуть ниже того уровня, на котором торговался рынок, и до его уровня рынок так и не опустился. «Упустить возможность — это так же плохо, как оказаться на неправильной стороне сделки», — сказал он.

Во время нашего второго интервью Липшуц хотел продать коротко немецкую марку и для того, чтобы продать, ждал небольшого отскока цены вверх. Заметив, что марка вместо этого стала двигаться еще ниже, он сказал: «Похоже, эту сделку я пропущу».

«Это выглядит точно так же, как на прошлой неделе, когда вы, воспользовавшись лимитным ордером, пропустили длинную позицию по австралийскому доллару, — сказал я. — Если вы так уверены, — спросил я, — почему бы вам просто не продать немецкую марку по текущей цене рынка?»

«Что? И заплатить спрэд между бидом и аском (бид — это котировка на покупку, аск, или оффер — котировка на продажу)?» — воскликнул Билл. Я не был уверен, говорит он серьезно или шутит — а может быть, и то, и другое (кстати, немецкая марка так, и продолжала скользить вниз).

Наши интервью проводились после закрытия рынков в США, но поскольку валютные рынки не закрываются никогда, Липшуц, похоже, никогда не прекращает торговать. Однако, несмотря на признанную им одержимость рынками и торговлей, Липшуц выглядит очень спокойным и расслабленным. Я бы даже не знал, что он следит за рынками, если бы он время от времени не делал замечания по поводу движения цен и не размещал ордера по телефону.

— Что стало с архитектурой?

—Что стало с архитектурой?

— Понимаете, я слышал, что вы дипломированный архитектор. Как же так получилось, что вы, в конце концов, стали трейдером?

—Когда я учился на архитектурном факультете Корнельского университета, умерла моя бабка, оставив мне портфель, состоявший из сотен различных акций общей стоимостью 12 тыс. долларов, который я ликвидировал с большим трудом, потому что все эти позиции были неполными лотами. Эта выручка дала мне некоторый рисковый капитал. Я стал тратить все больше и больше времени, играя на фондовом рынке. Не то чтобы я стал меньше интересоваться архитектурой, просто я стал больше интересоваться торговлей.

Кроме того, архитектура во многих отношениях является скорее профессией старого мира. Существует длительный период ученичества — в нашей стране три года, — прежде чем вы можете сдавать экзамен на лицензию. Затем нужно еще много-много лет работать чертежником. Проходит немало времени, прежде чем вы можете сами управлять процессом своих разработок.

—Но вы, в конце концов, получили диплом?

—Да, конечно. Собственно, у меня два диплома. Прохождение учебной программы по архитектуре в полном объеме заняло пять лет, но для студентов-архитекторов было вполне обычным делом записываться также и на другие курсы, тем самым, оттягивая получение своей степени. Я, в конечном счете, изучил множество экономических наук и получил также МВА.

—А что стало после того, как вы окончили Корнелл? Получили ли вы работу, связанную с архитектурой?

—Нет. Из-за длительного процесса ученичества, о чем я только что рассказал, я так никогда и не работал архитектором. Я сразу же пошел работать в Salomon.

—А как вы получили эту работу?

—Для студентов, учащихся по программе МВА, является обычным делом подрабатывать летом, на каком-нибудь предприятии, занимаясь делами, связанными с бизнесом. Летом 1981 года я получил работу в Salomon.

К тому времени я уже очень активно торговал фондовыми опционами на свой собственный счет.

—Это был тот счет, который вы открыли, используя 12 тыс. долларов, оставленные вам вашей бабкой?

—Да, и к этому времени я увеличил его в несколько раз.

—Что вы знали о фондовых опционах, когда начинали торговать?

—Я о них ничего не знал.

—Тогда на чем же основывались ваши торговые решения?

—Я старался читать все, что мог найти по этому предмету. Я проводил много времени в библиотеке, читая годовые отчеты компаний. Я стал активным читателем разных финансовых периодических изданий типа The Economist, Barren's и Value Line. Я также стал следить за бегущей строкой с курсами акций по кабельному телевидению. Поскольку город Итака, штат Нью-Йорк, окружен горами, прием телепрограмм там исключительно плохой. В результате он стал одним из первых мест в стране, куда еще в начале 1970-х годов проникло кабельное телевидение. А один из каналов показывал бегущую строку котировок фондовой биржи с задержкой на 15 минут. Я провел множество часов, глядя на эту бегущую строку, и с течением времени, похоже, выработал у себя ощущение поведения цен.

—Именно тогда вы решили стать трейдером?

—Я не помню, что принимал какое-то сознательное решение типа «я хочу быть трейдером; я не хочу быть архитектором». Это был процесс постепенный. Торговля буквально вошла в мою жизнь.

—Была ли летняя работа в Salomon связана с торговлей?

— Мы с женой познакомились, когда я учился в Корнельском университете. Она женщина очень активная, и у нее очень серьезное экономическое образование. Предыдущим летом она умудрилась получить работу в отделе исследования облигаций у доктора Генри Кауфмана. Я познакомился с ее непосредственным начальником, который, как оказалось, тоже было выпускником Корнельского университета. Он устроил мне интервью с Генри Кауфманом по поводу той же самой должности, которую раньше занимала у него моя жена (к этому времени она уже окончила университет и имела постоянную работу). По иронии судьбы примерно в то же время Salomon Brothers послала в Корнелл своего представителя, чтобы набирать персонал. Меня пригласили приехать в Нью-Йорк на собеседование по поводу участия в их стажерской программе продаж и торговли. Беседовал со мной Сидни Голд, руководитель отдела опционов Salomon. Сидни — очень подвижный человек, который говорит очень, очень быстро.

Он провел меня в кабинет, у которого была стеклянная стена, выходившая на большой торговый зал, и оттуда было видно, как по стене бежит электронная строка с котировками. Я сидел спиной к этой ленте, и все то время, пока он со мной разговаривал, он также поглядывал на ленту. Он начал выпаливать вопросы, одним за другим. И вот сижу я, студент колледжа, впервые надевший костюм и галстук для своего первого в жизни официального собеседования, и не имею ни малейшего представления, как себя вести. Я отвечал на все его вопросы медленно и вдумчиво.

Минут через десять этой игры в вопросы и ответы он вдруг остановился, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Ну ладно, забудем все это дерьмо. Ты, значит, хочешь быть трейдером. Все, кому не лень, приходят сюда и говорят мне, что хотят быть трейдерами. Ты сказал, что уже торгуешь на свой собственный счет. Какими акциями ты торгуешь?» «Последнее время я всерьез занимаюсь Exxon», — ответил я. Он рявкнул в ответ: «Не знаю я такой акции! Еще что-нибудь?» Я ему отвечаю: «Я также много торговал ЗМ». «Я такую тоже не знаю, — отвечает он. — Дай мне что-нибудь другое». Я отвечаю: «U.S. Steel». «U.S. Steel... Я знаю Steel.

Где она сейчас торгуется?» «Вчера вечером закрылась на 30 1/2». «Она только что открылась на 5/8, — говорит он. — А откуда она пробилась?» «С двадцати восьми», — отвечаю я. Он сразу же мне говорит: «А откуда она пробилась до этого?» «Ну, это же было больше трех лет назад, — воскликнул я, несколько удивленный вопросом. — Я думаю, что она пробилась откуда-то с уровня 18».

Тут он перестал тараторить, перестал смотреть на ленту и говорит: «Я тебя беру». На этом наше собеседование и закончилось.

Через несколько недель мне позвонил человек, который занимался в Salomon наймом персонала. Он сказал: «У нас тут есть проблема. Вас хочет нанять Сидни Голд, но и Кауфман хочет, чтобы вы у него потрудились. Поэтому мы выработали некое соглашение так, чтобы вы уделили время и нам, и им». В конце концов, получилось так, что первую половину лета я занимался исследовательской работой у доктора Кауфмана, а во второй половине работал в отделе торговли опционами.

В конце лета Сидни предложил мне работу. Поскольку у меня оставался еще один семестр учебы, и мне надо было закончить дипломную работу для завершения архитектурного образования, я договорился, что буду работать на Сидни во время осеннего семестра с тем, чтобы весной снова вернуться в университет.

— Помогла ли вам эта работа разобраться в сути торговли опционами?

— Работа эта, конечно, была полезной в смысле общего торгового опыта, но вы должны понимать, что в то время в Salomon торговали опционами без использования каких-либо численных методов. Собственно говоря, теперь, когда я вспоминаю о тех временах, это кажется почти удивительным, но я не думаю, чтобы кто-нибудь там знал, что представляет из себя модель Блэка-Шоулза (стандартная модель ценообразования опционов). Сидни, бывало, приходил в понедельник утром и говорил: «В этот уик-энд пошел я купить себе новую машину и увидел, что демонстрационный зал «Шевроле» битком набит. Давайте купим коллы GM». И все в таком роде. Помню, как-то раз один трейдер отвел меня в сторонку и говорит: «Слушай, не знаю, чему тебя там учит Сидни, но давай-ка я расскажу тебе все, что нужно знать об опционах.

Если акции тебе нравятся, ты покупаешь коллы. Если не нравятся, покупаешь путы».

—Иными словами, они, по сути дела, торговали опционами как прямыми позициями с левериджем.

—Совершенно верно. Но этот торговый подход очень хорошо увязывался с моим собственным опытом, основанным на чтении бегущей строки.

— Вы вернулись в отдел опционов на акции после того, как окончили Корнельский университет?

— Я поработал там в начале лета, но затем перешел в подготовительную программу Salomon, что в принципе делает каждый новый сотрудник. Самое замечательное в подготовительном курсе Salomon то, что вас знакомят со всеми ключевыми людьми в фирме. Все «шишки» Salomon приходили к нам и рассказывали о себе, по существу предлагая познакомиться. Нас посвящали в Salomon Brothers, и нам передавали их культуру. Поскольку вся моя карьера прошла в Salomon, я глубоко уверен, что эта передача культуры была очень важным делом. В конце 1980-х годов значительная часть этой культуры была утеряна. Программы эти стали слишком большими. Когда я начинал работать в Salomon, каждый год существовала одна программа на 120 человек; в конце 1980-х годов было уже две программы, в каждой из которых участвовали по 250 человек. И участники этих программ тоже, казалось, были все на одно лицо. В то время как в начале 1980-х годов, похоже, более охотно принимали в качестве кандидатов не совсем стандартных людей.

—Что вы вынесли из подготовительного курса Salomon помимо приобщения к их культуре?

—Именно это я и вынес.

—Это звучит не очень-то емко. А разве больше ничего не было?

—Ну что вы, культура эта занимала огромный объем. Сразу видно, что вы никогда не работали в Salomon.

Вся эта компания построена на культуре Salomon Brothers.

— Хорошо, расскажите мне о культуре Salomon Brothers.

— Salomon Brothers была фирмой, которая почти исключительно занималась торговлей по собственным системам и в течение многих лет управлялась горсткой очень сильных харизматических личностей. Это были настоящие уличные бойцы, которые ставили свои собственные деньги и которые по-настоящему понимали, что такое идти на риск. У них были сила характера, мужество, понимание, а также честность и достоинство безтени сомнения.* Salomon была организацией. Текучести ключевого персонала в фирме практически не было. У председателя Джона Гутфрюнда был стол в общем тор говом зале, за которым он сидел каждый день. За девять лет, которые я провел в Salomon, я никогда не сидел от него дальше, чем за 7 метров.

Это интервью состоялось за несколько месяцев до того, как разразился скандал с покупкой государственных облигаций, потрясший Salomon. После этого события я спросил Липшуца, хочет ли он по-прежнему сохранить слова честность и достоинство в описании Salomon, ибо в свете последних разоблачений слова эти стали звучать несколько иронично. Липшуц, однако, настоял на сохранении своего первоначального описания, ибо он считал, что оно отражает его истинные чувства. На вопрос, как он может соединять этот образ достоинства и честности с очевидными этическими нарушениями в процессе ценообразования на некоторых аукционах государственных облигаций, он ответил: «Я думаю, что это было в большей степени вопросом личного характера со стороны отдельного человека, противоречившего качествам, которые олицетворяли Гутфрюнд и вся фирма».

Помню свой первый разговор с Джоном Гутфрюн-дом. Я проработал в фирме в качестве полноправного ее служащего менее года. Вам нужно представить себе эту сцену. Надвигался вечер третьего июля. Торговый зал Salomon представляет собой огромное двухэтажное помещение — одно время это был крупнейший торговый зал в мире. Лучи угасающего солнца проникали сквозь огромные стеклянные окна. Поскольку приближался праздник, в помещении никого не было, за исключением Джона Гутфрюнда и меня.

Я услышал, как он позвал: «Билл, Билл!» Я и понятия не имел, что он может знать мое имя, но так уж было поставлено дело в Salomon. Я был полностью погружен в то, чем занимался, и вдруг понял, что это он меня зовет. Я подошел к его столу и сказал: «Да, сэр?» Он посмотрел на меня и спросил: «Где закрылся франк?»

Быстро перебрав в уме все возможные причины, по которым он мог задать мне такой вопрос и именно таким образом, я посмотрел на него и спросил: «Который — швейцарский франк или французский?»

Джон Гутфрюнд — человек, излучающий силу. Он очень харизматическая личность. И вы почти можете ощущать вокруг него некую ауру. Не колеблясь, он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Оба». Я дал ему обе котировки голосом на октаву выше, чем обычно. Прошло чуть больше года, и другим летним днем повторилась практически та же самая сцена. Свет заходящего солнца струился в торговую комнату, и Джон Гутфрюнд и я остались практически одни. И вновь я услышал позади себя голос: «Билл, Билл!» Я был поражен таким повторением ситуации. Я подошел и сказал: «Да, сэр?» «Где закрылся франк?» — спросил он. «Который?— спросил я. — Швейцарский или французский?» Не колеблясь ни секунды и не показывая и тени улыбки, он смотрит мне прямо в глаза и говорит: «Бельгийский».

Таким вот человеком был председатель Salomon Brothers, которая в те годы была, вероятно, наиболее могущественной фирмой на Уолл-стрит. А я там был еще никто, всего лишь подготовишка. Прошел год со времени той нашей первой встречи, а он помнил о ней, и ему было интересно подшутить надо мной таким образом. По мере того, как шли годы, и я благодаря новым встречам смог узнать его лучше, я понял, что он в полной мере понимал, какое влияние окажет на меня тот разговор. Сейчас мы говорим о нем почти десять лет спустя, а я все еще помню каждое слово этого разговора. Такое вот влияние он оказывал на людей. Он очень часто разговаривал с людьми, проходившими подготовку, и оказывал им поддержку.

—А сам Гутфрюнд был трейдером?

—Джон прошел весь путь, начиная с рядового трейдера. Когда он был председателем, то проводил свой день в торговом зале, чтобы видеть, что происходит. Мы всегда говорили, что Джон может учуять смерть за тысячу шагов. Ему достаточно было взглянуть вам в глаза, чтобы узнать, насколько удачной была ваша позиция. Он мог понять состояние вашего портфеля по тому, насколько взволнованным было ваше лицо. Salomon Brothers обладала уникальной культурой. Люди часто говорили о любви Salomon к риску. Это не означало, что компания сама искала риск, но это определенно была фирма, которая чувствовала себя спокойно, подвергаясь риску или теряя деньги, при условии, что сама идея сделки была разумной.

—Как получилось, что после завершения подготовки вы занялись валютами, а не вернулись к акциям?

— Собственно говоря, я хотел вернуться к акциям. Но один из руководителей отдела отвел меня в сторонку и сказал: «Ты слишком масштабно мыслишь. Тебе не нужно возвращаться к акциям». Он уговорил меня перейти в новое подразделение, которое как раз формировалось, — отдел иностранных валют. Я был в числе стажеров, обладавших наиболее высокой репутацией, и в конце стажировки меня приглашали к себе несколько отделов, включая отдел валют, который как раз создавался.

—Как получилось, что вы выбрали валютный отдел?

—Я хотел торговать, и я хорошо уживался с людьми. Однако на самом деле у меня был гораздо меньший вы бор, чем мне могли позволить в то время воображать.

—Что вы имеете в виду?

—Вас приглашают, плюс сами вы ведете какие-то переговоры, затем делаете выбор, но в конце те силы, которые двигают шахматные фигуры, решают, куда они хотят вас поставить.

— Вы в то время знали что-нибудь о валютах?

—Я даже не знал, что такое немецкая марка. Но, опять же, никто в этом отделе ничего о валютах по-на стоящему не знал.

— Никто?

—Ну, не совсем. Был там один младший сотрудник, который раньше работал в банке.

— А был кто-нибудь еще в фирме, разбиравшийся в валютах?

—Нет.

— Почему же никто не подумал о том, чтобы для создания этого отдела пригласить со стороны кого-нибудь, имеющего опыт?

—Так в Salomon дела не делались. В Salomon все создавалось своими силами. Вы задаете вопросы так, как если бы там был какой-то расписанный бизнес-план. На самом деле в один прекрасный день собрались вместе несколько руководителей, и один из них сказал: «Ребята, а не создать ли нам отдел валютного рынка?» «О'кей, а кто будет начальником?» «Как насчет Джила?» «О'кей. Слушай, Джил, не хочешь возглавить этот отдел?» «Конечно, о чем разговор». До этого Джил занимался арбитражем облигаций. Никакого опыта работы с валютами у него не было. Он задумал собрать вместе несколько умных людей, разобраться, как работают международные валютные рынки, и дать ребятам возможность немного поторговать, чтобы посмотреть, смогут ли они сделать какие-то деньги.

— Но раз никто в отделе не имел настоящего опыта торговли на форексе, откуда вы могли приобрести опыт, чтобы знать, что делать?

—Один из ребят в этом отделе был очень общительным. Он заставлял нас по три-четыре раза в неделю обе дать с международными банкирами. В то время я был особенно застенчив. Собственно говоря, помню, как однажды один из трейдеров отдела попросил меня позвонить в Morgan Guaranty и разместить ордер по немецкой марке. Но я возразил: «Я же никого там не знаю». Он сказал: «Что значит, никого там не знаю? Про сто возьми Hambros (книга, включающая списки всех международных дилеров иностранных валют), полистай ее, найди у Morgan дилера по немецкой марке и позвони ему». Я, должно быть, минут десять сидел там, страдая, пытаясь сообразить, как это я могу позвонить кому-то, с кем не знаком.

— Расскажите мне о вашем раннем опыте торговли валютами.

—Примерно в то же время, когда в Salomon создавался отдел иностранных валют, Филадельфийская фондовая биржа ввела торговлю опционами на курсы валют. Я был единственным человеком в отделе, который вообще знал, что такое пут или колл. Кроме того, этот продукт торговался на фондовой бирже, использовавшей систему специалистов. А я был единственным человеком в отделе, имевшим опыт работы с акциями. Все остальные сотрудники пришли из отдела, занимавшегося бумагами с фиксированным доходом, расположенного на 42-м этаже. А «страна акций» находилась на 41-м этаже, и я пришел как раз оттуда. Не думаю, чтобы кто-нибудь еще из нашего отдела вообще когда-либо был на 41-м этаже. Я также знал специалистов и маркет-мейкеров из торгового зала Филадельфийской фондовой биржи. Никто другой в нашем отделе даже не знал, что такое специалист (в системе специалистов ордеры на покупку и про дажу ценной бумаги соотносит один специально выделенный человек, в отличие от системы открытых торгов, при которой ордеры исполняются брокерами, выкрикивающими цены покупки и продажи в торговой яме). Ситуация эта идеально для меня подходила. Джил сказал: «Ты — единственный человек в отделе, который хоть что-то об этом знает. Вот и займись этим».

Главное, что я пытаюсь этим сказать, это то, что отдел иностранных валют Salomon, Билл Липшуц в роли трейдера иностранными валютами и валютные опционы появились в одно и то же время, и мы вместе росли. Это был уникальный синергический опыт.

—Как вам удалось добиться успеха в роли валютного трейдера, если вы не имели никакого опыта?

—На рынке иностранных валют все построено на взаимоотношениях. Ваша способность найти хорошую ликвидность, ваша способность подключиться к потоку информации — все это зависит от связей. Если вы позвоните в банк и скажете: «Мне нужна цена на 10 долларов (т. е. 10 млн.) к марке», — они ничего не обязаны для вас делать. Они могут сказать вам: «Дилер по марке вышел в туалет, перезвоните». Если же я звоню в пять вечера и говорю: «Здорово Джо, это Билл, мне нужна цена по марке», — то ответ будет совершенно иным. «Я тут как раз собирался уходить, но для тебя все сделаю».

— Будучи человеком совершенно новым в этом бизнесе, как вы смогли выстроить такие взаимоотношения?

—Во-первых, мне очень помогло то, что у меня был опыт работы с опционами, в то время как на рынке они были делом новым. «Он знает опционы», — говорили, бывало. Черт, я ведь особо много о них и не знал, но важно было то, что никто больше в сфере иностранных валют тоже о них ничего не знал. Рассуждали так: «Он знает формулы Блэка-Шоулза; он, должно быть, гений». Многие из ведущих игроков на рынке валют стремились познакомиться со мной только потому, что их клиенты хотели заниматься опционами, и им нужно было быстро вникнуть в этот предмет.

Кроме того, я работал в Salomon, которая в то время была окутана ореолом тайны: «Мы не знаем, что именно они делают, но денег они зарабатывают много».

Другим фактором в мою пользу было то, что, хотя я работал в инвестиционном банке, я не пытался вести себя как напыщенный инвестиционный банкир. Как правило, ребята, которые в то время работали в инвестиционных банках с иностранными валютами, были выходцами из отделов, занимавшихся бумагами с фиксированным доходом. Они были пижонами в глазах ребят, занимавшихся FX (рынок обменных курсов иностранных ва- лют). Они носили подтяжки и галстуки от Hermes; они были теми, кто заказывает белое вино и салат из рукколы. Они были не те, кто выскакивает перекусить в закусочную самообслуживания, чтобы съесть там макароны с острым томатным соусом, а именно так в основном и вели себя трейдеры по иностранным валютам. Я же был совсем другим — потому что прошлое мое было другим.

Я был первым человеком в Salomon Brothers, установившим у себя дома Telerate. Они не могли в это поверить: «Зачем тебе нужен дома монитор? Ты что, с ума сошел? Ты, что, вообще его никогда не выключаешь?» Я, бывало, смотрел на них и говорил: «Рынок иностранных валют работает круглые сутки. Он не укладывается спать, когда вы уходите с работы в пять часов вечера. Рынок живет всю ночь, и он движется».

—Важно ли иметь контакты для того, чтобы получать новости?

—Безусловно! Успеха из нас добились в основном те, которые были приняты межбанковским сообществом. Трейдеры, оставшиеся в стороне, как правило, не смогли сделать денег, торгуя иностранными валютами. Эти трейдеры, в конечном счете, звонили какому-нибудь клерку торгового зала «Мерк» (Chicago Mercantile Exchange — Чикагская товарная биржа, на которой торгуются фьючерсы валют, рынок активный, но гораздо меньший по размеру, чем межбанковский рынок) и спрашивали: «Как там дела у «суисси» (Swissy, швейцарский франк)?» А что, собственно, может знать клерк о том, что на самом деле приводит в движение международный валютный рынок? Я-то, к примеру, день и ночь разговариваю с разными банкирами — в Токио, Лондоне, Франкфурте и Нью-Йорке.

—И вы торгуете на основе этого информационного потока?

—В этом вся суть торговли иностранными валютами.

—Не могли бы вы привести недавний пример того, как этот информационный поток помогает в торговле?

— В то время, когда рухнула Берлинская стена, настроение общего рынка было в пользу того, что все сразу же захотят вложить деньги в Восточную Германию. Общее суждение сводилось к тому, что крупные вливания капитала в Восточную Европу сыграют непосредственно на руку немецкой марке. Но через некоторое время пришло осознание, что для того, чтобы Восточная Германия могла влиться в объединенную Германию, потребуется несколько больше времени. В чем выразилось это изменение позиции? Коль делает заявление,

Бейкер выступает с комментарием, статистика показывает очень высокий уровень безработицы в Восточной Германии. Восточные немцы, всю свою жизнь прожившие в социалистической системе, начинают говорить: «Мы не хотим работать так много, как эти западные немцы. И, кстати говоря, почему это государство больше не оплачивает наши счета за лечение?» Инвестиционное сообщество начинает понимать, что перестройка в Восточной Европе—дело весьма длительное. И в итоге люди начинают выводить свой капитал из немецкой марки.

—Но вы же могли вывести все эти аргументы тогда, когда обрушилась стена.

—Не думаю, что многие люди в то время рассматривали события в таком свете. А даже если и так, это было неважно. Важно было оценить, на чем фокусируется рынок в данный момент.

—И вы получаете всю эту информацию, беседуя сомножеством участников рынка иностранных валют?

—Да. Не все будут интерпретировать события так же и в то же самое время, как вы, и это очень важно понимать. Вы должны быть в потоке новостей и знать, на что смотрит рынок. Например, один день рынок иностранных валют может концентрироваться на разнице в процентных ставках; другой день рынок может обращать внимание на потенциал прироста капитала, а это вещь совершенно противоположная (внимание на разнице процентных ставок означает, что инвесторы будут переводить свои деньги в промышленно развитые страны, где процентные ставки выше, а интерес к приросту капитала означает, что инвесторы будут помещать свои деньги в тех странах, где имеются наиболее сильные экономические и политические перспективы, а это обычно те страны, где процентные ставки ниже).

—А были какие-нибудь выдающиеся сделки, которые вы провели в начале своей карьеры валютного трейдера?

— В 1983 году, в самом начале торговли валютными опционами на Филадельфийской фондовой бирже, один из специалистов дал котировку по некоему конкретному опциону по цене, явно заниженной на 100 пунктов. Я купил 50 штук. Поскольку этот опцион был «глубоко в деньгах», я сразу же продал его на базовом рынке и зафиксировал прибыль без всякого риска (опцион «глубоко в деньгах» — это то же самое, что обычная позиция, но он имеет дополнительные преимущества, ибо, если рынок совершает очень большое движение, максимальный риск теоретически ограничен).

Я спросил своего брокера, предлагает ли этот специалист по-прежнему продавать опционы по той же цене. «Да, — ответил он, — предложение все еще висит». «Купи еще пятьдесят», — сказал я. В то время я был единственным на Филадельфийской бирже трейдером валютных опционов, который регулярно торговал по 50 контрактов. Весь дневной объем торгов на этом рынке составлял всего-навсего порядка двух-трех сотен контрактов. И я провернул еще 50, потом еще 50, а потом еще 50. Потом в игру вступила Goldman Sachs и тоже купила 50 контрактов. И вот оказывается вдруг, что специалист этот продал уже 300 или 400 этих опционов. Он, очевидно, думал, что имеет надежную арбитражную прибыль, но на самом деле совершил арифметическую ошибку. Я точно знал, что происходит. Наконец, я сказал своему брокеру: «Спроси его, не хочет ли он продать тысячу». «Секундочку, — ответил он. Брокер вернулся через полмину ты и сказал, что он согласен на тысячу по такой-то цене.

Специалист несколько передвинул свою цену, но по-прежнему давал котировку почти на сто пунктов ниже. Наконец, я сказал своему брокеру: «Скажи ему, пусть позвонит мне по моей внешней линии». Специалист звонит мне и говорит: «Ты что делаешь?» Я отвечаю: «А ты что делаешь?» Он спрашивает: «Ты что, правда, хочешь провернуть тысячу?» Я отвечаю:

«Слушай, у тебя в цене ошибка на целый пункт». «О чем ты говоришь?» — восклицает он. Я начинаю растолковывать ему цифры. Прежде чем я закончил, он говорит: «Мне надо отойти». И телефон замолкает. Я положил трубку и в течение нескольких минут обдумывал эту ситуацию. Я понимал, что если заставить его исполнить эту сделку, он разорится — а такое событие плохо отразится на бирже и будет ужасным для продукта (валютных опционов), которым мы только начинали торговать всерьез. Я позвонил своему брокеру и сказал: «Отмени все сделки, кроме первых 50 контрактов».

Примерно в то же время зазвонил мой внешний телефон. На трубке был специалист: «Не могу в это поверить! — воскликнул он, сокрушенный огромной величиной своей ошибки. — Теперь я вылечу из бизнеса». Я сказал: «Не беспокойся об этом, я отменяю все сделки, кроме первых пятидесяти». (Кстати говоря, Goldman отказалась отменить хотя бы одну из своих 150 ��делок. Через много лет, когда компания специалиста вышла из бизнеса, а сам специалист стал главным трейдером у крупнейшего в торговом зале маркетмейкера, он всегда создавал для Goldman особые трудности.)

Отмена мною этих сделок представляла собой долгосрочное деловое решение, о котором я в то время особенно не задумывался, но над которым впоследствии сокрушался в течение многих лет.


Мысли Богатых

Первоисточник: http://ru.forex.ooo/knigi/nachinayushchim/novye-magi-rynka-dzhek-shvager/chast-ii-samyy-bolshoy-rynok-v-mire/bill-lipshuts-sultan-valyut.html