Каждый за себя, а проигравших — к черту. История финансовых спекуляций

Автор: Эдвард Чанселор

Введение

Эдвард Чанселор, историк, успешный инвестбанкир и журналист, создал настоящую энциклопедию финансовых взлетов и падений, начиная с XVI века. Скрупулезно описывая игроков финансовых рынков и прослеживая зарождение, расцвет и крушение финансовых махинаций, оставивших наиболее глубокий след в истории, Чанселор погружает читателя в многослойный и многогранный механизм финансовых спекуляций.

Автор обращает наше внимание на двойственную сущность финансовых спекуляций. С одной стороны, они стимулируют поступательное развитие экономики, насыщают рынки ликвидностью, увеличивают обороты и доходность. С другой — спекулянты ассоциируются с хаосом, непредсказуемостью, мошенничеством, злоупотреблениями и коррупцией.

Анализируя особенности финансовых «пузырей» в разные периоды истории, Чанселор обнаруживает удивительные параллели между ними, свидетельствующие о том, что с течением веков меняются только названия финансовых инструментов, являющихся объектом спекуляций, и профессиональный жаргон, в то время как их экономическая сущность и значение «человеческого фактора» остаются неизменными с XVI века.

Обработав огромный объем информации с именами, датами и цифрами, Чанселор подробно описывает, как финансовые спекулянты используют связи с политиками, членами правительств, руководителями крупных компаний для того, чтобы максимально эффективно манипулировать ценами на финансовом рынке и обеспечивать рост богатства «сильных мира сего» в ущерб всем остальным.

Книга Чанселора восхищает подробностью изложения фактических данных и будет интересна как финансистам, так и историкам финансовых рынков.

Спекуляция — добро это или зло?

Многие экономисты и политики считают, что спекулянт — фигура паразитическая, движущей силой которой является жадность и страх. Спекулянты создают финансовые кризисы и процветают за их счет. Другие экономисты убеждены, что спекулянты абсолютно необходимы для нормального функционирования финансовых рынков, и если их «запретить», то капитализм потеряет свою жизнеспособность.

Экономисты отличают спекуляции от инвестирования. Спекуляция определяется как попытка получить быструю выгоду от изменения рыночной цены, как отказ от текущего дохода ради будущего прироста капитала. Первоочередной целью инвестирования является сохранение основного капитала, целью спекуляции — рост состояния. Спекулянты пытаются превратить немного денег — в богатство, в то время как инвесторы стараются сохранить имеющееся богатство. Так же непросто проложить черту между понятием спекуляции и азартной игрой.

Согласно современной экономической теории, цена на акции отражает ее внутреннюю ценность, а спекулянты — рациональные участники рынка, оптимизирующие свое благосостояние. В мире рациональных рынков нет места животным инстинктам, психологии толпы, страху и алчности. Автор, однако, уверен, что финансовые спекуляции можно понять только в социальном контексте. Очень важно, по мнению автора, разобраться в отношении политиков к спекуляции, поскольку законы, регулирующие финансовые рынки, принимаются и приводятся в исполнение правительствами.

Механизм бума и краха

Автор привлекает внимание к обобщениям Чарльза Киндлберга, автора книги «Мания, паника и крах», применимым ко всем спекулятивным кризисам. Спекулятивный интерес возникает либо с появлением нового объекта для инвестирования, либо с повышением доходности уже имеющихся объектов. Позитивная ответная реакция рынка на рост цен на акции привлекает неопытных инвесторов, постепенно развивается эйфория, сигнализирующая об ослаблении рациональности инвесторов. Спекуляция распространяется на разнообразные активы, новые компании выпускают свои акции на рынок, инвесторы максимизируют свои доходы, прибегая к деривативам и займам акций, размер заемных средств становится чрезмерным, случаи мошенничества растут, состояние финансов ухудшается, и экономика оказывается на грани кризиса.

Чанселор, однако, отмечает, что для понимания спекулятивных маний недостаточно исследовать только экономические параметры. Например, бум, наблюдавшийся на американском рынке акций в начале XX века, был не только финансовым явлением, но и социальным и психологическим феноменом. Он также отмечает важность политической составляющей любой спекулятивной мании. Под этим Чанселор понимает пассивную позицию государства, то есть отсутствие надлежащего регулирования рынка акций, и продажность политиков, которые ставят личную выгоду выше общественных интересов.

Наиболее ярким примером данной особенности спекулятивных взлетов служит японский экономический «пузырь» 1980-х годов.

Финансовый журналист Джеймс Грант отмечает, что если развитие науки и инженерных знаний происходит кумулятивным путем, то финансы отличаются цикличностью. Поэтому, заключает Чанселор, все грандиозные финансовые спекуляции похожи между собой, и события XVII века кажутся нам близкими и понятными.

Ничто не ново под луной

История спекуляций начинается в Римской республике II века до н.э. Уже тогда на форуме продавались и покупались за наличные и в кредит акции, облигации, дома и магазины, корабли и склады, рабы и скот. В средневековой Европе преобладали товарообменные операции. Жажда наживы считалась грехом. Фома Аквинский объявил незаконным и аморальным «продавать вещь дороже или покупать ее дешевле, чем ее истинная стоимость». Однако уже в Венеции, Генуе, Флоренции XIV века выпускались и торговались правительственные ценные бумаги и займы, и спекулятивные операции считались нормой. Тогда же были предприняты попытки запретить распространение слухов, направленных на падение цены государственных бумаг, и инсайдеровскую торговлю.

В XVII веке финансовой столицей мира стал Амстердам. Голландское правительство привлекало финансирование путем выпуска облигаций и лотерей. На Амстердамской бирже торговались самые разнообразные финансовые инструменты — акции, облигации, товары, морские страховые полисы, фьючерсы на зерно, специи, сахар, шелк и опционы на акции. Фьючерсы и опционы на современном языке называются деривативами. Деривативы и займы ценных бумаг позволяют спекулянтам извлекать большую прибыль даже из небольшого увеличения в цене финансового инструмента, лежащего в основе дериватива. На Амстердамской бирже XVII века противостояние между «быками» и «медведями» ничем не отличалось от сегодняшнего.

Тюльпаномания

Население Голландии в XVII веке располагало самым высоким доходом в Европе, и стало нацией потребителей. В тюльпанах идеально сочетались любовь голландцев к выставленной напоказ красоте и стремление к богатству.
Первая луковица тюльпана была завезена в Европу из Турции в XVI веке. Слово «тюльпан», оказывается, происходит от турецкого tulipan, что означает «тюрбан». Первое время тюльпаны росли только в садах аристократов и специалистов-ботаников. Однако постепенно увлечение тюльпанами охватило все социальные классы. На пике тюльпанового бума одна луковица могла стоить 6000 гульденов. И это при том, что средняя зарплата в Голландии в это время была 200–400 гульденов, а маленький дом можно было купить за 300 гульденов.

В начале февраля 1637 г. рынок тюльпанов неожиданно рухнул. В Гаарлеме, центре цветочной торговли, стали циркулировать слухи, что покупателей на тюльпаны больше нет, и вдруг стало невозможно продать ни один тюльпан даже по бросовой цене. Однако крах тюльпаномании не вызвал национального экономического кризиса, так как он не затронул кредитоспособности крупнейших купцов Голландии.

Наблюдатели того времени отмечали, что возможность получения спекулятивного дохода противоречила кальвинистской этике, предполагавшей, что любой доход надо зарабатывать тяжелым трудом, и разрушала устоявшиеся отношения между социальными классами, так как позволяла бедным быстро разбогатеть, а богачи оказывались в нищете. Тюльпан наравне с воздушным пузырем стал символом безрассудства и тщетности. Воздушный пузырь, однако, стал использоваться для описания спекулятивных излишеств только в XVIII веке.

Акционерный бум в Англии XVII века

В конце XVII века возникновение рынка акций в Лондоне, учреждение Банка Англии, выпуск бумажных денег, свободное обращение долговых бумаг и векселей получило название финансовой революции и было призвано аккумулировать ресурсы для ведения дорогостоящей войны Англии с французским Людовиком XIV. В эти годы появилась новая когорта беспринципных и корыстных предпринимателей, которые использовали все финансовые инновации для личной выгоды. Они стали воплощением новой либеральной идеологии, провозглашавшей экономическую полезность алчности и потребительства.

Наиболее явно эти тенденции проявлялись на рынке акций. Хотя акционерные общества существовали в Англии еще в XVI веке, свободное обращение акций началось только в 1690-е годы. Толчком послужил успех Ост-Индской Компании, которая в период с 1682 по 1692 гг. выплачивала дивиденды, размер которых в четыре раза превышал номинальный капитал компании. Акционер Ост-Индской Компании с 1660 г., который продал бы свои акции в 1688 г., получил бы доход на 1200 процентов выше среднего банковского процента в то время. Акционеры, вложившие деньги в экспедицию некоего капитана Фипса, успешно поднявшего тонны серебра и драгоценностей с затонувшего испанского фрегата, несказанно обогатились, получив дивиденды в размере 10 000 процентов.

Предприимчивые искатели легкой выгоды, вдохновленные примером Ост-Индской Компании и капитана Фипса, бросились создавать разнообразные акционерные общества. Начиная с 1692 г. дважды в неделю стала выходить газета, публиковавшая цены на акции, число которых за два года увеличилось с 10 до 57. Появились стандартные контракты на продажу акций; опционы и фьючерсы на акции, «импортированные» из Амстердама, использовались для хеджирования риска. Все это свидетельствовало об удивительной искушенности раннего рынка акций в Англии.

В то же время черта между достойным стремлением к выгоде и откровенным мошенничеством была часто размыта. Нередко создавались фиктивные компании, цены на акции подвергались манипуляциям, и лживые слухи распространялись по рынку. Акции использовались для приобретения политического влияния и подкупа членов королевского двора и парламента.

Непомерные расходы на войну с Францией в сочетании со спекулятивными операциями на рынке ценных бумаг привели к обесцениванию денег, резкому падению цен на акции и полноценному экономическому кризису. Цена на акции Ост-Индской Компании упала с 200 фунтов в 1692 г. до 37 фунтов в 1697-м. Из 140 компаний, оперирующих на рынке в 1693-м, только 40 сумели пережить кризис 1697 года. В результате печальных уроков кризиса были приняты законы 1697 и 1708 гг., которые ограничили количество брокеров, запретили их нечестные действия и сделки в собственных интересах и ограничили брокерскую комиссию размером одной восьмой процента.

Компания Южных Морей (КЮМ)

Около 1719 года директора КЮМ предложили приватизировать британский национальный долг в размере 30 миллионов фунтов. Для этого была придумана сложная схема конвертации долговых платежей в акции КЮМ. Опуская сложные детали схемы, Чанселор отмечает, что все участники проекта — правительство, акционеры компании и владельцы государственных долговых обязательств — были заинтересованы в завышении стоимости акций КЮМ. В результате оказалось невозможным вычислить обоснованную справедливую стоимость ее акций.

В апреле 1720 года КЮМ произвела публичную эмиссию по цене 300 фунтов за акцию, весь выпуск был моментально раскуплен публикой. Успех КЮМ стимулировал образование других акционерных обществ. Несмотря на то, что многие из этих акционерных обществ были «пустышками», всегда находились желающие приобрести их акции на растущем рынке. К лету 1720 года капитализация лондонского рынка ценных бумаг выросла до 500 миллионов фунтов, примерно в сто раз по сравнению с 1695 г.

В июне 1720 года состоялась очередная подписка на акции КЮМ. В ней участвовал сам король Англии Георг I. Акции разлетелись мгновенно по цене 1000 фунтов за акцию. В спекулятивном ажиотаже участвовали герцоги, маркизы, графы и бароны вместе с пэрами и членами Парламента. К ним присоединялись богатые фермеры, помещики, лондонские финансисты и иностранные спекулянты. На торговле акциями сумели разбогатеть и те, о ком Джонатан Свифт говорил, что они «в силу рождения, образования и заслуг могут претендовать только на ношение ливреи».

Особую категорию спекулянтов составляли дамы Лондонского Уэст-Энда. В Англии XVIII века землей и поместьями могли владеть только мужчины. Владение же акциями не ограничивалось. Поскольку дамам было непозволительно зарабатывать на жизнь, мир финансовых спекуляций, безразличный к вопросам пола, расы или класса, был для них особенно привлекателен.

Джон Блант, один из основателей и руководителей КЮМ, придумал схему конвертации долга в акции ради получения персональной выгоды от нее. Он сам тайно приобретал новые акции и обеспечивал их размещение среди своих друзей. Он делал все возможное для вздувания стоимости акций. Когда стоимость акций была на пике, он их продавал и на вырученные деньги скупал земли. Он даже продавал акции, которыми не владел, зная, что цена на них упадет — и он сможет докупить их на рынке.

Совокупность разнообразных факторов, ни один из которых не имел решительного влияния, привела к падению цен на акции КЮМ уже в сентябре 1720 г. Банк, обслуживавший КЮМ и выдававший кредиты под залог акций КЮМ, разорился. К концу сентября цена акций опустилась до 200 фунтов.

Даниил Дефо сравнивал крах рынка акций КЮМ с чумой. Убытки сводили людей с ума и доводили до самоубийств. Обманутые люди гневно требовали привлечения к ответственности директоров КЮМ, успевших вовремя продать свои акции, и подкупленных политиков, позволивших КЮМ раздуть такой «пузырь».

В результате народных волнений был создан комитет по расследованию злоупотреблений директоров КЮМ. По итогам его деятельности 2 миллиона фунтов дохода, полученного директорами КЮМ в течение 1720 г., было конфисковано, четыре члена Парламента потеряли свои места, а министр финансов Англии и несколько директоров КЮМ оказались в тюрьме. Кроме того, через несколько лет Парламент принял закон, запрещавший «короткие» продажи акций, а также торговлю фьючерсами и опционами.

Анализируя уроки спекулятивной эпопеи с акциями КЮМ, Чанселор отмечает печальную роль Британского правительства в крушении рынка акций. Оно не только не защитило широкую публику от волны спекуляций, но, выражая поддержку схеме Бланта, дало сигнал участникам рынка, что инвестировать в акции КЮМ безопасно. Если сам король приобретал эти акции, то неудивительно, что народ был уверен: государство не позволит акциям обрушиться. Такое же заблуждение имело место при крахе рынка акций в Японии в 1980-е гг.

Финансовые приключения в Англии XVIII века

Во время Наполеновских войн английское правительство выпускало облигации на сумму 400 миллионов фунтов. На спекуляциях с этими облигациями делались целые состояния.

Например, некий брокер по имени Давид Рикардо заработал полмиллиона фунтов на операциях с этими бумагами, после чего построил вторую карьеру — стал известным экономистом и членом Парламента.

Постепенное уменьшение заимствований правительством Англии заставило инвесторов искать подходящие бумаги за рубежом. Этим воспользовались разного рода дельцы, организовавшие выпуски облигаций Колумбией, Перу и Чили, обещавшие инвесторам неслыханно высокие процентные ставки. Впоследствии оказалось, что эти облигации представляли собой финансовую пирамиду, когда доходы более ранних инвесторов выплачивались за счет инвестиций более поздних инвесторов.

В 1820-е годы количество акционерных обществ в Англии росло со скоростью, невиданной со времен бума акций Компании Южных Морей. Учредители акционерных обществ приглашали членов Парламента на позиции директоров компаний.

Например, премьер-министр лорд Ливерпуль и три члена его Кабинета стали директорами некоей фирмы, предлагавшей инвестировать миллион фунтов в разведение шелковиц и шелковичных червей в Англии и Ирландии.

В январе 1825 г. акции примерно 70 компаний обращались на рынке. Спекулятивные операции с товарами, кредитами и акциями активно продолжались до весны, когда эйфория стала ослабевать. Цены на южно-американские облигации начали падать, золотой запас Банка Англии истощался, региональные банки разорялись. Среди пострадавших от экономического кризиса оказался сэр Вальтер Скотт. Его издатель разорился из-за банкротства своего банка, и Вальтеру Скотту, в силу юридических договоренностей, пришлось отвечать по его долгам в размере 46 000 фунтов.

Автор отмечает, что после 1825 года бумы и кризисы повторялись с периодичностью примерно в десять лет. После каждого кризиса финансовые рынки «отряхивались» от прежних безрассудств и убытков, чтобы встречать будущее с новым оптимизмом и доверчивостью. Капитал «слеп», а инвесторы не в силах помнить прошлое, и поэтому обречены каждый раз переживать его заново.

Железнодорожная лихорадка

Первый паровоз появился в Англии в 1820-х годах, а к 1840-м в Англии было проложено около 2 тысяч миль железнодорожного полотна, и большинство населения полагало, что национальная железнодорожная система уже сформирована. Однако только после первой поездки королевы Виктории по железной дороге общественность стала осознавать важность перемен, вызванных распространением железных дорог, и инвестировать в акции железных дорог. В конце 1844 г. экономика Англии процветала, стоимость строительства железных дорог падала, а доходы от их эксплуатации росли. Три крупнейшие железнодорожные компании платили 10% дивидендов.

Чтобы начать строительство железной дороги, местное начальство организовывало комитет для временной регистрации компании, которая привлекала финансирование путем выпуска новых акций, принимала на работу инженера и обращалась в Парламент для принятия железнодорожного акта. Подписка на акции начиналась сразу после временной регистрации компании, и инвесторы должны были заплатить только 10% от капитала, пообещав вносить остальные суммы по мере требования.

К апрелю 1845 г. было зарегистрировано около 50 новых железнодорожных компаний. Если подписка на акции проходила успешно, учредители компании размещали большинство акций между собой и своими друзьями, тем самым создавая повышенный спрос на рынке. Дружественные печатные издания, рекламируя ту или иную компанию, еще более взвинчивали цены на акции. В августе Парламент выпустил более сотни железнодорожных актов, тем самым одобряя строительство более трех тысяч миль железнодорожного полотна.

Парламент был в курсе растущей лихорадки вокруг акций железнодорожных компаний, однако решил не вмешиваться. Более того, многие члены Парламента являлись либо учредителями, либо акционерами железнодорожных компаний, что создавало трудности при одобрении новых проектов, так как было все труднее находить незаинтересованных депутатов. Во многих городах Англии создавались новые биржи для торговли акциями железнодорожных компаний, а также банки, выдававшие кредиты под залог железнодорожных акций. Доход от подписки на акции некоторых железнодорожных компаний достигал 500%.

Строительство железных дорог требовало новых инвестиций, и те, кто приобретал акции в спекулятивных целях, не могли и не хотели вкладывать дополнительный капитал. Осенью начался массовый сброс акций на рынок, и цены на акции даже надежных и устойчивых железнодорожных компаний упали на 40%.

В 1846–1847 гг. в Англии развернулся полномасштабный экономический кризис. Возможность быстрой доставки товаров по железной дороге сократила спрос на товарные запасы. Огромные капитальные вложения в строительство железных дорог отвлекали денежные средства из других отраслей экономики. Торговые отношения были парализованы, выдача кредитов почти прекратилась, суды по делам о банкротстве были завалены делами, спровоцированными убытками от инвестиций в акции железнодорожных компаний. Золотой запас Банка Англии сократился настолько, что министр финансов сэр Чарльз Вуд был вынужден приостановить действие Банковского Закона, принятого всего тремя годами раньше как раз для предотвращения спекулятивных крайностей и финансовых кризисов.

К январю 1850 г. цена на железнодорожные акции упала на 85%, и их совокупная рыночная стоимость составляла менее половины того капитала, который был изначально в них вложен. Из-за переизбытка железных дорог и острой конкуренции между ними доход, приходящийся на милю железнодорожного полотна, был крайне низок, и четверть железнодорожных компаний не могла выплачивать дивиденды своим акционерам.

Автор, однако, подчеркивает, что железнодорожная лихорадка имела ряд позитивных последствий. Благодаря ей в Англии проложена самая густая сеть железных дорог в мире, которая обеспечила экономику быстрой и дешевой транспортировкой пассажиров, товаров и сырья. Кроме того, в период бума более полумиллиона человек были заняты в строительстве и обслуживании железных дорог. С этой точки зрения железнодорожная лихорадка послужила средством перераспределения дохода от спекулянтов из среднего класса в пользу нуждающихся рабочих, одновременно создавая транспортную инфраструктуру для современной промышленной экономики.

Спекуляции «позолоченного века» в США

Дикие просторы Америки располагали к спекуляциям. Многие из отцов-основателей Соединенных Штатов спекулировали землей. Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин, Томас Джефферсон и Александр Гамильтон в той или иной степени занимались куплей-продажей земли. Рынок акций появился в Америке после обретения ею независимости. В 1790-х спекуляции правительственными кредитами и акциями банков были очень похожи на те, что имели место в Англии столетием раньше.

Начало Гражданской войны в Америке открыло новую страницу в истории спекуляций. Предприимчивые дельцы быстро сообразили, что необходимость экипировать, обмундировать и накормить союзную армию будет стимулировать быстрый рост промышленности и сельского хозяйства. Цена на золото стала барометром военных успехов и провалов. Каждый, у кого имелись деньги, вкладывал их в приобретение или акций, или золота, или меди, или нефти, или сельхозпродукции в надежде на быстрый рост цен, или же делал ставку на понижение — в ожидании падения цен. В 1860-х годах состояния делались и терялись с одинаковой скоростью, и было модно выставлять напоказ вопиющее богатство. На вечеринках сигареты сворачивали из стодолларовых бумажек, черный жемчуг украшал устрицы для гостей, а собаки бегали в ошейниках, украшенных бриллиантами.

Спекулянтами становились представители всех классов: аристократы и фермеры, юристы, врачи, механики и церковнослужители, клерки и владельцы магазинов. В 1864 г. была открыта биржа для операций с золотом, а в 1869 г. открылась Нью-Йоркская Биржа, ставшая результатом слияния двух более ранних торговых площадок. Рост цен на золото и другие металлы вызвал интерес к добывающим компаниям. Акции двухсот таких компаний были выпущены на рынок в 1864 г. За добывающими компаниями последовали нефтяные, и в офисах биржевых брокеров пробирки с нефтью пришли на смену образцам минералов. Автор, однако, отмечает, что всплеск доходов биржевых спекулянтов, как правило, был напрямую связан с мошенническими операциями на рынке: завышением стоимости активов компаний, чьи акции выпускались на рынок, и манипулированием ценами на акции.

Чанселор описывает скандал вокруг акций компании Credit Mobilier, связанный со строительством трансконтинентальной железной дороги после окончания гражданской войны в Америке. Стоимость строительства, финансируемого частично за счет государственных грантов, завышалась. Акционеры компании получали огромные дивиденды. Цена за акции Credit Mobilier выросла до 260 долларов. Дабы сохранить поддержку Вашингтона, автор «схемы» Оакс Эймс раздавал акции Credit Mobilier бесплатно ряду сенаторов и политиков, включая будущего президента США Джеймса Гарфельда. К тому времени, как мошенническая схема была раскрыта, Эймс и его сообщники сумели похитить 44 миллиона долларов.

С приходом к власти президента Гранта в 1898 г. «интимные» отношения между федеральным правительством и бизнесом еще более углубились, создавая благодатную почву для спекуляций и коррупции. По словам автора, общие расходы на взятки в Олбани — столице штата Нью-Йорк — составили в 1868 г. более миллиона долларов.

Автор отмечает, что в течение всей второй половины XIX века в Америке происходили скандалы, вызванные финансовым мошенничеством, размах которых был беспрецедентен. В хищениях и растратах уличались не только крупные бизнесмены и политики, но и мелкие служащие брокерских контор, опекуны и попечители.

Неизвестно, спекуляции ли способствовали общему падению морали, или, наоборот, моральное разложение той эпохи проявлялось в финансовых махинациях. Понятно одно — спекуляция и мошенничество часто идут «рука об руку». Подводя итог истории спекуляций «позолоченного века», автор заключает, что «они принесли больше вреда, чем пользы, и собственность оказалась переданной из рук многих в карманы нескольких».

Крах 1929 года и Великая депрессия

Осенью 1929 г. экономисты оптимистично заявляли, что «цены на акции будут перманентно находится на высоком плато». Спустя три года, 8 июля 1932 г., индекс Доу – Джонса упал на 90% по сравнению со своим пиком в 1929 г. Что же происходило в экономике в эти годы?

Федеральный Резерв, контролирующий количество денежной массы на рынке и процентные ставки, породил иллюзию, что бумы, спады и паника на рынке ушли в историю, тем самым создав ложное представление о «безопасности» финансовых операций у биржевых дельцов и банкиров. Росла производительность труда, росли доходы корпораций, в общественном мнении преобладала идея о наступлении «новой эры» и исчезновении бедности. Публикации экономистов способствовали созданию «культа акций», которые представлялись не как инструмент для спекуляций, а как верный безрисковый источник долгосрочного дохода. Эндрю Меллон, банкир, ставший министром финансов при президенте Кулидже, сократил подоходный налог с 65% до 32%, корпоративный налог — до 2,5% и уменьшил налог на прирост капитала. Соответственно, богатые предприниматели и компании располагали большими свободными средствами для биржевых спекуляций.

Одновременно развивалось потребительское кредитование — радио, холодильники и автомобили приобретались в кредит. Вместе с ростом рынка акций росли банковские и брокерские кредиты под залог акций. К октябрю 1929 г. кредиты инвесторам составляли 16 миллиардов долларов. Быстро увеличивалось количество брокерских домов. Американские банки обходили запрет на торговлю акциями, создавая дочерние компании, которые занимались сделками с акциями и облигациями. Растущий рынок акций вызывал невиданный общественный интерес, становясь ключевым культурным феноменом. Автомобиль заменил железные дороги — как в целях транспортировки, так и в качестве объекта инвестиций. За один 1920 г. количество автомобилей выросло с 7 миллионов до 23 миллионов. В период 1925–1928 гг. цена на акции «Дженерал Моторс» выросла более чем в 10 раз. Еще одним объектом огромного общественного интереса стало радио. Акции Радиокорпорации Америки выросли с 1,5 долларов в 1921 г. до 85.5 долларов в 1928 г. Молодая авиационная индустрия и киностудии, снимавшие звуковое кино, также вызывали спекулятивный интерес на рынке.

Чрезмерное использование заемных средств стало характерной чертой рынка ценных бумаг и всей финансовой системы США. Автор замечает, что в конце 1920-х годов Нью-Йоркская Фондовая Биржа была охвачена «психологией толпы», особенностью которой является нежелание воспринимать информацию, которая расходилась бы с «коллективной верой» в необратимый рост стоимости акций. Участники рынка были уверены в своей неуязвимости и глухи к предупреждениям об опасности.

В сентябре 1929 г. индекс Доу – Джонса достиг своего пика за год, и наступил момент, когда, по словам автора, страх перед убытками оказался сильнее жажды наживы. С 24 октября, получившего название «Черный Четверг», начался обвал финансового рынка. Чанселор отмечает, что ни банки, ни промышленные корпорации, ни брокерские дома не разорялись, не происходило сжатия денежной массы, то есть не было никаких видимых поводов для паники на рынке, и тем не менее акции продавали все. В период с 1929 г. по 1932 г. валовой национальный продукт США снизился на 60%, а количество безработных выросло до 12.5 миллионов.

Президент Рузвельт, пришедший к власти в 1933 г., обвинял политику экономического индивидуализма и безответственность Уолл-стрит в наступившем экономическом кризисе. Сенатский комитет по расследованию деятельности Уолл-стрит в 1920-е гг. выявил и представил на суд общественности многочисленные факты манипуляций ценами на акции, преференций инсайдерам, уклонения от налогов, получения чрезмерного вознаграждения.

Правительство Рузвельта приняло ряд мер для ограничения свободы спекулятивной деятельности. Был принят закон, требующий от банков разделения коммерческой и инвестиционной деятельности (Glass-Steagall Act); закон о биржах запретил создание пулов акций, инсайдеровскую торговлю и манипуляцию ценами, ограничил «короткие позиции» на акции и маржинальные кредиты. Была образована Комиссия по ценным бумагам и биржам для контроля за операциями на рынке ценных бумаг и предотвращения «неразумных и пагубных спекуляций».

На смену политики экономической свободы 1920-х гг. пришло государственное регулирование экономики. Рыночные рычаги были заменены системой социального обеспечения, программами предоставления жилья и работы, страхованием банковских депозитов, законодательством о минимальной оплате труда. Джон Кейнс своим знаменитым трудом «Теория занятости, проценты и деньги» оказал интеллектуальную поддержку идее о необходимости вмешательства государства в экономику.

Тема взаимосвязи Великой депрессии и спекулятивного краха на рынке ценных бумаг является самой дискутируемой в истории экономики. Спор о том, должен ли свободный рынок «саморегулироваться» или регулироваться государством, продолжается по сей день, и, поскольку этот спор имеет отчетливую политическую окраску, он не может, по мнению автора, быть разрешен к удовлетворению всех сторон.

Автор отмечает и позитивную сторону бурлящих 1920-х: люди были способны мечтать, верили в лучшее будущее, проявляли предпринимательскую жилку и уважали индивидуальную свободу.

Новое есть хорошо забытое старое

К началу 1970-х гг. экономическая теория Кейнса подвергалась постоянным нападкам. Главным критиком выступал Милтон Фридман, профессор экономики из Чикагского университета, который возродил экономический либерализм XIX века под маской монетаризма. Он заявлял, что рынок — это самокорректирующийся механизм, и все попытки правительства вмешаться в его деятельность обречены на провал. Другие экономисты, придерживающиеся схожих взглядов, сформировали совместно с Фридманом новую теорию, получившую название «гипотеза эффективного рынка», которая быстро захватила университеты, бизнес-школы и деловое сообщество. Однако Уоррен Баффет, например, не соглашался и указывал на то, что «рынки ведут себя эффективно часто, но не всегда, и эти две посылки отличаются друг от друга, как день и ночь».

Расцвет экономического либерализма в совокупности с новыми информационными технологиями стимулировал развитие деривативных инструментов. Но если в прошлые столетия торговля деривативами считалась стимулирующей спекуляцию и крайне рискованной, то в новый век либеральной экономики это негативное клеймо было снято, и деривативы вышли на передовые позиции финансовых инноваций.

На рынке стали обращаться опционы на фьючерсы, облигации, выпущенные в рамках «секьюритизации», синтетические ипотечные облигации, валютные свопы, свопционы и другие инструменты с непроизносимыми названиями и запутанной сущностью. К концу 1996 г. обязательства по действующим внебиржевым деривативным контрактам равнялись примерно 50 триллионам долларов. Одним из наиболее «громких» деривативных скандалов стало крушение основанного в 1762 г. английского банка «Бэринг», который не сумел расплатиться по обязательствам в размере 18 миллиардов долларов, внезапно возникшим из-за безответственных действий Ника Лисона, печально известного трейдера банка по опционам и фьючерсам в Сингапуре.

В 1976 г. Фридман получил Нобелевскую премию по экономике, а Тэтчер и Рейган поспешили воплотить либеральные идеи Фридмана в жизнь, согласившись с тем, что вмешательство государства в экономику абсолютно нежелательно. Бюджет Комиссии по ценным бумагам и биржам был сокращен, регулирование рынка ценных бумаг, введенное в 1930-е гг., применялось «спустя рукава», подоходный налог и налог на прибыль были уменьшены, профсоюзы силы не имели, и материальное неравенство росло. Финансовые дельцы получили возможность сказочно разбогатеть, в то время как всем остальным были обещаны крошки, падающие с роскошного барского стола.

В конце 1980-х гг. произошел очередной финансовый кризис, вызванный спекулятивными инвестициями в так называемые «мусорные облигации», неудачными враждебными поглощениями и скандалом с сетью сберегательных банков. Свою пагубную роль, как всегда, сыграли продажные политики. Например, сенатор Д’Амато, председатель сенатского подкомитета по ценным бумагам, получивший полмиллиона долларов от короля «мусорных облигаций» инвестбанка «Дрексель» в качестве взноса в свой предвыборный фонд, «пересмотрел» свои взгляды на регулирование «мусорных облигаций» и враждебных поглощений. Кризис 1987 г., однако, экономическую депрессию не вызвал, и приверженцы теории эффективного рынка снова подняли голову.

Капитализм камикадзе

Если капитализм на Западе подразумевает ограниченную роль правительства в экономике, недоверие к монополиям и картелям и защиту прав индивидуального предпринимателя, то японский капитализм во многом представляет собой противоположную модель. Иерархические структуры феодализма плавно перешли в промышленные корпорации. Верховенство корпорации в Японии было признано властями, которые стимулировали создание картелей и огромных промышленных групп. Государство осуществляло неопределенные, но широкие неформальные функции по убеждению и запугиванию, получившие название административные рекомендации. Роль рыночных факторов в этой системе была крайне ограничена. Несмотря на то, что в Японии спекулятивные операции считались неэтичными, в 1980 гг. спекуляция расцвела в Японии пышным цветом.

К середине 1980-х гг. Япония стала экономической супердержавой: доля Японии в мировой торговле выросла до 10%, ее торговый профицит рос с каждым днем, доходы на душу населения превышали американский уровень, японские банки стали крупнейшими в мире, а японские компании доминировали в мировом производстве новых технологий. Вместе с отменой валютного контроля японские банки получили возможность конструирования новых финансовых инструментов. Например, популярными стали корпоративные облигации с возможностью выкупа акций эмитента в течение срока жизни облигаций. Постепенно заявленные доходы крупнейших компаний, таких как «Тойота», «Ниссан» и «Шарп», более чем наполовину состояли из выручки от спекулятивных операций с ценными бумагами. Бум на японском рынке был также вызван растущими ценами на землю.

Стоимость доллара по отношению к иене упала, и покупательная способность японской валюты выросла на 40%. Японцы начали скупать все подряд, начиная с сумок Луи Виттона и заканчивая картинами Ван Гога. Росла стоимость акций: к августу 1986 г. индекс Никкей вырос на 40% по сравнению с началом года. Неожиданно купля-продажа акций превратилась в национальное хобби. В октябре 1986 г. правительство выпустило на рынок давно ожидаемые акции «Ниппон Телефон и Телеграф Компани». Спрос на акции был так велик, что в первые два дня торговли цена на акции подскочила на 25%. Рыночная капитализация этой компании превысила 376 миллиардов долларов.

Так же как и в периоды предыдущих спекулятивных лихорадок, японские политики решали свои финансовые проблемы путем получения взяток в форме акций, манипулирования ценами и использования инсайдеровской информации. Политический скандал вокруг акций компании Recruit Cosmos стал самым крупным в послевоенной Японии. Он показал, что политическая продажность неразрывно связана с экономическими «пузырями».

В конце 1980-х гг. цены на акции росли в три раза быстрее, чем реальная выручка компаний. Огромными темпами росла стоимость земли, банковские кредиты, выросшие к 1990 г. до суммы в 724 миллиарда долларов, преимущественно использовались для инвестиций в недвижимость. Во второй половине 1980-х гг. около 8 миллионов человек участвовали в операциях на рынке ценных бумаг. Рынок был наводнен разными слухами и намеками, и брокерам было легко манипулировать своими клиентами. Банкиры, чиновники, богатые предприниматели и члены якудзы (гангстеры) заранее получали информацию об акциях, которые брокеры собирались «продвигать» на рынке. Им также предлагались акции «в лечебных целях» для «зализывания» финансовых ран, то есть акции, гарантированно росшие в цене.

Индикатором богатства и высокого положения в иерархии японского общества стало членство в престижных гольф-клубах. Чтобы стать членом любого из 20 самых престижных клубов, надо было заплатить более 1 миллиона долларов. Приобретение и строительство гольф-клубов привлекало огромные инвестиции.
Конец 1980-х гг. был отмечен наиболее амбициозными иностранными приобретениями: компания «Митсубиши» купила Рокфеллер-центр на Манхэттене за сумму более 1 миллиарда долларов, а «Сони» вторглась в Голливуд, купив «Коламбиа Пикчерс» за 3.4 миллиарда долларов.

В конце 1989 г. управляющим центрального банка Японии был назначен Ясуши Миено, профессиональный банкир, который хвастался тем, что никогда в жизни не владел акциями. Его персональной миссией стала ликвидация «пузыря» в экономике. К августу 1992 г. индекс Никкей упал на 60% по сравнению со своим пиком. Падение рынка стимулировало расследования, которые обнаруживали сокрытие убытков путем махинаций с бухгалтерской отчетностью, поддельные кредитные ноты, незаконную компенсацию убытков и незаконное гарантирование дохода, поддельные оценки произведений искусства, кредитование мафиозных предприятий и мошенническую продажу членства в гольф-клубах. К концу 1992 г. стоимость недвижимости в центре Токио упала на 60%, что вызвало банковский кризис. Было посчитано, что размер невозвратных долгов банков, кредитовавших под залог недвижимости, приближался к 450 миллиардам долларов. К концу 1990-х гг. Япония балансировала на грани системного кризиса экономики, отличающейся некредитоспособными банками, убыточной промышленностью и перепуганным населением, больше не желавшим тратить деньги.

Заключение

«Проглотив» огромный объем информации, предложенный книгой Чанселора, проследив вместе с автором взлеты и падения разных рынков, имевшие место в разных странах и в разные исторические периоды, убедившись (благодаря автору), что все эти бумы, крахи, «пузыри» и мании имеют общие повторяющиеся черты, современный читатель скорее задастся множеством вопросов, нежели получит ответы.

Неужели с накоплением опыта и экономических знаний так и остается невозможным предсказывать и предотвращать финансовые кризисы?

Кто же все-таки прав в бесконечном споре экономистов: те, кто верят в «невидимую руку» рыночных сил, способных к балансу и саморегулированию, или же те, кто убежден в необходимости активного государственного вмешательства в экономику?

Или наоборот, не стоит ли прекратить все дискуссии и примириться с тем, что рыночная стихия, движущей силой которой является жадность, помноженная на психологию толпы, представляет собой абсолютно неконтролируемое явление, обрушивающееся на нас так же, как ураганы и наводнения?

Есть ли надежда победить коррупционную связь между политиками и бизнесменами, дабы удержать политиков и чиновников от соблазна обогатиться в ущерб общему благу?

И какие выводы сделал бы Чанселор, если бы он написал эту же книгу уже после мирового финансового кризиса 2007–2008 гг., вызванного «перегревом» американского рынка недвижимости, спекулятивными операциями с ипотечными ценными бумагами и деривативами?

Пока у нас нет ясности с этими вопросами, любознательным читателям стоит продолжить наблюдать за финансовыми рынками и искать ответы в разнообразной литературе на экономические темы.