«Поскольку я сам выступаю как автор, то любой мой жест так или иначе формирует среду и индустрию, в которой я работаю» — интервью с Романом Кругловым
Сейчас в пространстве бывшего мексиканского ресторана проходит выставка «Тако Бум» — так отмечает свой год «Салон Красоты» и ведет диалог с первой выставкой «Шаверма по-питерски».
«Салон» — кочующее пространство, в нем Роман Круглов реализует свои эксперименты на стыке роли художника и куратора, приглашает местных авторов для соучастия в групповых проектах. В интервью поговорили с Ромой о том, откуда берётся потребность создать такую площадку, как не сдуться под грузом её содержания и как вести успешную борьбу за внимание с подвальными крысами.
«Салон Красоты» – твое пространство. Почему «Салон» – не галерея?
С самого начала осознанно избегал названия «галерея» и нигде не маркировал им «Салон». Единственное исключение — инстаграм, в шапке профиля стоит «художественная галерея». Но это как настройка по умолчанию, не более того.
Для меня это принципиально важно. Поскольку сам выступаю как автор, то любой мой жест так или иначе формирует, полагаю, среду и индустрию, в которой я работаю. В моём понимании, галерея — это прежде всего финансовые отношения с художником. Они подразумевают его циркуляцию внутри твоего выставочного плана, трансляцию на ярмарках и так далее — в общем, экономический оборот.
Поэтому использовал более нейтральные формулировки: «выставочная площадка» или «пространство». Но сейчас, наверное, и это не совсем корректно звучит. Я снимал арендованное помещение месяцев девять, а сейчас съехал. Но и тогда понимал, что это больше подходит под маркировку «кураторский проект». Сейчас, после того как я отказался от помещения, в сущности ничего не поменялось: мои отношения с художниками, поле интересов — всё это осталось без изменений. Так что с самого начала это была именно кураторская инициатива.
Как возникла в тебе необходимость создать такое пространство?
У меня академический бэкграунд — я закончил «Репу» (Академия Художеств им.Репина), факультет живописи, в 21-м году. Еще на последних курсах меня тяготила и вызывала вопросы заученная модель производства искусства. Хотелось пересобрать свой метод, делать искусство более разнообразно.
Когда делал эксперименты лишь в живописи, то по сути, ничего не менялось: визуально картинка конечно отличалась, но сам метод производства искусства оставался прежним. Я стал пробовать более радикальные способы отказа от этой схемы. Ещё поспособствовал социальный контекст. Тогда сильно задумался о том, насколько мои холсты позволяют быть мобильным, и насколько вообще нормально заниматься такой прикладной живописью — «красить холсты». Появилось желание, чтобы мое искусство помещалось в портфель.
Социально-политический контекст и поиск смены метода производства искусства вылились в офсайт-проекты, где главным становилась связка площадки и объектов внутри неё, их диалог — построение нарратива через сборку. Единственным постпродуктом оставалась документация. И для меня было интересно как она выглядит и технически, и, что важнее, как раскладываются снимки по сценарию.
Потом поймал себя на мысли, что для такой выставки не обязательно производить что-то самому — можно работать с найденными объектами — в частности, купленными на «Авито» — и выстраивать те же сборки. Стало очевидно, что именно режиссура и работа с контекстом площадки очень интересны. Это требует максимальной включенности — ты сфокусирован на отборе предметов, их встраивании, исключении или суммировании. Здесь нет места случайному и возникают дополнительные плоскости: концептуализация, работа с текстом, фотофиксация.
Появилась и активная социальная коммуникация: на проекты был отклик, знакомые и незнакомые ребята стали звать сделать документацию выставки. Снимая сторонние проекты, я тоже предлагал определенный взгляд.
И идея создать пространство, где я работаю вместе с художниками над выставками, курирую их, всегда была на периферии в этот период. Но всё упиралось в бюджет. По стечению обстоятельств я получил грант от питерского фонда «art.coordinate» — презентовал идею независимого пространства, они поддержали, оплатив аренду на полгода. Это позволило стартовать.
Когда открывал первую выставку ровно год назад, параллельно выиграл грант от «ГЭС-2», что помогло немного пролонгировать проект и улучшить качество сборок. Изначально в выставочном сезоне была запланирована собственная финальная выставка, которая, пожалуй, подчёркивала, что для меня это авторский проект. Я мыслил его многочастным, где обращение к художникам — это мой суверенный выбор. Для меня авторская и кураторская практики — очень родственные, параллельно идущие.
После всех запланированных выставок первого сезона грантовые деньги почти закончились. Суммы были не очень большие, почти половину съедала аренда. Производить выставки с плотным ритмом стало тяжело, а снижать нагрузку — дорого, так как стоимость одной выставки стала бы выше ежемесячной аренды и расходов на монтаж. Чтобы не загонять себя в колесо, как хомяк, я решил переосмыслить всё, попробовать во втором сезоне работать по-другому.
По ощущениям, всё складывается неплохо — это повод для новой рефлексии. А это то, что мне очень интересно в практике в целом: здесь нет «заученности» производственного метода, присущего академическому образованию, когда ты штампуешь работы и результат прогнозируем. Здесь — очень живая, пульсирующая история, которую невозможно предугадать. И мне очень нравится рулить этим процессом по ходу движения.
О «заученности» в производстве искусства — как, на твой взгляд, из этого можно вырваться? Как преодолеть в себе этот автоматизм? Можно ли научиться «пересобирать» метод?
Не знаю, вопрос очень хрупкий. Не хочется быть мессией. Мне кажется, это всё очень индивидуально. Возможно, в силу темперамента мне тяжело сидеть на месте и делать заученные вещи. Когда я понимаю, как что-то работает, и могу это сделать, у меня пропадает азарт и интерес. Всё скатывается в ремесленную рутину.
Мои первые опыты ухода от живописи к выставкам сейчас кажутся слабыми, и это нормально. Но мне нравится текущий процесс — не с точки зрения готового продукта, а с точки зрения того, как практика захватывает. Для меня это интеллектуальная работа, полная выбора. Она отличается от метода, когда ты делаешь что-то на автомате, и можешь параллельно слушать музыку или лекцию. А когда ты постоянно выбираешь, даже просто светодиодную ленту на Ozon, ты всегда включён в работу, всегда думаешь об этом. Это более честная, на мой взгляд, нагрузка.
А кто-то кайфует от этой рутины — и тогда никакой проблемы не возникает. Это совершенно нормально. Не имею ничего против такого способа со стороны других авторов и могу за них только искренне порадоваться, особенно если они находят фидбэк, в том числе коммерческий. Денежный эквивалент — это исключительная правда текущего мира. Если автор экономически успешен, у него, вероятно, не возникнет вопросов о перестройке.
Но у меня не было экономического фидбэка. Да и, возможно, он бы меня не подкупил. Сложно теоретизировать, но это не то, ради чего я занимаюсь искусством. Я давно понял, что здесь особо не будет ни респектов, ни денег. Это исключительно поле моих интересов, не более.
А если эквивалент оценки — финансовые показатели, то по какому принципу ты работаешь с авторами?
Я не работаю с художниками по критерию успешности, это всегда лишь мой субъективный выбор, обращение. Для меня важен диалог, который возникает. Момент соавторства и совместного производства выставки — это, пожалуй, основное в моей практике. Рад что вокруг «Салона» возникло общение с людьми, с которыми впоследствии работал. Это максимально ценно и приносит не материальный, но другой дивиденд.
Есть интересные авторы, с которыми хотелось бы поработать, но иногда не до конца складывается общение, иногда непонятна форма обращения — мне пишут с целью выставиться, предлагая готовый проект — и тут я просто не понимаю своей роли в этом. Я всех приглашаю прийти, пообщаться, созвониться. Когда я был на Фонтанке 84, выставку нельзя было посмотреть иначе как со мной — эта «говорящая голова куратора» была вшита в концепцию. Иначе я мог бы просто продолжать выставлять документацию, и никому не нужно было бы приходить.
Знаешь, меня очень вдохновляет Кейдж. Его спрашивали: «Зачем вы занимаетесь искусством? Что для вас эта практика?» Он отвечал: «Я занимаюсь искусством для того, чтобы оно меня меняло. Если оно меня не меняет, то оно мне неинтересно». Я здесь полностью солидарен. Это общение — оно действительно меня меняет. Это для меня самое важное.
Если погоня за успехом или деньгами не фрустрирует, искусство становится интересной плоскостью для спокойной рефлексии и анализа. Именно так и происходят изменения.
Интересно, что ты как «говорящая голова» всегда сопровождаешь зрителя. Что ещё важно в столкновении с искусством? Из чего для тебя складывается «Салон» как практика?
Мне хотелось живого контакта. В «Салоне» зритель всегда может прочитать выставку по-своему. Всё зависит от того, спешит ли он, хочет ли диалога. Можно прийти и не разговаривать со мной — я ни на кого не бросаюсь. А можно получить и моё прочтение.
У меня нет инструкции как смотреть, но логика сборки есть. Это не догма, всегда есть люфт для разговора. Меня интересует сама постановка вопроса выставкой и живой фидбэк — как зритель смотрит, как реагирует. И это любопытно.
Если говорить о первоначальной концепции «Салона», то в его основе была именно фигура зрителя. При этом я сразу понимал, что проект не будет популистским и не соберёт большого трафика. Это спасло от возможной фрустрации — я осознанно делал «узконаправленные» выставки.
Мой зритель — сообщество: авторы и те, кто внутри этого дискурса. Это люди из среды. Создавал место, в котором был лично заинтересован и испытывал нехватку подобной площадки в Петербурге. Я понимал, что оно будет компактным, и делал его для художников — чтобы мы могли прийти, посмотреть выставку, обсудить её.
Для меня это был способ проверить собственные позиции и получить качественную обратную связь. Не нарциссический прилив от миллионной толпы, которая сносит дверь на выставке-блокбастере (хотя дверь у нас на одной выставке и правда отсутствовала), а персонализированную реакцию зрителя, который потенциально умеет и хочет смотреть.
Сейчас я ловлю себя на мысли, что мои выставки, даже если они не серийные, всегда чем-то связаны. В них есть, пускай, и не визуальная, но логическую связка — где от проекта к проекту перекликаются те или иные вопросы. Например, моя выставка «Салон Красоты» отсылала к предыдущему сольному проекту «Мускул Красоты». Я продолжал разговор о найденных объектах, о режиссировании и курировании вещей без их физического производства.
Поэтому, очевидно, идеальный зритель — тот, кто ходит на все проекты, следит за идеями, включен в ритмы, видит сходства и различия – это собеседник по сути. Тот, кто пришёл один раз, когда «дверь выломали», возможно, не поймет какого-то хода, потому что не видел, что было «до». А для тех, кто был в курсе или бывал ранее, эффект совершенно другой. Здесь важна серийность и погруженность зрителя в контекст. В концепцию «вшивался» именно такой, специфичный зритель.
Бывало такое, что зритель сам смотрел выставку, потом подходил к тебе и говорил: «Ром, здесь такой смысл», но эта интерпретация была очень далека от твоего замысла?
Нет, такого, в принципе, не было. Наоборот, зрители часто проводили очень интересные параллели. Особенно когда человек приходил целенаправленно и осознанно.
Была любопытная история. В соседнем кабинете работала женщина — не из бьюти-сферы, а бухгалтер. Она стала первой посетительницей на открытии и потом приходила на каждую выставку. Тогда я поймал себя на мысли: «Чувак, не обольщайся, она просто здесь работает с девяти до шести, и это единственное развлечение, которое у неё тут происходит. Ну, помимо дохлой крысы, которая возникает периодически в этом цоколе». Поэтому, я соревновался с дохлыми крысами за внимание людей и где-то выигрывал эту битву. С ней было особенно интересно, потому что она была единственным совершенно неподготовленным зрителем.
Как в тебе уживаются художник и куратор, когда ты делаешь выставку?
В основе «Салона» — моя практика, где я перестал производить работы и стал «режиссировать ситуации», обращаясь к выставке как медиуму.
В проекте «Мускул красоты» (вокруг найденных объектов зекпрома), который был показан в квартирной галерее «Марина», я думал о связи маскулинности-хрупкости и параллелях с рыцарским романтизмом. Тогда искал на «Авито» объекты, попадающие под этот регистр: кухонные топоры, ручки КПП, песочные часы. У одного из продавцов был никнейм «Генрих Наваррский». У другого на аватарке была фотография топлес в милитари фуражке, а на полке рядом — фото дочки с женой. Этот фасадный брутализм буквально скрывал семьянина.
Ключевой момент: я ничего с этими объектами не делал. Ни гибридных связок, наслоений, ни какой-то дополнительной графики поверх. Мне хотелось предъявить их в чистом виде, но внутри художественного дискурса, чтобы их диалог разворачивал моё субъективное рассуждение.
И тут встают вопросы: я автор этих работ или куратор? Являются ли люди, которые делали эти предметы, художниками? У меня нет ответов, и я прямо их не ставлю, но мне нравится, что выставка эти вопросы провоцирует.
Грань между художником и куратором сейчас очень зыбкая. С конца 60-х, когда куратор стал автором, а многие художники саморежиссируются — всё зависит от частных случаев.
В первой выставке «Шаверма по-питерски» уже в самом названии заложена локальность, отсылка к месту, к ландшафту. И в своих текстах вы тоже говорите о том, как важно было осмыслить этот ландшафт. Последняя ваша выставка, будучи тесно связанной с первой, продолжает этот разговор. А этот диалог — он о чем? Каков сейчас петербургский художественный ландшафт?
У меня изначально был фокус на работу с локальными авторами. Поскольку я и сам испытывал некий дефицит подобных площадок здесь, то для меня было принципиально важно создать возможность именно для местных авторов. Это не миссия, а мелкий шаг, который я могу себе позволить. И с этой точки зрения я не понимал, зачем мне, например, показывать популярного иногороднего автора, для которого это будет какая-то N-ая по счету выставка за квартал или год. Он придёт со своей публикой, на «Салон» подпишется сразу 100 человек, накидают лайков — якобы успешно. Но я ничего не произведу этим для того, чтобы индустрия на местном уровне стала качественнее. Мне хотелось поддержать местных художников и поработать с ними.
Не думаю, что они должны иметь какую-то обязательную общность. Главное — поработать с коллегами, которые меня окружают: с друзьями, знакомыми или с теми, за кем я следил и чья практика мне откликалась.
Поэтому первая выставка намечала маршрут первого сезона. Это как стрит фуд-блюдо, которое готовится быстро — а значит обладает темпоральностью, и ко всему прочему «шаверма» имеет фонетическую локализацию. Через эту кулинарную метафору выстроился разговор и о самом проекте, и о сцене. Сборка показывала и питерскую сцену и одновременно устанавливала «срок годности» «Салона Красоты».
С выставкой «Тако Бум» удачно совпало: пространство — бывшая кухня мексиканского ресторана. Мне показалось любопытным намеренно калькировать идею первой выставки «Салона». С одной стороны, прошёл год, а с другой — снова эта кулинарная метафорика, и ничего не изменилось. Возникает некая тавтология, рекурсия, которая мне как автору очень любопытна. В этом есть серийность, которая отсылает от проекта к проекту.
И эта рекурсия, мне кажется, свойственна Петербургу. На выставке есть поэтический текст, который предшествует более стандартному описанию. Он небольшой, смешной, адресующий к тому, что происходит на местной сцене, как всё здесь немного топчется на месте. И эта выставка, в какой-то степени, об этом. Не то чтобы критика, но... Не буду объяснять шутки, но это о Петербурге.
Когда ты говоришь, что испытывал дефицит таких пространств, что ты имеешь ввиду? Дефицит чего?
Изначально я говорил о дефиците количества выставочных пространств. В частности, независимых. В нашем городе, давай по-честному, есть 3-5 галерей коммерческих. У меня к ним нет вопросов — они работают титанически, чтобы заработать денег, циркулируют авторов, продвигают их, ездят на ярмарки и пр. Я ничего от них не жду, так как понимаю, что это история про зарабатывание денег, и у них отрегулированные механизмы.
А весь другой пул галерей, который возникает и исчезает, — у меня всегда было ощущение, что они изначально не поняли, чего хотят: это и не продажи, и не какая-то, пусть и специфичная, повестка. Они занимают 9 из 10 мест в индустрии. И получается: есть площадки, куда не пробиться, потому что они работают со своим пулом авторов и заточены на продажу. И есть площадки, куда, вероятно, можно пробиться, но неясно, зачем. А чего-то живого, где можно экспериментировать, таких мест очень мало.
И я устал от маргинальной тональности. От этой руинизации, от бесконечной петербургской песни чему-то полуподвальному. Я выкупаю эту эстетику, но мне хотелось явной чистоты.
Был запрос сделать спейс, в котором я сам, как автор, хотел бы выставиться. Пусть с ограниченным бюджетом, но с претензией на визуальную форму хороших примеров — чтобы хотя бы в одном сезоне отыграть сценарий «белого куба».
Я не ушёл от истории с цоколем, но удалось уйти от руинизации. И натурально после каждой выставки красил стены. Для меня было принципиально производить эту настройку вновь и вновь, чтобы следующая выставка была в хороших условиях. Насколько могу упаковать — упакую. Не знаю, «чистолюбие» это или невроз, но мне хотелось это держать. И, кажется, получилось — многие, кто заходил, это отмечали: «Вау, как чисто, как непривычно».
Вспомнил — что ещё любопытно про зрителей... В один момент было ощущение что людей из разных городов, кто тут бывал проездом, среди посетителей «Салона» больше чем местных. Долго пытался понять этот феномен, и, возможно, «за что боролись, на то и напоролись». В силу того, что я занимался фотодокументацией всех выставок и отводил этому не последнее место — многие просто подсели на привычный формат: сидеть и скроллить. Ждали фото вместо того, чтобы прийти. Но повторюсь, «Салон Красоты» в первую очередь про живое посещение.
Сейчас идёт первая выставка, и в этом втором сезоне я думаю сделать ещё несколько проектов также на сторонних площадках, но с бОльшими интервалами. Во-вторых, есть грезы на тему второго номера журнала, чтобы продолжить линию с архивом.
Всё это пока существует в экспериментальной форме, и многое зависит от возможностей. Если они появятся, идеи можно масштабировать: например, увеличить тираж, сделать больше интервью и материалов. Многое также зависит от включенности художников. Есть авторы, которые готовы встретиться и поговорить в рамках выставки, и в итоге рождаются большие тексты на 4-5 разворотов. Было бы классно иметь больше таких коммуникаций. Всё это помогает подпитывать дискурс, проверять и укреплять свои позиции, и на этом топливе ехать дальше.